Текст книги "Лавка старьевщика, или Как мы создаем воспоминания, а воспоминания формируют нас"

Пройдя несколько аллей, я очутился подле здания, дверь которого также оказалась незапертой. Я вошел в зал и, увидав при свете роскошной хрустальной люстры, в которой горело несколько свечей, сказочное великолепие, понял, что нахожусь в доме важного вельможи… На одной стороне зала оказалась незапертая дверь. Открыв ее, я увидал анфиладу покоев, из которых был освещен только последний… Хотя я и сознавал, что было бы разумнее повернуть обратно, однако же не смог устоять против любопытства… Иду, пересекаю разные горницы и дохожу до той, которая была освещена… Взглянув на постель… я увидал нечто, сосредоточившее на себе все мое внимание. То была молодая сеньора, спавшая глубоким сном, несмотря на раскаты грома. Я тихонько приблизился к ней и… был совершенно ослеплен ее чертами и цветом лица. Все чувства смутились во мне при этом зрелище. Я был потрясен, вознесен… В то время как я опьянялся ее созерцанием, она проснулась[13]13
  Лесаж А. Р. Похождения Жиль Бласа из Сантильяны. – М.: Правда, 1990. – Кн. 4. Гл. X.


[Закрыть].

Это описание пьянящей смеси возбуждения и удовольствия, вызванных coup de foudre[14]14
  Букв. «любовь с первого взгляда» (фр.). – (Прим. пер.)


[Закрыть], вполне могло бы принадлежать и современному автору. Эмоции не зависят от культурного фона и эпохи, что указывает на универсальность биологических основ чувственных состояний. Увидев Серафину, дон Альфонсо обратил все свое внимание на нее. Его захлестнули эмоции, голова закружилась от удовольствия… Все это – результат синхронной активации симпатической и парасимпатической систем, характерной для любви с первого взгляда.

В 1812 году Стендаль, одаренный и, казалось бы, бесстрастный наблюдатель человеческих страстей, написал замечательный трактат «О любви», в котором процитировал этот отрывок из «Жиль Бласа» как пример «рождения любви». Следующие мудрые слова из его книги многое говорят об опыте романтической любви: «Ничто не вызывает большего интереса, чем страсть; все в ней так неожиданно; тот, кто испытывает ее, одновременно становится и ее жертвой»[15]15
  Stendhal. Love (Penguin Books, 1975). С. 219.


[Закрыть]. Как замечает Стендаль, мы можем быть счастливыми жертвами coup de foudre или несчастными жертвами неразделенной любви. Мы жертвы, потому что это происходит помимо нашей воли. Но как может такая всепоглощающая эмоция, как coup de foudre, возникнуть сама по себе? Чтобы хотя бы частично ответить на этот вопрос, обратимся к памяти. Еще в XVII веке Декарт на личном опыте убедился в том, что память оказывает выраженное влияние на романтические чувства. Наблюдая за собой, великий философ заметил, что его привлекают женщины с косоглазием. В конце концов он объяснил это тем, что в детстве влюбился в косоглазую девочку и что с тех пор образ косоглазой женщины вызывал у него сильную эмоциональную реакцию. В своих любовных пристрастиях Декарт видел проявление общечеловеческой склонности бессознательно руководствоваться эмоциональной памятью. В действительности многие из нас женятся на своих «отцах» или «матерях». Именно память отчасти делает нас невольными жертвами собственных страстей.

Сoup de foudre – чувство очень сильное, но все же относительно простое в том смысле, что это непосредственный и мгновенно распознаваемый взрыв смешанных интероцептивных ощущений. Диапазон описаний «сердечных» эмоций широк и весьма расплывчат. Вы можете чувствовать тяжесть или легкость. Вас может переполнять счастье или грусть. Иногда нам кажется, будто наше сердце вот-вот выпрыгнет из груди, иногда – что оно словно «остановилось», а иногда – что его мучает нечто такое, что не поддается определению. Иногда мы чувствуем, что «запутались»; в таких случаях нас одолевают чувства, которые мы не в состоянии назвать. Наш организм что-то говорит нам, но что? Уильям Джеймс знал, что человеческие чувства – это не просто телесные ощущения. Переживание эмоции он определил как истолкование физиологического ощущения, возникающего в теле. Эмоция – это «не первичное чувство, непосредственно вызванное существующим объектом или мыслью, но чувство вторичное, вызванное опосредованно»[16]16
  James, William. The Physical Basis of Emotion. – Psychological Review. – 1994. – Vol. 101. – No. 2, 205–210.


[Закрыть]. Другими словами, первичное чувство – это физическое ощущение в теле (ВНС), а вторичное чувство – это интерпретация его как выверенной эмоции страха, любви, отвращения и так далее. Например, когда вы собираетесь на очень важное собеседование и чувствуете, как колотится сердце, а в животе порхают бабочки, вы понимаете, что волнуетесь и нервничаете, а не влюбляетесь. Сердцебиение и бабочки – это первичное чувство, а его толкование как страха и тревоги в контексте предстоящего интервью – вторичное. Вторичное чувство – это интерпретация физиологических изменений, которые происходят непроизвольно.

В этом и заключается главная тайна человеческих страстей: важно не только само чувство, но и его интерпретация.

Как уже упоминалось в главе 2, все интероцептивные ощущения, исходящие изнутри тела – из сердца, кишечника, легких, половых органов, кровеносных сосудов, – представлены в островке, небольшом участке коры, скрытом под поверхностью мозга. Если тело – ВНС – генерирует чувства, то островок их интерпретирует³⁷.

Скрытая кора, или островок

Свое название островок (лат. insula) получил благодаря соответствующей форме: это часть коры головного мозга, скрытая в глубине латеральной борозды. Чтобы лучше понять, где именно находится островок, прижмите кончики пальцев к голове прямо над ухом, расположив их под небольшим углом вверх и назад. Теперь представьте, что мозг похож на спущенный футбольный мяч. Мысленно вдавите участок коры, который находится под вашими пальцами, в мозговую ткань. Вдавленная часть и есть островок (см. рис. 8).

Ценный вклад в изучение функций островка вносят люди с органическими повреждениями этой структуры мозга. Исследование, которое я бы хотела привести в продолжение моей истории с любистоком, было проведено в Калифорнии и посвящено ощущениям тошноты или отвращения у пациентов с дегенеративными заболеваниями, затрагивающим островок³⁸. Атрофия островковой коры встречается часто, например при болезни Альцгеймера. Авторы сообщают, что, согласно данным МРТ, отсутствие чувств отвращения при болезни Альцгеймера связано с уменьшением объема островка. Иначе говоря, существует пропорциональная зависимость между способностью испытывать отвращение и размерами островковой доли: чем меньше островок, тем слабее чувство отвращения. Больные, страдающие нервной анорексией, как правило, плохо понимают свое внутреннее состояние. В первую очередь это проявляется в неспособности осознавать чувство голода и чувство сытости. Хотя при анорексии в размерах островка не наблюдается никаких аномалий, он менее интенсивно реагирует на изменения внутренних чувственных состояний³⁹. При депрессии, характеризующейся непреодолимыми отрицательными эмоциями, наоборот, отмечается повышенная активность островка в ответ на мимические выражения отвращения⁴⁰.

Рис. 7. Островок (островковая доля)

В 1955 году Уайлдер Пенфилд опубликовал статью, в которой описал последствия стимуляции островка у эпилептиков, которым предстояла хирургическая операция⁴¹. Все больные находились в сознании. Во время экспериментов на открытом мозге Пенфилд отметил, что стимуляция островка вызывала ощущения в области живота. С похожим явлением я сама столкнулась несколько лет назад, когда лечила одну женщину. Назовем ее Стеллой.

Стелла

Ко мне Стеллу направил терапевт по причине «странного» ощущения в животе. Предварительно женщину обследовали несколько специалистов, включая гастроэнтеролога, невролога и гинеколога. Все они сообщили, что не обнаружили никаких патологий ЖКТ ни с точки зрения структуры, ни с точки зрения перистальтики – у Стеллы не было ни опухоли, которая могла бы давить на кишечник, ни периферической нейропатии (поражение периферических нервов), ни гинекологических заболеваний. Она жаловалась на очень специфическое и неприятное ощущение, которое зарождалось в животе и распространялось на грудь. Она называла его «электрическим жужжанием».

На нашей первой консультации Стелла сказала мне, что впервые жужжание возникло много лет назад, но со временем только усиливалось. Теперь она была готова на все, даже на визит к психиатру, лишь бы от него избавиться. Хотя Стелла не понимала, чем ей может помочь психиатр, она следовала совету своего врача. Жужжание мучило ее так долго, что она начала верить, будто кто-то нарочно имплантировал в ее тело специальное устройство. О чем бы я ни спросила Стеллу, она неизбежно переводила разговор на тему курения: ей очень не нравилось, что ее муж курит в доме. Это казалось разумным, поскольку сама Стелла не курила, но как было связано курение с жужжанием в животе? Стелла призналась, что больше всего ее раздражают пепельницы. «Потому что ваш муж их не вытряхивает?» – предположила я. В ответ Стелла сообщила, что он не только расставляет пепельницы по всему дому, но и особым образом раскладывает в них окурки. Я ничего не понимала. В конце концов выяснилось, что с помощью окурков ее супруг якобы передает закодированные сообщения своим курящим друзьям, которые часто приходят к ним в гости выпить виски и поиграть в карты.

Стелла была убеждена, что ее муж и его друзья сговорились причинить ей вред, но не знала, почему и каким образом. В пользу «теории заговора» говорили и другие факты: кто-то тайком переставлял предметы мебели, закрывал журналы, которые она оставляла открытыми на столе, переставлял пакеты молока на другую полку в холодильнике и так далее. Очевидно, Стелла неправильно истолковывала события. Муж Стеллы рассказал нам, что она твердит о пепельницах уже лет пятнадцать.

Стелла страдала хроническим психотическим расстройством, которое удалось диагностировать только благодаря «электрическому жужжанию» в животе. Подобные явления мы называем соматическими галлюцинациями.

Соматическая галлюцинация – это ощущение, переживаемое как исходящее из тела, но в действительности возникающее в мозге.

Хотя при психотических состояниях соматические галлюцинации наблюдаются редко, они являются одним из ключевых симптомов шизофрении. Ощущения как от экстероцептивных, так и от интероцептивных, висцеральных органов могут генерироваться внутри мозга.

Я постаралась убедить Стеллу, что электрическое жужжание вызвано не каким-то посторонним предметом в ее животе, а, скорее всего, неправильной работой нейронов в мозге. Если так, избавиться от жужжания помогут антипсихотические препараты. Стелле все это показалось немного странным, но она была готова на все, лишь бы это жуткое ощущение прекратилось. В течение нескольких недель после начала приема антипсихотиков жужжание стало тише, а через несколько месяцев исчезло совсем. Со временем Стелла отказалась от убеждения, что ее муж вступил в сговор со своими друзьями с целью причинить ей вред, что эти люди нарочно оставляли окурки в пепельницах и переставляли предметы, тем самым давая ей понять, что следят за ней. Пепельницы ее больше не интересовали. Если я обращала внимание на ее прежние беспокойства, Стелла смущенно отмахивалась. Мол, это было раньше, не сейчас. Стелла не чувствовала потребности ретроспективно перестраивать свою память в свете новых событий. Она просто хотела принять лекарство и остаться в своем привычном, незамысловатом мире без мучительных ощущений в животе. Постепенно Стелла вернулась к прежнему образу жизни: она начала снова разговаривать с семьей и соседями, заниматься домашними делами и ухаживать за садом.

В психиатрической литературе я не нашла никаких упоминаний о странных соматических галлюцинациях наподобие тех, которые пережила Стелла. Некоторое время спустя я наткнулась на статью 2009 года, написанную группой нейрохирургов под руководством Д. К. Нгуена из больниц Нотр-Дам и Сен-Жюстин в Монреале⁴². Авторы сообщали об ощущениях, которые вызывала стимуляция определенных участков островка у пациентов, ожидающих операции. В одной из своих работ они упомянули о странном ощущении, которое сам больной описал как «жужжание в животе». Проведя небольшое «расследование», я обнаружила, что аналогичное «жужжание» при стимуляции островка было описано и в основополагающей статье Пенфилда 1955 года. Хотя эксперименты Пенфилда и Нгуена разделяли десятилетия, я отметила поразительное сходство их наблюдений с висцеральными ощущениями Стеллы. Как показывают нейрохирургические исследования, стимуляция островка изнутри мозга может вызывать необычные ощущения в кишечнике. Очевидно, та же самая часть островковой коры, которую Пенфилд и Нгуен возбуждали вручную, активировалась у Стеллы в результате некой патологии. Во всяком случае, такое объяснение казалось и кажется мне вполне вероятным.

Итак, на практике островок – это сенсорная кора, которая обрабатывает внутренние висцеральные ощущения и реагирует на эмоции. Как показало исследование, опубликованное в 2004 году Рэем Доланом и его коллегами из Лондона, островок «вспыхивает» при субъективном мониторинге сердцебиения⁴³. В рамках эксперимента испытуемые должны были мысленно отслеживать биение своего сердца. Проанализировав активность их мозга, авторы обнаружили, что уровень интероцептивной осознанности был соизмерим с размером и активностью островка⁴⁴. В конце 1980-х годов Антонио Дамасио предположил, что даже сложные чувственные состояния могут быть представлены в островке. Согласно его теории, внутренние телесные ощущения способны организовываться в бесчисленные комбинации, порождающие «диапазон чувственных состояний». В своей книге «Я. Мозг и возникновение сознания»[17]17
  Дамасио А. Я. Мозг и возникновение сознания. – М.: Карьера-пресс, 2018.


[Закрыть] Дамасио подробно описал нейровизуализационные эксперименты, в ходе которых было установлено, что разные эмоциональные состояния связаны с активностью разных зон островка. Эта активность получила название «эмоционально-специфических нейронных паттернов». Левый островок преимущественно активировался при положительных эмоциях – например, когда испытуемый ощущал материнскую и романтическую любовь, слышал приятную музыку или радостный голос, улыбался сам или видел, как улыбаются другие. Даже положительные эмоциональные состояния, вызванные предвосхищением удачных покупок и составляющие нейрональную основу «шоппинг-терапии», связаны с активностью левого островка⁴⁵. Эмоциональная карта объясняет целый спектр чувственных состояний, которые могут испытывать люди, от coup de foudre Дона Фернандо до призрачных эмоций Пруста, спровоцированных печеньем «Мадлен».

Рис. 8. Островок как эмоциональная кора

Некоторые из проводящих путей, соединяющих островок с остальным мозгом. Островок – это сенсорная кора, которая обрабатывает не только эмоциональную информацию, поступающую изнутри тела, но и информацию, поступающую изнутри мозга, благодаря чему эмоции могут вызывать даже воспоминания.

Воспоминания и островок

Островок соединен со многими отделами мозга. Возбуждение части островка нейроном из другой области ведет к переживанию эмоции. Нервные пути, связывающие островковую долю с остальным мозгом и сформированные на основе памяти, вызывают чувства точно так же, как это делали Пенфилд и Нгуен, стимулируя островок хирургическими инструментами. Существование нервных путей, идущих от префронтальных автобиографических сетей к островку, означает, что автобиографическая память может стимулировать чувственные состояния (см. рис. 9). В случае если эмоции порождаются автобиографической памятью, миндалевидное тело не обязательно активно: островок стимулируется изнутри мозга нейронами префронтальной коры⁴⁶.

Чем больше мы узнаем об островке, тем лучше понимаем не только механизм переплетения эмоций и автобиографических воспоминаний, но и влияние, которое общество оказывает на эмоциональное благополучие индивида. В рамках одного из недавних исследований, вызвавшего у меня живой интерес, ученые проанализировали мозговую активность социальных «изгоев». Как и многим пациентам, страдающим психическими расстройствами, всем участникам этого эксперимента было свойственно чувство социальной отчужденности. Авторы исследования обнаружили, что зона, которая отвечает за репрезентацию боли, вызванной социальной изоляцией, вплотную примыкает к зоне, отвечающей за репрезентацию боли физической. Социальная изоляция в самом деле «болезненна»… Кто сказал, что общества не существует, а в политике нет ничего личного?⁴⁷

Жизнь неизбежно сопряжена с потерями и трудностями. За эмоции, возникающие во время кризисов, судя по всему, всецело отвечает миндалевидное тело – в большинстве своем они интенсивные, подавляющие, безусловно автоматические и, возможно, даже неконтролируемые, подобно coup d’état[18]18
  Букв. «переворот, мятеж» (фр.). – (Прим. пер.)


[Закрыть] психоза или coup de foudre дона Фернандо. По мере того, как автобиографическая память со временем переходит в ведение нейронов коры, эмоции утихают и трансформируются, что, по всей видимости, отражает уменьшение роли миндалевидного тела и усиление роли системы «префронтальная кора – островок». Хотя это всего лишь предположение с моей стороны, оно объясняет непосредственные и более взвешенные чувства. Переход от сильных, необработанных эмоций, обусловленных активностью миндалевидного тела, к более спокойному состоянию, регулируемому сетью нейронов префронтальной коры и островка, наиболее ярко проявляется в переживании смерти близкого человека. Эмоции, которые мы испытываем сразу после такого трагического события, настолько интенсивны, что часто не поддаются контролю и причиняют невыносимую боль. Горе вторгается в сознание и доминирует; поскольку миндалевидное тело возбуждено до предела, любая сенсорная информация несет печать жгучей утраты. Все и вся напоминает скорбящему человеку о его потере: «Я видел многих стариков, что мне отца напоминали», – писал Патрик Кавана после кончины своего отца[19]19
  Патрик Кавана. Вспоминая отца. Пер. К. Еремеева.


[Закрыть]. Со временем воспоминания перемещаются в кору, где репрезентируются в префронтальных автобиографических сетях и более мягких ощущениях, опосредуемых островком. По мере того, как горе медленно трансформируется в префронтально-островковую эмоцию, память высвобождается из-под гнета миндалевидного тела: с этого момента скорбящий, скорее всего, будет испытывать только сожаление по отношению к умершему.

 
Невыразимая жалость
Спрятана в сердце любви[20]20
  W. B. Yeats. The Pity of Love.


[Закрыть].
 

Жизнь и научение – это нескончаемый танец ощущений, воспоминаний и эмоций. Ощущения из внешнего мира интегрируются в корковые карты сенсорного опыта, а события – вплетаются в ткань эмоциональной системы, за которую отвечают миндалевидное тело и островок. В конце концов, что такое память без эмоций? Неиссякаемый репертуар переживаний, лишенных всякого смысла. А эмоции без памяти? Бессодержательное метание от одного объекта желания к другому. С одной стороны, без эмоций никто не мог бы разбить нам сердце, и мы бы не знали, что такое горе и печаль, но с другой – мы бы ничего не помнили о людях, которые нам нравились и с которыми мы жили, пусть даже в течение небольшого промежутка времени. Без эмоций встреча с родственниками, которых вы не видели много лет, не пробудила бы в вашем сознании никаких образов, никаких чувств.

Сегодня любисток уже не вызывает во мне отвращения, которое я испытала тогда. Если отвращение было порождено реакцией миндалевидного тела, то эмоции, сопряженные с этим воспоминанием теперь, носят диффузный характер и объясняются активностью островка. В сущности, в моей памяти сохранился лишь сплав смутных образов и ощущений. Я помню жаркое благоухание, томное предвкушение, наивное неведение грядущих событий; все это пропитано меланхолической ностальгией по светлым мгновениям, дорогим моему сердцу. Нейронная магия, лежащая в основе ощущения «утраченной красоты», чувствуется как нечто нематериальное и душевное.

6. Чувство места

В главе 4 мы рассмотрели процесс бесконечной перегруппировки пластичных дендритов в гиппокампе с целью образования нейронных ансамблей, которые за ночь вплетаются в более стабильные корковые сети – так Румпельштильцхен превращает солому в золото, пока дочь мельника спит[21]21
  «Румпельштильцхен» – сказка братьев Гримм о злом карлике, способном создавать золото из соломы (1857). В переводах на русский язык известна под названиями «Хламушка», «Румпельштильцхен» и «Тителитури». – (Прим. пер.)


[Закрыть]. Глава 5 была посвящена миндалевидному телу: как вы помните, миндалевидное тело наделяет гиппокампальные воспоминания чувствами, после чего они отправляются на длительное хранение в систему «префронтальная кора – островок». Помня о связи чувств с воспоминаниями, я хочу вернуться к основным координатам памяти – времени, месту и действующим лицам. Координата места исторически занимала доминирующее положение. Само слово «положение, позиция» – как и слово «ситуация» (от латинского «помещать», situare) – отражает центральное значение места в эпизодической и рабочей памяти. «Рабочая» память – это то, что нейроученые называют обдумыванием или мышлением.

Простой пример главенствующей роли места – наша естественная склонность помещать себя в определенном месте во время важных событий.

Но почему мы спрашиваем: «Где вы были, когда это случилось»?

Где вы были, когда узнали о 9/11? Если ввести этот вопрос в поисковую строку браузера, компьютер выдаст более 500 миллионов результатов (во всяком случае так было на момент написания этой книги). Мое первое воспоминание о неком волнующем событии касается смерти Джона Кеннеди в 1963 году. В моей памяти сохранился четкий образ места, в котором я тогда была. Поскольку раньше я никому об этом не рассказывала, я решила поставить эксперимент: я записала свое воспоминание, а затем расспросила маму. Помню, я была совсем маленькой и стояла в саду за домом, лицом к кустам эскалонии, которые отделяли наш сад от соседского. В этом месте живая изгородь истончилась и виднелась проволочная ограда. Из дома вышла мама. Ей навстречу, обхватив голову руками, уже бежала наша соседка миссис Бегли. Они долго и возбужденно о чем-то говорили, обнимая и утешая друг друга.

Я спросила маму, где она была, когда узнала о смерти Джона Кеннеди. Она вспомнила, что мы жили на Орчардстаун-драйв в Дублине и что, услышав эту новость по радио в кухне, она вышла в сад обсудить ее с соседками. Мама не могла вспомнить, видела она меня или нет, но подтвердила, что я наверняка была дома, поскольку в школу я пошла только в 1964 году, т. е. годом позже. В моей памяти сохранилось лишь мгновение, заряженное эмоцией, к которой не было привязано никакого конкретного события – по крайней мере, такого, к которому я была бы причастна лично. Теперь я могу идентифицировать охватившие меня тогда чувства: в тот день мне довелось заглянуть в мир взрослых, который я не понимала и из которого была исключена.

Я до сих пор помню обстановку дома на Орчардстаун-драйв, из которого мы уехали, когда мне было шесть лет, то есть пятьдесят пять лет назад. Большинство людей помнят дом своего детства, хранящий их самые ранние воспоминания. Вернуться в родной дом – все равно что оживить детскую память. Гастон Башляр назвал это явление «психогеографией». Башляр (1884–1962) – французский философ и архитектор, исследовавший так называемое «интимное пространство» родного дома. Центральная идея его самой известной книги «Поэтика пространства» состоит в том, что люди создают интимные уголки с помощью воспоминаний. Зачастую это воспоминания о семейном доме, где они родились: с этим местом связано ощущение не только эмоциональной защищенности, но и свободы творчества и воображения.

Работы Башляра указывают на важнейшую роль места в памяти и, следовательно, в воображении: то, что он называл «поэтикой». Память, как мы убедимся в следующем разделе книги, есть субстрат воображения.

Однако воспоминания о доме, в котором человек провел детство, не всегда безопасны и могут служить метафорой для тревожных воспоминаний – как в наших сновидениях, так и в литературе. «Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли» – так начинается роман «Ребекка» Дафны дю Морье. Память Ребекки буквально «живет» в Мэндерли – возможно, именно поэтому ее пришлось уничтожить, прежде чем смогла появиться миссис де Винтер. Метафора дома, сгорающего дотла, как освобождение от мучительных воспоминаний заимствована дю Морье из романа «Джейн Эйр», написанного Шарлоттой Бронте столетием ранее. Ведущая метафора в этой книге – поместье Торнфильд, где воспоминания о первом браке Рочестера принимают форму призрака – «безумной» женщины, запертой на чердаке. Пожар, во время которого Торнфильд сгорает дотла, освобождает Джейн и Рочестера от гнета прошлого. Мотив дома с привидениями пронизывает все эпохи и культуры и, как и все мифы, является плодородной почвой для психоза. Рассказ Аниты о ее собственном доме с привидениями вызвал множество ассоциаций в моей памяти, резонируя как с мифами, так и с жестокой реальностью, в которой жили работающие женщины в дофеминистские времена.

Анита

Анита – милая женщина, не так давно разменявшая восьмой десяток – посещала наш дневной стационар пять дней в неделю много лет. У нее было длительное психотическое заболевание, которое, судя по всему, развилось после рождения одного из детей. В тот момент она была госпитализирована, и в течение следующих двадцати-тридцати лет психотические симптомы то нарастали, то ослабевали. Всех своих детей она растила практически одна, как это было принято в 1950-х годах. Ее супруг имел стабильную работу и «приносил домой хорошую зарплату». От мужей больше ничего и не требовалось. После работы он пил пиво с приятелями, а по воскресеньям устраивал семейный день: жарил мясо во дворе или водил детей на матчи ГАА (Гэльской атлетической ассоциации) в Кроук-парке. ГАА – чрезвычайно влиятельная национальная организация, специализирующаяся на исконно ирландских играх: гэльском футболе и херлинге[22]22
  Херлинг – командный вид спорта кельтского происхождения, относящийся к гэльским играм. В херлинг играют деревянными клюшками и мячом. – (Прим. ред.)


[Закрыть]. В каждом графстве есть свой клуб, члены которого так же страстны, как любители английского футбола или американского бейсбола, за исключением того, что в Ирландии участвуют все приходы, а на соревнованиях выступают непрофессионалы. Биография Аниты отражала социальную историю Ирландии: большую часть своей жизни она исполняла роль невидимой жены/матери, которую никто не замечает, пока та не перестает справляться с домашней работой. Представляю, как эта женщина стоит лицом к стене и в тишине моет посуду после воскресного обеда: с виду она спокойна и довольна тем, что полезна своей семье, но внутри страдает от непрекращающегося психоза. Анита героически пережила не только психическое расстройство и пренебрежительное отношение к женщинам, свойственное ее времени, но и, как выяснилось во время лечения, сексуальное насилие в детстве.

Анита была убеждена, что в ее доме водятся привидения. По ночам она слышала шепот, а утром замечала, что призраки передвинули какую-то вещь или зажгли внизу лампу, которую она точно выключала перед сном. Несколько раз она чувствовала, как кто-то прикасается к ней в постели. Она верила, что за ней постоянно следят, и старалась вести себя максимально осторожно. Вне домашней обстановки таких мыслей и ощущений не возникало. В дневном стационаре Анита казалась вполне нормальной: возможно, чересчур сдержанной и замкнутой, но точно не больной. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что эта женщина борется с доброкачественным нарушением мозговых функций. Впрочем, стоило с ней заговорить, как вы тут же понимали, что ее мучает навязчивый психоз. В попытке сгладить последствия травмы, вызванной нездоровой семейной жизнью, дочь перевезла Аниту к себе. Прошло совсем немного времени, прежде чем Анита заподозрила, что в доме ее дочери что-то не так. Она вернулась в свой собственный дом и отказывалась его покидать вплоть до самой смерти (Анита умерла дома от инсульта). Дневной стационар закрылся на день, чтобы сотрудники могли присутствовать на похоронах.

Места, места, места… Почему место так важно для памяти? Возможно, память о месте – эволюционное наследие тех времен, когда способность запоминать локации – например, богатые пищей или опасные – имела решающее значение для выживания. Великий французский социолог Морис Хальбвакс изложил свои наблюдения о первоочередной важности места в эпохальном трактате On Collective Memory (букв. «О коллективной памяти»; 1950)[23]23
  Maurice Halbwachs. On Collective Memory. Chicago, 1992.


[Закрыть]:

Теперь закроем глаза и, обратившись внутрь себя, вернемся назад во времени к самому раннему периоду, о котором у нас сохранились ясные воспоминания. Мы никогда не выходим за пределы пространства. Мы оказываемся не в какой-то неопределенной области, но в местах, которые знаем или можем легко локализовать, ибо они принадлежат нашей нынешней материальной среде. Я был вынужден приложить неимоверные усилия, дабы стереть этот пространственный контекст и остаться наедине с чувствами и мыслями, которые посещали меня в то время. Чувства и размышления, как и все другие события, должны быть привязаны к определенному месту, в котором мы жили или бывали и которое до сих пор существует. Попробуем вернуться еще дальше. В какой-то момент мы обнаружим, что больше не можем представить себе место, пусть даже смутно. Это значит, что мы приблизились к отрезку прошлого, недоступному памяти.

Поскольку место играет ключевую роль в памяти, неудивительно, что самые важные клетки в гиппокампе – это клетки, которые распознают место. Они так и называются – «нейроны места»⁴⁸.

Нейроны места

В августе 2015 года я ездила на поезде в Корк, чтобы послушать лекцию нейроученого Джона О'Кифа о нейронах места. В 2014 году О'Киф, Мэй-Бритт Мозер и Эдвард Мозер были удостоены Нобелевской премии по физиологии и медицине за открытие нейронов места⁴⁹. Джон О'Киф – жилистый, энергичный мужчина, который выглядит слишком молодо для своих лет – говорит с американским акцентом, но живет и работает в Британии. Пока он рассказывает, его светло-голубые ирландские глаза мечутся из стороны в сторону. Его выступление стало для меня настоящим откровением. Помню, как позже я стояла на автобусной остановке с четким ощущение когнитивного сдвига. Я знала о нейронах места, но в эмпирическом смысле они ожили только после того, как я прослушала лекцию О'Кифа и узнала, как он пришел к этому открытию.

История нейронов места началась с исследования, в ходе которого крыса свободно перемещалась в замкнутом пространстве – экспериментальном поле. Перед экспериментом животное подверглось сложнейшей хирургической операции: в один из нейронов гиппокампа был вживлен микропровод – само по себе удивительное достижение, учитывая, что в гиппокампе крыс насчитывается около 180 000 нервных клеток. Микропровод был подключен к аппарату, который регистрировал электрическую активность. Прежде всего, ученые хотели знать: что будет происходить в этом одиноком нейроне, когда крыса начнет двигаться по экспериментальному полю? Все пространство было разбито на небольшие квадраты, как сетка на карте. Когда крыса оказалась в определенном квадрате, аппаратура зафиксировала сигнал. Через какое-то время она снова попала в этот квадрат, и нейрон активировался вновь. Исследователи пришли к выводу, что нейрон «распознавал» именно этот квадрат и никакой другой. О'Киф назвал такие нейроны «нейронами места». Нейрон места – это клеточная память, уникальный детектор, реагирующий на конкретную точку в пространстве: один нейрон гиппокампа равнялся одному квадрату сетки. Помните, что это не кора – это гиппокамп: запоминающая машина.