Текст книги "Имена"

Когда бог создавал человеческую психику,

его отвлекли домашние дела.

Теперь сам черт в ней не разберется!

Основной секрет психиатрии.

Цивилизация картофеля

Глава первая

Геннадию Кабанову снился интересный сон, будто он, управляя мощным байком, пытается удрать от полицейского патрульного автомобиля.

Погоня была динамичной и захватывала дух. Мотоцикл ревел, матюгальник патрульной машины орал сиреной и плевался обидными фразами, а кровь стучала в висках, раскаляя мозг адреналином.

Генка не помнил, почему его преследуют стражи порядка, но это было не важно, поскольку в реальной жизни подобные события случались с ним постоянно. Во-первых, он всегда превышал скорость, а во-вторых – никогда не ездил трезвым. И в этот раз он чувствовал знакомое влияние алкоголя, крепко вонзившегося ему в голову.

Впереди возник железнодорожный переезд, и Генка увидел, как светофор блеснул красным светом, а шлагбаум плавно опустился, перегородив дорогу.

– Попался, паштет с моторчиком! – рявкнул сзади матюгальник. – Сейчас устроим сексуальную оргию!

– Рано радуетесь! – крикнул Генка в прозрачный наличник шлема и увеличил скорость.

Мозг работал как часы, и потому в генкиной голове возникла мысль, что поезд никогда не появляется сразу, так как шлагбаум перекрывает путь заблаговременно. Генка направил байк по встречной полосе, собираясь объехать красно-белую перекладину. Сердце его наполнилось предвкушением победы. Сейчас он даст ходу через переезд, а полицейские останутся с носом! Пусть участвуют в оргии без него. Вдвоем.

Вдруг какая-то другая, совершенно шальная мыслишка, выстрелившая из глубины памяти, попыталась помешать уже сложившейся схеме, но Генка отринул ее в сторону и еще добавил газа. Подлая мыслишка не сдалась. Она прорвалась сквозь адреналиновую завесу и заверещала в черепной коробке: «Кретин, ты забыл об устройствах заграждения переезда!»

– А?! – спросил Генка у самого себя.

Перед глазами Кабанова возникла железная плита, поднявшаяся из асфальта. Она полностью перекрыла проезжую часть дороги.

– Ага! – понимающе сказал Генка.

Но понимание уже не помогло, поскольку тормозить было поздно.

Сначала Кабанов увидел, как переднее колесо байка втыкается в железную плиту. Затем в воздухе мелькнули его руки, не удержавшие руль, а следом за ними просвистели и ноги, движением своим заворачивая тело в некое подобие бублика.

Все происходило в странно медленном темпе, но Генка об этом не думал, как, впрочем, и о том, почему полицейский матюгальник пропел гнусавым тенором строчку из старой песни: «Летать так летать». Его внимание было захвачено видом байка, развалившегося на части.

Обгоняя в полете тело и голову, мимо лица Кабанова промелькнуло переднее колесо мотоцикла, потом бензобак, и сразу же в глаза ударил резкий пучок света. Но длилось это не больше секунды, а затем прямо перед Генкой возникло ветровое стекло локомотива, за которым четко обозначились фигуры трех человек: машиниста, его помощника и патрульного сержанта полиции, застывшего на входе в кабину.

Лица обитателей локомотива были вытянуты, глаза их удивленно округлились, а губы синхронно шевелились. Они хором произносили матерную идиому, знакомую любому россиянину с детства.

Генка ничуть не обиделся, поскольку ему на это не хватило времени.

Он прошептал:

– Окружили, гады…

*

Геннадий Кабанов проснулся и, не открывая глаз, перевернулся на другой бок. Нога съехала вниз и коснулась холодного пола. Он быстро поднял ее, открыл глаза и тут же зажмурился. Свет был неярким, но беспокойным. Рывком подобрав ноги к животу, он сел, протер пальцами глаза и удивленно огляделся. А удивляться было чему.

Генка находился в узком и длинном помещении с прикрученными к стенам лавками, на одной из которых он и сидел. В комнате не было окон, зато имелась большая дверь без следов каких-нибудь ручек или замков на ней, и дверь эта, по всей видимости, была заперта снаружи. Помещение освещала единственная светодиодная лампа, прилепленная к потолку. Она заливала пространство тусклым подвальным светом, из-за чего место, в котором пребывал Генка, выглядело тоскливым и неуютным.

Кабанов опустил глаза вниз и увидел, что все лавки оббиты тонким слоем дермантина, пол покрыт крашеным листовым железом, а стенки и потолок забраны дешевым пластиком. И все это пропускало в комнату какой-то посторонний, до боли знакомый звук!

Прислушавшись, Генка понял, что находится в движущемся поезде. Колеса мягко клацали на стыках рельсов, а вагон плавно покачивало.

– Куда это я еду? – тупо поинтересовался Генка у потолка.

Он потянулся в нагрудный карман за смартфоном, в котором имелся навигатор, но не нашел ни кармана, ни смартфона. Им овладела паника. Как это так?! Кабанов вскочил на ноги и, не обращая внимания на холодный пол, зябко кольнувший ступни, оглядел себя спереди. Осмотр вогнал его в ступор.

Он был одет в мешок!

Обычный пятидесятикилограммовый мешок, в котором хранят муку и сахар. В нем зияли три дырки: две поменьше для рук, и одна большая для головы. Нижний край новой генкиной одежды заканчивался возле колен. Правда, ткань мешка была совсем не синтетической, а мягкой, и структурой своей походила на хлопчатобумажное изделие, но Генке от этого легче не стало.

Задрав низ мешка вверх, Генка понял, что другой одежды на нем нет. В том числе и нижнего белья.

– Странно, – заметил он вслух, опуская края мешка вниз. – Прямо как баба в ночной сорочке. Хорошо – мужа тут никакого нет, ожидающего исполнения супружеского долга.

Ощупав руками голову и лицо, Кабанов обнаружил, что он коротко подстрижен и гладко выбрит.

– В армию загребли, что ли? – поинтересовался Генка у лампы, горящей под потолком. – Вряд ли. Денег военкому отклюжено – роту в сто человек можно месяц кормить мясом вместо сои! Да и в мешки там не одевают. Хоть и дерьмо материал – все же трусы выдают. А это что за одежда? Тьфу! А обувь? Даже шлепанцев никаких нет.

Кабанов улегся на лавку и подтянул к животу озябшие колени.

Кто он? Где он? Как и зачем он здесь вообще? Генка принялся думать, но мысли заворачивались в какой-то абсурдный хоровод и ничего путного в них не было. Да, он помнил имя и фамилию. Он помнил страну, в которой живет, он знал историю мира, но вот отчества в уголках своего мозга отыскать не мог.

Ужаснувшись такому факту, Генка подумал о нежных материнских руках, разомлел было, но вдруг с ужасом осознал, что забыл не только имя матери, но и ее саму! Вот это случай! А в каком городе он жил, где учился, с кем дружил? Тоже не помнит? Да! Так что же осталось в генкиной памяти? О себе только одно: он – Геннадий Кабанов.

Нет! Еще воспоминание о каком-то военкоме, которому пришлось «отклюжить» сумму, достаточную для прокорма целой роты…

Покопавшись еще немного в мыслях, Генка пришел к выводу, что он прекрасно ощущает свой возраст – двадцать пять лет. А вот дата рождения в голову не пришла. Рост – сто семьдесят восемь сантиметров. Вес – семьдесят пять килограммов. Скорее худой, чем толстый. Как-то нехорошо получалось: здесь помню, тут не помню, а в эту газету рыбу заворачивали. Откуда последняя фраза? Бог ее знает.

Кабанов поднес к лицу обе ладони и сжал их в кулаки. Странное дело – в мозгу мгновенно возникло ощущение рифленых мотоциклетных рукояток, требовательно впившихся в бугорки мышц. Он распрямил пальцы, и они тут же послали в голову импульс, связанный с огромным количеством движений. В отличие от самого Генки – пальцы его помнили все.

Они помнили клавиши компьютера и экран смартфона. Они знали, как откупорить бутылку пива и держать вилку с ножом. Они помнили даже горячую нежность обнаженного женского тела. Но последнее относилось не только к пальцам!

Генка резко сел и поставил ноги на пол. Холод тут же вцепился в ступни его ног, и женское тело вынужденно проехало куда-то далеко – туда, где не нужно было помнить о нем. Он опять улегся на лавку и продолжил думать.

Ну, хорошо. Вот он (двадцатипятилетний амнезийный парень) лежит в каком-то странном вагоне на лавке и едет неизвестно куда. А почему? А зачем? А что вообще происходит в мире? Кстати – в каком?

А размер ноги у него сорок второй. И мужское достоинство длиной шестнадцать с половиной сантиметров. Не густо, конечно, но и не мало. И что теперь со всеми этими знаниями делать? Солить их? Главное – больше ничего существенного. Следовательно, должно хватить. Для чего? Для жизни.

Да-да. Именно для жизни. И знание о мужском достоинстве главная штука на свете?! Вот о родителях ничего помнить не нужно, а о мужском достоинстве – пожалуйста. Ну просто необходимо! Особенно, что оно длиной не только шестнадцать сантиметров, но еще и с половиной!..

Взгляд Генки уперся в серый листок, прикрепленный к одной из стенок вагона. Он своим цветом лишь немного отличался от цвета пластика, которым было облицовано помещение, и потому не был обнаружен при первом осмотре.

Кабанов встал, подошел к листку и прочел следующее: «Ругательные слова не употреблять! По стенкам и двери не стучать! На пол не плевать! Туалетом пользоваться аккуратно!»

Никакого туалета в вагоне не было и в помине.

– Твою мать! – воскликнул Генка и прибавил матерное слово.

Ничего не произошло.

– Хрень понапишут всякую, – проворчал Генка, направляясь к лавке. – Ни черта не понятно!

Раздался легкий треск, и звук тут же перерос в жужжание. Генка, замерев на месте, оглянулся и увидел, как от лампы отделился голубоватый круглый комочек величиной с теннисный мяч, который сначала повис в воздухе, а затем медленно поплыл к нему. Комочек этот не внушал никакого доверия, поскольку внутри него происходили жуткие вещи: мерцали маленькие молнии и плясали искры.

Генка запрыгнул на лавку и, выставив вперед руки, крикнул:

– Э! Что за дьявольские шутки?!

От лампы отделился еще один шар и поплыл вслед за первым, который тем временем уже приблизился к Генке на расстояние вытянутой руки.

Кабанов, резко спрятав руки за спину, крикнул:

– Стоямба! Я все понял! Чертыхаться запрещено!

От светильника мгновенно оторвался третий шар и поплыл вслед за вторым.

– Да я вообще молчу! – истерически проверещал Генка.

Крик ему не помог. Первый шар коснулся правого плеча нарушителя словесного регламента и раздался негромкий, но мощный взрыв. Генку швырнуло с лавки. Следом прогремело еще два взрыва, и тело богохульника дважды подбросило и опустило на железный пол.

Когда развеялся дым (оказалось, в потолке имелась автоматически срабатывавшая вентиляция), Генка обнаружил себя лежащим на спине. Только пол теперь был не холодным, а очень горячим, потому что нещадно жег задницу. Кабанов вскочил и взгромоздился на лавку.

Воняло паленой шерстью. Проведя рукой по волосам, Генка понял, что они превратились в вертикально стоящую щетину. Голова и туловище болели, а руки и ноги дрожали. Но никаких повреждений на теле не было!

– Мать-перемать! – хрипло произнес Генка, недобро косясь на светильник.

Ничего плохого не случилось.

– Ага! – воскликнул Кабанов. – Понял! Матом ругайся – сколько хочешь. А богохульство запрещено.

В лампе зашипело, но ничего из нее не вылезло. И здесь поезд, плавно замедлив ход, остановился. Генка, пожав плечами, тупо уставился на дверь.

*

За дверью было шумно. Там кто-то гремел железом и кричал. Из плафона начали выстреливаться синие шары, но опасности для Генки они не представляли, так как подлетали к двери и с военной четкостью выстраивались под потолком в ровные ряды. Кабанов с интересом наблюдал за ними и считал. Насчитав штук двадцать, он сбился. Но шары уже перестали вылетать из плафона. Видимо, их количество было кем-то рассчитано заранее.

Замок щелкнул, дверь поехала в сторону, открывая широкий проем. В вагон сразу же ворвалась масса звуков и запахов, основными из которых были лязг металла и удушающая вонь гари. Клуб желтого тумана стоял за дверью и Генка сквозь него ничего не видел, зато слышал прекрасно.

Сотни мужских глоток орали на разные лады. Слов было не разобрать, но вопли выражали различные чувства. Кто-то кричал от боли, кто-то от радости, а некоторые рулады можно было расценить как песенные вокальные потуги. Все это складывалось в невообразимую звуковую какофонию, от которой кожа Генки покрылась мурашками.

Туман слегка всколыхнулся, и в проеме двери возникла поясная фигура человека. Видимо, пол был значительно выше перрона, потому что фигура, приблизившись, уперлась животом в порог вагона.

Генка увидел перед собой патлато-бородатого мужика, одетого в грязную и рваную майку-алкоголичку неопределенного цвета. Лямки майки провисли, и ворот ее обнажал жирную волосатую грудь. Во что была наряжена нижняя часть тела мужика – взглядом не определялось, но Генка интуитивно пришел к выводу: вряд ли в какую-нибудь приличную одежду.

Встретившись глазами с Кабановым, мужик гаркнул:

– Привет, божий выкидыш! Хочешь к чертям в гости?!

Один из шаров оторвался от потолка и врезался мужику в лоб. Раздался взрыв. Мужик, мелькнув в воздухе босыми ногами, одетыми в черное дырявое трико, улетел в туман.

Оттуда донесся чей-то веселый голос:

– Петруха! Идиот! Это же райский вагон. Получил божью милость в харю?! Ерунда какая, у тебя все равно там мозгов нет! Га-га-га!

С десяток глоток заржало в поддержку. И ровно десять шаров сорвались с потолка и унеслись в туман. Там загрохотало, заухало, затрещало разрядами. Генка, потрясенный увиденным, почесал рукой затылок и зачем-то улыбнулся.

Но из тумана опять вынесло поясную фигуру бородача, которого, по всей видимости, звали Петрухой. Лицо его было серым от гари, волосы топорщились подобно щетке посудомоечного ершика, а из бороды валил дым. С опаской посмотрев на оставшиеся под потолком шары, мужик перевел взгляд на Генку.

– Ничего! – злобно сказал бородатый. – Еще увидимся. Пришлют тебя сюда на исправление! Такого беленького и чистенького. Вот тогда посмеешься, гнида!

Генка, ничего не понимая, сидел и молчал.

Петруха, посмотрев еще пару секунд на придурковато улыбавшегося пассажира, обернулся и крикнул в туман:

– Грузи!

После чего шагнул назад и пропал.

Из тумана раздалась команда, произнесенная хором:

– Раз, два, три!

На железный пол грохнулся кусок окровавленного мяса. Он перекатился прямо к генкиным ногам и застонал. Кабанов понял, что видит не кусок мяса, а избитого до неузнаваемости человека.

Тело последнего опухло так, что напоминало куль картошки, а голова походила на шар для кегельбана. Черные, красные и желтые потеки расплылись по телу кляксами. Кое-где в мясо врубцевались куски материи и Генка догадался, что это остатки такого же мешка, как и тот, в который одет он сам. Лица в обычном понимании слова у человека не было. На Кабанова смотрела страшная кровавая маска, из которой торчал сливой чудом уцелевший нос.

– Ох! – сказала маска, и застонала.

Генка, вскочив на ноги, подбежал к проему.

– «Скорую» срочно! – крикнул он в туман. – Человек умирает!

В облаке вдруг возник просвет и Кабанов увидел крышу какого-то здания, на которой загорелась синими ксеноновыми буквами вывеска: «Станция Фестиваль № 13».

Из тумана возник многоголосый веселый рев. Дверь поехала в сторону, запечатала проем и щелкнула замком снаружи.

– Бессердечные сволочи! – крикнул Генка в закрытую дверь и забарабанил по ней кулаками.

Под потолком зажужжало. Кабанов посмотрел вверх и увидел приближающийся к нему синий шарик. В мозгу его вспыхнула фраза из памятки: «По стенкам и двери не стучать!» Он понял, чего ожидать от следующей секунды бытия и просто закрыл глаза. В вагоне ухнуло.

Лежа на полу и кашляя дымом, Генка услышал следующую фразу:

– Да не суетись ты! Все равно никто не поможет. Ох-хо…

Кабанов открыл глаза и увидел, как кусок мяса, кряхтя, поднялся на ноги, подошел к ближайшей лавке и лег на нее животом. Генка тоже встал, уселся на свое прежнее место и уставился на избитого попутчика. Поезд тем временем, стуча колесами по стыкам рельсов, плавно набирал ход.

*

Нового пассажира звали Колей. Он представился, но фамилию свою почему-то не сообщил, а Генка не стал спрашивать. Видя возбужденное состояние Кабанова, Коля попросил последнего успокоиться, заявив, что избитость его тела никак не влияет на продолжительность жизни и потому сильного вреда генкиному попутчику не причинит.

– Больно, конечно, – добавил он, кряхтя, – но через пару-тройку дней даже шрамов не останется. Сдохшему раз – второй похоронный случай не грозит… А ты как умер?

– Я?! – дал петуха от удивления Генка. – Я не умирал.

– Тьфу на тебя! – устало сказал Коля. – В этой местности живых нет. Запомни это. И привыкни к мысли. Чем скорее привыкнешь, тем лучше для тебя. Никто идиотом не назовет.

Генка вспомнил сон, и неприятный холодок скользнул по его телу. Неужели не сон?! Если это действительно так – значит, переезд проскочить не удалось!

– Чертовы менты! – Генка ударил кулаком по коленке.

– За языком следи! – испуганно крикнул Коля.

Но предупреждение запоздало. В вагоне привычно бахнуло, и Генка опять оказался на полу. Встряхнув головой и выплюнув изо рта клуб дыма, он услышал неприятные булькающие звуки. Поднявшись на ноги, Кабанов взглянул на Колю и остолбенел. Коля, хрипя, смеялся, пуская кровавые пузыри!

Эта картина так поразила Генку, что он молча прошел на дрожащих ногах к своей лавке, уселся на нее и стал зачем-то смотреть на листок с инструкцией. В глазах его все расплылось, а в голове билась мысль: «Это не может происходить наяву!»

– Очнись! – попросил Коля. – Тебя как зовут?

– Геннадием, – представился Кабанов, возвращаясь сознанием в вагон.

– Зеленый, значит? – поинтересовался Коля. – Так вот, Зеленый, ты не спишь. Как и я. Все мы сдохли.

– Почему это я Зеленый?

– В детском мультике крокодил Гена какого цвета был?

– Зеленого.

– Вот тебе и ответ.

Кабанову захотелось встать и дать Коле кулаком в глаз, но он сдержал свой порыв, поскольку такое действие выглядело бы как неприкрытый акт садизма по отношению к уже избитому человеку.

Потому он заявил:

– Я тебе в рыло дам. Только не сейчас. Подожду, когда выздоровеешь.

– Ха-ха! – хохотнул Коля. – Это случится скоро. Здесь раны заживают как на собаке. И убиться невозможно. Кстати, по поводу рыла – посмотрим, кто кому набьет! У тебя что, чувства юмора нет? Подумаешь, Зеленым обозвали… Нормальная кликуха. Скажи спасибо, что не хуже.

– А бывает и хуже?

– Конечно.

– Например?

– Дерьмом зеленым быть не желаешь?

– Ты идиот?

– Не тупее тебя.

– Куда я попал? – вздохнул Генка.

– В рай для придурков.

– ???

– Я серьезно.

Коля, кряхтя, встал с лавки и поплелся в левый задний угол вагона.

– Да ладно! – не поверил Генка. – А что, бывает рай для придурков и для непридурков?

– Всякие места есть, – ответил Коля, шаркая по полу ногой.

– Что ты делаешь?

– Унитаз ищу. Ах, вот он где!

Коля нажал пяткой какую-то точку в полу, и в углу отъехала в сторону часть железного покрытия, обнажив круглую дырку тридцати сантиметров диаметром. В вагон сразу же ворвался звук лязганья колес о рельсы.

Коля, шатаясь, принялся справлять в этот люк малую нужду.

– Эх, только бы не промазать! – проговорил он.

Но, по всей видимости, промазал, так как от светильника отделился голубой шарик, ставший уже привычным в вагоне. В углу шарахнуло пламенем электрического разряда, раздался короткий вопль и Коля, отброшенный силой взрыва, оказался лежащим на одной из лавок. Из ушей его валил дым, а сливообразный нос распух еще больше и видом своим теперь напоминал спелую грушу.

– Это из-за неаккуратного пользования туалетом? – поинтересовался Генка.

– Вот-вот, – простонал Коля. – Чтобы метко гадить в эту дырку, нужно присаживаться на корточки. А я не могу. Задницу исполосовали так, что кожи на ней не осталось. Не гнется теперь задница. Но ничего. Все заживет. А разрыв шаровой молнии что? Тьфу! Мелочь какая после трех дней исправительной командировки.

– Исправительной командировки?

– Ну, это поездка, в которой я сейчас принимаю участие. Меня отправляли в командировку на три дня. Сегодня она заканчивается, и я возвращаюсь домой.

– Ничего себе командировка! – Генка покачал головой. – И все, кто ездит в командировки, возвращаются в таком же состоянии как ты?

– Бывает и хуже.

– Это добровольно?

– Как бы не так!

– И меня могут послать?

– Заслужишь – пошлют.

– Ничего не понимаю, – Генка почесал рукой затылок. – Ну, ты возвращаешься домой с какого-то слета садо-мазохистов. А куда еду я?

– Туда же, – ответил Коля. – В филиал рая для придурков.

– Ты хочешь сказать – я придурок?

– А кто, если едешь именно туда? Здесь ошибок не бывает.

– Пошел ты к… японской матери! – возмутился Генка, опасливо взглянув на светильник.

– Зря злишься, – сказал Коля. – Вот расскажи, как ты умер?

– Да я не знаю, – стушевался Генка.

– Врешь! – констатировал Коля.

– Ну-у-у, – слегка замялся Кабанов. – Помню какой-то странный сон, будто удираю на мотоцикле от полиции.

– Трезвый? – Коля с явным интересом приподнял голову.

– Нет.

– Ага, уже придурок. А дальше?

– А дальше вроде бы я рванул через закрытый переезд, и меня раскатал локомотив.

– Все понятно, – Коля утвердительно кивнул головой. – Придурок вдвойне. А то и втройне. Мы едем в место, где селят таких как ты. Неявных самоубийц. По идее – ты на себя руки не накладывал, значит – места в аду для тебя нет. Далее: ты погиб не сам. Тебя убил поезд. Следовательно – невинно убиенный. Но ездить бухим на мотоцикле (раз), удирать от ментов (два) и проскакивать через закрытый переезд (три) – прямая дорога к смерти! Получается запутанная ситуация: вроде не самоубийца, но это как посмотреть… Вот для таких кретинов как раз и создан поселок, куда ты едешь. Понятно?

– А ты разве не туда же путь держишь? – со злостью в голосе поинтересовался Генка.

– Туда, – подтвердил Коля. – Но я не дурак и через закрытые переезды не проскакивал.

– А как умер?

– Никак! – отрезал Коля. – И вообще, здесь не принято спрашивать причину смерти. Дурной тон.

– Но ты же спросил?! – Генка взвился с места. – И я тебе рассказал!

– Потому что идиот, – сказал Коля и хмыкнул. – Сразу было видно.

Генка в два шага оказался рядом с лавкой, на которой лежал языкатый попутчик, и замахнулся кулаком.

Коля, увидев его жест, испуганно придвинулся к стенке и заорал:

– Помогите! Раненых добивают! Сволочь фашистская!

Генка опустил занесенную для удара руку и сказал:

– Сам же говорил – никто здесь не поможет… Ладно, успокойся. Подожду, когда выздоровеешь. Вот тогда отметелю так, что повторно лечиться будешь!

Он вернулся на лавку.

– Ты что, действительно шуток не понимаешь? – спросил Коля примирительно.

Генка промолчал, отвернув голову в сторону.

– Да ладно тебе! – добродушным тоном продолжил Коля. – Не обижайся. Ведь вместе жить дальше придется. Поселок небольшой. Все друг друга знают. А драться, кстати, нельзя. За такие дела предупреждения раздают. Три штуки в год получишь – и все.

– Что все? – спросил Генка, глядя в стенку.

– Четвертый проступок – трехдневная командировка.

– Так ты штрафник? – с интересом спросил Генка, поворачивая голову.

– Да, – ответил Коля.

– И куда же посылают на три дня?

– Бывает и не на три. Бывает на семь. Чем больше срок, тем дольше тебя дубасят. Станция, где меня погрузили – филиал ада, созданный для рокеров, байкеров, и прочих бородатых придурков. Туда попадают реальные наркоманы, умершие от передоза; алкоголики, захлебнувшиеся во сне блевотиной; богохульники, которые были связаны с различными субкультурами. Наш райский филиал и их адский считаются облегченными вариантами загробных противоположностей, потому и находятся на одной связной ветке. По какой-то странной договоренности наших штрафников возят к ним для воспитания. Слава богу, члены сексменьшинств попадают в другие филиалы, а то моя задница пострадала бы куда комплекснее, чем сейчас!

– Ты все это серьезно? – удивился Генка.

– Ох! – вздохнул Коля. – Куда уж серьезней? Поезд тарахтит по рельсам два раза в неделю. Если тебе назначена командировка, прибываешь к ним на станцию, выходишь… Точнее – тебя выносят. Привязывают к столбу и бьют все, кому не лень. Чем попало: руками, ногами, палками, кнутами и даже камнями. Но только с рассвета и до заката. Ночью дают попить, а с утра – по-новой. Каждый, кто мимо проходит, считает своим долгом приложиться. За ночь раны подсыхают и слегка затягиваются.

– И это райская жизнь?!

– Дурак ты. Даже в райском филиале есть правила, которые нужно выполнять. Я вот, например, хулиганил – и получил сполна. Больше не желаю. Можно сказать, исправился.

– И каковы эти правила?

– Приедешь, узнаешь. Веди себя осторожно, пока новенький. Главное, от работ не отказывайся.

– Работ? – Генка не верил своим ушам. – В раю нужно работать?

– Работать надо везде, – поучающе сказал Коля. – Да и филиал у нас низшего ранга. Для придурков. В филиалах высшего ранга – для святош всяких – почти ничего не делают.

– А если я откажусь работать?

– Тебя отвезут на ту же станцию, где побывал я. Только у отказавшихся нет пути назад. Хулиганы возвращаются, а тунеядцы нет.

– И что с ними происходит?

– А вот этого я не знаю, – сказал Коля. – Говорят, что их дубасят бесконечно.

– Чушь какая-то, – сказал Генка и задумался.

– А как твоя фамилия? – вкрадчиво поинтересовался у него Коля.

Генка хотел было назваться полностью, но сообразил, что Коля никак не упустит шанса просклонять его фамилию, после чего в лучшем случае обзовет его зеленой свиньей.

Поэтому он просто сказал:

– Иди ты опять на исправление! Комплексное.

– О, умнеешь на глазах, – ухмыльнулся кровавым ртом Коля. – И еще. У нас есть несколько личностей, с которыми ругаться не стоит никогда. Один из них – мэр поселка. И зовут его Очкасовым Захаром Романовичем. Запомни это.

– М-да, – протянул Генка. – Очкасов. Интересная фамилия. А откуда у него отчество взялось? Я вот, например, своего не помню. А ты?

– Я тоже, – кивнул головой Коля. – И никто не помнит, кроме членов администрации, управляющих нашим поселком. Видимо, это знание дано им за какие-то заслуги.

Генка задумался опять. И вдруг ему захотелось есть.

Это желание выглядело странным, так как он был почему-то уверен, что в загробной жизни пища может быть только духовной и никакой больше. Кабанов прислушался к ощущениям и пришел к выводу – чувства его не подводят. Ему действительно сильно хотелось кушать!

– Представляешь, – обратился он к Коле, – мне сейчас захотелось есть. Это нормально?

– Ха-ха! – хохотнул Коля. – Нормально. Здесь все – как в прошлой жизни. Раз есть тело – надо его кормить, поить, давать спать и снабжать женщинами. Желательно – легкого поведения. И все это в нашем поселке есть!

– Как же так? – не поверил Генка. – Ведь мое тело раскатал локомотив! А в загробной жизни тел нет.

– Кто это сказал?

– Попы.

– Лгуны они все. Да и как можно верить тому, кто здесь сам не побывал? А поскольку отсюда возврата нет, следовательно – не стоит верить никому. Ты ощущаешь себя в теле? Ощущаешь. Вот и живи, как живется-можется. А что да как – не твоя забота. Тебе здесь даже отчества не дали, а ты хочешь получить ответы на все вопросы!

Поезд стал замедлять ход и у Генки от страха похолодело в груди. Что ждет его в новой жизни? Он этого не знал.

Глава вторая

Новая станция оказалась относительно спокойным местом. Когда дверь медленно отъехала в сторону, в вагон ворвался свежий воздух, наполненный ароматом цветов и сочной зеленой травы. От таких чудесных запахов страх Генки сразу улетучился, но голод не пропал, а только усилился.

На порог дверного проема упала широкая доска и в вагон заехала большая двухколесная тачка, следом за которой появились два коротко стриженных молодых человека обычной внешности, одетых в мешки, подобные генкиному, но обутых в плетеные сандалии. Оба парня были на вид ровесниками Кабанова и действия их никакой вражды в себе не несли. Они почему-то кивнули Генке как старому знакомому и, подойдя к лавке, на которой лежал Коля, остановились. Один из парней был блондином, второй рыжим.

– Здорово, Бублик! – сказал блондин, обращаясь к Коле.

– Привет, – устало помахал рукой в ответ Коля.

– Хорошо тебя отделали, – заметил рыжий. – Почти как меня. Но когда я вернулся из такой же командировки, меня можно было узнать хотя бы по роже. А у тебя сейчас не рожа, а задница.

– Вот-вот, – подтвердил блондин. – Даже на бублик не похожа. Так – плюшка с торчащей из нее грушей.

– Ха-ха-ха! – рассмеялись они хором.

– Дурачье! – ответил Коля с долей презрения в голосе. – Зато теперь я три дня буду валяться в больничке, а вы продолжите трудячить во славу божью.

Рыжий с блондином переглянулись, и хотели было что-то ответить, но со стороны перрона вдруг раздался строгий начальственный кашель и чей-то солидный голос сказал:

– Хорош трепаться! Сейчас состав тронется.

Парни молча подошли к Коле, взяли его за руки и за ноги, подняли с лавки и положили в тачку спиной вниз.

– Ай! – крикнул Коля. – Осторожней! Больно ведь.

Рыжий сложил руки Коли на животе, а блондин схватился за рукоятки тачки, развернул ее и поехал к двери.

– Эй! – крикнул Коля. – Куда вперед ногами?!

– В могилу! – ответил блондин.

Рассмеялись все трое. Только Генка не смеялся, поскольку не совсем понял смысла сказанного.

Тачка, управляемая блондином, проехала по сходне и исчезла из поля видимости. Следом за ней спустился рыжий и тут же убрал доску. Генка продолжал сидеть на лавке, как будто прирос к ней.

– А тебе что, особое приглашение надо? – опять раздался с перрона начальственный голос.

Генка понял, что в этот раз обращаются к нему. Он встал, подошел к двери и спрыгнул на узенький бетонный перрон, за которым зеленел ухоженный газон с разбитым на нем цветником. Приземлившись на корточки, Кабанов выпрямился и оказался перед пожилым представительным мужчиной небольшого роста.

Голова последнего была абсолютно лысой, лицо круглым, нос маленьким, а уши большими как лепестки гостиничной люстры. Из-под лишенных растительности надбровных дуг на Генку смотрела пара прищуренных глаз, на веках которых не было ни одной ресницы.

В голову Кабанову мгновенно занырнуло воспоминание, связанное с какой-то компьютерной игрой. В ней нужно было перемещаться по разрушенному Чернобылю и отстреливать радиоактивных лысых уродов, жаждущих человеческого мяса. Стоявший перед Генкой мужчина до крайности походил на одного из таких монстров и Кабанов непроизвольно вздрогнул.

– Простите, – не сдержался он от вопроса, – вы случайно не сотрудничали с создателями компьютерной игры «Монстры в Чернобыле»?

– Нет, – ответил лысый человек, и прищуренные глазки его недобро блеснули.

Генка пришел к выводу, что человек врет.

– Меня зовут Ю́рисом Е́кабовичем, – представился лысый. – Я заместитель мэра поселка.