Текст книги "Технологии этнонациональной мобилизации в многосоставных обществах на примере черкесов России и Турции"

Вероника Витальевна Цибенко, Сергей Николаевич Цибенко
Технологии этнонациональной мобилизации в многосоставных обществах (на примере черкесов России и Турции)

Введение

В действительности нация никогда не готова.

В этом национальное государство отлично от остальных.

Нация всегда или слагается, или разлагается.

Хосе Ортега-и-Гассет. «Восстание масс»

Распад СССР, сопровождавшийся развитием национальных движений в союзных республиках и завершившийся созданием независимых государств, а также череда «цветных революций» на постсоветском пространстве и в странах Ближнего Востока показали, что унифицированные технологии политической мобилизации приобрели если не главное, то первостепенное значение в деле современного нациестроительства. Политическая мобилизация, используемая в целях нациестроительства, одновременно становится и национальной. Парадоксальным образом нация появляется после национальной (сейчас, как правило, этнонациональной) мобилизации, и именно благодаря ей она формируется из индивидов, связанных друг с другом идеей и действием.

Нациестроительство сегодня нередко напоминает панельное домостроение, в котором сами строители, место стройки, материалы не оказывают решающего влияния на итоговый результат, а реальный выбор для будущих жильцов ограничен несколькими типовыми вариантами. Хотя ситуация с формированием наций сегодня не менее сложная, чем, к примеру, два столетия назад, ключевым отличием современного нациестроительства стало именно широкое применение социально-политических технологий.

Технологизация процесса, основывающаяся на алгоритмизации действий и активном включении в нациестроительство «технологов-нациестроителей», привела к большей предсказуемости результата, быстрой массовой вовлеченности и, на первый взгляд, снижению издержек. Особенно успешным представлялся опыт нациестроительства в рамках одного государства «титульной» этнической группой. Постсоветское пространство дает нам много положительных примеров применения социально-политических технологий для формирования и укрепления коллективной идентичности национального типа.

В ряде случаев, однако, типовые решения без учета индивидуальной специфики, наоборот, повысили «издержки производства». Неудачное, а часто и совершенно неподконтрольное развитие социально-политических процессов в нетиповых ситуациях стало побочным эффектом технологизированного нациестроительства. В отдельных странах применение данных технологий привело практически к параличу политической системы, а в рамках некоторых этнонациональных проектов на территории России неоднократно вызывало политическую дестабилизацию, в частности на Северном Кавказе.

Фактически прослеживается зависимость: чем сложнее устройство общества, тем рискованнее технологизированное нациестроительство (обратное тоже верно). Если так, то для анализа максимальных возможностей и всех видов уязвимостей социально-политических технологий наиболее интересный материал представляют многосоставные общества. К ним, несомненно, относятся Россия и Турция – полиэтничные и многоконфессиональные постимперские государства, которые мы выбрали для компаративного анализа.

Для большей наглядности мы берем не только две эти страны в сравнении, но и общие для них «нетитульные» национальные проекты черкесов. Это дает нам раскрыть еще один важный аспект темы нациестроительства – диаспоральный. Черкесы считают своей исторической родиной территории, находящиеся в составе Российской Федерации, при этом крупнейшая черкесская диаспора проживает в Турции. На данном примере и с учетом исторической динамики нам предстоит показать, какую роль диаспоры играют в развитии социально-политических технологий в целях современного нациестроительства.

Выбрав нашим объектом технологии нациестроительства, мы вынужденно ограничили свой инструментарий конструктивистскими подходами к нации и национализму. Однако мы отнюдь не отрицаем наличия естественных причин формирования наций. Напротив, национальные технологи, на наш взгляд, более всего походят на средневековых алхимиков, добивавшихся чудесного превращения металла в золото только в том случае, если оно уже содержалось в исходных рудах. Или же на золотоискателей, которые ради спрятанных природой слитков просеивают тонны песка или дробят массивы горных пород.

С кем нам соотносить национальных технологов? Если с национальными элитами, то подразумевается, что нация уже живет, а не создается на наших глазах. Конечно, бо´льшая часть националистов считают свою нацию существующей от начала времен, однако объективности ради согласиться с такой позицией мы не можем. Тогда национальных технологов следует соотнести с протонациональными элитами, которые, несомненно, желают стать цветом будущей нации и считают себя активной движущей силой, мотором национального движения. В таком случае их можно назвать и национальными или протонациональными активистами, а также акторами или агентами национальной мобилизации.

Чем руководствуются национальные технологи в своих устремлениях – трезвым прагматическим расчетом или желанием общественного блага, зависит от многих обстоятельств. Однако их неизменная цель – претворение в жизнь образа нации, созданного творческим воображением, их собственным или же коллективным. Воображенная, в терминах Бенедикта Андерсона, нация для них есть истинное золото: высшая ценность, эталон и мера всех вещей, как для алхимиков, или ресурс и средство достижения личного благополучия, как для золотоискателей.

Но не стоит забывать, что ценность золота сохраняется только до тех пор, пока секреты его массового производства не раскрыты. Представим, что философский камень, превращающий свинец в золото, а незнакомых и ничем не связанных друг с другом людей в монолитные нации, был бы открыт в действительности. Или же золото стало бы таким же распространенным, как железо, а нации стали создаваться по первому желанию группы активных лиц. Разве и золото и нации не потеряли бы тотчас свою ценность?

Коль скоро национальные технологи являются не только расчетливыми прагматиками, но и могут разделять идеалистические мотивы и альтруистические порывы, для анализа их деятельности недостаточно будет ресурсного и инструментального подходов, готовых объяснить, как личные задачи решаются через нациестроительство. Разрабатывая и применяя технологии нациестроительства, создавая и укрепляя национальную идентичность, национальные технологи руководствуются идеальным образом нации, который в сконцентрированном виде содержится в идеологии национализма, проявляется в символической политике и применяется в символических технологиях. Соответственно, анализ концептов нации, вариантов национальных проектов и символической политики, реализуемой национальными технологами, будет занимать существенное место в нашем исследовании.

Продолжая аналогию с алхимией, наши национальные технологи во благо своей идеальной нации будущего катализируют существующие этнополитические процессы, создают благоприятную среду для кристаллизации нации и в случае неудачи устраивают социально-политические взрывы в своих лабораториях – обществах и государствах. Как золотоискатели, они, напротив, провоцируют социально-политические кризисы и потрясения, чтобы высвободить нацию из толщи горной породы, а национальную идентичность отделить от мириад песчинок – прочих идентичностей.

В распоряжении национальных технологов широкий набор средств, отражающий уровень развития современных гуманитарных и общественных наук. Попутно они сами обогащают науку новыми открытиями в сфере социальных взаимодействий и этнополитических процессов. Но что же заменяет им сегодня инвентарь алхимиков и золотоискателей? Очевидно, что в основе символических технологий лежат символы и мифы, расходный материал для нациестроительства. Их более или менее успешно используют для национальной мобилизации многие поколения национальных технологов. В чем же особенность современного инструментария, позволившая ускорить процессы циркуляции символов и мифов, сделать эти процессы более управляемыми и предсказуемыми?

Поскольку в основе нациестроительства лежит формирование национальной идентичности, ключевым его инструментом является коммуникация – вербальная и невербальная, прямая и опосредованная. С учетом последних тенденций, которые стали частью постулируемой «новой нормальности», – увеличения объема и скорости коммуникации в электронной среде; расширения технических средств передачи вербальной и невербальной информации онлайн; перемещения социальной активности на виртуальные платформы, форсированного социальным дистанцированием офлайн, – именно глобальная сеть Интернет становится тем самым современным прибором для выработки и укрепления национальной идентичности и собственно нации.

Теперь сетевые или интернет-технологии в обязательном порядке включаются в арсенал национальных технологов как основные, тогда как еще десятилетие назад были лишь дополнительными. Это отнюдь не отменяет иные технологии нациестроительства, опробованные многими поколениями и хорошо зарекомендовавшие себя на практике. Как раз наоборот, утилитарное, сочетанное их применение многократно усиливает эффект, продвигая национальных технологов на многие шаги вперед к осуществлению заветной цели создания нации.

В этой связи основными нашими источниками стали медийные материалы (печатные и электронные), дискурс-анализ которых позволил нам увидеть технологии национальной мобилизации в действии. Мы также использовали широкий пласт научной литературы, нормативные документы, статистические данные, этнографические материалы, данные социологических опросов и собственные наблюдения.

Понимая неразрывность связи сетевых и символических технологий, мы тем не менее для удобства рассмотрим их в разных главах на материалах черкесского нациестроительства. Не обойти нам и вопроса теоретико-методологических основ изучения технологий национальной мобилизации, с которой мы и начнем, не забывая о специфике многосоставных обществ.

Прежде чем приступить непосредственно к нашей теме, мы хотели бы добавить пару слов о важности изучения технологий национальной мобилизации именно в нашей стране. Вместо того чтобы углубляться в историю, которая несомненно дала бы нам множество поучительных примеров, почему не стоит недооценивать потенциал нациестроительства как для объединения, так и для разъединения наших огромных географических пространств, напомним о совсем недавней и все еще актуальной идее «российской нации».

Обсуждение данного концепта достаточно успешно шло в определенных научных кругах, однако при первом выходе за пределы узкого научного сообщества сразу же стало предметом спекуляций и источником для всплеска этнонациональной мобилизации многих народов России. Построение гражданской нации было моментально приравнено к построению этнической, благодатную почву получили мифы о насильственной ассимиляции – русификации, христианизации и пр., что вылилось в массовые протесты против внесения поправок в Конституцию РФ, затрагивающих вопросы культуры.

Все это наглядно продемонстрировало, насколько нетривиальной задачей является как переосмысление феномена национализма на теоретическом и методологическом уровнях, так и практическое построение единой нации. Нам представляется, что наблюдаемые трудности в деле нациестроительства отчасти обусловлены тем, что наряду с другими концептуальными вопросами российскими экспертами не было уделено должного внимания технологическому аспекту этого процесса, особенно в условиях этнокультурной сегментации нашего общества.

В причинах недостаточного внимания к данной теме мы видим и особенности внутреннего запроса на нациестроительство. Как отмечает Э.А. Паин, «в России никогда не было национальной политики как нациестроительства (nation building). Министерства и ведомства, которые считались ведающими такой политикой, на самом деле занимались более узкими вопросами, теми, которые включаются обычно в понятие “этническая политика”»11
  Паин Э.А. Между империей и нацией. Модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России. М., 2004. С. 10.


[Закрыть]. На наш взгляд, именно поэтому в России сформировалось и крайне узкое понимание технологий политической мобилизации как относящихся исключительно к электоральным и протестным акциям. Мощная технологическая сторона строительства наций растворилась в этнополитических процессах.

Мы обязательно должны отметить, что осмысление феномена этнонациональной мобилизации представляется важным с точки зрения научного обеспечения государственной национальной политики Российской Федерации, реализуемой государственными и гражданскими акторами с целью укрепления российской нации. Не менее важным это оказывается и при исследовании влияния на государственное нациестроительство в России случаев этнонациональной мобилизации, которые имеют место в рамках отдельных национальных движений, выходящих за пределы одного региона и даже страны (как в случае черкесов).

В свою очередь, технологический аспект национальной мобилизации актуален и для повышения эффективности процесса укрепления общероссийской гражданской идентичности, и для совершенствования государственной системы мониторинга в сфере межнациональных и межконфессиональных отношений и раннего предупреждения конфликтных ситуаций.

Данная монография стала результатом многолетней работы авторов над темами нациестроительства на Кавказе и в кавказских диаспорах за рубежом. Однако она была бы невозможна без поддержки наших учителей. Особую благодарность мы выражаем Сергею Петровичу Поцелуеву, оказавшему неоценимую помощь в разработке теоретической части исследования. Источником вдохновения для нас также служили концептуальные основы ростовской политологической школы Виктора Павловича Макаренко.

Россия и Турция как многосоставные общества

Каким образом мы можем понять, что общество является многосоставным? Очевидно, что любое реально существующее общество негомогенно и разделяется на составные части по большому количеству признаков, будь то гендерный, возрастной, этнический, лингвистический и др. Тем более не вызывает у нас сомнений, что современная Россия с ее федеративной формой устройства, многоконфессиональностью и полиэтничностью демонстрирует наглядный пример многосоставного общества. Но так ли мы правы в своем интуитивном выводе? Более того, на каком основании к многосоставным обществам мы относим и современную Турцию – национальное государство модерного типа?

Термин «многосоставное22
  Мы переводим термин «plural» как многосоставный, поскольку «плюральный» семантически «ассоциируется с политическим плюрализмом – явлением, сущностно свойственным либеральной демократии. См.: Панов П. Институциональная устойчивость фрагментированных политий // Политическая наука. № 3. М. 2012. С. 33.


[Закрыть] общество» (англ. plural society) впервые был введен в научный оборот в 1939 г. в работе, посвященной Голландской Ост-Индии33
  Furnivall J.S. Netherlands India: A Study of Plural Economy. Cambridge, 1939.


[Закрыть]. Ее автор, Дж.С. Фернивалл, служил британским колониальным администратором в Бирме и впоследствии продолжил бирманские исследования в Кембриджском университете. Он отметил для себя неоднородность и разобщенность бирманского общества, которое состояло из разрозненных индивидов, групп, социальных порядков, объединенных только колониальной властью, страхом внешней угрозы и общим рынком, где элементы встречаются, но не смешиваются до однородного состояния.

Фернивалл рассматривал многосоставность как проблему, порожденную колониальным управлением европейцев и приведшую к появлению общества, разобщенного по признаку расы, религии, культуры, языка, идей и образа жизни. В качестве решения он предлагал предоставить населению политическую автономию с последующей реинтеграцией через создание общественного запроса, социальное воспитание и гражданское нациестроительство – созидательную силу национализма. По его замыслу, в случае успеха постколониальные общества должны построить современные национальные государства.

Сходные идеи развивал в те же годы британский антрополог А.Р. Рэдклифф-Браун, использовавший термин «композитные общества» (англ. composite societies)44
  Radcliffe-Brown A.R. On Social Structure // The Journal of the Royal Anthropological Institute of Great Britain and Ireland. 1940. Vol. 70. No. 1.


[Закрыть] в отношении британских и французских колоний, которые состоят из гетерогенных элементов и потому социально нестабильны. Говоря о колониях в Африке, Рэдклифф-Браун представлял европейцев и африканцев как разные классы, разделенные языком, обычаями, образом жизни, идеями и ценностями. Однако в отличие от Фернивалла антрополог усматривал в таком усложнении общественной структуры социальную эволюцию, в которой многосоставность общества является лишь одной из ступеней.

В 50-е гг. появились первые исследования, показавшие, что многосоставность равным образом характерна и для постколониальных обществ, находящихся в процессе нациестроительства. Американский антрополог Мэнниг Нэш55
  Nash M. The Multiple Society in Economic Development: Mexico and Guatemala // American Anthropologist. December 1957. Vol. 59. No. 5.


[Закрыть] предложил концепцию множественного общества с плюральными культурами (англ. multiple society with plural cultures) для анализа развивающихся стран с их объединением различных культурных традиций и уровней социальной организации.

Нэш отмечал, что при общей включенности в систему политических и экономических связей только часть населения (представляющая собственно нацию) разделяет национальную идентичность, участвует в культурной и социальной жизни и имеет контроль над государственными ресурсами и коммуникациями. Хотя этот сегмент общества также разделен внутри себя, он находится в доминирующем положении над другими социальными сегментами, характеризующимися локальной организацией и разнообразными культурными традициями. Сегментарные границы между нацией и плюральными культурами маркированы, по замечанию Нэша, различиями в одежде, роде деятельности, традициях и даже физическом облике.

Для таких государств Нэш использовал определение «ненациональный» (англ. non-national)66
  Nash M. Political Relations in Guatemala // Social and Economic Studies. March 1958. Vol. 7. No. 1.


[Закрыть], что фактически означает «недонациональный». Единственно возможным способом, чтобы преодолеть эту ситуацию и стать подлинно национальным, т.е. современным, состоявшимся государством, исследователь считал завоевание приверженности локальных общин, уход от компромиссных социальных структур и разрушение социального базиса, позволяющего сегментам сохранять свои культурные отличия.

Очевидно, что лейтмотивом исследований 40–50-х гг. ХХ в. проходило противопоставление национального общества модерного типа высоко стратифицированным многосоставным обществам, отстающим в своем эволюционном развитии. Однако в 60–70-е гг. со сходными проблемами внутренней сегментации по культурным и этническим линиям столкнулись и западные государства – Канада, Ирландия, Бельгия, Швейцария77
  Shepsle K.A, Rabushka A. Politics in Plural Societies: A Theory of Democratic Instability. Columbus, OH. 1972. Р. 6–7.


[Закрыть], что привело к смене исследовательского ракурса с преодоления многосоставности на управление такими обществами. Кроме того, постепенно исследователи отходили от расовой основы деления, заменяя ее культурной (впоследствии этнической), что вылилось в широко распространившуюся в гуманитарных и социальных науках концепцию культурного плюрализма88
  См., например: Smith M.G. Social and Cultural Pluralism // Annals of the New York Academy of Sciences. January 1960. Vol. 83. No. 5; Despres L.A. Cultural Pluralism and Nationalist Politics in British Guinea. Chicago, 1967. Впоследствии получил развитие и как социальный плюрализм. См.: Kuper L., Smith M.G. (Eds.). Pluralism in Africa. Berkeley, Los Angeles, 1969.


[Закрыть].

Один из главных ее основоположников – антрополог Майкл Гарфилд Смит – указывал именно на культурные, а не расовые различия составных частей рассматриваемого нами типа обществ. Смит подчеркивал, что многосоставные общества не распадаются в условиях отсутствия общих ценностей благодаря принуждению, оказываемому на остальные общественные сегменты доминирующей культурной группой99
  Smith M.G. The Plural Society of the British West Indies. Berkeley – Los Angeles, 1965. Р. XI, 968.


[Закрыть]. Он противопоставлял многосоставные общества гомогенным и гетерогенным по культурно-институциональному признаку: если в гомогенных обществах едиными являются все социальные и культурные институты, в гетерогенных – только базовые, то в многосоставных – никакие, их связывают воедино исключительно административные институты управления и принуждения1010
  Ibid. P. 80–82, 86.


[Закрыть].

Важно отметить, что постулат об отсутствии в многосоставных обществах общих культурных ценностей разделяли не все антропологи. Так, Дэниел Кроули, исследовавший Тринидад, предложил термин «множественная аккультурация» (англ. plural acculturation), под которым понимал следующее: «каждый член каждой группы узнает некоторые способы (функционирования. – Авт.) каждой другой группы», и только «базовое согласие в таких витальных областях, как язык, народные верования, магические практики, брачная и семейная структура, фестивали и музыка, обеспечивает общую основу, которая позволяет Тринидаду существовать как общество»1111
  Crowley D.J. Plural and differential acculturation in Trinidad // American Anthropologist. October 1957. Vol. 59. No. 5. Р. 819.


[Закрыть]. Причем в каждой конкретной ситуации, в зависимости от необходимости, член группы принимает или отвергает эти иные способы, примеряя одну из своей «коллекции масок», что порождает еще и «дифференциальную аккультурацию» (англ. differential acculturation)1212
  Ibid. P. 823.


[Закрыть].

В 60-е гг. концепт многосоставного общества стал выходить за пределы социологии и антропологии, получив развитие в политологии. Основные вопросы, которые политические науки ставили перед исследователями, заключались в том, насколько политически жизнеспособны и демократичны многосоставные общества.

Так, американский политолог Гарри Экштейн на примере норвежской демократии доказывал, что многосоставные общества могут быть политически устойчивыми1313
  Eckstein H. Division and Cohesion in Democracy: A Study of Norway. Princeton, N.J., 1966.


[Закрыть]. Он рассматривал такие общества как сегментированные, т.е. разделенные сегментарными расколами (англ. segmental cleavage)1414
  Ibid. Р. 35–36. В российских переводах часто обозначаются как «расхождения» или «различия». Следует отметить, что существуют и альтернативные определения сегмента. Например, Эрнест Геллнер рассматривает сегмент как уменьшенную копию большого общества, в которой повторяются в миниатюре все общественные процессы. См.: Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991. C. 78.


[Закрыть], под которыми понимал совпадение линий социальной дифференциации с политическими противоречиями. Среди таких линий – разделение по регионам, сфере деятельности, языковой, религиозной, гендерной, поколенческой принадлежности и пр., которое ведет к появлению политически активных и номинально объединенных субобществ, из них каждое добивается не только собственных политических целей, но и прежде всего автономии или доминирования над другими субобществами1515
  Особенным достоинством концепции Экштейна можно назвать рассмотрение сегментарных расколов в динамике и оценку их по ряду критериев: масштаб, разнообразие, разветвленность, фундаментальность, интенсивность. При этом интенсивность Экштейн предложил измерять посредством анализа влиятельности сегментарного раскола, дистанции между политическими оппонентами (их политическими позициями) и степени проявления в обществе – явная (например, организованная партийная структура) или латентная. См.: Eckstein H. Op. cit. P. 34–36.


[Закрыть].

При этом собственно культурные расхождения (англ. cultural divergence) Экштейн выделял в особый тип политических противоречий, которые существуют «там, где несогласия по политическому устройству возникают не из-за различных взглядов на отдельные вопросы или не только из-за этих взглядов, а из-за значимых различий в общих культурных картах или ориентациях, посредством которых люди интерпретируют собственный политический опыт и определяют свои политические предпочтения: свое восприятие, ценности, способы оценки альтернатив и эмоциональные предрасположенности в политике»1616
  Ibid. Р. 33–34.


[Закрыть].

Развил концепцию сегментации другой американский политолог Аристид Зольберг, предложивший на заседании Международной ассоциации политических наук в 1976 г. ее классификацию на этнокультурную (англ. ethnocultural segmentation), этнотерриториальную (англ. ethnoterritorial segmentation) и этноклассово-территориальную (англ. ethnoclass-territorial segmentation)1717
  Zolberg A. Culture, Territory, Class: Ethnicity Demystified. Paper Presented at the International Political Science Association Congress. Edinburgh, 16–21 August, 1976.


[Закрыть]. Именно этнокультурная сегментация, понимаемая как аспекты дифференциации, которые основаны на культурных различиях, существующих между этнической группой и доминирующим населением и/или между этническими группами населения1818
  Rudolph J. Politics and Ethnicity: A Comparative Study. New York, 2006. P. 8.


[Закрыть], была признана в научных исследованиях на Западе значимой характеристикой многосоставных обществ. В то же время в России этот термин только начинает входить в научный оборот и часто заменяется сходным – «этнокультурная разнородность».

Еще одним знаковым именем для развития концепта многосоставности в политологии стал Аренд Лейпхарт, предложивший1919
  Lijphart A. Consociational Democracy // World Politics. January 1969. Vol. 21. No. 2.


[Закрыть] модель особой консоциональной (сообщественной) демократии для такого типа обществ, в которых «политические партии, группы интересов, средства коммуникации, школы, добровольные объединения имеют тенденцию к организации по линиям, повторяющим контуры существующих внутри общества границ»2020
  Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах: Сравнительное исследование. М., 1997. C. 38.


[Закрыть]. Данная модель подразумевает пропорциональное участие представителей всех основных сегментов многосоставного общества в принятии политических решений с предоставлением им автономии во внутренних вопросах.

Другого мнения придерживались американские политологи Э. Рабушка и К. Шепсл, предложившие отделять собственно многосоставные (плюральные) общества с политически организованными культурными сегментами от плюралистических2121
  Rabushka A., Shepsle K.A. Politics in Plural Societies: A Theory of Democratic Instability. P. 21.


[Закрыть], в которых социально значимые культурные различия не являются политически существенными. Причем под культурными различиями ученые понимали этнические как расовые, религиозные, языковые или племенные, а существование четко разделенных этнических групп, разделяющих несовместимые ценности, с сопутствующей этнизацией конфликтов и политики – главным условием существования многосоставных обществ2222
  Ibid. Р. 20–21.


[Закрыть].

Рабушка и Шепсл не видели перспектив демократического управления многосоставными обществами, указывая, что лояльность граждан субнациональным культурным группам оспаривает политическую легитимность государства2323
  Примеры существования подобных обществ в 1950–1965-х гг. они объясняли сплочением разных сегментов в антиколониальной борьбе, что не могло быть свидетельством действительной политической устойчивости и жизнеспособности. См.: Rabushka A., Shepsle K.A. Op. cit. Р. 17.


[Закрыть]. В этой связи они считали важным в целях сохранения государства подавлять такие лояльности в соответствии с требованиями гражданской политики2424
  Ibid. Р. 8.


[Закрыть].

Ранее в этом же ключе рассматривал многосоставные общества этнолог Пьер ван ден Берге, уделявший основное внимание этничности и расе, которые, по его мнению, обусловливают сегментацию общества на институциональном, а не культурном уровне. Он связывал перспективы демократии с достижением консенсуса по основным общественным ценностям, указывал на негативное влияние на политическую стабильность культурного плюрализма и угрозу для демократии этнизации политических противоречий. Наиболее благоприятной ситуацией он считал перекрестное распределение сегментарных расколов, которое не позволяет одному из них получить преобладающее значение2525
  Van den Berghe P.L. Race and Racism: A Comparative Perspective. New York, 1967.


[Закрыть].

Еще один вариант жизнеобеспечения многосоставных обществ предложил Лео Деспре, который развивал идею «брокерских» институтов, обеспечивающих взаимодействие между разделенными сегментами и их представленность на общенациональном уровне. Среди таких институтов исследователь перечислял рынок, трудовые союзы, государственные организации и политические партии2626
  Despres L.A. Op. cit. Р. 25.


[Закрыть].

Вне контекста демократичности устройства России и Турции мы можем отметить, что для обеих стран достаточно остро стоят вопросы эффективности государственного управления культурным многообразием и политизации этничности вплоть до этнического сепаратизма. Следует констатировать де-факто многосоставный характер России и Турции, что является, как мы считаем, прямым следствием имперского прошлого двух государств, предопределившего их полиэтнический и поликонфессиональный характер.

Действительно, Россия и Турция перестали быть империями примерно в одно и то же время – на рубеже 1910–1920-х гг. Несмотря на массовые миграции населения, сопровождавшие этот процесс, и отход части территорий, оба государства сохранили многосоставность своих обществ. Основное различие между ними следующее: национальный проект Турецкая Республика начала развивать сразу после своего создания, а в России он стал обсуждаться только в XXI в., породив дискуссии о жизнеспособности концепта «российской нации». В итоге в Российской Федерации на данный момент параллельно существует дискурс и «российской нации», и «многонационального народа». При этом как в России, так и в Турции государственной стратегии единой нации противостоят конкурирующие этнонациональные проекты.

Поскольку в Турции как в национальном государстве (англ. nation-state) формирование нации протекало на основе одной этнокультурной группы2727
  Панов П. Указ. соч. С. 39.


[Закрыть] и проводилась обычная для такого типа «национализирующих» государств политика исключения этнических и религиозных меньшинств из политического процесса2828
  Мелешкина Е.Ю. Формирование государств и наций в условиях этнокультурной разнородности: Теоретические подходы и историческая практика // Политическая наука. 2010. № 1. C. 9.


[Закрыть], сегментарные расколы стали более скрытыми. Публичные проявления этнической инаковости курдов, черкесов, арабов и других этнических меньшинств, в отношении которых длительное время проводилась политика принудительной ассимиляции, до сих пор затруднены. Однако в Турецкой Республике и сегодня выделяется ряд регионов с преобладанием нетюркских этнических меньшинств: Юг, Юго-Восток, ряд провинций Центральной и Западной Анатолии, что позволяет говорить о наличии и этнотерриториальной сегментации.

В России, где отсутствовала подобная турецкой гомогенизация населения, сегментарные, в том числе этнотерриториальные, расхождения закреплены в самой поликефальности федеративного устройства2929
  Панов П. Указ. соч. С. 39.


[Закрыть]. Декларируется существование исторически сложившегося полиэтнического государства-цивилизации, сохраняющего богатство традиций и культур3030
  Путин В.В. Россия: национальный вопрос // Независимая газета. Получено из URL: http://www.ng.ru/politics/2012-01%2023/1_national.html


[Закрыть]. Тем не менее в результате взятого в последние годы курса на формирование единой гражданской нации, стержнем которой выступает русская культура3131
  Там же.


[Закрыть], проводится ряд законопроектов в области исторической и лингвистической политики, воспринимаемых национальными республиками как конфронтационные и национализирующие.

Таким образом, федеративная форма государственного устройства в России способствовала сохранению этнокультурной сегментации с политизацией сегментов, а в Турции вся государственная политика XX в. была направлена на гомогенизацию общества с искоренением такого типа сегментации. Это привело к тому, что многосоставность турецкого общества стала носить скрытый характер, однако сохранилась до сих пор.

Что позволяет нам так считать? Процессы политизации этничности, которые мы наблюдаем в Турции в создании этнических партий, этническом лоббировании, этнотерриториальных требованиях различных этнических и этнорелигиозных меньшинств, среди которых наиболее известный пример – курды. Нам же предстоит рассмотреть эти процессы на примере другого этнокультурного сегмента – черкесов, явно выделяющегося и в Российской Федерации, причем поверх закрепленных федеративной системой границ.