Текст книги "Третья"

И под чутким вниманием Гэла тряхнула головой.

‒ Может, в этом случае мы обе его не любим?

‒ Вы обе в этом случае можете его по-настоящему любить.

‒ Но ревность…

Далась мне эта ревность – я твердила о ней, как попугай.

‒ А кто тебе сказал, что ревности нет совсем? – вдруг изменился взгляд Коэна, потяжелел. И дым из его рта был в очередной раз выдохнут сексуально. – Кто сказал, что, если появится человек со стороны, мы не дадим ему отпор? Не закопаем в соседнем лесу?

Ух ты. Я будто только что посмотрела секундный фильм про бархатную шкатулку, из скрытого отсека которой выдвинулся сверкающий хромированный пулемет адского калибра.

‒ То есть все по-честному, мы были бы друг за друга втроем? Но это не касалось бы людей извне?

‒ Всё так.

Я никогда не мыслила подобным образом, мне было это чуждо. До сегодняшнего дня.

‒ Ты просто хочешь, чтобы у меня сорвало тормоза. – Начистоту так начистоту.

‒ Нет. Я показываю тебе другой угол зрения. Более зрелого сознания.

Могло ли то, что он говорил, быть правдой? Существовало ли у кого-то это самое «более зрелое сознание»? Хоть у одного процента населения из ста?

‒ И ты можешь быть рад, наблюдая мой с Эйсом поцелуй?

‒ Могу испытывать при этом возбуждение, да.

‒ А он?

‒ Поверь мне, Эйс умеет получать огромное удовольствие от созерцания чужого процесса.

«И любит в нем участвовать».

‒ Ты это знаешь, потому что с вами уже кто-то жил?

«Другая Третья?»

‒ С нами никто не жил.

‒ Тогда откуда…

‒ Мы слишком давно вместе, Лив. Я просто знаю.

Все это было для меня слишком новым. И просто… слишком.

Я не знала, что делать, я терялась. Понимала только, что не смогу долго выдерживать сексуальный дурман, окутывающий мое сознание с утра до вечера. Мне нужно как-то разряжаться, нужно его сбрасывать.

‒ Скажи, у нас есть свободные… минут сорок?

Гэл затушил сигарету в пепельнице, взглянул на хромированные часы на запястье.

‒ Есть час. Что ты хочешь?

Я призналась уже в машине.

‒ Отвези меня в душ. То есть… ‒ Я чуть не огрела себя кулаком по башке. Оговорилась так оговорилась. По полной. – То есть ко мне домой…

Теперь уже врать про то, что мне нужно забрать кое-какие вещи, не имело смысла.

‒ Мне… нужно… снять напряжение.

Тишина в салоне, я вновь на сиденье Арнау, взгляд Гэла теплый, слишком густой, чтобы я могла его выдерживать.

‒ Я могу тебе… помочь.

Мне хотелось. Уже хотелось, чтобы помог любой из них, – к дьяволу принципы. Иногда возбуждение, довлеющее над тобой круглосуточно, вынуждает просить о помощи тех, от кого ты ранее решил держаться подальше.

‒ Твое близкое присутствие… только все усугубляет.

Я не могла ему сказать «помоги». Еще не все рамки сломаны, не все барьеры пройдены.

‒ Хорошо.

Он не давил. Он не спорил. Он просто повернул ключ в замке зажигания, а меня плющило от вида рук на руле.

* * *

На постели в собственной квартире я сидела в полнейшем замешательстве, в прострации. Времени мало: мне следовало идти в душ, делать то, что я запланировала. Но, впервые оставшись в одиночестве, я почему-то окончательно потерялась в чувствах. Не поднималась, не шла, не включала воду.

Нужно было торопиться, но не выходило даже шевельнуться.

А через минуту прозвенел дверной звонок.

Кому… Кого принесло так невовремя?

«Соседей? Шенну? Ошиблись дверью?»

Отперла замок, забыв посмотреть в глазок.

На пороге стоял Гэл.

И взгляд его был другим – я распознала это сразу. О том, что случится, я поняла до того, как он, не спрашивая разрешения, шагнул в квартиру. Задом запер дверь.

Я знала, что не скажу ему «нет», попросту не смогу. Он сделает то, что захочет, и я позволю ему это – сделать все, что угодно. Мне нужны его руки, его губы, он нужен мне любым способом, каким он захочет мне себя дать. Когда в мужчине столько тестостерона, что у тебя не возникает иных желаний, кроме как принять его в себя, любая игра проиграна заранее.

Его взгляд серьезен, за бархатом ‒ горячий бетон. Пусть будет то, что будет.

Меня прижали к стене, меня поцеловали – теперь по-настоящему, по-мужски, с напором, от которого расползлись все швы у сомнений. Просто «да» ‒ молчаливое да, тысячекратное. Вот теперь проступил его напористый характер – все такой же торопливый и такой же монолитный, уже не сдвинуть. Следующий поцелуй мягкий, успокаивающий. Ко мне в трусики, не спрашивая согласия, скользнула мужская рука, пальцы Коэна нащупали «сокровище», набухший клитор, прочувствовали всю скользкость ситуации, провели по «губам».

А после принялись гладить… Осторожно, но изумительно чувствуя, что нужно делать. Все ласково, без ненужного давления ‒ и я подалась вперед. Я повисла на нем, ощущая, что теряю контроль. Эта рука нужна была мне там, она была мне необходима. На задворках сознания я понимала, что Коэн поступил очень тактично – после его пальцев нельзя будет использовать слово «трахнул». Он просто… помог. Всегда галантный, всегда знающий, как не переступить грань.

А после этот палец, разгорячивший зону инферно до предела, скользнул внутрь меня, и я оценила его размер – хорошо, когда у мужчины правильные даже пальцы.

Мои вздохи, мои стоны Гэл ловил кожей, я ощущала, как вздрагивают под моими руками мышцы. В лоно один палец, два, несколько аккуратных толчков, и опять клитор. Я летела к разрядке так быстро, как падает к солнцу ракета со сломанным двигателем – все ближе, все жарче. И мне хватило нескольких мгновений.

После я билась в судорогах. Я более не стояла на своих ногах, я силилась не падать, обхватив стальные плечи, я ловила каждое движение подушечки, обожающей то, что она сейчас делает. Я изливала всю свою женскую энергию на Коэна в конвульсиях, в волнах, и он вбирал ее, касаясь моих губ своими. Всю. До капли.

Минута затишья. Минута безмолвия.

‒Тебе легче? – спросил он тихо, не выводя руку из трусиков.

И я знала, как много заключается в этом вопросе. Ответь я сейчас «нет», и он расстегнет пряжку ремня, он сделает «полную программу». И тогда мне станет легче надолго…

Но Гэл был прав, пощадив мои не до конца сломанные принципы. И за его тактичность я была благодарна.

‒ Да. Мне легче.

‒ Хорошо.

Его ладонь выскальзывала из-под ткани неохотно, и я напрямую почувствовала, сколько самообладания в этом мужчине, которому разрядка была нужна не меньше, чем мне. Но он этого не выказывал.

Будет «Барион», поездка до кафе. Вернется Эйс, и за дело.

И никто из нас ни словом, ни взглядом не поднимет эту тему – тему того, что в моей квартире произошло.

* * *

‒ Почему вы не посещали мой магазин раньше?

Его оказалось совсем не сложно увести в кафе ‒ продавца «ВинРинга». Мне не забыть ошеломленного взгляда, которым меня одарили из-за прилавка. Да и теперь тот, кто представился Ливаном Коатье, смотрел на меня так, будто я сошла с обложки его любимой пластинки, – с недоверием и полнейшим обожанием, с затаенным дыханием. И до сих пор, несмотря на то что с начала нашего знакомства прошло уже минут десять, пальцы Ливана с узловатыми костяшками, лежащими на кофейной чашке, подрагивали от волнения.

‒ Я не так давно переехала в этот город и только осваиваюсь.

Не знаю, что этого невзрачного человека сразило больше – мой наряд или же внимание, с которым я относилась к каждой фразе Коатье. Быть может, он вообще давно не получал женского внимания при такой внешности – девчонки никогда не ценили жилистых, невысоких и худых мужчин. Мужчин с редкими волосами, стыдливо прикрывающими бледный череп, узким лицом и непропорционально большим носом. В общем, Ливан был настолько далек от красоты и брутальности, насколько это возможно.

‒ И вы тоже любите «Грейтерс»?

‒ О, очень давно.

Лист с информацией об этом человеке, его увлечениях и занятиях, я прочитала трижды. Запомнила в том числе малозначимую информацию, как, например, год выпуска пресловутого альбома «Лола Гоу», который никогда в жизни не слушала.

‒ Как приятно, когда люди сходятся в интересах.

У него были желтоватые зубы, не совсем ровные и со щелями. А во взгляде за обожанием проглядывала непонятная, но отталкивающая расчетливость – да, этот тип вполне мог сдать подвальное помещение под чужие нужды за большой «взнос».

‒ Согласна с Вами.

На моем лице царила милая улыбка. Вот только относилась она не к Ливану, а к воспоминаниям о том, что недавно случилось у нас с Гэлом в моей квартире. И нет, забыть об этом не получалось. После царящего внутри напряжения мне впервые стало неожиданно хорошо и легко, будто отмыли изнутри пыльное стекло и теперь мое внутреннее солнце радостно било лучами наружу. Ливан это чувствовал.

‒ Как, Вы сказали, Вас зовут?

‒ Вивьен.

‒ Вивьен… ‒ отозвались эхом.

Это имя чрезвычайно шло образу девушки в берете и гольфах.

‒ Кем Вы работаете, Вивьен?

‒ Пока никем. Ищу работу.

Коатье вдруг оживился.

‒ Быть может ‒ не сочтите мое предложение непристойным, ‒ Вы хотите работать у меня?

‒ В качестве кого?

‒ Продавца. На первое время. Обещаю Вам неплохо платить. А если Вы так хорошо разбираетесь в музыке, как говорите…, ‒ он неожиданно смутился, ‒ в общем, есть все шансы на карьерный рост.

«Карьерный рост в его кладовой?»

Нежная улыбка с моего лица не уходила. Как и румянец.

Этот румянец, конечно же, заметил, когда мы встретились перед визитом в магазин, Эйс. И не упустил шанса прокомментировать:

«Не помню у тебя такого блеска глаз раньше. И таких припухших губ…» ‒ он что-то почувствовал. Даже аккуратно собрал мои волосы на затылке в кулак, потянул голову на себя, стоя сзади, и вдохнул мой запах, оттенки которого, видимо, отлично различал. Хорошо, что времени продолжить этот разговор у нас не было, но Коэн был прав, предположив, что Эйса любой наш с Гэлом контакт подстегнет действовать. Я не ожидала захвата за волосы, очень тактичного и очень возбуждающего, ‒ раньше Арнау себе такого не позволял. Спасибо, к паху не прижал, иначе бы сексуальное напряжение ко мне вернулось.

Не без труда вернув себя в текущий момент, в это кафе, за этот столик, я первым делом проверила часы на телефоне: сколько еще осталось держать Ливана «занятым»? Оказалось, двадцать три минуты. Долго. Мне хотелось на улицу.

‒ Торопитесь?

‒ Да, не располагаю свободным временем, у меня скоро собеседование. Но минут двадцать пять-тридцать еще есть.

‒ Как это хорошо.

Глаза Коатье продолжали ощупывать мои жилет, берет, хвостики. И желание мной обладать в нем крепло, хоть он и силился это скрывать.

‒ Куда хотите устроиться?

‒ В шахматный клуб администратором.

‒ В шахматный клуб?!

‒ Да. Очень люблю эту игру, хоть пока делаю это непрофессионально. Возможно, будет шанс подтянуть навыки, работая в клубе.

‒ Как удивительно! Ведь я тоже большой любитель шахмат!

Конечно, я знала об этом из данных, прочитанных в машине.

Но удивление изобразила очень правдоподобно:

‒ Правда?!

‒ Видите, как много между нами общего?

Любой человек, когда влюбляется, становится по-своему красив, вдохновенен, начинает сиять изнутри – у Коатье этот процесс шел вперед семимильными шагами.

‒ Вы ведь оставите мне свой контактный номер, Вивьен?

‒ А мы с Вами уже прощаемся? Я думала, мы только начали… вести столь интересный диалог.

‒ Конечно, только начали, я согласен… ‒ Он был польщен. – Но остаться без Вашего номера телефона будет равносильно самоубийству.

‒ Не волнуйтесь, не переживайте, ‒ я даже поощрительно накрыла его ладонь своей, всего на секунду, но мужчина с редкими волосами вздрогнул. – Я запишу Вам свой номер, когда мы будем прощаться.

‒ Надеюсь, не прощаться, говорить «до свидания».

‒ Именно это я и имела в виду. – И, чтобы заполнить оставшееся время не диалогом, во время которого я могла оговориться и случайно выдать себя, а монологом, я спросила. – А какую музыку предпочитаете Вы? Как Вы вообще решились открыть магазин со столь раритетным и ценным товаром?

И оказалась права.

Как Ливан открыл рот, чтобы поведать свою историю, так и не закрывал его все следующие полчаса.

* * *

На встречу с Арнау, покинув кафе после многократно поцелованной ладони (и оставив Коатье заведомо ложный номер телефона), я торопилась. Пройти один квартал, свернуть на проспект, дальше вдоль по улице до угла Ридж-авеню – так меня научили. И я семенила туда на максимальных оборотах.

Новая, неразношенная обувь натирала щиколотки; чулки-гольфы и слишком короткая юбка привлекали внимание прохожих; хвосты я распустила, берет сняла и бросила в сумку. Поскорее бы сменить эту провокационную одежду…

На шумном перекрестке я хлынула вместе с толпой вперед. Не заметила только, что зеленый сигнал светофора уже мигал, и слишком ретивый водитель, рванувший вперед раньше времени, едва не проехал мне по пяткам, что заставило меня ругнуться. Синей машине с наглой рожей я показала кулак – мне в ответ бесцеремонно просигналили: мол, «надо было шевелить ногами быстрее». Вот же хам! Засмотревшись на злополучное авто, я случайно толкнула кого-то у обочины, хотела извиниться, но меня уже схватили за руку чуть выше локтя.

‒ Вообще не смотришь, куда прешь?

Толкнула я, оказывается, рослого байкера, припарковавшего мотоцикл у тротуара.

‒ Отпустите!

‒ Извиниться не хочешь, детка?

‒ Я вам не детка! И я неспециально…

‒ Смотри, какая цыпочка пересекла нам дорогу! – тут же вклинился в беседу друг детины в кожаной куртке – такой же байкер, но с тату вокруг шеи, лысый и с бородой. – Рип, пусть она извиняется лично. Долго и глубоко.

‒ Ага, точно…

По моей одежде, ногам проползли похотливые взгляды.

‒ Уберите от меня… лапы…

Я кое-как выкрутила свою руку (точно останется синяк), буквально вырвала ее из чужого захвата. Хотела тоном, которым обычно изрекают маты, извиниться (лишь бы убраться отсюда подальше), но не успела – рядом бесшумно, как призрак, возник Арнау.

И мне мгновенно полегчало, будто в бассейн прыгнула после того, как обожгла все тело.

Хорошо, что он увидел этот инцидент, хорошо, что не стоял за углом, просто… хорошо. Вовремя.

А мужики тем временем злобно зыркали на Эйса, внушительного и без погон с нашивкой «ТриЭс».

‒ Какие-то проблемы?

‒ Иди своей дорогой, мужик.

«Катись».

Байкеры были рослыми и наглыми, а еще беспринципными. Они давно получали желаемое быстро, и понятия «женщина, которую нужно уважать» для них не существовало.

‒ Тебя обидели, Лав?

Арнау выглядел спокойным. Не напряженным, не натянутым, однако очень внимательным.

‒ Да, ‒ кивнула я обиженно, ‒ меня больно схватили за руку.

‒ После того, как эта дура меня толкнула.

‒ Не причина, чтобы применять силу, ‒ что-то в тоне Эйса им не нравилось. Так смотрят на хранителя правопорядка, наделенного законодательной властью. С подозрительной опаской. – Ты обидел мою девушку. Извинись.

Не успело меня обдать теплом от «моей девушки», как чернявый обладатель мотоцикла взревел:

‒ Это я извинись? Пусть теперь она извиняется. – И процедил ядовито. – На этой шлюхе, кстати, нет твоего кольца…

Я не видела, когда Эйс размахнулся. Не видела отведенную для удара рука, но я видела сам удар – стремительный и молниеносный, сломавший байкеру нос. Сокрушительный по силе. Детина обрушился на собственный мотоцикл, соскользнувший со стояночного фиксатора, завалился поверх заскрипевшего об асфальт металла.

‒ Ах ты мудак…

Лысый достал откуда-то нож, но Арнау, оттолкнув меня себе за спину, среагировал мгновенно: захват за запястье, выворот руки за спину – звякнуло об дорогу выпавшее из ладони лезвие, хруст чужого плеча. Борода ревел, пугая прохожих.

От места конфликта мы удалялись, не дожидаясь ответной реакции. Эйс, кажется, даже не боялся ее. Он тащил меня за собой, как бульдозер, пока мы дважды не свернули за угол, пока не отдалились от шумного проспекта, пока не остались в тишине.

А там я привалилась спиной к кирпичному дому, чувствуя, как трясутся внутренности. Я не любитель конфликтов, я их боюсь, я вообще до дрожи боюсь агрессивной ругани. И только теперь, когда гул машин остался позади, я сумела отдышаться.

«Вот же попала… Подумаешь, случайно задела… Зачем же было так сразу…»

Если бы напротив не стоял теперь Эйс, я бы, наверное, разревелась. А так ‒ смотрела на него, стараясь не показывать, какое количество страха испытала минуту назад.

‒ Напугалась?

Вместо ответа я лишь выдохнула. Арнау спокоен, будто ничего из ряда вон не произошло – подумаешь, помахали кулаками. Может, для него это повседневность?

‒ Пока я с тобой, тебе нечего бояться.

Если бы не эти дурацкие шмотки, если бы не продавец «ВинРинга», я вообще не оказалась бы на том перекрестке.

И влилась в страх запоздалая горечь.

‒ Ага, пока ты со мной. А ты со мной не каждую минуту.

«И вообще ты рядом ненадолго».

Да, в этот раз он успел. А если бы не успел?

‒ Тс-с-с-с, я тут.

Он взял мое лицо в свои теплые ладони – нет, не собирался целовать, просто успокаивал.

‒ Все уже хорошо.

‒ Ты мог не успеть…

‒ Я всегда успеваю.

Он был уверен в своих словах, я – нет. Мы, девчонки, создания незащищенные, нам нужно знать, что за нас всегда постоят. Не только шесть дней.

‒ Тебя не ранили?

‒ Нет.

Я мотнула головой, призывая его убрать ладони, – Эйс намек понял. Взгляд непривычно серьезный, без игривости.

‒ Я бы тебя вылечил. Ты это знаешь.

‒ Ну да, и даже знаю, какую награду ты бы за это попросил.

Конечно же, речь о поцелуе. Или о чем-то большем в ту же степь.

Наверное, я зря это сказала, сказался пережитый стресс, ‒ во взгляд Арнау закралось непонятное выражение. Нераспознаваемое.

‒ Ты думаешь, я впрягся за тебя для того, чтобы получить «награду»?

‒ Ну, утром ты говорил именно о ней.

‒ Ты так обо мне думаешь? Как о неглубоком пошляке, помешанном на сексе?

‒ По крайней мере, так ты себя ведешь.

‒ Зря, Лив.

Я не видела этого выражения в его глазах раньше. Как будто солнце зашло и толстый слой льда сделался непроницаемым.

«Лив». Уже не «Лав». Стало зябко, некомфортно.

По моей щеке провели пальцем нежно, но отстраненно – так прощаются с куклой, которая все еще красива, но которую уже не понесут из магазина домой. Порадовала взгляд – и хватит.

‒ Не приходи ко мне в постель, ‒ добавил Арнау мягко, но очень прохладно. – Я тебя отвергну.

И он не добавил больше ничего. Достал телефон для того, чтобы вызвать такси.

* * *

Обиженный человек всегда желает отомстить обидчику. Эйс не был таковым в прямом смысле, но от его фразы про «не приходи ‒ отвергну» внутри было прогоркло. И первые несколько минут поездки меня так и подмывало запоздало ответить: «Не очень-то в твою постель и хотелось!»

Хотелось. Если быть честной с собой, если рассмотреть истинные чувства за завесой логики. Я, конечно, молчала, ведь после драки кулаками не машут. Он сидел со мной рядом ‒ Арнау, и как будто за тысячу световых парсеков. Смотрел в окно, отстраненный, чужой, думал о чем-то своем.

«И ладно» – бесновалась я. «В конце концов, есть Гэл…»

И вдруг поняла, что есть, да, но одного человека другим не заменишь, и не нужно пытаться этого делать. Еще вчера, когда Коэн предложил поговорить с Арнау, я заволновалась именно из-за сценария, в котором Эйс отдалился, стал холоден и безразличен. А теперь переживала этот сценарий наяву. И ссора-то на пустом месте – слово за слово. Печально.

Музыка в салоне не звучала; водитель молчаливо крутил баранку.

Весь весенний солнечный день сделался неуютным. Верно говорят: погода ‒ она внутри.

Когда мы подъезжали к дому, Эйс повернулся ко мне, достал из кармана ключи, протянул.

‒ Возьми. Я возвращаюсь к Гэлу.

Я взяла связку, не коснувшись мужской руки. Значит, он сейчас уедет, значит, дома я останусь одна. А ведь недавно я об этом мечтала. У них важная работа: перевозки, коробки, посылки – не пойми что. Что-то изъять, что-то доставить, им пока не до меня.

‒ Послушай… ‒ Нужно хотя бы попытаться исправить ситуацию, чтобы не киснуть дома в грустных мыслях. – Я…

‒ Отдыхай, ‒ перебили меня, ‒ вечером, возможно, будет еще одно дело.

‒ Эйс, я хотела сказать…

Он заставил меня замолчать взглядом. Не знаю как. Добавил все так же прохладно:

‒ Ты хотела быть в безопасности? Ты в безопасности.

И кивнул – выходи, мол, мне пора ехать.

Очередную волну поднявшейся горечи пришлось молча проглотить, сжать ключи в ладони и выйти наружу.

Наверное, внутри ‒ постепенно и незаметно, без моего участия ‒ приживалась озвученная Гэлом идея о любви «втроем». Шебаршилась, отыскивала себе место в моей голове, обустраивала лежанку поудобнее. И мысль о том, что я живу с двумя мужчинами, уже не смущала, казалась привычной. Почти нормальной. Теперь, если всплывал в моей голове воображаемый остров, на котором я жила с выдуманной подругой и смуглым парнем, мое эмоциональное состояние оставалось гладким и безмятежным, даже приятным, как теплый бриз. А ведь еще утром я топорщилась от этой мысли, как унитазный ершик.

Стоит новое только допустить…

В квартире непривычно тихо.

Положив ключи на тумбу и сбросив, наконец, неудобные ботинки, я собиралась идти в собственную спальню, но остановилась на полпути и сменила направление. Я никогда не видела комнату Гэла, не решалась в нее входить. Какая она?

А в ней, оказывается, преобладали белые, темные и зеленые оттенки. Пара картин на стенах, прикроватная тумба, лампа на ней. Плоский телевизор на противоположной стене (никогда не слышала, чтобы он работал), мягкий палас. Просто, но стильно, комфортно душе. Зеленый теплее, чем синий, но я зачем-то прошла после в опочивальню Арнау, туда, где стояли треугольные книжные шкафы. Теперь, зная Эйса лучше, я могла предположить, что всю литературу, стоящую на полках, он на самом деле читал. Зря я ему сегодня сказала то, что сказала. И мне в той самой «безопасности», которую он пообещал в машине, было одиноко.

На стуле висела его футболка. Не успев подумать, я поднесла ее к лицу, вдохнула запах – ткань прекрасно сохранила аромат древесной коры, сандала. Мне уже не хватало обладателя этих парфюмерных нот… После я спохватилась. Что, если в доме установлены камеры? При подобной профессии это не просто возможно ‒ это очень возможно. Поэтому футболка быстро отправилась обратно на стул, я же, как шпион, быстро, но тихо промчалась из чужой спальни в свою.

Переоделась, пыталась читать, даже подумала о звонке Шенне, разговоре с кем-нибудь знакомым, но отбросила эту затею. Шенна слишком сильно возбудится, узнав правду. Ей будет не до моих переживаний, она тут же затребует личную встречу. Хорошо, если только со мной… Нет. Журналы не держали мое внимание; мысли продолжали кружить вокруг ситуации в переулке, и в итоге получасом позже я обзавелась ноющей головной болью. Чертыхнулась, отыскала в сумке таблетки, запила одну водой и укрылась, как в бункере, одеялом.

* * *

Может быть, так подействовало лекарство – расслабило, успокоило, а может, сон просто требовался моему телу, но проспала я долго. Когда открыла глаза, за окном начинало смеркаться.

А из гостиной доносились приглушенные голоса.

«Парни вернулись»

‒ Мы не можем взять ее с собой…

‒ Мы должны. Милену Миллер некем заменить.

«Кто такая Милена Миллер?» Со сна я еще не окончательно восстановила способность думать.

‒ Слишком высок риск.

«Против» моего участия в неизвестном деле был Арнау. «За» ‒ Гэл. И впервые на моей памяти они спорили. Вероятно, решаемый вопрос и впрямь был сложен.

‒ Мы двое против вооруженных пятидесяти? Открытый штурм – не вариант. Тем более, все «Гарпии», ‒ отрезал Коэн.

‒ Подкрепление дадут только завтра. А завтра будет поздно.

Беседа проходила в столовой, и говорить старались тихо. Чтобы слышать лучше, я отбросила прочь одеяло, пробралась к двери (хорошо, что ковры толстые, а полы нескрипучие).

‒ Если раскусят подставу, будет беда.

‒ Тут я согласен.

Они не хотели рисковать… мной?

Тишина за дверью.

‒ Значит, оставим ее дома, ‒ согласился после паузы Гэл. Согласился неохотно, тяжело. Наверное, бывают такие ситуации, когда «за» ‒ зло и «против» ‒ тоже зло. А у меня на уме вертелись сказанные слова: «Мы двое против пятидесяти? И все «Гарпии»…»

Я не знала, кто такие «Гарпии». Наверное, специально обученные террористы. Смертники? Отряд головорезов? Но я точно знала, что двое против пятидесяти – не вариант. И, если я могла как-то помочь…

Дверь наружу я толкнула с каменным выражением лица; выглядела, наверное, забавно – все еще заспанная, но решительная.

‒ Куда бы вы ни направлялись, я иду с вами. – И пусть только попробуют начать спорить. Я тут отрабатываю свои тринадцать тысяч четыреста долларов или как? – Или еду.

Тяжелое молчание было мне ответом.

Эйс крутил в руках металлическую бляшку; Гэл стоял рядом, опершись задом на выключенную плиту. Эти двое переглянулись, видимо, что-то молчаливо решили.

И спустя несколько секунд Коэн обронил.

‒ Не едешь и не идешь ‒ летишь.

* * *

Менее всего я могла этим вечером представить себя в самолете, но так случилось. Частный авиаджет – не такой роскошный, как те, что я иногда видела на фотообоях, но очень комфортабельный; гул турбин, синева за окном.

Земля осталась внизу вместе с мерцающими огоньками фонарей взлетной полосы, длинными росчерками дорог, лесными массивами – мы куда-то летели. Куда, знали только мои провожатые, но тревожить их вопросами я не решалась. Они, сидя друг напротив друга, выглядели чрезвычайно сосредоточенными: Арнау смотрел в ноутбук, Гэл вчитывался в бумаги. Мне лишь коротко пояснили, что в курс дела введут позже.

Я очень давно никуда не летала ‒ вечность. И мне нравилось ощущение путешествия, густой сумрак за окном, пересеченный полосой закатного солнца у горизонта, насыщенные чернильные оттенки.

Сколько я видела, сидя в собственном офисном кабинете? Чужую жизнь на фотографиях я видела ‒ вот что. Свою – едва ли. А за последние несколько дней вдруг ощутила себя по-настоящему мобильной, полезной, занятой чем-то интересным. Да, не без риска, но с ним краски жизни проступили острее и ярче.

С пилотами я не встретилась – они прибыли на борт задолго до нас, стюардесс в салоне не было. Тишина. Ни тряски, ни воздушных ям. Никто не предлагал напитки, еду, не разносил конфетки против «закладывания ушей». Свет неяркий, приглушенный. Кресел ‒ по два в каждом ряду через проход.

Почти полчаса я «медитировала», глядя в иллюминатор.

После захотела в туалет.

Я не слышала, когда Коэн проследовал туда же, но он сделал это до меня, и потому мы столкнулись с ним в хвосте, отделенные от салона шторкой. Здесь, где за нами у разделительной стены громоздились ящики для контейнеров с едой, он притормозил меня аккуратным жестом, взяв за руку.

И, повинуясь инстинкту, я почти сразу уткнулась ему носом в грудь, тяжело вздохнула в поисках спокойной гавани, пристанища. Мое лицо приподняли за подбородок, спросили тихо, встревоженно:

‒ Что случилось между тобой и Эйсом?

Значит, знает. Понял по нашему виду, но не слышал версию Арнау, раз спрашивает детали.

‒ Мы… поссорились.

Я отступила на шаг, и вновь навалились виноватые эмоции.

‒ Что именно ты ему сказала?

Говорили мы очень тихо; позвякивали где-то внутри шкафов металлические ложки и вилки.

‒ Я…

И слова застряли в горле. «Не сыпь мне соль на рану», как говорится. Стоило этой теме подняться, как на душе заскребли кошки.

‒ Каким-то образом дала ему понять, что он неглубокая личность?

‒ В общем, … да.

На этот раз вздохнул Гэл.

‒ На такие вещи он реагирует жестко.

Я уже это поняла.

‒ Что мне… теперь делать?

Может, неправильно спрашивать об этом Коэна – все же идея о «любви троих» во мне прижилась пока относительно. И по привычному шаблону всплывал внутри страх, что если спросить одного человека о другом, выказать кому-то больше внимания, то получишь в ответ негатив.

Но негатива не было. Какое-то время Гэл думал, после отозвался:

‒ Нам всем нравится видеть, что кому-то не все равно. Что этот кто-то предпринимает шаги, чтобы загладить неловкость. Понимаешь?

Я понимала. Но пока только теоретически.

А думать о конкретике отправилась уже на свое место, чтобы делать это в «гнезде», укрывшись пледом и уткнувшись носом в иллюминатор.

«Конкретика» явилась ко мне в виде озарения двадцатью минутами позже, когда я отправилась в носовую часть джета, где, как мне сказали, стояли в шкафу газированные напитки.

Точно, стояли. А еще находились пластиковые стаканы, маленькие бутылочки с вином, лежали друг на друге яркие хрусткие пакеты с чипсами и сухариками, и… была сложена униформа стюардесс. Именно она натолкнула меня на хоть сколько-то пригодную идею примирения.

Не знаю, кому именно принадлежала форма и почему складировалась тут вместе с туфлями и беретами, но меня сей факт более чем устраивал. Если отыщется мой размер, то ‒ да простит меня дама, которая наденет комплект после меня – я не собиралась его ни затаскивать, ни пачкать.

И да, мне повезло – нужный размер нашелся. И юбки, и жакета, и туфлей.

По проходу, держа поднос, я продвигалась максимально осторожно. Все боялась того, что сейчас случится воздушная яма и множество этих самых соков и бутылочек окажется на мне, на креслах и на ковре. Хорошо, если не на чужом ноутбуке. Но Создатель этим вечером был милостив, и ямы не случилось.

Гэл опять находился в хвосте, глухо общался с кем-то по массивному телефону, работающему на высоте: не то решал вопросы, не то прояснял детали.

Эйс в кресле у прохода один, перед ним раскрытый ноутбук – планы помещений незнакомого дома, схематичные чертежи.

А у меня хрупко дрожало нутро – пусть все получится.

«Нам всем нравится, когда человек после ссоры показывает, что ему не все равно».

Мне было не все равно. Мне хотелось «моего» Эйса назад – с дерзкими чертиками на дне серых глаз, пошлыми шутками, подсвеченным солнечным светом «ледником». Так как пальцы физически скрестить не выходило, я скрестила их на удачу мысленно.

‒ Господин Арнау, не желаете ли напитки?

Униформа сидела на мне, как влитая, спасибо фигуре. Правда, жала под жакетом белая блузка: видимо, ее хозяйка обладала меньшим размером груди. В остальном я выглядела аккуратно и безукоризненно, как настоящая стюардесса. Даже профессиональную улыбку постаралась скопировать.

Взгляд Эйса переполз с ноутбука на меня, в глазах все та же прохладца.

Чтобы не дать «пассажиру» отказаться, я принялась перечислять ассортимент:

‒ У нас есть соки, газированные напитки, содовая.

‒ Нет, спасибо.

Он не отреагировал на этот спектакль положительно ‒ он вообще на него не отреагировал, и я на долю секунды ощутила себя настоящей стюардессой. Подумаешь, униформа, туфли, берет…

‒ Быть может, чай, кофе? Горячий. Лимон, молоко, сахар. Все, что пожелаете.

Насчет лимонов и молока я очень сомневалась, но врать, так до конца.

Арнау прищурился, и, предчувствуя очередное «нет», я заторопилась:

‒ Вино, коньяк, баночное пиво.

‒ Не пью.

Конечно, им предстояла какая-то сложная операция, в детали которой он как раз был погружен. И что, значит, уходить? Сдаваться?