Текст книги "Девушки со странностями. Книга 3"

– Февр умер! Я убила Февра!

Дневник Ирэн

16 февраля 2004 г.

Мы с Марком ехали в студию на его машине. Я смотрела в окно, изнывая от скуки.

– Почему ты не включишь радио? – спросила я.

– Оно меня отвлекает.

– Но… Если я ничего не буду слышать, я начну думать. Если я начну думать, я начну делать выводы. Если я начну делать выводы, я буду расстраиваться. Если я буду расстраиваться…

Марк молча нажал на кнопку.

– В Париже сегодня аномально холодно, целых три градуса мороза, – сообщило радио. – Не забудьте свои шапки и шарфы.

Мы записывали нашу самую хулиганскую песню «Poor lad»44
  «Бедный парень» (англ.)


[Закрыть].

– Слова «I want you, baby»55
  «Я хочу тебя, малыш» (англ.)


[Закрыть] должен спеть кто-то из вас, – сказала я ребятам.

– Давайте я спою! – сразу вызвался Рено. – Погоди-ка… Разве эта песня не обращение к бедному парню? Откуда там мужской голос?

– Это реплика трансвестита. Или ты текст не читал?

– Чего?!

– Рено не очень силён в английском, – оправдал его Марк.

– Мне действительно нравилась эта песня, пока я не узнал, что в ней поётся про трансвестита!

– Он упоминается только в одном куплете, – возразила я.

– Ты везде протащишь свои извращенские штуки!

– Рено, это ирония.

– Жаклин говорила точно так же. – И Рено поднял голос до максимально высокого регистра: – «Мальчики, давайте назовёмся „Девушки со странностями“, это же ирония! Мальчики, подкрасьте глаза, вы же артисты!» Не надо делать из меня голубого! Хотя бы гитарист должен оставаться гетерастом, ясно?

– Я спою эту строчку, – смирился Марк. – Пошли на запись.

Дневник Матильды

17 февраля ’04

Сегодня отец прокрался в мою комнату. Я ещё спала, кошки тем более: Муссон – на подушке, Марта – в ногах.

– Матильда, давай поговорим. – Папа опасливо сел на кровать.

– О чём? Я спать хочу… – Лениво стеная, я зарылась под одеяло.

– Я звонил Адель.

О, Господи, он ещё и Гнидель звонил.

– Она сказала, что у вас идут экзамены.

– Ой, па-ап…

– Надо что-то решать с учёбой. Ты хочешь оставаться в Сорбонне? Или что ты хочешь?

– На текущий момент я бы хотела поспать, – промычала я.

– Матильда!

– Пап, ну я правда не знаю.

– Если ты не сдашь сессию, тебя отчислят!

– Да и хрен с ним.

– Матильда! – не столько возмутился, сколько удивился папа. – Хорошо. Если ты больше не собираешься быть журналистом, может, тебе сменить факультет?

– Пап, ты такие сложные задачи с утра задаёшь…

– Довольно смешной вопрос для студентки третьего курса, но… Матильда, чем ты хочешь заниматься в жизни?

– Честно? Я хочу работать в конюшне.

– Где?!

– В нашем конноспортивном клубе. Хочу ухаживать за лошадьми.

– Может, хотя бы тренером в школе верховой езды? – с надеждой спросил отец.

– Пап, ну какой с меня тренер? Я даже кота не могу к лотку приучить.

– А твои награды, разве они ничего не значат? – Он показал на полку с кубками, которые слабо поблёскивали под слоем пыли.

– Несколько побед в юношеских соревнованиях. Кого этим удивишь?

– Ты ведь лучшая наездница Парижа.

– Была. И то среди молодняка.

Отец разочарованно покачал головой.

– Мне определённо не нравится твой настрой.

– Я сама себе уже давно не нравлюсь.

– Не понимаю. Ты же всегда была ответственной, хорошо училась…

Я села на кровати, неосторожно потревожив сон Муссона.

– Я просто тупо заполняла свою жизнь. Не останавливаясь и не думая, зачем я это делаю. Я ведь ни в школе, ни на первом курсе ни одного дня не пропустила, представляешь? Ну разве не дура?

– И что в этом плохого?

– А то, что всё это мне было не нужно.

– А что тебе нужно?

– Я не знаю. Я вообще не знаю, кто я. Внутри надлом, пустота, у меня болит душа…

– Давай ты сдашь сессию, а потом уже подумаешь о надломе и душе? – нетерпеливо перебил отец. – Пока ты не определилась со своей жизненной стратегией, ты продолжишь учиться на факультете журналистики.

– Пап, я буду самым бездарным журналистом на земле.

– Сейчас ты позвонишь своему куратору и узнаешь расписание экзаменов.

– И как я объясню своё отсутствие?

– Мы сделаем тебе справку, придумаем какие-нибудь проблемы со здоровьем…

– Про мои проблемы с законом не забудь, – ввернула я.

– Об этом деканату знать необязательно.

– Ты такой добрый стал. Жаль, что я уже не способна это оценить.

Папа отозвался мрачным вздохом.

– Я слышал, что женщинам в период депрессии помогает этот… шузинг.

– Шопинг.

– И он тоже.

– Если бы ты хоть немного интересовался моей жизнью, ты бы знал, что ходить по магазинам всегда было для меня тяжкой мукой.

Папа безнадёжно хлопнул по одеялу.

– Сидеть до утра в Интернете и валяться в постели с котами во втором часу дня – это не выход. Если есть что-то, что может вывести тебя из этого состояния, просто скажи. Новые туфли или учёба на тренера, решай сама.

– Хорошо, пап. Я подумаю.

Он вышел, закрыв дверь. Разве уже два часа? Забрав кота под одеяло, я прижала его к себе. Муссон уютно замурчал. И что плохого в «кототерапии»?..

Вчера ночью я лежала, уставившись в тот же самый полоток, что и сейчас. Но тогда мне было легче – дым сигарет плёл кружева забвения.

Через час кроватных раздумий я встала и прямо в ночной рубашке двинулась в комнату отца. Тот наводил порядок на своём столе.

– Я знаю, что сделает меня счастливой.

– Что?

– Мотоцикл.

Папа едва не скатился под стол.

– Может, всё-таки туфли?

– Нет. Только мотоцикл.

Дневник Жаклин

19/02/2001

Я встретила Париж со вздохом восторга и облегчения.

– Свободна! Свободна!

Париж промолчал, не ответив мне тем же. Ничего. Ты мне ещё покоришься.

Теперь я живу в старом довоенном доме на Порт де Версаль. Снимаю крохотную студию на бульваре Лефевр, рядом с итальянским трактиром. Это даже не студия, а бывшая комнатка для прислуги. Одна часть дома предназначена для богачей: с лифтом и красным ковром на лестнице. А другая – для бедных и тех, кто временно не может позволить себе большее.

Чтобы попасть домой, приходится подниматься на восьмой этаж без лифта по скрипучим деревянным ступенькам – да уж, потолстеть мне не грозит. В комнате имеется только холодная вода. Душ и все удобства – общие, в коридоре. В душе есть форточка, и, когда моешься, можно любоваться Эйфелевой башней, а мерзкий старикашка из дома напротив может любоваться тобой. Туалет украшает большая дыра в потолке, то есть в крыше, и поэтому там всегда смертельно холодно. Говорят, даже летом. Плюс дополнительный бонус – соседи, семья ворчливых португальцев с расистскими наклонностями. И всё это «удовольствие» за две тысячи франков в месяц.

Если пройти вниз по улице и свернуть направо, не доходя до метро, то нельзя не заметить супермаркет эконом-класса «Франпри». Три дня назад я устроилась туда кассиром. Выматывает ужасно, но это надо просто пережить.

Напротив супермаркета – японская забегаловка «Якитория», а рядом – турецкая кулинария, где продают вкуснейшие греческие сэндвичи всего за двадцать два франка. Хотя на площади Клиши они всё равно вкуснее. Одним здоровым сэндвичем можно быть сытой весь день. Ещё я покупаю страшно вредный шипучий лимонад – три франка за полуторалитровую бутылку. Жить можно. Если недолго.

20/02/2001

На следующий день после переезда я села на 80-й автобус, который идёт до Марсова поля. Из-за домов выплыла громада Эйфелевой башни, и я вышла на ближайшей остановке. Билет использовать не стала – вылезла под шумок с бабульками.

Я не знала точно, где нахожусь, и просто направилась к башне, как к маяку, огибая дома и улочки. Вот она всё ближе, попирающая небо, подавляющая и словно подминающая под себя…

Но тут моё знакомство с самой известной парижской достопримечательностью было омрачено появлением попрошайки, преградившей мне дорогу. Приняв меня за иностранную туристку, она стала по-английски вымаливать деньги:

– Please, help me. I’m ill and hungry. I need just some money.66
  Пожалуйста, помогите. Я больна и голодна. Мне нужно только немного денег (англ.)


[Закрыть]

Будучи внешне вполне здоровой восточной женщиной, она жалостливо заглядывала мне в глаза, чем несказанно раздражала.

– Пошла вон, симулянтка, – сказала я.

– Мразь, – был мне ответ.

Мороженое около Эйфелевой башни оказалось непростительно дорогим – двадцать франков, а это половина моей дневной нормы. Значит, к чертям.

Вдоволь поглазев на творение Гюстава Эйфеля, я пересекла мост и прошлась вдоль кишащей нечистотами Сены. Мимо меня проплывала яхта. На ней шумел какой-то праздник, играл небольшой оркестр, несколько пар танцевали. Двое мужчин поприветствовали меня, подняв бокалы:

– Эй, красавица, не хочешь прокатиться?

Я покачала головой.

– Не очень.

Я проводила их сочувствующим взглядом. Как-то мелко вы всё плаваете, господа… Нашли чем удивить.

Спустившись в метро, я поехала на Елисейские поля. Несколько часов я гуляла вдоль витрин дорогих бутиков, душистых кондитерских и заманчивых ресторанов. Увы, последние притягивали меня куда больше магазинов со шмотками, потому что в доме у тётки я редко наедалась досыта. Пока мне не по карману туда заходить, но когда-нибудь я смогу оплатить всё, что захочу. Пора осуществлять свои мечты. Мне уже восемнадцать. Уже, а не ещё.

Я наслаждаюсь этими последними моментами простой бесславной жизни, когда меня никто не узнаёт. Ведь скоро я уже не смогу так запросто пройтись по улице. Очень скоро, вы только подождите.

Одёргиваю себя и понимаю – как смешно… Но только так мне и остаётся вселять в себя уверенность, иначе можно сломаться. Мысли, что у меня ничего не получится, я даже не допускаю. А иначе… для чего тогда жить?

К вечеру я устала и остановилась у магазина сумок. Разброс цен на витрине варьировался от тысячи до четырёх тысяч франков. Неужели кто-то готов выложить месячную зарплату за такое, в сущности, барахло?

Скамеек не было, и я села под деревом прямо на голую землю. А вокруг – ночной Париж, туристы вперемешку с французами, аура богатства, роскоши, успеха и дорогой жизни, частью которой я не являюсь. Пока.

Ужасно быть нищей в манящем Париже. Ужасно, как нигде. Париж – красивый лицемерный город, который улыбается тебе, если ты богат, и брезгливо отворачивается, если беден.

Дневник Матильды

– Я не дам тебе денег, – отрезал папа. – На что угодно, только не на мотоцикл. Это чистой воды самоубийство.

– Когда мама отдавала меня в школу верховой езды, ты говорил то же самое.

– Что лишний раз доказывает её безумие.

Слова отца зажгли во мне такую злобу, что мне захотелось его припечатать.

– Иногда мне кажется, что ты просто хотел от неё избавиться, – тихо сказала я.

– Она была больна и опасна.

– Может, и больна, но не опасна.

В тот чёрный день я вернулась с победой – я стала первой среди юниоров. Даже не снимая своей экипировки, я поехала домой и с порога начала кричать:

– Мама, мама! Я заняла первое место!

Так я и бегала по всей квартире с золотым кубком в руках – мамы нигде не было. Отец курил на кухне.

– Где мама?

– Там, где ей будет лучше.

– Куда ты её дел?

– Матильда, успокойся…

– Неужели она так тебе мешала?!

Чтобы стереть с его лица это сводящее с ума хладнокровие, я схватила со стола его пепельницу и бросила на пол. Он только удивился.

С тех пор ничего не изменилось.

– Как ты не поймёшь? Отправив её в дурдом, ты совершил предательство! – Я никогда не говорила этого вслух и на миг испугалась собственных слов.

К моему неприятному изумлению, на отцовском лице не отразилось и тени мысли. Впрочем, как и тогда.

– А как, по-твоему, можно продолжать любить умалишённую? – поинтересовался он.

– Конечно! Любить молодых и здоровых – намного проще, не спорю. Если бы ты просто изменял, ты был бы подлецом наполовину, и мы бы с этим смирились. Но ты мог её хотя бы не сдавать в дурдом! Ты же собственными руками её заживо похоронил!

Отец смотрел на меня, как на капризную истеричку, и вины своей явно не видел.

– Матильда, твои провокации бесполезны. Я всё равно не дам тебе денег на мотоцикл.

Я в кои-то веки сказала ему то, что болело и ныло во мне четыре года, но он углядел в этом лишь подростковую блажь!

– Тогда я сама на него заработаю.

– Сама себе заработаешь на самоубийство? И каким, интересно, образом?

– Увидишь.

Я бегом вернулась в комнату и вывалила на пол всю одежду. Чёрное и серое запинала ногами в сторону. Большую часть своей жизни я проходила серой мышью, пора бы от неё избавиться… Вооружившись ножницами, я выбрала самую яркую жёлтую майку и вырезала на ней декольте. Джинсовая юбка до колен также подверглась карательной экзекуции.

Я подошла к зеркальной дверце шкафа. Матильда Баласко в жизни бы такое не надела, а Тилли Баласко – запросто. Отец с молчаливым укором наблюдал за мной с порога.

Ты что творишь?! Быстро сними это!

– Заткнись.

– Я же ничего не сказал, – удивился папа.

– Это не тебе.

– Зачем ты так вырядилась? Я думал, ты лесбиянка, а не шлюха…

– О, нет, пап, мы с тобой, конечно, похожи, но не настолько!

Наконец-то на его самодовольном лице отразились хоть какие-то эмоции. Правда, пока только гневное возмущение.

– Почему тебе так нравится надо мной издеваться? Ты находишь это забавным?

– Ни капли. Я нахожу это справедливым.

Употребив на лицо всю свою немногочисленную косметику, я поехала в ботанический магазин. Непривыкшая носить мини-юбку, я каждые пять минут пыталась оттянуть её вниз. Как ему только в голову могло прийти, что я решусь заняться проституцией?..

Перед тем, как войти, я распахнула куртку. Увидев меня, наш директор Гопшер на мгновение обмер.

– Тилли?!

– Здравствуйте.

– Тебя просто не узнать… Ты куда пропала?

– Я была в тюрьме, – честно призналась я. – То есть… в комиссариате.

– За что?!

– Не поверите. За травку. – Вот тут я слегка приврала.

В итоге директор разрешил мне вернуться в магазин при условии, что я буду одеваться так каждый день.

Дневник Ирэн

17 февраля 2004 г.

Мне надоело избегать Марка в пределах двухкомнатной квартиры, и я позвала на помощь Лорана.

– Это кто? – удивился Марк, заслышав звонок.

– Привет. – Из-за двери выплыл улыбающийся Лоран.

– Ты вовремя, я почти готова.

– Куда это ты собралась? – прищурился Марк.

Я села натягивать сапоги.

– Мы с Кроликом едем в Европейскую Долину.

– А я?

– Тебе там будет скучно.

– У Ирэн совсем нет вкуса – её нельзя по магазинам одну отпускать, – вставил Лоран.

– Неправда! – возразила я. – Вкус у меня есть, только он очень своеобразный.

– Понятно, – кивнул Марк. – Ну если она с тобой, то я спокоен. Ты же вроде гей?

Теперь возмущался Лоран:

– Нет, я не гей.

– Он пока стесняется в этом признаться… – ввернула я.

– Я не стесняюсь!

Марк с примирительной улыбкой положил руку ему на плечо.

– Да ладно, Лоран, я тебе доверяю.

– А вот и зря.

Я повелительно толкнула Лорана к двери.

– Ну всё, пошли.

– А ВОТ И ЗРЯ!

Дневник Жаклин

17/03/2001

Через месяц моего нехитрого житья у меня перегорела лампочка. Мало того, что условия и так безобразно-скромные, ещё и без света, как в пещере.

На следующий день я купила лампочку и отвёртку, значительно выйдя за пределы своего бюджета. Придя домой после работы, я была полна решимости вернуть себе более или менее цивилизованное существование. Но один немаловажный момент: после восьми вечера уже темно, а свечей и фонарика у меня нет.

Ладно… Я влезла на складной столик (другого не держим) и сняла плафон. Чтобы не спускаться, я бросила его на мягкую постель, но он перекатился и упал на пол – благо, его спас мягкий ковролин.

Ладно. Я стала откручивать лампочку, но она, гадюка, не отворачивалась. Лампочка крутится, а патрон – ни в какую.

Ладно! Решив испросить у соседей фонарик, я стала спускаться вниз… И тут столик подо мной начал складываться и падать. Я едва успела встать на ноги и отскочить, но плафон-то этого сделать не мог – стол грохнулся прямо на него и благополучно разбил.

И вот стою я в кромешной темноте с осколками стекла по всему полу и безо всякой надежды их разглядеть. Мне оставалось немногое – простоять столбом до утра или рискнуть ногами и пробраться к кровати. Я слишком хотела спать, чтобы выдержать первое, и сделала шаг. Треск и боль.

Мне повезло, до постели я добралась лишь с двумя царапинами.

19/03/2001

Впервые после своего переезда в Париж я решила навестить Ирэн в Сен-Манде.

– Ну как ты, как? – спросила она.

– Нормально. Устроилась кассиршей во «Франпри».

– Ничего, Питер Стил вообще мусорщиком начинал.

– Да уж, это очень воодушевляет, – проворчала я.

– А с жильём как?

– Халупка, конечно, убогая, но это ведь не навсегда.

– Ты молодец, я бы так не смогла, я вообще не умею переносить трудности.

И. – тепличный цветочек, она даже готовить не умеет. Ей слишком повезло с родителями. Идеальная любящая семья – никто не бьёт, никто не домогается. Уют и достаток. Она не знает, что такое жить на четыре тысячи в месяц: две – за квартиру, две – на жизнь. И потому в ней нет тупого упрямства в стремлении наверх. Зачем? В материальном плане всё стабильно. Её содержат, а она делает что хочет: пишет стишки, сочиняет песенки, учит детишек русскому языку, покупает книги и диски. Ей не нужно задумываться о деньгах. Зачем, если есть «папуля»?

Она даже не догадывается, что я приехала к ней не потому, что дико соскучилась, а потому что мне нечего есть, а её мама отлично готовит. В их доме всегда вкусно пахнет и всегда тепло. Тепло от добрых улыбок. Самое невероятное – это то, что здесь все друг друга любят.

Я не завидую, просто иногда меня одолевает возмущение. Почему так? Ей и талант, и беззаботная юность. Нет уж, пусть хотя бы талантом со мной поделится. В конце концов, я всего лишь восстанавливаю справедливость.

И. – что безголосый певец, слепой художник, безрукий писатель. Душа поёт, а голос не слушается. Для семнадцати лет И. пишет удивительные песни, но ей нужен стимул, пинок. И тут главное – не перехвалить. От излишней похвалы талант мельчает, затирается.

Как и многие творческие личности, И. имеет бисексуальные наклонности. Я позволяю ей многое, но держу на расстоянии. Мы спим, когда ей плохо, когда ей грустно, когда ей одиноко. Это вроде поощрения за интеллектуальный труд. Не могу сказать, что мне не нравится. Нравится, но с мужчиной лучше. И. слишком деликатна и женственна, чтобы «разбудить» меня. Я предпочитаю мужчин, сильных духом и бесцеремонных.

Однажды у меня будет группа, и это будет лучшая рок-группа Франции. Её участники должны быть обаятельными и талантливыми. Это так редко сочетается, что мне придётся потрудиться в поисках. Но звездой там буду я одна. К чему соперницы? Потому-то и не сложился наш квинтет с девчонками: каждая хотела затмить другую и ревновала ко всякому благосклонному взгляду, брошенному не в её сторону. Какая уж тут музыка?

Новые Strange Girls станут великой группой. Я всё для этого сделаю, ни перед чем не уступлю. А И. будет писать для нас хиты. Пока будет достаточно неудовлетворённой. Её счастье равноценно бесталанности. Когда она всем довольна, то автоматически становится бездарной.

Бездарной, глупой, бесполезной куклой.

Дневник Ирэн

19 февраля 2004 г.

Сегодня мы закончили запись. Продюсеру альбома осталось прослушать наши дубли, выбрать лучшие и свести все песни.

Отыграв последнюю студийную сессию, мы отправились в «Пристань» отмечать. И там я наконец решилась.

– Можно я скажу тост? – выпалила я, когда нам принесли вино.

– Ну скажи.

Я нервно вцепилась в ножку бокала.

– Я бы хотела сказать спасибо всем, кто меня поддерживал, стыдил и вопреки всему… любил.

– Ты так говоришь, будто в отставку собралась, – справедливо заметил Рено.

– Так и есть. Я хочу уйти из группы.

Никто даже бровью не повёл.

– Пятый, – безразлично отозвался Венсан.

– Не, четвёртый, – поправил Фабрис.

– В этот раз я говорю серьёзно! – оскорбилась я.

Рено пожал плечами и закурил.

– Если ты устала, возьми отпуск.

Нет, они совершенно не воспринимают меня всерьёз!

– Я не устала. Я не могу больше с вами работать. Это турне стало для меня очень показательным. Я узнала вас с тех сторон, которые мне просто нельзя было знать, чтобы продолжать с вами нормально общаться. Но я согласна оставаться в группе, пока вы не найдёте другую вокалистку. Вам нужна увлечённая, влюблённая в вас и в музыку девушка, которая закроет глаза на ваши пороки. Я не такая. Я поняла, что слава абсолютно не стоит тех жертв, которые я должна принести на её алтарь. Я просто не гожусь для этой роли!

– Ну и слава Богу, – вздохнул Марк.

– Ты правда рад? – не ожидала я.

– Конечно. Кто по доброй воле захочет, чтобы его девушка выступала на сцене в коротких платьицах?

– Ещё недавно ты был не против.

– Ещё недавно ты не была моей девушкой.

Я видела – он понял: главная причина моего ухода куда серьёзней. Я хочу вернуться к обычной жизни, чтобы справиться со своими страхами и избавиться от мании преследования.

Рено гневно откинулся назад.

– Так и знал, что ты нас подставишь, зараза! Но… ты ведь наша зараза.

– Неужели тебе с нами так плохо? – привязался Венсан. – Зачем сразу уходить?

– Да поймите же, я больна!

– Ты умираешь? – ляпнул Фабрис.

– У Ирэн проблемы с нервами, – пришёл мне на подмогу Марк.

– А-а, ну да.

Все прекрасно знали про мои нервы – буквально на собственной шкуре узнали.

– Я только не очень представляю, что делать с контрактом. Он заключён на три года.

– С Бернаром мы сами договоримся, – пообещал Марк.

– А что вы думаете насчёт новой вокалистки? – робко спросила я.

– Что надёжнее всего за микрофон встать мне, – к всеобщему изумлению, рявкнул Рено.

– И ты готов перекраситься в рыжий? – издевалась я.

– Иди ты!

– Но, Рено, группа называется «ДЕВУШКИ со странностями».

Тот обвёл взглядом недоумевающих коллег.

– Ну, значит, такие вот мы странные.

Воцарилась тишина.

– Не слышу восторженных возгласов.

– А ты их и не услышишь, – пробурчал Марк.

– Рэн, может, ты всё-таки ещё подумаешь? – взмолился Винни.

Дневник Жаклин

20/03/2001

На книжной полке Ирэн я с удивлением заметила ярко-розовую открытку с сердечками.

– Ноэль всё-таки поздравил тебя с 14 февраля?

– Не совсем. Я купила валентинку, он мне её подписал – и получается, что она как бы от него.

– Мне даже нечего сказать по этому поводу, – укоризненно вздохнула я.

– И правильно, не говори.

– Кстати, можно я у тебя помоюсь? У себя я делю душ с португальскими эмигрантами. Они вечно орут, если я задерживаюсь больше, чем на двадцать минут, и не успеваю насухо вытереть кафель.

– Какой ужас! Иди, конечно, хоть расслабишься. Если хочешь, можешь взять мой фруктовый…

– Возьму!

– …гель для душа.

Через час блаженного отмокания я вышла, завернувшись в полотенце И.

– Какое это неоценимое счастье – иметь свою ванну, – сказала я, открывая дверь её комнаты. – Привет.

На кровати лениво валялся Ноэль.

– Привет, – хищно заулыбался он.

– А где Ирэн?

– Пошла к консьержке за почтой.

Я сгребла свою одежду с намерением вернуться в ванную. Н. предупредительно поднялся.

– Можешь и при мне одеться, я не возражаю.

– Да, Ирэн это очень понравится.

– Она только что ушла. Ты как раз успеешь.

Меня едва не затошнило. Он попытался пристроить ко мне свои лапы, но я с размаху припечатала его ремнём от брюк. Н. схватился за лицо.

– Сука!

– Я в курсе. Так что приставать ко мне больше не рекомендую.

– Жаклин, ты уже помылась? – донёсся из прихожей крик И.

– Только что вышла! – отозвалась я и повернулась к Н.: – Не беспокойся, я ничего не скажу. Надоело уже видеть её рыдания.

И. влетела в комнату и застенчиво прижалась к своему ублюдочному бойфренду.

– Есть хочешь?

– Хочу, но не есть.

– Ой… А хотите спагетти с курицей в белом соусе? Пообедаем все вместе.

И. накрыла на троих и пригласила нас за стол.

– Я недавно была у Кристины, – доложила она. – У неё такой милый ребёнок! Он уже меня узнаёт и даже улыбается, когда я ухожу. Правда, только когда я ухожу…

– Твоя мама, как всегда, волшебница, – сказала я, доедая спагетти.

– Да, я так не умею, – признала И.

– Ты вообще ничего не умеешь, – заметил Н. – Только языком хорошо владеешь.

И. словно потухла.

– Я имел в виду твои способности к иностранным языкам, – заржал он.

– Хочешь ещё? – спросила меня И.

– Нет, спасибо, я уже наелась.

– А я себе ещё возьму. – Она встала, чтобы пойти за добавкой.

– Детка, ты что! – встрепенулся Н. – С твоей конституцией на кухню надо ходить как в музей – ничего не трогать и только смотреть.

И. неловко поставила тарелку на стол.

– Ирэн, не обращай внимания. А ты – заткнись!

Но на глазах И. уже кипели слёзы, в следующую секунду она стыдливо устремилась в ванную. Я покачала головой.

– Ноэль, какой же ты кретин.

– Вы просто не понимаете моих шуток.

– Шутки – это когда смешно, а у тебя слишком мало мозгов, чтобы там ещё поместилось остроумие.

Не найдя, что мне ответить, недотёпа Н. поднялся из-за стола.

– Стой! Ты ей только хуже сделаешь.

– Без тебя разберёмся.

– Если она тебя раздражает, значит, ты её не любишь. И какой бы идеальной она ни стала, она всё равно будет тебя раздражать. Оставь её в покое, чтобы она не тратила на тебя свою молодость.

– Зачем? Меня всё устраивает.

– Знаешь, кто ты? – Я демонстративно сжала большой и указательный пальцы. – Ты паразит, блоха.

Н. в бешенстве вскинул подбородок.

– Слушай, вали отсюда! Ты ещё не поняла, что ты здесь лишняя?

– Ты, вероятно, идиот. Потому что лишний здесь – ты. Нам с Ирэн и без тебя хорошо.

– То есть? – не понял Н.

– Мы с ней спим, – тихо сказала я. – А ты не знал?

Н. ошарашенно застыл.

– Так вот, чего ты мужиков не любишь! – вскричал он. – Да ещё мою девчонку совратила!

– Кто ещё кого совратил? – улыбнулась я. – Говоришь, Ирэн ничего не умеет? А может, это только со мной она такая нежная?

Некоторое время Н. терзался оскорблённой яростью, а потом плюнул на всё и направился к двери.

– Суки, да пошли вы обе!

Ну наконец-то.

Дневник Матильды

20 февраля ’04

Мою переэкзаменовку назначили на апрель. Пытаясь наверстать упущенное, я включила музыку и погрузилась в усыпляющий мир конспектов. И сигарета, чтобы легче было жить. Ничего против отец сказать не может – сам дымит.

У меня играли Strange Girls, когда он проходил мимо моей комнаты.

– Знакомая песня, – нахмурившись, заметил папа. – Кто поёт?

– Моя подруга Ирэн, помнишь её?

– Конечно. А стиль похож на Strange Girls.

– Ого, какие у тебя познания в современной музыке, – изумилась я. – Это они и есть. Ирэн заменила их погибшую вокалистку…

– Жаклин.

– Ты и это знаешь?

– Видел как-то по телевизору, – отмахнулся отец. – И что, Ирэн смогла пройти кастинг?

– Какой кастинг? Им ещё уговаривать её пришлось.

Папа удивлённо поднял брови.

– Какие замечательные у тебя друзья.

– Да, только мы больше не общаемся.

Его это, кажется, только обрадовало.

Дневник Ирэн

21 февраля 2004 г.

Вечером к нам заехал Рено. Они с Марком устроились в гостиной с кружками пива. Я примостилась рядом с чашкой чая.

– Как там Бернар? – боязливо спросила я. – Он больше не злится? Или, чтобы не вызывать его гнев, мне будет безопасней тоже умереть?

– Злится, конечно, но что делать? Короче, петь теперь буду я.

– Ты уверен? – строго откликнулся Марк. – Ты же плохо знаешь английский.

– Я выучу.

– У тебя нет способностей к языкам.

– А у тебя нет лидерской харизмы!

– Мы с Жаклин воевали примерно так же, – засмеялась я. – Я думала, мужчины как-то по-другому договариваются…

– Мы ещё договоримся. – Рено пригрозил Марку пальцем.

– Обязательно.

– Да пойте вы оба. Фанаты вряд ли потерпят очередную замену Жаклин.

– Не-е, я больше с бабами дел не имею, – зарёкся Рено. – Первая умерла, вторая заболела, а третья точно забеременеет – хватит!

– Менять название тоже не вариант. Опять придётся всё оправдывать иронией, – посетовал Марк.

– Только большинство-то песен чисто женские, – напомнила я. – Нужно либо репертуар менять, либо… аудиторию. Хотя Рено наверняка понравится роль новой гей-иконы.

– Нет, не понравится! – опротестовал тот. – Я поменяю в песнях все местоимения.

– Ты сначала язык выучи, – усмехнулась я, – половина наших песен на английском.

Рено грузно развалился на диване.

– Я-то выучу, Рэн, не беспокойся. А вот чем ты теперь будешь заниматься?

– Продолжу учёбу.

– И после такой жизни ты считаешь нормальным быть простой журналисткой?

– Я могу стать музыкальным обозревателем.

Рено презрительно скривился.

– Ну ладно, это после универа, а сейчас ты что делать будешь?

– Буду работать в частном порядке.

– Да? И сколько в час ты обычно берёшь?

– Двадцать евро, – уныло вздохнула я.

– Как-то дёшево ты себя ценишь.

– Нормально. Профессора берут тридцать.

– Какие профессора?

– Я про репетиторство русского, а ты про что?!

– Неважно, забудь, – ухмыльнулся Рено.

– Мерзкий пошляк!

– После такого успеха идти в учителя? Рэн, тебе не обидно?

– Нет, не обидно!

– У тебя вообще есть какая-нибудь грандиозная мечта?

– Что ты к ней пристал? – вмешался Марк. – Ты-то сам только ради девок начал играть…

– Когда?! – усомнился Рено.

– «Главная прелесть славы состоит в том, что к тебе подходят девушки, которые раньше бы на тебя даже не взглянули». Твои слова?

Рено отмахнулся, но возражать не стал.

– На самом деле мечта у меня есть, – неуверенно призналась я. – Я мечтаю выпустить свой сборник стихов, а ещё… Но это уже очень грандиозно. Я хочу стать писателем.

– Обалдеть. И что ты пишешь?

– Ничего серьёзного я пока не написала – всякие статейки, очерки, эссе…

Рено со вздохом посмотрел на Марка.

– Что-то не то с твоей подружкой. Никаких амбиций, слишком приземлённая.

– Зато ты чересчур заоблачный, – огрызнулась я.

– Может, тебе пианисткой стать? – предложил Марк.

– После бесславной карьеры в рок-группе Карнеги-Холл меня только и ждёт.

– А стихи у тебя какие? – привязался Рено. – Может, покажешь?

– Нет, это слишком интимное.

– Значит, как всему миру на критику выставлять – это нормально, а как мне одному – сразу мнёшься!

– Со всем миром я лично не знакома. А чтобы прочитать свои стихи тебе, мне придётся переступить через себя. Ты будешь неискренен, предвзят, станешь искать меня в лирической героине… Вот если б ты был чужим «случайным прохожим», тогда я легко смогла бы открыть тебе душу.

– А когда ты пела свои песни?

– Песни – это другое. Если я чувствую, что песня людям нравится, страх проходит.

– А если тебе самой продекламировать свои стихи и записать диск? – сказал вдруг Марк.

– Не знаю, – растерялась я. – Я ведь не чтец, у меня совсем не идеальная речь…

– Ну и что? Зато ты прочтёшь их так, как они должны, по-твоему, читаться.

Рено одобрительно кивнул.

– А я бы мог написать к ним музыку.

– Мы могли бы, – подчеркнул Марк.

– Хорошо, ты сочинишь музыку для стишков про любовь, а я – для чего-нибудь посерьёзнее.

– У меня, кажется, все про любовь, – задумалась я.

Рено цокнул языком и не преминул возмутиться:

– До чего же ты приземлённая!

Дневник Жаклин

20/03/2001

Встаю в семь, на работу – к половине восьмого. «Франпри» закрывается в восемь вечера. Прихожу в свою каморку уставшей и вымотанной. Одно желание – броситься в постель и забыться.

Но нет. Надо идти. Встаю, включаю радио. Плевать, что португальцы будут стучать. У нас феноменальная слышимость; иногда я слышу, как мои соседи чихают или пыхтят, занимаясь вознёй, которую они высокопарно назвали бы сексом.