Текст книги "Лавка старьевщика, или Как мы создаем воспоминания, а воспоминания формируют нас"

Корковая память

Остаются ли все воспоминания в гиппокампе? Нет, потому что, как мы уже говорили, количество нейронов в гиппокампе ограничено: чтобы они могли создавать новые воспоминания, необходимо освободить место. Так куда же девается вся гиппокампальная память? Вкратце, гиппокамп и кора постоянно обмениваются информацией, причем большая часть воспоминаний хранится именно в коре. Нейроны коры, в отличие от нейронов гиппокампа, труднее поддаются изменению и перегруппировке – они менее пластичны. В результате карты памяти, заложенные множеством переплетенных клеточных ансамблей в коре, относительно устойчивы к модификации и, следовательно, к повреждениям. Благодаря наличию двух систем памяти, одна из которых быстрая и пластичная, а другая более медленная, но более устойчивая, человек способен учиться и адаптироваться к изменениям в рамках относительно стабильной системы знаний. Это вовсе не значит, что корковая память статична. Ничего подобного. На протяжении всей жизни человека она находится в состоянии непрерывного взаимодействия с пластичным гиппокампом²¹.

Сохранение эпизодической, автобиографической памяти реализуется за счет постоянного нейронального диалога между гиппокампом и так называемой префронтальной корой, расположенной в передней части мозга, над глазами²². Как показывают МРТ-исследования, префронтальная кора «вспыхивает» всякий раз, когда человек сознательно вспоминает о чем-то личном²³. Дело в том, что гиппокамп, по всей видимости, не только участвует в формировании эпизодической памяти, но и может быть задействован в припоминании событий прошлого¹³. Хотя после операции Г. М. перестал запоминать новый автобиографический материал, он мог вспомнить события, произошедшие минимум за три года до удаления гиппокампов. Сомнений не оставалось: хотя автобиографическая память создается в гиппокампе, она не хранится там вечно. Продолжительность автобиографической амнезии Г. М. составляла три года; было выдвинуто предположение, что три года – это время, необходимое для обработки и перемещения автобиографической памяти из относительно нестабильных нейронных ансамблей гиппокампа в более консолидированные связи в префронтальной коре²⁴. Сегодня мы знаем, что по мере старения воспоминаний они переходят из гиппокампа в кору и что этот процесс может занимать несколько месяцев или лет.

Согласно данным МРТ, гиппокамп активируется, когда человек вспоминает недавние события, в то время как префронтальные области отвечают за воспроизведение более отдаленного прошлого²⁵.

Поскольку префронтальная кора Г. М. работала нормально, он мог получить доступ к автобиографическим воспоминаниям, которые уже были вплетены в эту высшую часть мозга. «Высший» – определение, обычно используемое для обозначения участков мозга, опосредующих сложные функции, такие как автобиографическая память. Система «гиппокамп – префронтальная кора» – главная нейронная магистраль, обрабатывающая автобиографический материал на протяжении всей жизни человека²⁴. Префронтальная кора – это рассказчик, собирающий информацию со всего мозга в так называемой «рабочей памяти».

Как мы уже убедились, сенсорная память – зрение, слух, обоняние, вкус и осязание – в основном организуется в строго определенных областях коры. Зрительная кора развивается и запоминает образы по мере роста ребенка; в редких случаях это может произойти уже во взрослом возрасте, когда от рождения слепой человек, подобно Вергилию Оливера Сакса, вдруг обретает зрение и открывает для себя зрительный мир.

Зрительная кора хранит память об образах и на первый взгляд может работать независимо от гиппокампа.

Такое предположение вполне согласуется с опытом Г. М. и М. М.: несмотря на отсутствие гиппокампа, их сенсорные способности не пострадали. И все же это чрезмерное упрощение, упускающее главное – эмпирическое чудо сенсорной памяти. Вспомните «визуальное возрождение», которое пережил Джон Бергер после операции по удалению катаракты: увидев белый лист бумаги, он внезапно вернулся на кухню своей матери. Его зрительная кора стимулировала глубинную автобиографическую память. Изобразительное искусство бросает вызов автоматической интерпретации сенсорных сигналов – перцептивному постоянству – и вводит нас в бергеровский мир, где восприятие дробится на отдельные составляющие.

Самый старый, но, пожалуй, до сих пор лучший способ заглянуть в автобиографическую память – это экспериментальная стимуляция клеток гиппокампа у эпилептиков, готовящихся к операции. В своей знаменитой книге «Человек, который принял жену за шляпу» Оливер Сакс описывает поразительные исследования Уайлдера Пенфилда.

Стимуляция гиппокампа мгновенно приводила к появлению у пациентов, при полном сохранении сознания, необычайно ярких «чувственных галлюцинаций»: они слышали музыку, видели людей, проживали целые эпизоды с полным ощущением их абсолютной подлинности, несмотря на то, что находились в тот момент в прозаической обстановке операционной… Такие эпилептические галлюцинации основаны не на фантазиях – это всегда абсолютно точные и четкие воспоминания, сопровождающиеся теми же чувствами, которые человек испытывал в ходе вспоминаемых реальных эпизодов[7]7
  Сакс О. Человек, который принял жену за шляпу. – М.: АСТ, 2015.


[Закрыть].

Консолидация памяти

Большая часть процесса консолидации накопленных за день воспоминаний, по всей видимости, происходит во время сна. Влияние сна на память было впервые описано Германом Эббингаузом (1850–1909) в его основополагающей монографии о памяти Uber das Gedachtnis, изданной в 1885 году. Проанализировав собственный паттерн запоминания, Эббингауз отметил, что новая информация лучше запоминается перед сном, чем в течение дня. В ходе исследований сна и памяти, последовавших за этим открытием, было обнаружено, что дефицит сна ухудшает запоминание²⁶. Одна из причин положительного влияния сна на мнемоническую функцию, очевидно, состоит в том, что, когда мы спим, мозг продолжает работать. Электрическая активность, регистрируемая на поверхности головы во время фазы быстрого сна, напоминает активность, которую можно наблюдать при образовании связей между нейронными ансамблями гиппокампа. Эти быстрые колебания электрической активности отражают процесс перемещения сформированных за день воспоминаний из гиппокампа в кору²⁷. «Автономная» консолидация памяти во время сна недавно была подробно изучена у мышей²⁸. Днем информация передается из коры в гиппокамп, а ночью – из гиппокампа в кору. Сновидения возникают в фазе быстрого сна; некоторые из них воистину пророческие: в процессе консолидации текущие события могут реактивировать более старые воспоминания, хранящиеся в коре, и подсказывать нам, чего следует ожидать. Фактически «вещие» сны содержат проблеск того, что произошло ранее в подобных обстоятельствах и, следовательно, может произойти вновь.

В романе Беккета «Безымянный» (1949) рассказчик деперсонифицирован – мы слышим только голос, бестелесный голос, поток слов, достигающий экзистенциального кризиса: «…необходимо говорить слова, пока есть слова, пока они меня не найдут, пока не скажут мне… возможно, они уже сказали мне, возможно, они донесли меня до порога моей истории»[8]8
  Здесь и далее цит. по изданию: Беккетт С. Безымянный / С. Беккетт. Трилогия. – СПб: Издательство Чернышева, 1994.


[Закрыть]. Индивидуальность – это история; если нет истории, то нет и «Я», точнее непрерывного чувства «Я» – такому человеку нет имени¹⁴. Безымянный рассказчик, как Владимир и Эстрагон из пьесы «В ожидании Годо», вызывает в нас тревожное внутреннее чувство существования без прошлого и будущего, беспредельное ощущение разрозненного, дезориентированного, обезличенного экзистенциального настоящего… отрывистого «сейчас». Персонажи Беккета воплощают театральную версию мучительной потери себя, которую, как я полагаю, пережила М. М.: величайший экзистенциальный кризис, сдерживаемый гиппокампом.

Заключительные строки романа «Безымянный» – «необходимо продолжать, я буду продолжать» – находят отклик в нашей душе как выражение универсального, порой невыносимого человеческого состояния. Окружающий мир заставляет человека, наделенного индивидуальностью (пусть даже одним только бестелесным голосом), двигаться дальше. Гиппокамп извлечет всю доступную информацию из коркового мира ваших ощущений и преобразует ее в вашу человеческую историю.

5. Шестое чувство: скрытая кора

У многих из нас запах скошенной травы вызывает воспоминания о конкретном лете или о лете вообще, когда мы были маленькими и вместе со своими братьями и сестрами бегали по лужайкам в деревне или на даче.

Запах картофеля напоминает мне о маленькой бакалее на Мэйн-стрит в Портарлингтоне; опилки и теплый смоляной запах свежесрубленного дерева – о субботних утрах, которые я проводила с отцом в его скобяной лавке; тяжелый кислый запах – о поездках на Грин-стрит (Каллан), где мы по пятницам брали масло. В этих воспоминаниях мы часто видим себя такими, какими были тогда.

В своем романе «В поисках утраченного времени» Марсель Пруст дает классическое описание непосредственности и чистоты воспоминаний, связанных со вкусом и запахом печенья «Мадлен» – «кругленьких и пузатеньких пирожных» из бисквитного теста.

Хотя этот отрывок широко известен и, возможно, упоминается чересчур часто, он заслуживает того, чтобы быть процитированным и здесь:

Но, когда от давнего прошлого ничего уже не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания[9]9
  Пруст М. В поисках утраченного времени. – СПб., 1992. – Кн. 1. Ч. I, I.


[Закрыть].

Пруст описывает то, что не раз испытывали все мы. Мы ощущаем какой-то вкус или запах и тут же чувствуем эмоцию, ассоциированную с воспоминанием о нем.

Запах и вкус интерпретируются в областях коры, частично накладывающихся друг на друга, хотя запах является более непосредственным триггером для эмоциональных воспоминаний. Переживание яркого эмоционального воспоминания, вызванного запахом, получило название «эффект Пруста». Все мы переживаем свои личные прустовские моменты. Что касается художественной литературы, то она изобилует воспоминаниями такого рода. Об одном из таких переживаний Джон Бэнвилл пишет: «Аромат люпина для меня то же, что печенье «Мадлен» для Пруста… Время словно поворачивает вспять, и я снова становлюсь ребенком». Он слышит «шум моря», чувствует «покалывания соли на загорелой коже», пробует «банановые бутерброды» и вдыхает «смесь запахов травы, морских водорослей, нечистот и навоза…»[10]10
  John Banville. «Lupins and Moth-laden Nights in Rosslare», Possessed of a Past (London, 2012), с. 403.


[Закрыть]. Хотя обоняние – самое таинственное, душевное, тонкое и эмоциональное ощущение из всех, оно вполне материально. Именно этой материальной душе и посвящена настоящая глава. На примере обоняния мы узнаем, как эмоции, которые я называю шестым чувством, вплетаются в ощущения и автобиографическую память, а также поговорим об интероцептивных ощущениях, телесных чувствах и механизме их интерпретации в эмоциональной коре, островке – той самой «каморке сердца, лавочке старья», о которой упоминает Йейтс в своем знаменитом стихотворении[11]11
  Ориг. «the rag and bone shop of the heart» – заключительная строчка стихотворения «The Circus Animals’ Desertion» (пер. О. Мандельштама; букв. «лавка старьевщика»). – (Прим. пер.)


[Закрыть].

Работая консультантом в больнице Адденбрука в Кембридже, я пережила прустовский висцеральный опыт, который никогда не забуду и о котором сейчас расскажу.

Случай с любистоком

Эта история произошла со мной теплым солнечным летом 1995 года, когда я была на первых месяцах беременности (в то время я ждала своего первенца). Мы купили трехсотлетний дом с огромным садом – таким большим, что, стоя в кухне, разглядеть, где он заканчивается, было невозможно. Если бы в то лето вы прошли по выжженной лужайке, посреди которой рос большой дуб, и миновали фруктовый сад, вы бы очутились в небольшом лесочке, пропитанном густым запахом влажной земли, компоста и речных испарений. В горячем воздухе, таком же застоявшемся, как и вода в полувысохшей речке, текшей по дальней границе наших владений, роились мелкие насекомые. Гипнотический треск невидимых сверчков, возможно кузнечиков, растягивался в сладкую фермату, как будто даже звук вдруг стал вялым и тягучим. Мое настроение соответствовало погоде: я наслаждалась единением с природой и проводила много времени в саду с травами, разбитом среди каменных плит на заднем дворике. Большинство трав посадили предыдущие владельцы, и несколько месяцев я усердно пыталась его восстановить. Каждые выходные я пропалывала плющ, мяту и лимонную вербену, срезала одревесневшие побеги лаванды и тимьяна. Кроме того, я училась использовать травы в кулинарии.

Однажды я нарвала пучок трав, чтобы приправить салат. Хотя по утрам меня мучил токсикоз, во второй половине дня я всегда чувствовала себя хорошо, за исключением того вечера, когда тошнота вернулась с удвоенной силой. На следующее утро меня тошнило сильнее обычного. Помню, как в перерывах между консультациями я ложилась на жесткий ковер, которым был застелен пол в моем кабинете, закрывала глаза и отдыхала одну-две минуты, прежде чем предстать перед следующим пациентом, с нетерпением ждущим приема. Интуитивно я чувствовала, что мое недомогание было вызвано чем-то в салате, и решила, что отныне зелень исключается из моего рациона до конца беременности. Несколько дней спустя, работая в саду, я наклонилась и снова ощутила приступ тошноты. Мой нос уловил знакомый запах. Оглядевшись, я увидела высокое растение с сочными зелеными листьями и гроздьями желтых цветов. Вот он, виновник всех моих бедствий на прошлой неделе! Это был любисток, древнее растение, выращиваемое в католических школах и монастырях по всей Европе. В те времена его широко использовали в кулинарии и растительных лекарствах. Но почему он вызвал у меня тошноту?

Я была настолько уверена в том, что определила запах правильно, что немедленно отправилась к своему супругу, Ивару, и все ему рассказала. Он тоже был заинтригован, но, что интересно, не стал подвергать сомнению, верно ли я идентифицировала причину недомогания. Я ничего не понимала. Любисток ведь не ядовитый… Должно быть, я неправильно определила растение или неправильно запомнила то, что читала о нем. Полистав свои книги по травам, я обнаружила, что любисток не следует употреблять во время беременности. В старину его использовали как абортивное средство. К счастью, я съела всего несколько листочков. «Интересно, – подумала я, – может, и другие продукты, которые вызывают у меня тошноту, тоже не рекомендуются во время беременности?» Разумеется, на этот вопрос я не могу дать квалифицированного ответа, зато я могу объяснить, как мой мозг узнал, что проблема в любистоке.

В истории с любистоком было задействовано сразу несколько процессов: сенсорная запись запаха и вкуса любистока, формирование воспоминания об этом ощущении (иначе я бы не узнала его снова) и реактивация этого воспоминания через несколько дней, вызвавшая ощущение тошноты, которую любисток спровоцировал раньше. Все это произошло до визуальной идентификации растения. Последовательность переживаний свидетельствует о том, что чувство тошноты/отвращения возникло до того, как я увидела любисток. Как будто обонятельная память о любистоке только и ждала, когда я снова почувствую его аромат или вкус, чтобы ворваться в мое сознание и предупредить о возможных последствиях. Запомнившийся запах породил чувство. Я и не подозревала, что знаю запах любистока. На самом деле наш мозг гораздо умнее, чем мы думаем.

Запахи способны порождать целую гамму чувств. Чувство «утраченной красоты» детства, о котором пишет Уильям Стайрон[12]12
  Стайрон У. Уйди во тьму. – М.: АСТ, 2011.


[Закрыть], ¹⁵, и чувство любви может вызвать запах младенца; сексуальное возбуждение – запах шеи любовника; страх – резкий запах пота; отвращение – запах тухлой рыбы или, в моем случае, аромат любистока.

В мгновение ока запах возвращает вас в прошлое и предупреждает о будущем.

Но как он это делает? Запахи попадают в мозг через обонятельные рецепторы в носовых проходах, распознающие различные пахучие вещества^{29, 16}. Пахучие вещества могут присутствовать в пище (печенье «Мадлен», трава) или находиться в воздухе (запах скошенной травы, аромат люпина). На молекулярном уровне специфическое связывание молекулы запаха с соответствующим ей обонятельным рецептором в носовых проходах порождает электрический сигнал, который передается в мозг по очень короткому нерву длиной около 5 сантиметров. Обонятельный нерв расположен горизонтально и идет от задней части носа к миндалевидному телу – сердцу материи памяти (см. рис. 6). Я называю миндалевидное тело эмоциональным вдохновителем: именно оно вызывает эмоциональные реакции и чувства. Миндалевидное тело лежит непосредственно перед гиппокампом, с которым взаимосвязано через синапсы, передающие эмоциональную информацию. Как известно, соединяясь, нейроны образуют клеточные ансамбли, которые затем срабатывают как единое целое. Связи миндалевидного тела с гиппокампом составляют основу эмоциональной памяти.

Миндалевидное тело

Эмоциональный вдохновитель, миндалевидное тело, как и гиппокамп, пластичен и может легко образовывать синаптические связи. Как и гиппокамп, он напрямую связан с сенсорной корой. Связи миндалевидного тела со зрительной корой обеспечивают эмоциональную реакцию на образы. Разница между обонянием и остальными четырьмя ощущениями заключается в том, что обонятельная информация из носа сперва попадает в миндалевидное тело и лишь затем – в обонятельную кору. Вот почему запахи вызывают мгновенные и непосредственные эмоции. Другие сенсорные переживания – зрение, слух, вкус и осязание – передаются в миндалевидное тело и гиппокамп через кору. Чтобы в вашем сознании возникло соответствующее воспоминание, вы должны сначала что-то увидеть; сперва вы слышите песню и только потом вспоминаете лето, когда ее крутили по всем радиостанциям.

Рис. 5. Путь запаха от носа к миндалевидному телу

Обонятельные нейроны, сразу передавая информацию в миндалевидное тело, вызывают чувства еще до того, как запах будет сознательно идентифицирован.

Запах, писал Пруст, запоминается как чувство. Удивительно, но благодаря интенсивной интроспекции Пруст смог определить этот субъективный феноменологический опыт раньше, чем его объяснила наука.

В моем случае молекулы любистока породили сигнал в носовых проходах, который, попав в миндалевидное тело, вызвал воспоминание о чувстве тошноты. Тем временем изображение залитого солнцем растения достигло моей зрительной коры. Вспомнившаяся тошнота, идентифицированный запах, зрительный образ любистока и воспоминание о салате слились воедино, и из этой нейрональной смеси возникло знание о том, что тошноту вызвал любисток.

Миндалевидное тело и эмоции

Как может небольшая структура, миндалевидное тело, порождать эмоции? В медицинском институте нас учили, что миндалевидное тело – это «эмоциональный центр» мозга. Мне это казалось маловероятным и не вписывалось в мои личные когнитивные конструкции. Со временем я создала собственный концептуальный каркас для понимания эмоциональных систем в человеческом теле и теперь знаю, что миндалевидное тело не создает эмоции, но представляет собой нервный центр, нейроны которого генерируют эмоции в организме. Однако, прежде чем перейти к обсуждению механизма генерации эмоций в теле, давайте поговорим о том, откуда нам известно, что миндалевидное тело – творец эмоций.

Наиболее изученной эмоцией у животных является страх. Страх – испытанный и надежный метод исследования эмоций. Когда животные напуганы, они ведут себя определенным образом, например убегают или замирают. И то и другое можно увидеть и проанализировать. Эмоции вызывают движение, а движение поддается непосредственному измерению. Наиболее известные исследования миндалевидного тела были проведены в 1930-х и 1940-х годах двумя учеными, Генрихом Клювером и Полем Бюси. Их имена хорошо известны студентам и исследователям благодаря синдрому Клювера – Бюси, развившемуся у подопытной обезьяны после удаления как правого, так и левого миндалевидного тела. В ходе эксперимента нейрохирург Бюси удалил гиппокампы и миндалевидные тела из обоих полушарий мозга самца обезьяны (это было еще до того, как возникло движение за права животных). Клювер, психолог-экспериментатор, заметил, что после операции обезьяна перестала выказывать реакции страха. Поскольку животное, по всей видимости, больше не испытывало страха, оно не вело себя соответствующим образом – т. е. пассивно и покорно – по отношению к доминирующему и, следовательно, более сильному самцу. Стычки, в которых прооперированный самец неизменно терпел поражение, ничему его не научили. Это привело к серьезным травмам, социальной изоляции и в итоге к смерти. В мире без страха обезьяна погибла.

Предположим, что вы – обезьяна, которой посчастливилось избежать скальпеля Бюси и сохранить оба миндалевидных тела. При встрече с доминирующим самцом ваше сердце начнет колотиться, зрачки расширятся, мышцы напрягутся, дыхание участится, артериальное давление поднимется, а уровень кортизола – гормона стресса – резко повысится. Эти физиологические реакции и составляют эмоцию страха. Эмоции возникают благодаря здоровому и восприимчивому миндалевидному телу, которое есть у вас, но отсутствует у ваших менее удачливых сородичей, подвергнувшихся хирургической операции и не знающих страха. Хотя самки обезьян изучены не так подробно, установлено, что удаление миндалевидного тела приводит к нарушению материнского поведения, включая агрессию и пренебрежение по отношению к потомству. Эксперименты показали, что страх – в том числе и материнская тревога, как я предполагаю – у обезьян опосредуется через миндалевидное тело и является необходимым условием выживания не только отдельной особи, но и всей колонии.

Но вернемся к людям. Болезнь Урбаха – Вите – редкое заболевание, при котором наблюдается разрушение миндалевидных тел. Это приводит к неспособности распознавать испуганное выражение лица и снижению способности регистрировать страх в целом³⁰. Хотя при нарушении функций миндалевидных тел эпизодическая память сохраняется, воспоминания оказываются лишенными нормального эмоционального содержания и не могут быть воспроизведены с соответствующей эмоцией³¹. Люди с интактными миндалевидными телами, но поврежденными гиппокампами, напротив, могут испытывать страх, но не способны создавать последовательные воспоминания о событиях и систематически избегать стимулов, вызывающих страх. К чему приводит отсутствие функционирующего миндалевидного тела лучше всего видно на примере больных с синдромом Урбаха – Вите³². На сегодняшний день в научной литературе описана жизнь одного человека с этим заболеванием – женщины, известной по инициалам С. М.^33. С. М. обладала нормальной эпизодической памятью, но не испытывала чувства страха даже в опасных для жизни ситуациях, не избегала их и не делала выводов из предыдущего опыта. Она подходила к незнакомцам без всякой опаски и стояла к ним очень близко. Из-за неспособности чувствовать страх и поведенческой расторможенности она несколько раз оказывалась на волоске от смерти, однако ни один из инцидентов не привел к избеганию аналогичных ситуаций в будущем. Казалось, С. М. была физиологически неспособна ощущать страх и учиться на его основе. По ее собственным словам, то, что у обычного человека вызвало бы страх, у нее вызывало любопытство – например, ей было любопытно, какой тарантул на ощупь.

Как показывают эксперименты с использованием МРТ, миндалевидное тело активируется, когда человек испытывает страх – например, при обработке гипотетически угрожающего сценария³⁴. Известно, что у арахнофобов изображения пауков вызывают более интенсивную реакцию миндалевидного тела, чем у людей, которые пауков не боятся³⁵. Если бы мы могли «заглянуть» в мозг человека с арахнофобией, когда он смотрит на фотографию тарантула, мы бы увидели, как «вспыхивают» связи между зрительной корой, обрабатывающей изображение, и миндалевидным телом³⁴. Этот гипотетический путь представляет собой и память, и переживание настоящего. Он сформирован на основе прошлого опыта, но порождает новые эмоции. Следующий важный вопрос звучит так: каким образом миндалевидное тело генерирует эмоции, в данном случае страх?

Рис. 6. Миндалевидное тело как эмоциональный вдохновитель

Вкратце, нейроны миндалевидного тела посылают телу сигналы, которые генерируют чувства. Теория, согласно которой эмоции возникают в теле, была впервые предложена ученым, о котором мы упоминали в главе 1, Уильямом Джеймсом, в статье «Физическая основа эмоций» (1894)^{36, 17}. Уильям, его более знаменитый брат Генри и их менее известная сестра Алиса были великолепными интерпретаторами человеческих эмоций: Джеймс как мастер художественной литературы, Уильям как психолог, а Алиса как писательница-диаристка, живо описывавшая свои эмоциональные срывы и депрессии. Уильям Джеймс предположил, что чувства вызывает активация висцеральных ощущений в теле. Сегодня мы знаем, что Джеймс был прав и что этой висцеральной активностью управляет мозг, а точнее – миндалевидное тело. По этой причине я и назвала его эмоциональным вдохновителем. Система, которую миндалевидное тело вдохновляет на создание эмоций, называется вегетативной. Вегетативная нервная система (ВНС) иннервирует все внутренние органы: сердце, кишечник, легкие, кровеносные сосуды, а также кожу, некоторые железы и мелкие мышцы. Функции, опосредуемые ВНС, включают покраснение и побледнение, расширение и сужение зрачков, частоту дыхания, частоту сердечных сокращений, выработку слез и сексуальное возбуждение. Второе название вегетативной нервной системы – автономная. «Автономный» – синоним «автоматического»: считается, что ВНС преимущественно работает в автоматическом режиме и в основном находится вне сознательного контроля. Сердце бьется, кишечник сокращается, кровеносные сосуды расширяются не потому, что мы так хотим – это происходит автоматически. Тем не менее человек может научиться корректировать автономные функции через медитацию – основу практики осознанности, или психологической внимательности¹⁸. ВНС напоминает куклу – марионетку, которую мозг дергает то так, то эдак.

Гипоталамус

Главный кукловод, который заведует ВНС, – это гипоталамус. Гипоталамус представляет собой небольшое скопление плотно упакованных нейронов, причем правый кластер отделен от левого только узким каналом мозговой жидкости, отмечающим центр мозга на уровне переносицы. Гипоталамус и миндалевидное тело расположены очень близко друг к другу и соединены генетически запрограммированными связями. Анатомически на гипоталамус конвергируют многочисленные нейронные контуры, важнейшим из которых является система «миндалевидное тело – гиппокамп». Совокупность поступающих в гипоталамус импульсов определяет выходной сигнал, регулирующий деятельность ВНС. Даррен Родди, психиатр и нейровизуалист, работающий в нашей группе, говорит, что гипоталамус – это место, где сходятся все сигналы от структур, отвечающих за память и эмоции. Затем эти сигналы передаются остальному организму, вызывая изменения в ВНС и эндокринных железах. Через гипоталамус модулируются многочисленные интероцептивные системы – он служит центром управления не только ВНС, которая генерирует чувства и эмоции, но и сигналов, контролирующих кортизоловую стресс-систему. Изучению стресс-системы – в частности, влиянию мозга на гипоталамус, а гипоталамуса на наши чувства – посвящено большинство моих исследований. Гипоталамус – это точка выхода в интероцептивное тело. Примечательно, что сигналы идут в обоих направлениях: от мозга к телу и от тела к мозгу. Первые вызывают изменения в организме, вторые – изменения в мозге. Кортизол и стресс станут темой следующей главы; пока же просто обратите внимание, что эмоциями и стрессом управляет одна и та же структура – гипоталамус.

Начав свой путь от миндалевидного тела, мы вышли из мозга через заднюю дверь, гипоталамус, и теперь движемся по ВНС к интероцептивному телу.

Радуга чувственных состояний

Сила эмоции зависит от возбуждения ВНС. Обычно зрительные стимулы провоцируют более интенсивную реакцию ВНС, чем слуховые. Это объясняется анатомией мозга: зрительная кора образует гораздо больше связей с миндалевидным телом, чем другие участки сенсорной коры. Удивительно, но уже в XVIII веке сенсуалистов, включая Локка и Молинью, в первую очередь интересовало зрение и зрительная память, а не другие ощущения. Возможно, Молинью, Локк и другие философы, жившие до эпохи Просвещения, интуитивно понимали тесную взаимосвязь зрительных и эмоциональных сетей. Иначе почему они выбрали именно зрение для демонстрации связей между ощущением и памятью? Вместе зрительные и слуховые стимулы вызывают более масштабную реакцию ВНС, чем любой из них по отдельности.

Большинство людей чувствуют себя некомфортно, когда говорят неправду, – это неприятное чувство порождается возбуждением ВНС¹⁹. Детектор лжи, который показывают в фильмах и который сообщает нам, когда человек лжет, измеряет возбуждение ВНС – в частности, потоотделение.

Эмоциональная система ВНС способна генерировать целый ряд противоположных чувственных состояний. Учащенное или замедленное сердцебиение проявляется в возбужденности или расслабленности; повышение или понижение кровяного давления – в напряжении или обмороке; расширение или сужение мелких кровеносных сосудов – в покраснении или побледнении; гипо– или гиперактивность кишечника – в урчании или вздутии живота.

Противоположные эмоциональные состояния могут возникать, поскольку ВНС подразделяется на два отдела – симпатическую и парасимпатическую системы. Обе регулируются главным органом управления ВНС, гипоталамусом. Как правило, активация симпатической системы вызывает повышенную активность в иннервируемых тканях и органах, например, учащенное сердцебиение, напряжение мышц, потливость или повышение артериального давления. Иногда симпатический отдел называют системой «борьбы или бегства». Активация парасимпатической системы, напротив, замедляет работу сердца, снижает кровяное давление, тормозит перистальтику кишечника, уменьшает приток крови к коже. Обычно ее называют системой «покоя и пищеварения».

Различные степени активации парасимпатической и симпатической систем обеспечивают широкий диапазон эмоций и уровней возбуждения организма. Многие из самых сильных человеческих эмоций смешаны. В качестве примера рассмотрим одно из самых интенсивных эмоциональных переживаний в обширном репертуаре человеческих страстей, зафиксированных в художественной литературе. В своем романе «Похождения Жиль Бласа из Сантильяны», написанном между 1715 и 1735 годами, Ален-Рене Лесаж так описывает зарождение любовной связи Серафины и дона Альфонсо: