Текст книги "Имена"

Инстинктивно подчинившись столь значимому житейскому закону, Кабанов решил ограничиться благосклонностью особ, не представлявших для него явной опасности. К ним он пока отнес Собачкину с Чемурдосовой, но не исключил возможности появления новых претенденток на роль скрашивательниц его нынешнего положения.

Последняя, правда, была женой какого-то Грузина, но Рыжий сказал, что это скоро закончится, и Генка ему поверил. Он мог и подождать. Если место, в котором он сейчас находится, действительно является раем, то времени у Генки – завались!

Пока мозг Кабанова был занят перекладыванием перспективной любовной добычи с полки на полку, прекраснозадая Орнелла выложила на стол ряд предметов, которые Генке полагалось получить. Среди них обнаружились: деревянные кружка, ложка и миска; чугунные сковородка и котелок; две глиняные бутылки – одна наполненная растительным маслом, вторая пустая; алюминиевые солонка и сахарница. В довесок Генке достались два рулона туалетной бумаги.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Кабанов.

– Заходите по мере надобности, – с явным намеком произнесла Орнелла и улыбнулась, обнажив ровные зубки.

Генка и Денис свалили выданное имущество в тачку и быстро выскочили на улицу.

Затем они зашли в еще одну дверь, где Кабанов получил вафельное полотенце, обычную шестидесятисвечовую лампочку и большой кусок хозяйственного мыла, а также тоненькую тетрадку с простым карандашом. На обложке тетрадки красивыми буквами было напечатано: «Для заявлений и объяснений в любви». Карандаш оказался неточеным.

На вопрос: «Чем его заточить?» кладовщица (толстая наглая баба) ответила: «Зубами. Они здесь не изнашиваются».

В овощной части склада Денис загрузился картошкой и Генка покатил тачку на улицу.

– Это и вся еда? – спросил он.

– Да, – ответил Рыжий. – Соль и сахар получишь в пятницу. Выдаются в полиэтиленовых пакетах.

– Не может быть! – не поверил Генка.

– Еще как может, – сказал Денис. – Вот так и живем. Варим эту картошку, жарим и печем. Некоторые даже умудряются сладкие оладьи из нее делать. Ничего, привыкнешь. А вместо чая побеги черемухи хороши. Завариваешь в котелке и пьешь. Соли я тебе отсыплю, а вот с сахаром проблемка. Сахар здесь – стратегический продукт. Но все по порядку. Сейчас придем в твое жилище, позавтракаем и дальше я прочту лекцию об устройстве нашей жизни.

– А я так и буду босиком ходить? – поинтересовался Генка.

– Ах, да! – хлопнул себя по лбу рукой Денис. – Чуть не забыл про обувь! Ладно, сейчас поедим и займемся этой проблемой в первую очередь.

Они дружно зашагали по улице в указанную Рыжим сторону, а с ними заодно отправились в том же направлении посуда, картошка и два рулона туалетной бумаги, весело подпрыгивавших в большой алюминиевой тачке.

Глава третья

Комната номер восемь находилась на втором этаже двухподъездного дома барачного типа, расположенного метрах в трехстах от площади. С внутренней стороны входной двери нового генкиного жилища торчал гигантский крючок кустарного типа, сделанный из толстой стальной проволоки.

Помещение было разделено невысокой ширмой на маленькую прихожую и собственно комнату. В этой комнате, обклеенной рваными сиреневыми обоями, стояли две кровати с матрасами и подушками, две тумбочки и пара стульев. К одной из стен был прикреплен тонкий телевизор. С потолка свисала кишка электрического провода с патроном, в котором торчала лампочка.

В прихожей Генка увидел стол, край которого занимала маленькая двухкомфорочная электроплита. Из-под стола выглядывало красное пластиковое ведро внушительного размера с торчащим из него краем половой тряпки, а в противоположном углу прихожей застыла в строевой стойке деревянная швабра.

На фоне окна без рамы и стекол телевизор с электроплитой смотрелись несколько гротескно и ассоциировались с луноходами, застрявшими в грунте мертвого спутника Земли. Более того – рваные сиреневые обои пробудили в генкином сознании воспоминание о картине, виденной им в прошлой жизни.

Имя художника, написавшего ее, он не знал, зато вспомнил название, которое звучало так: «Распад стронция в темно-лиловых тонах». Вид нового жилища мгновенно заставил Генку сравнить комнату с безжизненной планетой в момент прохождения ее через облако межзвездного газа.

Кабанов, прогоняя наваждение, почесал рукой затылок, внимательно осмотрел дверь с обеих сторон и пришел к выводу, что снаружи она не запирается вообще.

– И никаких замков? – спросил он у стоявшего за спиной Дениса.

– А что тут красть, кроме сахара? – поинтересовался Рыжий в ответ. – Обстановка одинакова в каждой комнате любого из домов за исключением здания, где проживают рабы божьи Козлаускасы и раб всех рабов божьих Очкасов, венец ему в торец. Замки иметь не возбраняется. Делают сами, если нужно. Ты заходи, чего встал на пороге?

Они вошли и поставили на стол посуду.

– Я сейчас сбегаю к себе за солью (это недалеко, мой дом через дорогу), а ты перетаскай из тачки картошку, – распорядился Денис. – Вон, ведро из-под стола возьми. А картошку высыпь горкой в угол, где швабра стоит. Там ей пока место будет. Потом ящик сколотишь для нее. Прищепкины даже этого не удосужились сделать. Только обои подрать сумели. Зачем? Хотя жили в поселке более трех месяцев. Странные люди, одним словом – придурки! Ну, я пошел, а ты еще воды в котелок набери, поставь на плиту. Сейчас пожрать сварим.

Он покинул комнату, зачем-то прихватив с собой пустую глиняную бутылку, ранее полученную на складе. Генка взял котелок и вышел вслед за Рыжим.

В коридоре было еще три двери и одна ничем не закрытая ниша. Кабанов понял, что остальные двери отделяют от коридора комнаты, подобные его обители. Все они были закрыты, и потому он шагнул в нишу, за которой обнаружил два помещения, расположенные друг напротив друга. Дверей между этими помещениями не было тоже, зато в каждом из них стояли деревянные кабинки.

Оказалось – слева туалеты, а справа – душевые. Кабинок с каждой стороны было по четыре штуки, и принадлежность их обозначалась цифрами на дверцах. Открыв дверь туалета с номером восемь, Генка обнаружил за ней приличный и чистый унитаз. Перейдя в соседнюю комнату, он открыл кабинку с таким же номером, и увидел внутри нее умывальник с краном и душевую трубку, закрепленную на одной из стенок.

Покрутив вентиль крана в разные стороны, Кабанов догадался, что горячей воды ему не видать. Из крана лилась только холодная. Он набрал котелок, вернулся в свою комнату и поставил его на одну из комфорок. В стене за столом обнаружилась розетка, куда Генка воткнул вилку от электроплиты. Повернув ручку регулировки на максимум, он вытащил из-под стола ведро, выбросил из него тряпку и пошел к выходу.

Картошки набралось два ведра, поэтому пришлось ходить за ней два раза. Свалив овощи в кучу, Генка сунул ведро под стол и тут же услышал, что вода в котелке закипела. Поскольку ножа ему не выдали, а чистить овощи деревянной ложкой было откровенно дурацким занятием, он решил сварить картошку в мундирах. Кабанов бросил в кипяток десяток картофелин и, усевшись на стул, приготовился терпеливо ждать.

Дверь распахнулась. В комнату вошел Денис. Он достал из кармана маленький железный ножик, поставил на стол принесенную с собой кружку, пересыпал из бумажного свертка соль в генкину солонку и только после этого торжественно припечатал столешницу глиняной бутылкой. Стук, раздавшийся в комнате, дал ясно понять – бутыль полна.

– Что это? – спросил Генка.

Но вопрос был лишним уже в стадии его произнесения, поскольку воздух в комнате наполнился густым сивушным запахом, а генкины глаза распахнулись хоть и недоуменно, но крайне приветливо. И никакой памяти не потребовалось для узнавания продукта, находящегося в бутылке, так как само естество Кабанова вдруг выразило ликование!

– Но откуда?! – вскричал он. – Здесь?!

– Да не ори ты так, – спокойно сказал Денис, улыбаясь. – Люди везде приспосабливаться умеют. Как ты их не назови: человеками или рабами божьими. Тащи стулья к столу. Сейчас отметим твое прибытие – как полагается!

Дважды просить Генку не пришлось. Через минуту они уже сидели за столом и перебрасывали из руки в руку обжигающе горячие картофелины, усиленно дуя на них. В кружках было налито, а здоровье рабов божьих не требовало никаких лекарств от депрессии, поскольку настроение обоих было замечательным.

– Ты молодец! – сказал Денис, начиная пальцами сдирать кожуру со своей картофелины. – Я самодельный ножик притащил, думал, ты сидишь, ждешь меня, чтобы почистить. А у тебя, оказывается, уже все готово. Наш парень!

– Спасибо! – поблагодарил Генка.

Он уже почистил картофелину и теперь жадно смотрел в кружку, ожидая команды. Заметив это, Рыжий взял в руки свою кружку и приглашающе качнул ей. Кабанов моментально последовал его примеру.

– Ну, за прибытие! – сказал Рыжий.

– Угу! – согласно промычал Генка, и они с Денисом чокнулись посудой.

Кабанов вылил жидкость в рот и, проглотив ее одним махом, застыл с закрытыми глазами.

Выдержав десятисекундную паузу, он произнес сдавленно:

– Крепкий, зараза, но ничего вкуснее не пил ранее!

Макнув картофелину в солонку, он жадно откусил от нее и принялся жевать с аппетитом, блестя увлажнившимися глазами. Рыжий, снисходительно кивая головой, тоже ел, но неторопливо и как бы нехотя.

– Ты ешь, ешь, – сказал он, разливая самогон в кружки. – И слушай, что я буду рассказывать.

Генка, согласно кивая головой, ел, пил и слушал. А Рыжий говорил.

– Сообщаю сразу, – начал он. – Самая главная ценность здесь – сахар. Поскольку диабетом никто не страдает (поясню позже, почему) сахара можно жрать сколько угодно. Но выдается он – килограмм на раба божьего в неделю. В принципе – хорошая пайка. Но для цивилизации картошки это крайне малая величина.

– Почему? – спросил Генка, поедая вторую картофелину.

– Потому что для производства самогона требуется именно сахар! – ответил Денис. – А еще дрожжи. Но с этим здесь проблем нет. Самое интересное – боженька закатал нас в лес, где кроме черемухи, употребляемой для производства чая, ничего съедобного не растет. А среди елок, сосен и дубов нет ни одного дерева, которое могло бы снабдить нас чем-нибудь вкусным. Даже березового сока не нацедишь, потому что берез как раз и нету.

– Угу! – сказал Генка, усваивая информацию вместе с картощкой.

– Но кое-где растет хмель, – продолжил Рыжий. – Мы собираем шишечки и делаем из них дрожжи. Ну, а сахар – социально-значимый продукт. Килограмм в неделю на человека – если холост. А если женат – пять килограммов на семью!

– Ага! – понимающе сказал Генка.

– Вот так. Потому женитьба – выгодное дело.

– А самогонный аппарат?

– Ничего нет проще для тех, у кого руки на месте, а не из задницы растут. На глюкальном заводе металлолома навалом. И трубки всякие попадаются. Бублик с Грузином натаскали, а я собрал. Теперь гоним потихоньку. Да еще Грузин женат. Пока. С сахаром проблем не стало. Если разведется, мы тебя к себе в компанию возьмем. Я смотрю – ты большой охотник до баб.

– А что администрация?

– Не запрещено. Самогонные аппараты имеют многие. Вот только на работе в пьяном виде появляться нельзя. Можно предупреждение схлопотать. Зато в личное время пей – сколько хочешь.

– Так вы здесь все алкаши?

– Нет. Есть убежденные трезвенники. Вон, Собачкина, например. Или дед Макарыч. А остальные используют систему регенерации организма. Тут тело неубиваемо. Никто не стареет. В каком возрасте попал сюда, в таком и будешь существовать. Ссадины заживают за ночь. И хмель испаряется так же. Поспал пару часов – трезв как младенец. А если конкретно измочален (как Бублик) – достаточно дня три-четыре поваляться на койке в больничке.

– Здесь и больничка есть?

– Это мы так называем. На самом деле – сарай за мебельной фабрикой. В нем стоят пару коек, и есть санузел. Жертва фестивальной терапии валяется там и единственная помощь, которую она получает, заключается в доставке вареной картошки три раза в день. Раба божья Козлаускене занимается этим лично, попутно промывая мозги. Бублику предстоит пройти полный курс, и я ему сочувствую.

– Кстати, а почему он Бублик?

– Ха-ха! – ржанул Денис. – Потому что у него фамилия – Ватрушкин. И никакой он не Коля. Родители назвали его Клаусом. То ли в честь вокалиста немецкой группы «Скорпионс» Клауса Майне, то ли в угоду Санта Клаусу. И получился натуральный Клаус Ватрушкин. Га-га-га! Звучит-то как!

– При каких обстоятельствах он умер?

– О, это классная история! Но давай сначала выпьем.

И они выпили.

– Короче: все, что мы помним о прошлом – сон, который приходит во время путешествия в вагоне. И этот сон, видимо, является некоей формой записи последних минут нашей жизни. Далее кое-что возвращается в память, но только через рефлексы, знакомые конечностям, ну и прочим, ха-ха, частям тела. Вот ты, например, служил в армии?

Генка попытался представить себя с автоматом в руках. Не получилось.

– Скорее нет, чем да, – ответил он.

– Вот-вот, – Денис плеснул немного в кружки. – А я точно уверен, что служил. Руки помнят многое, да и так – образы иной раз посещают всякие. Но вернемся к Бублику. Он тоже служил. В артиллерии контрактником. Дело было где-то на юге нашей необъятной страны. Их полк подняли по тревоге и отправили на учения. На полигоне они окопали свои гаубицы и узнали, что стрельбы назначены на завтра. Бублик с одним из сослуживцев оправился в ближайшую лесопосадку справить нужду. И, представь себе, обнаружил там заросли конопли. Ну, юг есть юг. Как с коноплей ни борись, она все равно где-то прорастет!

Генка со знанием дела кивнул головой.

– Ага! – вскричал Рыжий. – Я вижу, ты в теме! Вот тебе и рефлексы… Короче, обкурились они до одури, а тут опять тревога и приказ стрелять из гаубиц. Бублик схватил в руки тяжелый снаряд и попытался запихнуть его в пушку, но поскольку в глазах у него не то что двоилось, а, скорее, четверилось, он промазал и тюкнул взрывателем снаряда в затвор. Жахнуло так, что они с Андрюхой Грузином моментально оказались в вагоне, следующем в известном направлении!

– Грузин тут при чем?

– Так он же этот снаряд ему и подал!

В комнате номер восемь раздался дружный гогот. Если бы рама комнаты имела стекла, они бы вылетели на улицу. Отсмеявшись, Генка с Рыжим выпили, закусили и продолжили разговор.

– А почему этого Андрюху называют Грузином? – поинтересовался Генка. – Лицо русское, сам блондин – блондином.

– О, это еще одна потрясающая история! – ухмыльнулся Рыжий. – Тебе знакома поэма «Витязь в тигровой шкуре»?

Генка вдруг ощутил, что прекрасно помнит это произведение.

– Ее автор Шота Руставели, – ответил он. – Поэма написана хорошим слогом и легко запоминается. Вот, например: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Там много о любви, дружбе и чести. Но напрягает, что все герои по любому поводу и без повода рыдают, проливая потоки слез. Причем занимаются этим, в основном, мужчины. Создается впечатление, будто грузины в средние века только тем и занимались, что ревели, наполняя речки соплями и слезами. Но в целом поэма, конечно, очень красивая.

– Родители Андрюхи тоже оценили ее по достоинству, и потому назвали своего сына в честь одного из героев поэмы. Так и появилась запись в свидетельстве о рождении ребенка: Автандил Карасев. Чем плохо?

Генка, покачав головой, ничего не сказал.

– Он просит называть его Андреем. Ну, а о прозвище Карасев, естественно, не просил. Оно само прилипло. Сначала называли его Карасем, но грузинская составляющая пересилила.

Здесь дверь скрипнула и в комнату всунулась лопоухая вихрастая голова. Глаза ее воровато обшарили помещение и остановились на паре собутыльников.

– Ага, – произнесла голова. – То-то я думаю, кто здесь ржет, если все на работе?

Дверь открылась полностью, и в комнату шагнул юнец лет восемнадцати от роду. Был он тощим и напоминал своей комплекцией жердь, сорванную ветром с забора, а вид имел болезненный. Узкое лицо его сплошь покрывали веснушки, а глубоко засевшие в черепе глаза лучились нездоровым блеском. Из-за спины юнец высунул руку с зажатой в пальцах кружкой.

– Рыжий, – просительно сказал незваный гость, – плесни капельку, а?

– Сахар гони! – ответил Рыжий.

– Я его съел, – виновато признался юнец. – В тот же день как получил.

– Вот теперь иди водички попей, чтоб задница не слиплась, – Рыжий явно не собирался заниматься благотворительностью.

– Ну что ты жадничаешь? – шмыгнул носом юнец. – Налей, а то настучу, что в рабочее время бухаешь.

– Ах, так?!

Рыжий вскочил на ноги, подбежал к окну и, высунувшись на улицу, заорал:

– Патруль!

Со двора прозвучал звонкий голос Собачкиной.

– Что случилось? – спросила она.

– Тут на втором этаже ошивается Радий-Палладий, – ответил Денис. – Видимо, в тунеядцы записался.

Генка, продолжавший сидеть на стуле, увидел, как юнец, подпрыгнув, сделал в воздухе разворот на сто восемьдесят градусов и рванул в коридор.

– Сейчас мы его выловим! – крикнула Собачкина. – Эй, один к подъезду, один на другую сторону дома. Стоять! Вон он, из окна выпрыгнул! За ним! Бегом марш!

Во дворе послышался звук ломаемых кустов и вслед за этим возник дробный топот.

– Стой, стрелять буду! – вопила Собачкина.

– Улю-лю! – орал в окно Рыжий.

– Сдаюсь, только не бейте! – кричал юнец.

Наконец все стихло, и Денис, хлопнув незакрытой Палладием дверью, вернулся к столу.

– Из чего она стрелять собиралась? – поинтересовался у него Генка.

– Ни из чего, – махнул рукой Рыжий. – Так, слышала где-то выражение, вот и использует. Она инициативная и сообразительная. О таких говорят – шило в заднице. Двумя словами – дура неугомонная. Не связывайся с ней.

Они выпили и продолжили разговор.

– Почему он Радий-Палладий? – спросил Кабанов.

– Потому что Радий Бочкин, – ответил Денис. – Сначала хотели обозвать его Бочкой, но он – дрищ дрищем и на бочку совсем не похож. А потом кто-то перепутал химические элементы и обозвал его Палладием. Так и пошло: Радий-Палладий. Бочкин этот из категории всем недовольных юнцов, начитавшихся книжек про Че Гевару и прочих борцов со всеми против всех. Он сразу же начал создавать здесь подпольную организацию, но поскольку никому это не нужно, членом организации стал он сам. Так было, пока не появился подобный ему борец по имени Петлюра Гуцалюк…

– Как-как? – недоверчиво переспросил Генка.

– Ты не ослышался. Такой же тощий дрищ, как и Палладий. Именно Петлюра Гуцалюк. Был с детства идейным националистом. Как и все – не помнит места жительства. Но в этом случае и так ясно. После того как в его регионе поменялось название страны, захотел взорвать какой-то мост. Ну – понятно, какой. Жил, скорее всего, в Крыму. Делал у себя в сарае взрывчатку, и подорвался нечаянно вместе с сараем.

– А Радий?

– Тот купил у черных копателей ржавый наган с патронами и собирался застрелить директора колледжа, в котором учился. Видимо, последний ассоциировался с главным тираном и душителем свободы. Как теоретически подкованный террорист решил попробовать оружие на пригодность. Во время тренировочной стрельбы, которую Радий проводил в цеху одного из заброшенных заводов, пуля попала в бетон, срикошетила и убила самого борца за светлое будущее. Теперь они с Петлюрой всегда вместе ошиваются. Вопрос о национализме, естественно, закрыт. Что здесь с национализмом делать, если и стран никаких нет? Но склонность к борьбе за свободу осталась у обоих. Сто процентов – с работы сегодня смылись вдвоем, и второй придурок где-то рядом. Ну и очкас с ним. Не пойман, как говорится – не вор.

– Кто с ним?

– А-а-а, не парься. Это местный диалект. Ругаться хочется всегда. А богохульство и мат запрещены. Вот и выработались различные понятия.

– И что такое «очкас»?

– Ну, нехорошая личность, противоположная сам знаешь кому.

– Понятно, – Генка рассмеялся. – А что грозит Радию-Палладию за невыход на работу?

– На первый раз отделается неделей в ассенизационной бригаде. На второй – предупреждение.

– В раю есть ассенизационная бригада? – удивился Кабанов.

– А кто канализацию чистить будет? – Денис постучал указательным пальцем себе по лбу. – Ангелы, что ли?

– Ну, можно, например, грешников с фестиваля заставить, – пожал плечами Генка.

– Ага! Заставишь их, как же. Ты их рожи видел? Вот-вот. Да и не наше это дело – заставлять. Говно чистят даже в высших филиалах рая, где живут реальные праведники, заслужившие блаженство. Говорят, у них там тоже наряд есть. Туда попадают либо нарушители режима, либо, если таковых не находится, по очереди вкалывают. Вон, у нас поселок хоть и небольшой, а все равно канализация в домах засоряется. Бублик сейчас отлежится и тоже на неделю загудит в эту бригаду. Так сказать – для начала трудовой деятельности с чистого листа.

– А кто говорит? – спросил Генка.

– Что говорит? – не понял его Денис.

– Ну, кто рассказывает о других филиалах рая?

– А-а, дед Макарыч, кто же еще!

– Он-то откуда знает?

Рыжий задумался.

Помолчав немного, он ответил:

– А знаешь, интересный вопрос! Дед Макарыч много о чем рассказывает, и никто не интересуется у него, откуда он это знает. Видишь ли, он здесь старожил. Потому ему все верят. Деду разрешено ездить поездом до следующей станции и обратно, что он иногда и делает. Может, там, куда он ездит, знают больше нашего.

– Старожил, это какой срок? – продолжил интересоваться Генка. – И, кстати, а сколько здесь живут и куда потом деваются? Что, всем надоедает работать, и их отправляют в вечное фестивальное путешествие с садистским уклоном?

Но вопрос остался без ответа, так как вдруг уличную тишину разорвал звук сирены! Генка, опрокинув стул, вскочил на ноги, а Денис остался сидеть, как ни в чем не бывало. Сирена, поорав несколько секунд, заткнулась и Кабанов, поставив стул на место, уселся на него.

– Все, – сказал Рыжий. – Рабочий день закончен. Четырнадцать часов. Пойдем. Мне надо сделать запись в журнале об окончании смены, а тебя необходимо обуть.

Они допили остаток самогона и Денис предупредил:

– Смотри! Каждую пятницу в пятнадцать часов Козлаускасы выборочно проходят по комнатам с ревизией. Они проверяют чистоту и порядок. Ты, как новенький, будешь подвергнут проверке обязательно. Я бы тебе советовал убрать со стола и выбросить картофельные очистки в унитаз.

– Вы все выбрасываете в унитаз? И полиэтиленовые кульки от сахара?

– Конечно! А куда еще выбрасывать, если нет ни одного мусорного бака?

– Потому у вас канализация все время засоряется.

– А ты спец по канализациям? Смотри, заработаешь кликуху «Зеленый дерьмовоз».

– Нет-нет! – вскричал Генка. – Это я так, к слову.

– Убирать со стола будешь? – спросил Рыжий, пряча ножик в карман.

– Да ну его в пень! – махнул рукой Кабанов. – Потом.

– Смотри сам, – сказал Денис, и вышел в коридор.

Генка последовал за ним. Путь к трансформатору они провели в беседе.

– Самый древний здесь – Макарыч, – рассказывал Денис, продолжая прерванный сиреной разговор. – Сколько он тут торчит – неизвестно, а сам не признается. Второй по сроку – раб божий Очкасов, швабру ему в жабры. Зовут его Захаром Роман-заде. В совокупности с фамилией имя и отчество характеризуют его полностью. Это что-то восточное. Роман-заде значит – сын Романа, а короче – Романович. Но официально – первый вариант, почему – никто не знает… Потом Козлаускасы. Вот о них все известно, поскольку появились они лет пять назад.

– Значит, основное население поселка здесь недавно, – сделал вывод Генка.

– Да, – кивнул головой Денис. – Я, например, всего год. Грузин с Бубликом – восемь месяцев, а Радий-Палладий с Петлюрой – месяца два-три. Остальные – от нескольких месяцев до трех-четырех лет. Около десяти домов пустуют. Я так думаю, что поселок наш новый и еще не заполнен до конца. Хотя, судя по строениям…

– А куда подевались те, что прибыли сюда вместе с Очкасовым или дедом Макарычем?

– Ну, брат, такие вопросы нужно задавать им. Вот и задашь при встрече.

Свернув с асфальта, они углубились в лес по одной из хорошо протоптанных тропинок. Пройдя сквозь редкий ельник, Генка с Денисом оказались на берегу спокойной узенькой речки с пологими берегами, поросшими хилыми деревцами ив. Ширина ее не превышала семи метров, а вода была мутной, как в сточной канаве.

На другом берегу реки торчал плетеный сетчатый забор, следовавший за изгибами русла. Высота его была около двух метров, а длина не угадывалась вовсе, поскольку сетчатая конструкция терялась из виду за первым же поворотом. Там, за забором, рос точно такой же лес, как и со стороны поселка.

Железное сооружение не напрягало глаз и нисколько не портило природу, так как было оплетено хмелем снизу доверху. Зато жгут толстого кабеля, протянутый над речкой на высоте около десяти метров, казался в этом лесу настолько лишним, что вызывал чувство, схожее с досадой.

Из-за высоких деревьев, растущих на противоположном берегу, невозможно было понять, откуда этот кабель идет, зато прекрасно виднелась точка, где он заканчивается. Кабель упирался в бетонную мачту и спускался к большой трансформаторной будке, расположенной на поселковом берегу речки. Из будки выходило несколько толстых проводов, которые разветвлялись через ту же мачту и уходили в сторону поселка, крепясь на невысоких деревянных столбах.

– Мое хозяйство, – указал рукой на будку Денис. – Я здесь работаю постоянно. Повезло. Мне надо кое-что сделать. Я отлучусь, а ты прогуляйся. Походи, осмотрись. Вечером мы к тебе в гости зайдем. Ах, да! – он хлопнул рукой себя по лбу, – дуй за мной.

Рыжий подошел к ближайшей иве, достал из кармана ножик и быстро нарезал пучок тонких веточек. В два счета он сплел из них одну сандалию как раз по ноге Генки.

– Видал, как делается? – спросил он. – Вторую сплетешь сам. Обувь – дрянь конечно, но другой здесь нет. Ничего, привыкнешь. На пару дней хватает, зато материала – хоть отбавляй, – Рыжий кивнул головой в сторону ближайшей ивы.

– Ножик оставь, – попросил Генка.

– Не оставлю, – покачал головой Денис. – Нож – основное орудие электрика. Изоляция там, то – се… И на складе его не получишь. Вот поработаешь на глюкальном заводе – сделаешь сам из какой-нибудь железяки. А веток тебе хватит. Я нарезал с лихвой.

Генка, выбирая стебель потоньше, спросил:

– А что, ток по забору не идет?

– Ха! – ржанул Денис. – Заметил, что хмель зеленый? Однако наблюдательный ты. Правильно заметил. Пока не идет. Но стоит кому-нибудь приблизиться к забору ближе, чем на метр – пойдет моментально!

– Датчики стоят?

– Возможно. Или в заборе, или рядом с ним. Никто их не видел. Тех, кто пытался увидеть, приплющивало так, что потом они долго вообще смотреть не хотели. Ни на что. Уже давно никто к забору не лазит. Ладно, занимайся, я пошел.

Денис направился к будке, а Генка уселся под ивой и принялся плести вторую сандалию. Получилось у него не так ловко как у Рыжего, но вполне сносно. Кабанов обулся и медленно пошел по берегу вдоль русла реки, привыкая к сандалиям.

За поворотом берег оказался полностью заросшим кустарником и потому Генка слегка углубился в лес. Пройдя сотню шагов, он повернул к речке и вышел на чудесную полянку, которую природа украсила трухлявым бревном. Оно лежало прямо у воды и делало полянку необычайно комфортным местом. Но в момент выхода Генки из леса райская красота улетучилась, поскольку ее вытеснили своим видом два прыщавых юнца, сидевших на бревне.

Они были до странности похожи друг на друга: худые, вихрастые и лопоухие. Даже глубоко засевшие глаза их, испуганно уставившиеся на Генку, смотрели одинаково и выражали единственную тревожную мысль: «Атас, нас почи́кали!» Юнцы молчали и краснели ушами.

Генка, подойдя ближе, рассмотрел, что на самом деле юнцы никакими близнецами не были. Они различались и носами и ушами. Только лихорадочно блестевшими глазами не различались и потому походили на заговорщиков, застигнутых на месте тайного заседания.

Приглядевшись внимательней, Кабанов в одном из них узнал Радия-Палладия. Сопоставив информацию, полученную ранее от Дениса, он заключил, что второй юнец был наверняка Петлюрой Гуцалюком.

– Чего испугались? – спросил Генка.

Юнцам, видимо, сразу полегчало.

– Ничего мы не испугались, – сказал Петлюра. – Кого бояться? Уж не тебя ли? Видали мы таких! Ты вообще кто по жизни?

– Да это новенький, – влез Радий-Палладий. – Сегодня притарахтел. Он с Рыжим бухал. Я тебе рассказывал.

– А-а-а, – протянул Петлюра, вскакивая с бревна.

Он крадучись направился к Генке и тот на всякий случай слегка согнул в колене левую ногу, а правую отвел немного назад, чтобы иметь возможность врезать ей куда надо и по чему попало. Но Петлюра, как оказалось, не имел никаких вредных намерений.

Он остановился в двух шагах от Генки и тихо ему сказал:

– Братан, присоединяйся. Нам нужны верные борцы.

Кабанов догадался, что его вербуют.

– В этом проклятом месте только достойные люди смогут изменить существующий порядок вещей, – продолжил Петлюра. – Зачем тебе царство картошки, населенное чавкающими свиньями? Давай построим новый мир. Наш мир, где не будет всяких узурпаторов-Очкасовых и прихлебателей-Козлаускасов; где все будут равны друг перед другом; где не станет никаких глюка́л и глюкальщиков!

– А дальше что? – совершенно серьезно спросил Генка.

– А дальше мы взорвем этот ч… очкасов забор и понесем наш новый прекрасный мир, и подарим его всем, кого встретим на пути. Нежно понесем, на руках…

Он замолк, глядя на Кабанова безумными глазами. Радий-Палладий уже стоял рядом со своим другом-террористом и согласно кивал головой.

– Чем же можно взорвать забор? – с некоторой долей заинтересованности осведомился Генка. – Картошкой?

Оба террориста с подозрением взглянули на Кабанова, но последний говорил искренне и вид имел не насмешливый.

– Из сахара можно сделать взрывчатку, – сказал Радий-Палладий. – Если его не пропивать, а копить – получится мощная штука.

Теперь Генка знал, что юнцы получаемый сахар не едят, а прячут. Он хотел рассмеяться, но вместо этого почему-то напустил на свое лицо задумчивости и сказал:

– А знаете, интересная идея! Но мне надо подумать.

– Чего тут думать? – недовольно спросил Петлюра. – Действовать надо, а не думать!

– Нет, ну почему же, – не согласился с ним Радий-Палладий. – Революция – дело ответственное. Пусть подумает. И ответ даст завтра. На этом же месте. Ты, товарищ, хорошо подумай. Только о разговоре этом никому ни слова. Понял?

– Хорошо, – сказал Генка. – Завтра приду и дам ответ. А как называется ваша организация?

– Вот завтра и узнаешь, – процедил Петлюра.

Взгляд его опять наполнился подозрением.

Генка пошел через полянку в сторону следующего изгиба реки. Террористы молча смотрели ему вслед. Уже собираясь зайти в кустарник, Генка обернулся.