Текст книги "Невыдуманные морские истории"

Приумножая скорбь

История мореплавания знает много трагических происшествий и нераскрытых тайн.

С незапамятных времен люди уходили в море в поисках неведомых земель и стран. На утлых суденышках они пытались покорить океаны, но плата порой была слишком высокой. Открывая новые земли и колонизируя целые континенты, человечество теряло в морях и океанах тысячи кораблей и сотни тысяч человеческих жизней. Исчезали не только отдельные корабли, но и целые эскадры. Пропавшую эскадру знаменитого Жан-Франсуа де Лаперуза обнаружили спустя лишь десятилетия на рифах Соломоновых островов. Точнее не ее, а то, что от нее осталось.

Развитие современного технического прогресса и жесткие требования к безопасности на море сократили потери в двадцатом веке, но не ликвидировали их полностью.

Так в 60–70-е годы двадцатого столетия ежегодно погибало около 300 судов, а 4–6 из них пропадало без вести. В связи с такими кричащими цифрами человечество серьезно занялось вопросами обеспечения безопасности человеческой жизни на море. Морские пучины забирали не только торговые и военные суда, но порой оставляли без шансов на морскую карьеру еще совсем юных курсантов.

1932 год ознаменован печальными событиями. Загадочной была катастрофа учебной шхуны «Ниобея», которая произошла 26 июля 1932 года в Балтийском море. Как будто злая шутка с названием сыграла свою роль. Ниобея была греческой мифологической царицей, которая окаменела от горя после гибели своих детей. Трагедия произошла на глазах рыбаков, которые лишь засвидетельствовали, что шхуна мгновенно исчезла под водой. В живых не обнаружили никого. Спустя год власти организовали выезд родственников на место гибели кадетов. На катере находилась женщина в траурном одеянии. Она опустила в море букет цветов и в скорбном молчании долго смотрела, как волны уносят его вдаль. Внезапно на глазах ошеломленных матросов женщина бросилась в морскую пучину. Спасти ее не удалось, но она вряд ли хотела этого.

Не менее трагична судьба учебного парусника «Копенгаген». В 1921 году на Шотландской верфи в Эдинбурге был построен для Дании пятимачтовый барк «Копенгаген». Он считался одним из самых красивых барков мира. К тому же его размеры были весьма внушительными, водоизмещение составляло 7900 тонн. На нем был установлен дизельный двигатель для маневров, что обеспечивало ему безопасный проход Панамским и Суэцким каналами. Судовладельцы часто использовали барк для межконтинентальных перевозок, а для экономии средств в команду включали курсантов их датских мореходных училищ.

В свой последний рейс барк «Копенгаген» вышел из Буэнос-Айреса на Австралию 14 декабря 1928 года. В экипаже было 16 профессиональных моряков и 80 кадетов. Последний раз «Копенгаген» вышел на связь 21 декабря. Правда, ходили слухи, что кто-то якобы видел, как какой-то парусник проходил возле архипелага Тристан-да-Кунья 29 декабря, следуя на восток под всеми парусами. А вот когда стало ясно, что барк «Копенгаген» никогда не придет в Австралию и никогда не вернется домой, то вся Дания погрузилась в глубокую скорбь. Большинство пропавших без вести были кадетами и детьми состоятельных родителей. На средства родителей, помощь государства и королевской семьи были организованы две поисковые экспедиции. Но тщетно… Никаких следов экспедиции так и не было обнаружено.

Однако в 1932 году на Атлантическом побережье Намибийской пустыни были обнаружены 7 скелетов. По обрывкам одежды и форменным пуговицам с датской символикой были сделаны выводы о том, что это останки кадетов с барка «Копенгаген». Это означало, что, возможно, кому-то все же удалось спустить шлюпку с тонущего барка, но причина гибели барка «Копенгаген», всего экипажа и кадетов так и осталась тайной. Безутешные родители так навсегда и остались в неведении о последних минутах жизни их детей.

Моряки всегда с опаской относились к этим берегам, называя их Вратами Ада, а местные говорили, что это «Земля, сделанная Богом в гневе». Это печальное место известно многим как Берег Скелетов не только из-за трагедии «Копенгагена». Здесь находили свою смерть и другие жертвы кораблекрушений.

В сентябре 1909 немецкое судно «Эдуард Болен» покинуло Свакопмунд с оборудованием для алмазных шахт на Кейптаун. Попав в густой туман в заливе Консепшн, судно село на мель. Следует отметить, что туманы здесь очень характерны ввиду столкновения горячих воздушных масс из пустыни с холодным Бенгельским течением. Моряки спустили шлюпку и отправились на берег, но для возращения на судно она им не понадобилась. Ветер из пустыни подсыпал песок, погребая судно у берега навсегда. Сегодня остов судна находится уже не на побережье, а в нескольких километрах от него, поскольку пустыня постоянно смещает береговую линию, захватывая океан.

В ноябре 1942 года британское грузовое судно «Данедин Стар» постигла практически такая же печальная участь, оставив моряков в сухой безводной пустыне навсегда.

Несмотря на современные навигационные приборы, устанавливаемые на судах, могущественные силы природы и сегодня берут верх над техникой, приумножая скорбь в семьях моряков.

Арендные рейсы

Ни для кого не секрет, что торговый флот является резервом военно-морского флота как в военное, так и в мирное время. Крупнейшие морские державы, продающие и поставляющие по всему миру оружие, используют торговый флот, направляя его в «горячие точки», как принято говорить. При необходимости используются и пассажирские суда. Тому пример – переброска кубинских войск с Кубы в Анголу и Эфиопию на советских судах. Американские пассажирские суда также использовались для переброски войск в Европу и во Вьетнам.

Довелось мне перевозить и американское оружие из Штатов в Бахрейн. Ничего особенного в этом не было. Наш экипаж работал на судне иностранного судовладельца под флагом Багам, отфрахтованном в тайм-чартер на полтора месяца. Дело было в 1992 году. После погрузки военной техники и снаряжения в трех портах США, взяв палубный груз в Нью-Йорке, мы снялись на Персидский залив. Погрузка в Норфолке впечатлила размерами военно-морской базы. Что удивительно: властей США нисколько не смутило, что состав экипажа – граждане Украины.

Когда же мы прибыли в Бахрейн на военно-морскую базу США, то американские «друзья» несколько растерялись. Отдельные «товарищи» выходили из каюты капитана на открытую палубу и по мобильной связи с кем-то разговаривали. Разрядил обстановку наш старпом, заверив американских «друзей», что в жизни часто приходилось возить военные грузы, а держать язык за зубами нас приучили давно. В заключение после оформления прихода, нам разрешили перемещение по военной базе, но ограничили маршрут от судна к мини-маркету и обратно. А вот выход на открытую палубу с 06.00 до 07.15 был категорически воспрещен. Причина этому вскоре стала понятной. Недалеко от нас был ошвартован американский плавучий госпиталь и медперсонал, а также американские барышни утром делали физзарядку практически у борта нашего судна. Конечно, не всегда спецрейсы, а у нас они назывались почему-то арендными рейсами, заканчивались хорошо. Были и бомбежки в Хайфоне, и подрывы судов в Анголе, и много чего было…. Но мне почему-то всегда вспоминается что-то веселое.

Уже в порту погрузки капитан получал в Первом отделе «информацию по связи». На переходе хранили молчание. Несколько раз довелось перевозить танки из третьего района Николаевского порта в Сирию, Тартус. Несмотря на секретность рейсов, всегда на входе в Босфор суда с военным грузом встречал и обязательно сопровождал турецкий спецкатер. Надо полагать, катер был оснащен спецаппаратурой и спецкомандой. Наши американские «друзья» были бдительны. Так вот, по прибытию в Тартус, сирийские военные оказывали сверхгостеприимство. Капитан, комиссар и стармех обычно приглашались на обед в лучший ресторан Тартуса. У сирийских военных было все отработано. После обеда в ресторане был перерыв до вечера, а вот вечером надо было принять сирийских товарищей на борту судна. Дело в том, что наше судно было ролкером. Колесная техника и танки выгружались очень быстро. Но в данном случае командовали парадом не мы. Как только на борту оставался последний танк, выгрузка останавливалась, а попытка возразить не воспринималась, хотя сирийцы сносно говорили по-русски. Удивительного в этом не было ничего, так как военные сирийцы учились в советских военных училищах.

Надо полагать, что они были христианами и уж точно не мусульманами, так как водку они пили не хуже наших. Вечером на судно прибыла внушительная делегация вместе с женами и детьми. Конечно, «представительских» на все эти банкеты не хватало, но дружба дороже всего, и личные запасы сглаживали нищету.

В один из таких заходов в Тартус в вечерний ответный визит на борт судна прибыли военные, некоторые с женами, а одна пара даже с грудным ребенком.

Ребенка положили у меня в спальне на кровати. Хорошо посидели, были тосты за руководителей страны, за дружбу между сирийским и советским народом, а восточные женщины не вмешивались в несусветную ахинею мужчин.

Как любое мероприятие, так и банкет рано или поздно должен был закончиться. Наших сирийских друзей вызвался проводить комиссар. Уже находясь на рампе, он вызвал меня по УКВ и сообщил, что одна из женщин сильно плачет. Мне не пришлось его расспрашивать о причине, так как в этот момент я зашел в свою спальню и увидел на койке грудного ребенка. В отличие от своей мамы, он смотрел на меня счастливыми глазами. Мой вахтенный помощник отнес малыша плачущей матери, и прощание было радостным для всех. На следующий день, как обычно в восемь утра, по рампе выкатился последний танк, и мы снялись по назначению.

Не менее забавный случай произошел в Ливии, Тобруке. Назвать портом Тобрук можно весьма с натяжкой. Скорее это портопункт. Глядя на унылый пустынный пейзаж вокруг Тобрука, с трудом можно представить, что в 1942 году здесь шли тяжелые кровопролитные бои между армией Ромеля и англичанами. Мне как-то попалась в руки небольшая повесть «Кровь на песке», где говорилось, что в составе английских войск, оборонявших Тобрук, был не то батальон, не то бригада, состоявшая из бывших советских военнопленных, бежавших из немецких концлагерей. Утверждалось, что они практически все погибли, но Тобрук не сдали. Правда это или нет, утверждать не буду. Столь глубокие изыскания по этому вопросу я не проводил, но в памяти отложилось. То, что Ромель потерпел поражение под Тобруком и не дошел до Суэцкого канала, – факт. Но в данном случае не об этом.

В порту погрузки «наши люди» меня предупредили, что получатель груза не ливийцы, а свободолюбивые повстанцы из Республики Чад. Здесь следует немного отвлечься от сути события. Ближний Восток и Север Африки населяют арабы, но живут они по разным законам, господствующим в их странах. Пожалуй, только Саудовская Аравия и Ливия до фанатизма следуют мусульманским законам. Суда, заходящие в порты этих стран, подвергаются такой проверке, что иначе как «шмоном» это не назовешь.

При этом судовые запасы и сигареты их волнуют мало. Основной поиск – нелегальный алкоголь и, самое страшное, фривольные журналы, календари и даже газеты, где женщины не совсем достаточно одеты. Зная все это, суда готовятся к заходу в эти пуританские порты, и все складывается в таможенном помещении. Тем не менее обыски все равно происходят. Но вернемся к заходу в Тобрук. После швартовки на борт поднялись ливийские власти. Среди них выделялся здоровенный двухметровый негр в военной форме и маскировочной плащ-накидке. Оформление прихода было быстрым. Власти что-то переводили на арабский язык этому здоровенному спецназовцу. В заключении мне сказали, что контроль выгрузки груза и подписание грузовых документов будет осуществлять загадочный посетитель. Вся эта дружная компания вскоре удалилась, а примерно через час в мою каюту буквально протиснулся через дверь загадочный спецназовец. Пришел мой черед удивляться. На довольно хорошем русском языке он обратился ко мне с просьбой выделить ему пару бутылок водки. Как раз пара бутылок у меня была в запасе на непредвиденный случай, хотя это и был риск. Черная таможня особенно не церемонится и проверяет всех от буфетчика до капитана. Хотя суда с грузом для правительства – как говорится, «карго фор гавермент» – проверяются реже. Я как-то попытался объяснить моему неожиданному гостю, что «шнапс» в открытую нельзя носить.

– Нет проблем, – заявил мой неожиданный друг из Чада и, подняв маскхалат куртки, засунул две бутылки водки за пояс, как гранаты.

– Там, на фронте, ребята будут довольны, – сказал он мне на прощание. Разумеется, больше никогда я его не видел, но впечатление осталось.

«Чечако»

Рейс перевалил за полгода, и к этому времени весь ЗИП уже почти закончился. Особенно это тревожило по электро-радио-навигационным приборам. Один из радаров вообще вышел из строя, а второй тоже дышал на ладан. Как могли, конечно, ремонтировали, но нужна была помощь береговых специалистов, то есть специалистов из «Навкамеры». Сотрудники навигационного отдела «Навкамеры» формировались, в основном, из выпускников Политеха и Института связи. Это были люди с большим опытом работы, но и те, кто пришел, как говорится, со школьной скамьи, были тоже грамотными электронщиками. В схемах и приборах они разбирались, а вот с флотом были мало знакомы.

Буквально за несколько дней до прихода, согласовав со Службой мореплавания все вопросы, капитан направил телеграмму в «Навкамеру» с изложением сути проблемы.

Действительно, вскоре после швартовки к причалу на борт прибыли два молодых специалиста из «Навкамеры». Парни были добросовестными, и вскоре один радар заработал, а вот с другим пришлось повозиться. Уже ближе к концу дня решили сделать небольшой перерыв. Один из них решил выйти на палубу и перекурить.

Жизнь на судне тем временем шла своим чередом. Шли грузовые операции. Матросы возились на трюме, открывая крышку твиндека. Наш юный специалист не вникал в суть их работы. Однако, закурив и мысленно отвлекшись от своей работы, услышал такое, что невольно повергло его в шок. Судя по нашивкам на погонах, это был старпом. И был он очень чем-то недоволен и расстроен. Радом находилась группа матросов, а боцман докладывал:

– Так уж случилось. В том, что Свистов убился, ничего удивительного нет. Усталость и возраст.

– И где же он? – поинтересовался старпом.

– Да упал в трюм. Там и лежит на палубе, но Вы не волнуйтесь. Крышку твиндека мы успели открыть, а его достанем утром, – заверил боцман.

– Ну и хрен с ним. Утром так утром. Капитану я сам доложу.

Наш юный специалист был потрясен отношением к неизвестному ему Свистову. Мгновенно взбежав на капитанский мостик, где ремонтировали аппаратуру, он поделился своими впечатлениями с коллегой.

– Давай скорей заканчивать и сваливать отсюда. Какая-то команда уродов и злодеев. Абсолютно бесчувственные люди.

– Согласен. Давай подпишем документы об окончании наших работ и уйдем отсюда.

– Вот доложим нашему руководству все подробно, и пусть шеф примет решение.

На том и порешили, вскоре покинув судно.

Поутру в присутствии всего коллектива «Навкамеры» они поделились своими впечатлениями о пребывании на судне.

– Наверное, из-за длительного пребывания в рейсе экипаж одичал, – попытался объяснить случившееся один из наших юных специалистов.

Надо отдать должное профессионалам «Навкамеры». Они промолчали и лишь лукаво улыбались, а вот шеф оказался вообще благородным человеком. Отведя ребят в сторону, он сказал, что с документами на подпись к капитану подойдет сам, и в заключение добавил: «Со временем о флоте узнаете больше. А Свистов – это не человек, а обычный стальной трос. А я пока буду вас называть «чечако». Это лучше, чем салагами. Если вы, конечно, читали Джека Лондона и знаете, кого он имел в виду».

Тромбетас

Мы еще не закончили текущий рейс, а судовладелец уже нашел нам новый тайм-чартер, при этом работа панировалась на весь осенне-зимний период. Основным нашим преимуществом перед другими балкерами было то, что корпус нашего судна был повышенной прочности и имел ледовый класс. Им это подходило. Поэтому и заключили договор. Получив этот телекс, я решил «обрадовать» этим сообщением своих штурманов и пригласил их на мостик. Реакция была вполне ожидаемой. Старпом в сердцах заявил:

«Выбирает же начальство нам рейсы! Одни суда плавают по нормальной погоде, а мы, как отверженные, летом в муссон в Индийском океане, а зимой – Северная Атлантика!»

Предстояло погрузить бокситы в каком-то Тромбетасе на Амазонке и доставить их в порт Альфред, что на одном из притоков реки Святого Лаврентия. Зимой там очень сурово. Забегая вперед, хочу сказать, что когда мы все-таки туда добрались под проводкой ледокола, то мой рулевой, поглядывая вперед, сказал: «Сдается мне, не в Магадан ли мы прибыли…»

А пока была дана команда: всем штурманам – знакомиться с районом предстоящего плавания самостоятельно по лоциям, второму помощнику – подобрать по каталогу карты, а старпому – составить план погрузки, исходя из имеющейся информации. Пришлось, конечно, дополнительно запрашивать у судовладельца и канадского фрахтователя ту информацию, что имелась у них. Однако и это не решило всей проблемы. Всегда лучше один раз увидеть, чем сто раз об этом прочитать. Я предпринял еще одну попытку узнать что-то существенное о плавании по Амазонке, поэтому позвонил моему знакомому капитану, который по Амазонке дошел до порта Манаус, являвшимся последней точкой плавания для крупнотоннажных судов. Его рассказ меня скорее разозлил, чем наделил какой-то информацией: «Ну, что тебе сказать, старик… Мрак и только. Ни тебе маяков, никаких буев нет. На берегу лениво греются крокодилы, а на пальмах визжат обезьяны. Правда, иногда судно провожают взглядом подходящие на водопой ягуары. Да ты и сам это увидишь».

Получив столь «исчерпывающий» ответ, я повесил трубку. Мысль о том, что древним первооткрывателям было еще страшнее, придавала оптимизма. В конце концов, у меня была английская карта, но только до поселка Фазендинха, где уже по местным правилам должен был сесть лоцман. Через агента в Фазендинхе были заказаны бразильские путевые карты Амазонки. Кстати, о морских картах. Когда я начал плавать помощником капитана, то в работе мы использовали советские карты, надо заметить, отличного качества. И самое главное, Служба гидрографии СССР при печати карт использовала два цвета: синий и желтый, но различной тональности, в зависимости от глубины моря и высот на побережье. Сравнивать было с чем: иногда, когда в нашем каталоге отсутствовал район плавания, то заказывали английские карты, а они черно-белые. Однажды в Сингапуре мы получили карты Индонезийского архипелага, английские. Так вот, как говорится, там черт ногу сломает. С годами англичане взяли опыт русской картографии и печатали цветные морские путевые карты. Во всяком случае, когда я перешел работать на иностранные суда, цветные английские карты на судне были в большинстве. Во всяком случае, предупреждения на картах надо читать внимательно. Особенно измерения: или в футах, или саженях, или метрах. В противном случае можно «дров наломать».

Так вот, в то утро мы со старпомом обсуждали на мостике текущие дела. Вахтенный помощник внимательно просматривал на всех шкалах экран радиолокатора. Погода была отличной, близкой к штилевой, видимость – запредельной. И вдруг вахтенный матрос с левого крыла истошно закричал: «Прямо по носу буруны».

Это было неожиданно, а потому парализующе. Немного успокоившись, я понял, что это Амазонка встретилась с океаном. Это было очень хорошо видно. Чистейшая, прозрачная вода океана встретилась с замуленной водой огромной реки. И происходит это в момент, когда навстречу течению реки устремляется приливная волна океана. Отсюда и буруны, хотя глубина еще большая и не опасна для крупнотоннажного судна. Бар был еще впереди. Вот это по-настоящему было опасно. Хотя не в данный момент, так как мы все-таки шли на погрузку в балласте. А вот на обратном пути, в грузу, это было серьезной проблемой. Надо было взять такое количество груза, чтобы в полную воду проскочить эту коварную мель. В случае неудачи нам грозила посадка на мель, а затем океан на приливо-отливах разломал бы судно. Так что точная осадка и точный расчет прилива должны были быть рассчитаны заранее.

Мы добрались до Бразилии и вошли в великую Амазонку. Через 18 часов мы уже стояли на якоре у населенного пункта Фазендинха, пожалуй, примечательным лишь тем, что расположен он точно на экваторе. Власти не заставили себя долго ждать и вскоре поднялись на судно. Агент привез карты Амазонки. Бразильские карты. Когда-то при проходе Магеллановым проливом я получил чилийские карты того района. Ну, карты как карты. Здесь же все помощники были удивлены. Вроде как бы Меркаторская проекция, но нарезка такая, что без пол-литра не разберешься. Власти внимательно проверили смену балласта на нашем судне и, не найдя нарушений, утвердили план погрузки бокситов. А вот лоцманов пришлось ждать до 19–00, так как причал в Тромбетасе был занят другим балкером.

Наконец, мы начали движение вверх по Амазонке. Еще просматривая карты, я обратил внимание, что навигационное обеспечение слабое. С тем же я обратился к лоцманам: «Господа, а что у Вас с кардинальной и латеральной системой ограждения опасности?»

Они переглянулись и вежливо заметили: «Сеньор капитан, мы страна бедная. Делаем, что можем. На реке аж до Манауса дежурят 4–5 катеров, которые нас информируют о ситуации по маршруту перехода. Река наша мощная и коварная. Да вы и сами скоро увидите, как плывут по реке целые острова и сильно подмывает берег».

Что я должен был увидеть, трудно сказать. Была безлунная ночь. На берегу ни единого огонька. Ночные джунгли не спали, и эта ночная какофония даже придавала особой бодрости. Во всяком случае, когда судно входило в сплошную пелену тропического дождя, то на мостике была гробовая тишина. В этот период я очень понимал пилота самолета, который идет на посадку и не видит полосы. Когда рассвело, увиденное нисколько не удивило. С крыла мостика и до самого горизонта простирались джунгли. Иногда появлялись какие-то возвышенности и холмы. Но никаких населенных пунктов не было и в помине. Несколько раз из рукавов реки выплывали топорно сделанные двухэтажные буксирчики, забитые местным людом. За день мы встретили только одно судно, идущее из Манауса. Где-то к концу дня лоцманы сообщили мне, что перед входом в один из рукавов Амазонки мы станем на якорь в ожидании выхода судна из Тромбетаса.

Ночь на Амазонке не лучшее место для стоянки. Кругом враждебные джунгли. А тут еще лоцманы показали фотографию какого-то чудища. Оказалось, что это анаконда, проглотившая незадачливого немецкого туриста. В общем, я дал команду штурманам смотреть в оба.

Все закончилось благополучно. Рано утром мы начали движение уже по более узкому притоку Амазонки. Да и ландшафт изменился. Берега реки стали более крутыми. А через пару часов с правого борта мы проплыли мимо небольшого городка. Вот это была действительно экзотика. Дома представляли собой старые португальские фазенды. В центре городка возвышался небольшой собор. В городке по улицам сновали какие-то раритетные грузовики и автомобили. Было много всадников на лошадях, а одежда жителей представляла моду прошлого столетия. Люди, насколько это можно было разглядеть, были похожи на индейцев, мулатов и африканцев. Создавалось такое впечатление, что поселок сохранен для киносъемок ковбойского фильма. А вот шли мы уже маневренным ходом, точнее пробирались по извилистой реке. Спустя несколько часов лоцманы сообщили, что бокситовый рудник недалеко, и скоро мы подойдем к погрузочному терминалу. Команде было пора готовиться к швартовке. И действительно, скоро из джунглей показался причал и два буксира в помощь нам для швартовки.

Но это не все. Недалеко от терминала на сваях были сооружены уютные домики с мостиками между ними. Оба лоцмана вышли на левое крыло мостика и, весело улыбаясь, кому-то махали. С этих фазенд им так же весело размахивали платками полуобнаженные местные красавицы.

Обернувшись ко мне, при этом нисколько не смущаясь, лоцман сказал: «Местный бардак и бар».

Не знаю, услышали ли моряки на мостике слова лоцмана, но не успели мы пришвартоваться, как народ был в курсе дела, что за заведение у нас по корме судна.

Кроме оператора терминала и агента никто нас не беспокоил, а вот у борта судна дрейфовали несколько катеров. Что-то вроде местных такси. Хотя куда здесь было ехать кроме заведения под названием «бардак»? Когда ко мне обратился стармех и старпом по вопросу увольнения экипажа, то тут уж удивился я. «Они что, обалдели в джунглях гулять?» – спросил я, не скрывая своего удивления.

Хотя, с другой стороны, кто как хочет, так и развлекается. Но, правда, как всегда, искателей приключений на свою задницу немного нашлось. Среди них был и кадет-практикант Терпилов-Гусаров.

Утром старпом доложил, что все на борту и всё нормально. Но, оказалось, что не совсем так. Мы уже в принципе заканчивали погрузку, как вдруг к трапу подошел катер с агентом, двумя полицейскими и барышней из местного бара. Когда вахтенный помощник и старпом проводили эту делегацию ко мне в каюту, то я понял, что ничего хорошего эта беседа не предвещает. Офицер полиции без особых вводных и лирики сообщил, что моряк из моего экипажа украл мобильный телефон у девушки из бара. Поскольку других посетителей кроме наших моряков в тот вечер там не было, то, естественно, спорить с полицией было бесполезно. Оставалось только представить всех «героев» для опознания. При всем нежелании это делать я вызвал «на ковер» в свою каюту всю «великолепную пятерку». Где-то в глубине души я надеялся, что пострадавшая бабенка просто врет, но как только все вызванные на опознание вошли в каюту, пострадавшая туже указала на юного Терпилова-Гусарова. И странное дело, он не возмущался типа того: «А шо такое? А кто эта баба? Я здесь ни при чем…». Просто тупо стоял, упершись глазами в пол, как баран. Пришлось всех отпустить и спросить полицию:

– А что дальше? И сколько это стоит?

Но тут в разговор вмешалась пострадавшая проститутка:

– Пусть гад вернет телефон или заплатит 300 долларов.

Я, с трудом сдерживая себя, обратился к моряку:

– Что вы скажете по этому поводу?

Переминаясь с ноги на ногу, он еле выдавил из себя:

– У меня его нет. Я его выбросил за борт, когда увидел, кто подъезжает на катере. Я верну 300 долларов, но у меня сейчас их нет. Я больше так делать не буду.

Надо было как-то спасать положение и хоть как-то защитить честь, пусть уже не советского, но все же моряка. Поэтому зная, что они ничего не поняли из нашей беседы на русском языке, я заявил полицейскому буквально следующее: «Господин офицер, мой моряк говорит, что он ничего не воровал, но если девушка настаивает, то он заплатит указанную сумму».

Полицейский посмотрел на барышню, а та кивнула в знак согласия. Мне ничего не оставалось, как достать из сейфа 300 долларов и отдать потерпевшей. Ситуация разрядилась, и делегация в полном составе покинула судно. А у меня в каюте остался стоять кадет Терпилов-Гусаров. Было огромное желание съездить ему по физиономии, но вспомнились слова великого Высоцкого: «… Бить человека по лицу я с детства не могу…». Сдержавшись, я все же сказал: «Во-первых, пиши объяснительную по этому поводу. Во-вторых, пиши заявление о выделении тебе аванса в 300 долларов. Причину взятия аванса выдумаешь сам. Ведомость о выплате подпишешь позже. Ты хоть понимаешь, скотина, что ты опозорил всех нормальных мужчин, а особенно морскую братию? Никому даже в голову не приходило что-либо воровать у проституток. Я имею право списать тебя в любом порту. А пока до смены экипажа с борта судна тебе запрещен выход, и пошел вон из каюты».

Больше никто нам не предъявил претензий. Да и этого позора хватило в джунглях реки Амазонки. Закончив погрузку и взяв двух лоцманов, мы отправились в обратный путь до Фазендинхи. Риск где-то выскочить на мель увеличился, так как значительно увеличилась осадка. Правда, до места сдачи лоцманов мы добрались значительно быстрее, что было неудивительно. Вначале само течение реки, а потом и отлив просто гнали нас в океан, как и все на своем пути, сметая целые участки суши вместе с пальмами и деревьями.

В Фазендинхе мы долго не задержались. Власти быстро оформили отход. Понимая, что судно дальше пойдет небезопасной дорогой и без лоцмана, на прощание предоставили свои расчеты времени полной воды на баре. Радовало то, что эти расчеты совпали с нашими. Мы должны были обязательно соблюсти временной режим и точность определения местоположения судна. Но находясь уже на баре, когда начала возрастать вибрация корпуса судна, мы поняли, что роковое место под нами. Это очень неприятные минуты ожидания беды. Все обошлось.

Еще дважды мы приходили на Амазонку за бокситами. Дважды пробивались через льды реки Святого Лаврентия. Ну, а по весне этот контракт закончился. Еще через пару месяцев мы оказались в Гамбурге. А вот здесь произошел эпизод, который заставил меня вспомнить печальные события в Тромбетасе. Где-то на следующий день после швартовки в дверь каюты кто-то нерешительно постучал. Каково же было мое удивление, когда на пороге я увидел Терпилова-Гусарова. Честно говоря, он успешно старался не попадаться мне на глаза, и я начал забывать о его существовании. А далее он произнес:

– А не отпустите ли Вы меня в город? Очень хочется пройтись по Репербану.

От этой наглости у меня перехватило дыхание, но все же я сказал:

– Сударь, если бы Вы попросили меня отпустить Вас в церковь покаяться, я бы, может быть, еще подумал! А так вот, просто… Если хотите, можете еще раз прочитать свою объяснительную. Между прочим, через три дня прибывает замена. Вопрос исчерпан. А что за улица Репербан, известно всем загульным морякам.

На этом и закончилась наша беседа. И, действительно, через неделю мы были уже в Одессе, а о Тромбетасе и Амазонке, наверное, каждый вспоминал по-разному.