Текст книги "100 великих литературных героев"

Как и положено было в современной ему литературе, Михаил Евграфович попытался спасти душу Головлева. Совершенно неожиданно в мерзавце проснулась совесть! Да, да! Писатель попытался доказать нам, что совесть может быть и у Иудушек, она только «загнана и позабыта».[260]260
  Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. в 20-ти т. Т. 13. М.: Художественная литература, 1972.


[Закрыть] Пробудившись, совесть позвала Порфирия Владимировича на могилку к матери – каяться. Но Всевышний не дал ему покаяния – Иудушка помер на пути к погосту!

Художественное чутье не позволило писателю солгать в конце книги, ибо, как показывает жизнь, совесть и покаяние для Иудушек – понятия непостижимые, ибо превыше всего для них стоит Выгода.

Фома Фомич Опискин

В марте 1870 г. Федор Михайлович Достоевский написал своему многолетнему другу, великому русскому поэту Аполлону Николаевичу Майкову: «Главный вопрос… тот самый, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь – существование Божие».[261]261
  Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30-ти т. Т. 21. М.—Л.: Академия наук СССР, 1984.


[Закрыть]

Великий богоискатель, он всю жизнь шел к Богу, но в конце жизни пришел к дьяволу (см. «Братья Карамазовы»), даже не подозревая, что Бог всегда был с ним и еще больше – беседовал и спорил со Своим писателем устами его литературных героев, более того, именно Он, согласно главному предназначению художественной литературы обличать зло, выволакивая его из глубин на всеобщее обозрение, целенаправленно вел своего избранника к сатанинскому искусу, чтобы посредством его неизмеримо ярко, всесторонне и понятно явить нам, живущим, личину падшего ангела. Потому мы и можем утверждать, что Достоевский – первый среди равных, самый великий писатель в истории человечества, независимо от чьих-либо вкусов, потребностей или мнений. Творчество Федора Михайловича есть высшая школы души и учебник ее взращивания для изощряющегося разума.

По причине последнего можно утверждать, что Достоевский – интеллигентский писатель, сотворивший грандиозный полигон для пустопорожних упражнений в абстрактных умствованиях любителей красиво порассуждать ни о чем, а более о том, чего не знают и не понимают. Но это не трагедия творца – он сотворил то, что должен был сотворить, – это трагедия человеческого общества, наша общая трагедия духовной и интеллектуальной пустоты там, где космическая наполненность Духом и Высшим разумом не имеет пределов.

Федор Михайлович Достоевский родился 30 октября (11 ноября по новому стилю) 1821 г. в Москве, в семье лекаря Мариинской больницы для бедных (Божедомка), бывшего военврача Михаила Андреевича Достоевского (1787 или 1789–1839) и купеческой дочери Марии Федоровны Нечаевой (1800–1837). Он стал вторым ребенком. У Достоевских было семеро детей: старший брат Федора – Михаил (1820–1864) сыграл выдающуюся роль в судьбе писателя; младше были еще три сестры и два брата.

В 1828 г. Михаил Андреевич заслужил потомственное дворянство, Достоевские купили сельцо Даровое и деревушку Черемошны с крепостными крестьянами.

В конце февраля 1837 г. умерла Мария Федоровна, а уже в мае отец отвез старших сыновей в Петербург – поступать в Инженерное училище. Михаил не прошел медицинскую комиссию и перебрался в Ревель, где с успехом стал инженерным юнкером, а Федора приняли в училище, где он и проучился шесть лет.

В 1839 г. скоропостижно скончался Михаил Андреевич Достоевский. В результате нескольких проверок было документально подтверждено, что умер он естественной смертью, а история о том, будто помещик был убит собственными крепостными крестьянами, которую ныне с аппетитом толкуют любители жаренького, всего лишь пустые слухи. Федор Михайлович перенес смерть отца очень тяжело, в дни похорон с ним случился первый приступ эпилепсии, которая впоследствии преследовала его всю жизнь.

В годы учебы и Михаил, и Федор увлеклись сочинительством, причем приоритет в этом первоначально принадлежал Михаилу. Но впоследствии старший брат так и остался литератором-любителем.

В 1841 г. Федор Михайлович окончил Инженерное училище и стал полевым инженер-прапорщиком. В самом начале службы, будучи человеком азартным, он втянулся в игру в карты и бильярд.

Служил Достоевский недолго и в конце 1844 г. добился отставки. Первоначально Федор Михайлович только хотел избавиться от серой чиновничьей службы, но, по его собственным словам, одним январским вечером 1845 г. он подошел к Неве, и ему случилось видение: «Я как будто что-то понял в эту минуту, до сих пор только шевелившееся во мне, но еще не осмысленное; как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый… Я полагаю, что с той именно минуты началось мое существование…»[262]262
  См.: Селезнев Ю.И. Достоевский. М.: Молодая гвардия, 1990. Далее цитируется по этому изданию.


[Закрыть] Достоевский стал писателем – великим писателем: как он признавался впоследствии, герои его романов и повестей начали являться ему во сне и наяву, сами решали свои судьбы и даже разговаривали его устами на разные голоса.

Уже в ноябре 1844 г. Федор Михайлович вчерне закончил свое первое произведение – повесть «Бедные люди». Правда, потом Достоевский несколько раз ее переписывал, и только в мае следующего года рукопись попала к Н.А. Некрасову, который передал ее В.Г. Белинскому. Два великих вершителя судеб русской литературы в 1840-х гг. открыто объявили Федора Михайловича истинным продолжателем дела ушедшего с головой в религию Н.В. Гоголя. Это означало, что Федора Михайловича признали вторым по значению писателем России в целом и лучшим среди молодых.

Последовавшие далее повести «Двойник» (1845), «Хозяйка» (1846), «Неточка Незванова» (1847) такого успеха не имели, но это не помешало завистникам Достоевского, прежде всего И.С. Тургеневу, начать травлю на стеснительного молодого человека. Его прозвали «литературным кумирчиком», сочиняли о нем гадкие эпиграммы, объявили Федора Михайловича «прыщом на носу русской литературы». Самое печальное, что в травле неожиданно принял участие Н.А. Некрасов, считавший все это забавной шуткой. Достоевский бесился от бессилия.

В такой обстановке весной 1846 г. он познакомился с Михаилом Васильевичем Буташевич-Петрашевским (1819–1867), считавшимся в Петербурге кем-то вроде городского сумасшедшего. Он ходил по Петербургу в странных мрачных одеждах, однажды даже явился на публику переодетым в женщину (имея при этом густую черную бороду) и ошарашивал горожан многими экстравагантными выходками. Одновременно Петрашевский слыл человеком высокообразованным и весьма умным.

По пятницам дома у Петрашевского собирались молодые люди, преимущественно начинающие литераторы. Обсуждали социалистические идеи, а когда по Европе прокатилась волна революций 1848 г., особенно популярной стала тема учреждения в России республики. Будучи переводчиком Департамента внутренних сношений, Петрашевский нередко участвовал в процессах по делам иностранцев и в составлении описи их имущества, в частности библиотек. Он не стеснялся воровать интересовавшие его книги, отчего собрал у себя большую коллекцию запрещенных цензурой изданий, что особенно привлекало к нему молодежь. Достоевский, со временем ставший регулярным участником «пятниц», всерьез Петрашевского не воспринимал, но если верить воспоминаниям А.Н. Майкова, мечтал создать собственную тайную организацию, с помощью которой свергнуть династию Романовых и встать во главе России. Безусловно, это наивный юношеский максимализм, но III Отделение к шуткам не было расположено.

Николай I был очень обеспокоен восстанием декабристов 1825 г., поэтому, когда в 1848–1849 гг. по Западной Европе прокатилась волна революций (российская армия особо содействовала Австрии в подавлении Венгерской революции), император дал указание хорошенько припугнуть молодую российскую интеллигенцию, к тому времени уже известную своей бесконечной напыщенной болтовней о необходимости преобразования политического и социального устройства России. Выбор пал на компанию, собиравшуюся у Петрашевского. В советское время было сочинено множество книг о революционной деятельности петрашевцев. На самом деле ничего серьезного они собой не представляли, тем более никто не считал их опасными. Тем омерзительнее оказалась та суета, которую развила вокруг петрашевцев зажравшаяся российская бюрократия, та самая, которая через несколько лет по жадности, лености и бездарности своей потерпела поражение в Крымской войне (1853–1856), безнаказанно погубив при этом около 150 тысяч русских людей и почти 100 тысяч покалечив.

Федор Михайлович Достоевский, как петрашевец, был арестован 23 апреля 1849 г. Его обвинили в «преступном вольнодумстве» и 16 ноября 1849 г. приговорили к расстрелу. Конечно, никто никого расстреливать не собирался, но приговоренные-то об этом не знали! 22 декабря 1849 г. в 7 утра их повезли на казнь, устроили фарс с подготовкой к расстрелу, а затем зачитали помилование. Впоследствии Достоевский назвал часы перед казнью временем переворота его жизни к духовному очищению. В вечер после отмены казни он написал брату Михаилу: «Я перерожусь к лучшему…»

Расстрел был заменен каторгой с последующей ссылкой. Каторгу Федор Михайлович отбывал в Омском остроге с 23 января 1850 г. до февраля 1854 г. Об этом времени он рассказал в «Записках из Мертвого дома» (1860).

Сразу после окончания срока каторги Достоевский отбыл в ссылку рядовым солдатом в Семипалатинск. Был он уже почти седой, с одышкой, навечно болен ногами. Но при всем при том положение Федора Михайловича резко изменилось. Хлопотами петербургских друзей начальство стало оказывать ему значительные поблажки.

В это время писатель познакомился с таможенным чиновником Александром Ивановичем Исаевым и без взаимности влюбился в его жену Марию Дмитриевну. К сожалению, чета Исаевых была больна чахоткой. В августе 1855 г. Исаев умер. Федор Михайлович посватался к вдове.

Тем временем в Петербурге о Достоевском взялся хлопотать старший брат его школьного товарища, герой Севастополя и генерал-адъютант Александра II Эдуард Иванович Тотлебен (1818–1884). 1 октября 1856 г. ссыльному вернули чин прапорщика.

А в феврале 1857 г. состоялась свадьба Федора Михайловича и Марии Дмитриевны Исаевой. Писатель усыновил ее маленького сына, которого впоследствии содержал всю жизнь. Через полгода всех петрашевцев восстановили в правах и вернули им дворянские звания.

В марте 1959 г. Достоевский по его прошению вышел в отставку и получил возможность вернуться в Петербург.

Однако Федор Михайлович хотел вернуться в общество прежде всего писателем и много работал еще в Семипалатинске. Там им была создана мудрейшая повесть «Дядюшкин сон», но знамением возвращения к жизни писателя Достоевского сам Федор Михайлович полагал повесть «Село Степанчиково и его обитатели».

Прежде чем перейти к разговору о героях Достоевского, сделаем существенное предуведомление. О творчестве русского гения написано очень много трудов и исследований, суждения свои высказали самые выдающиеся мыслители нашего народа и зарубежные интеллектуалы. Но в этом ряду особо выделяются двое исследователей.

Михаил Михайлович Бахтин (1895–1973) – выдающийся советский русский теоретик литературы, философ, филолог, историк культуры. В книге «Проблемы творчества Достоевского» 1929 г. Бахтин создал учение о «полифонизме» текста, то есть о таком типе повествования, когда слова героев звучат как будто из разных независимых источников – подобным образом игра разных инструментов в ансамбле образует полифонию. Из такого видения произведений Достоевского Бахтин вывел философское учение о культуре как диалоге, которое легло в основу современной культурологии.

Юрий Иванович Селезнев (1939–1984) – выдающийся советский русский литературный критик, публицист и общественный деятель, которого ныне признают «одним из духовных вождей русского национального возрождения» в последние десятилетия коммунистического режима. Им написана лучшая популярная биография великого писателя – «Достоевский».

Будучи согласным с далеко не всеми выводами этих мудрейших авторов, я полагаю необходимым в ряде случаев широко использовать их труды в статьях о героях произведений Федора Михайловича.

Так, в частности, очень существенно для нас замечание М.М. Бахтина «Вся жизнь в Степанчикове сосредоточена вокруг Фомы Фомича Опискина, бывшего приживальщика-шута, ставшего в усадьбе полковника Ростанева неограниченным деспотом, то есть вокруг карнавального короля. Поэтому и вся жизнь в селе Степанчикове приобретает ярко выраженный карнавальный характер. Это жизнь, вышедшая из своей нормальной колеи, почти “мир наизнанку”».[263]263
  Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Киев: Next, 1994.


[Закрыть]

Более того, это произведение не просто карнавал чудовищных масок – это фарс, черная клоунада, откровенное издевательство над здравым смыслом, над бессильной покорностью человеческого добра и порядочности перед хамством и напористым бессмыслием уверенного в себе невежества. Отчего же именно это произведение Достоевский рассматривал этапным на пути своего возвращения в русскую литературу? Ответом на этот вопрос должно стать осмысление прототипа образа Фомы Опискина.

Ю.И. Селезнев попытался смягчить точку зрения официального литературоведения по этому вопросу в таких словах: «Достоевский действительно дал своему Фоме Фомичу немало слов и жестов любимого писателя, сказанных в ту грустную для Гоголя пору, когда возомнилось ему, будто ему дано не только учить, но и поучать и народ, и общество, и правительство, – и тогда среди мудрых слов его, откровений и пророчеств появились и недостойные гения поучения и рекомендации. Но и разве только какой-нибудь другой Фома Фомич от литературы примет Опискина за Гоголя. В том-то и урок, в том и указание всем нам, проявившееся в духовной драме Гоголя, что даже гений подвластен соблазну, пусть и бескорыстному, – соблазну провозгласить самого себя новым пророком и вероучителем».

Итак, по сей день считается, что основным прототипом Фомы Фомича является Н.В. Гоголь. Правда, никто до сих пор не разъяснил, зачем потребовалось Достоевскому через пять лет после кончины гения русской литературы обличать его дурные черты, даже еще в то время, когда писатель пребывал в сибирской ссылке, после четырех лет каторжных страданий и более чем семилетней полнейшей оторванности от общественной жизни России.

Все становится на свои места, если мы вспомним, кого в свое время называли новым Гоголем и кто (по воспоминаниям А.Н. Майкова), вращаясь в кружке петрашевцев, грезил о том, как он свергнет царя и станет чуть ли не русским Робеспьером. Бесспорно, единственным прототипом Фомы Фомича Опискина является сам Федор Михайлович Достоевский! Та темная, мрачная часть Достоевского, которую он осознал в себе на каторге и в фарсовом одеянии выволок на всеобщее осмеяние в «Селе Степанчикове». Если угодно, это было своеобразное явление стивенсовских доктора Джекила и мистера Хайда, где доктором Джекилом стал сам Федор Михайлович, а созданным Хайдом – Фома Опискин.

Писатель дважды в своей жизни прибегал к такому акту духовного самоочищения, и каждый раз он делал это в преддверии высшего взлета своего гения. Первый раз Достоевский сделал это в фарсовом варианте, осмеяв гнездившееся в его душе зло в образе Фомы Фомича Опискина; произошло это в преддверии великого перерождения его из добротного русского писателя в гения мировой литературы. Второй раз Достоевский предал своего черного человека истязанию всеобщим ужасом в облике Степана Трофимовича Верховенского в романе «Бесы» (который можно рассматривать как продолжение «Села Степанчикова», но в трагическом, а не фарсовом звучании). Произошло это накануне встречи Федора Михайловича с сатаной в «Братьях Карамазовых», вскоре после которой наступила смерть писателя.

Наиболее четко и ярко смысл образа Фомы Фомича Опискина открыл нам Ю.И. Селезнев. Для нас его слова очень важны, поскольку вскрывают многие жизненно важные процессы в российском обществе начала века. Поэтому сделаем большую цитату.

«Россия явно обновляется, новые веяния, новые задачи рождают и новых пророков и мессий, но и новых же лжепророков и лжемессий, и будут их слова наполнены раденьем о народе, о его просвещении, и будут они либеральнее либералов и патриотичнее патриотов, и будут учить они добродетели и правде, да так искренне и убежденно, так бескорыстно и самозабвенно, что стыдно будет не поверить в них, не обожествить их, не преклониться перед ними. И попадут и народ, и общество из-под одного ига – крепостнического – в другое – еще более страшное, потому что добровольное, в духовное, моральное крепостничество к пророкам либеральной фразы. Они будут проповедовать народное просвещение, презирая народ, учить патриотизму, ненавидя Россию, исповедовать гуманизм, будучи человеконенавистниками. И не просто будет отличить истинных пророков от приживальщиков при великих идеях, ибо слова их будут похожи во всем, до мелочей, как похожа восковая фигура на живого человека. Народ, общество, либеральные ли, патриотические ли идеи – для них только средство собственного самоутверждения, цель же и единственная цель – одна: власть собственного ущемленного самолюбия над людскими душами. И притом тираническая власть! Беспрекословная и безусловная…

Нет, он только кажется смешным, а он страшен, Фома Фомич».

И у Федора Михайловича Достоевского, и у Юрия Ивановича Селезнева лжепророк и вершитель судеб Фома Фомич Опискин – всего лишь возможность и предвидение. Сегодня мы можем уверенно сказать: вот он – свершилось!

Повесть «Село Степанчиково и его обитатели» осталась не понятой ни современниками, ни широкими кругами читателей в последующем. Она оказалась доступной пониманию лишь единиц мыслителей.

Родион Раскольников, Лизавета Ивановна и Соня Мармеладова

В конце декабря 1859 г. Достоевские приехали в Петербург. Федор Михайлович не был здесь ровно десять лет. За годы его отсутствия многое изменилось в российской столице. И более всего люди – общество жило в преддверии либеральных реформ и отмены крепостного права.

Старший брат писателя Михаил Михайлович перебрался с семьей в Петербург еще в 1847 г., он тоже привлекался по делу петрашевцев, но был признан невиновным. На деньги, полученные от раздела родительского наследства, он купил себе табачную фабрику и стал зажиточным человеком. Однако к литературе его все равно тянуло.

Еще будучи в ссылке, Федор Михайлович задумал издавать журнал. Поскольку сам писатель побывал на каторге и считался неблагонадежным, стать учредителем журнала он уговорил Михаила Михайловича. Правда, тот долго колебался – уж больно крупную сумму первоначально требовалось вложить. Но в конце концов согласился.

В январе 1861 г. вышла первая книжка журнала братьев Достоевских «Время», цензором ему был назначен великий русский писатель, человек добрейшей души И.А. Гончаров. Федор Михайлович стал идейным руководителем издания, для первых номеров он дал свой новый роман – «Униженные и оскорбленные». Редактором в журнал был привлечен великий русский литературный критик, бунтарь-одиночка Аполлон Александрович Григорьев.

Очень скоро «Время» втянулось в политическое противостояние с другими журналами. Для так называемой почвеннической платформы издания характерно следующее рассуждение Федора Михайловича о Западной Европе (фактически это четкое краткое разъяснение всего, что случилось и продолжает происходить с нашей страной и нашими людьми в последние десятилетия), которое дано писателем в «Зимних заметках о летних впечатлениях»: «Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно. Что ж из этого следует? А следует то, что кроме свободы, есть еще равенство, и именно равенство перед законом. Про это равенство перед законом можно только сказать, что в том виде, в каком оно теперь прилагается, каждый… может и должен принять его за личную для себя обиду».[264]264
  Достоевский Ф.М. Зимние заметки о летних впечатлениях. М.: Директмедиа Паблишинг, 2007.


[Закрыть]

В эти годы Достоевский совершил две поездки за границу, во время которых пристрастился к рулетке. Он грезил выиграть миллион и разом обрести долгожданную свободу действий. Как результат – проигрался в пух. Тем временем обострилась чахотка у Марии Дмитриевны, она была при смерти и на лечение требовались большие деньги. Загулял в Петербурге пасынок. В 1862 г. из-за долгов по журналу разорился Михаил Михайлович, закрыл табачную фабрику. Через год власти прикрыли «Время» по причине неблагонадежности. В ответ Достоевские задумали новый журнал… На все требовались деньги, деньги, деньги… Вместо доходов росли долги. Правда, в 1864 г. удалось открыть журнал «Эпоха». Но не надолго. Уже весной 1865 г. он закрылся.

Началась череда смертей. Первой в 1863 г. в одночасье умерла дочь Михаила Михайловича Варенька, в апреле следующего, 1864 г. скончалась многострадальная жена Федора Михайловича – Мария Дмитриевна, а в июле за нею неожиданно последовал Михаил Михайлович, оставив после себя огромные долги – более 25 тысяч рублей – за оба журнала. Долги, равно как и заботы о семье старшего брата в дополнение к заботам о пасынке Павле, перешли к Федору Михайловичу. В сентябре того же года умер Аполлон Григорьев.

Все надежды писатель возлагал на журнал «Эпоха», но издание было убыточным и лишь увеличивало долги. Когда журнал закрыли, Достоевский оказался перед лицом долговой тюрьмы. И тут Федор Михайлович вновь вернулся к идее выиграть миллион в рулетку, только денег на поездку за границу у него не было. Однако уже имелся замысел романа «Пьяненькие», впоследствии получившего название «Преступление и наказание». За 3 тысячи рублей писатель продал право на издание своего трехтомного собрания сочинений издателю Федору Тимофеевичу Стелловскому (1826–1875) и обязался к 1 декабря 1866 г. написать для этого издания новый роман. Если бы обязательство не было исполнено в срок, к Стелловскому на девять лет переходили все права на издание любого произведения Достоевского. В июле 1865 г. Федор Михайлович уже был в Висбадене и к началу августа проиграл все деньги в рулетку.

Тогда писатель перепродал через посредников замысел романа «Пьяненькие» в журнал «Русский вестник». На эти деньги он и вернулся не солоно хлебавши в Петербург.

Любопытно, что именно в период 1864–1865 гг. происходит качественный перелом в творчестве великого писателя. Изменения оказались столь разительными, что даже возникли и по сей день муссируются слухи о том, будто все романы, опубликованные Достоевским после 1865 г., были созданы не Федором Михайловичем, а либо его старшим братом Михаилом (смерть которого якобы была инсценирована братьями, чтобы избежать процедуру банкротства), либо скромником младшим братом писателя Андреем Михайловичем (1825–1897).

Оставим эти сплетни на совести их сочинителей и обратим внимание на то, что как раз весной 1865 г. в журнале «Эпоха» был опубликован очерк Н.С. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда», который можно считать финальной точкой в разработке образа «лишнего человека» в русской литературе и рождением иного героя – личностного стихийного бунтаря.

Прямо ли, косвенно ли повлиял Лесков на Федора Михайловича, но с этого времени в творчестве Достоевского завершается период сочувственно-страдальческой или ёрнической литературы, и начинается высший его период – бунтарский. Отныне в каждом произведении писателя все бунтуют против всех – стихийно, страшно, беспощадно. Бунтуют по различным собственным причинам, своими, свойственными характеру каждого героя способами, но всегда на накале страстей, на грани срыва, после которого мир и жизнь идут в полный бессмысленный разнос. Именно эта какофония бунтующих друг против друга, мира и Бога героев и образует ту самую полифоническую симфонию, которую открыл в Достоевском М.М. Бахтин (правда, в таком случае несколько изменяется бахтинское философское учение о культуре, которая оказывается диалогом непримиримо враждующих, а не договаривающихся сторон).

Но и этого мало! Все герои Достоевского второго периода бунтуют прежде всего против своего создателя. Федор Михайлович говорит заветную для него идею, всесторонне рассматривает ее, художественно обосновывает и доказывает, эта идея воспринимается и обсуждается читателями и критикой, но совершенно неожиданно восстает кто-то из литературных героев – малоприметным словцом ли, штришком ли действа, – и идея Достоевского неожиданно разваливается и со временем перерождается чуть ли не в свою противоположность.

Поэтому героев Пятикнижия Достоевского – романов «Преступление и наказание», «Идиота», «Подростка», «Бесов» и «Братьев Карамазовых» («Игрок» – роман переходный и носит смешанный характер) – в отличие от всей мировой литературы непременно следует рассматривать как минимум с двух позиций: 1) интеллигентской – то есть в статике официально признанного замысла писателя; 2) народной – то есть в зависимости от того, как в процессе исторического развития общества раскрылись сами герои романа независимо от автора. Контраст зачастую оказывается поразительный.

Более того, Пятикнижие Достоевского есть величайший в истории полигон жесткого противостояния мира интеллигентского, выдуманного, до пошлости абстрактного и мира народа – истинного и Божеского. Причем сам писатель в этом противостоянии выступает на стороне мира интеллигентского, а герои его – на стороне мира народного. Потому мы и вправе говорить о творчестве Федора Михайловича как о вершине мировой художественной литературы, поскольку в Пятикнижии писатель творит лишь внешне, а внутренне находится в споре-диалоге с Самим Богом!

Публикация романа «Преступление и наказание» состоялась в журнале «Русский вестник» № 1—12 за 1866 г.

На свет впервые был явлен идеологический роман, то есть произведение, герой которого разработал определенную идею, всесторонне ее обдумал на страницах книги и попытался осуществить.

Интеллигентское понимание Раскольникова, превалирующее в отечественном литературоведении вот уже почти сто пятьдесят лет, кратко и четко описал знаменитый русский философ Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900) в статье «Три речи в память Достоевского»: «Известно, что роман “Преступление и наказание” написан как раз перед преступлением Данилова и Каракозова… Смысл (его) … при всей глубине подробностей, очень прост и ясен, хотя многими и не был понят. Главное действующее лицо – представитель того воззрения, по которому всякий сильный человек сам себе господин и ему все позволено. Во имя своего личного превосходства, во имя того, что он сила, он считает себя вправе совершить убийство и действительно его совершает. Но вот вдруг то дело, которое он считал только нарушением внешнего бессмысленного закона и смелым вызовом общественному предрассудку, – вдруг оно оказывается для его собственной совести чем-то гораздо большим, оказывается грехом, нарушением внутренней, нравственной правды. Нарушение внешнего закона получает законное возмездие извне в ссылке и каторге, но внутренний грех гордости, отделивший сильного человека от человечества и приведший его к человекоубийству, – этот внутренний грех самообоготворения может быть искуплен только внутренним, нравственным подвигом самоотречения. Беспредельная самоуверенность должна исчезнуть перед верой в то, что больше (себя), и самодельное оправдание должно смириться перед высшей правдой Божией, живущей в тех самых простых и слабых людях, на которых сильный человек смотрел как на ничтожных насекомых».[265]265
  В.С. Соловьев. Сочинения в 2-х т. Т. 2. М.: Мысль, 1988.


[Закрыть]

Избавительницей преступника выступает Соня Мармеладова, дочь от первого брака спившегося и потерявшего работу чиновника. Ради спасения от голодной смерти своих малолетних сводных сестренок она вынуждена была стать проституткой. При этом Соня всегда оставалась смиренной в вере, и милосердие Божие никогда не покидало несчастную. Именно ее душеспасительные увещевания в конечном итоге поставили Раскольникова на путь истины, а прочитанные Соней строки из Евангелия о воскрешении Христом Лазаря подтолкнули убийцу вселюдно покаяться в совершенном преступлении. «Самоотверженная любовь Сони возрождает, наконец, сердце Раскольникова, и перед ними открывается “новая жизнь”».[266]266
  Энциклопедия литературных героев. М.: Аграф, 1997.


[Закрыть]

Таким образом, Федор Михайлович хотел на примере своих героев показать и доказать, что в каждом человеке есть искра Божия, которую всегда можно пробудить, сколь низко бы перед этим он ни пал.

Смутное ощущение ложности избранного Достоевским пути возникло еще у главного редактора «Русского вестника» Михаила Никифоровича Каткова, но разобраться в своих сомнениях он не смог и лишь попытался неудачно возражать против того, что в романе Евангелие проповедует проститутка.

Первым гнильцу в генеральном замысле «Преступления и наказания» робко, с многочисленными извинениями определил Дмитрий Иванович Писарев в статье «Борьба за жизнь (“Преступление и наказание” Ф.М. Достоевского)» 1867 г., указавший, что трусливый Раскольников никогда бы не пошел на убийство, все его теории остались бы теориями, даже позор семьи и страдания матери и сестры остались бы втуне, если бы он не услышал от пьяницы в кабаке рассказ о Соне Мармеладовой и не поразился бы тем, что какая-то юная проститутка нашла в себе силы разрушить ограничивающие ее бытие нравственные законы, а он, считающий себя сверхчеловеком, Наполеоном, боится это сделать! Другими словами (и Писарев не на одном примере доказал это), быть может, Соня Мармеладова и близка душой к Богу, но неизбежное тлетворное влияние ее, независимо от нее самой, разлагает, развращает и низвергает в пучину злодейства множество людей, зачастую даже незнакомых с ней.

Если мы вспомним, что сам Достоевский в «Братьях Карамазовых» признавал главной приметой наличия дьявола – отсутствие четких границ, размытость критериев, прежде всего в нравственных законах, то в этой же статье Писарев вскрыл изначальный сатанизм идей «Преступления и наказания». Цитирую: «Какой голос эта девушка должна была принять за голос совести – тот ли, который ей говорил: “Сиди дома и терпи до конца, умирай с голоду вместе с отцом, с матерью, с братом и с сестрами, но сохраняй до последней минуты свою нравственную чистоту”, – или тот, который говорил: “Не жалей себя, не береги себя, отдай все, что у тебя есть, продай себя, опозорь и загрязни себя, но спаси, утешь, поддержи этих людей, накорми и обогрей их хоть на неделю во что бы то ни стало”? Я очень завидую тем из моих читателей, которые могут и умеют решать сплеча, без оглядки и без колебаний, вопросы, подобные предыдущему. Я сам должен сознаться, что перед такими вопросами я становлюсь в тупик; противоположные воззрения и доказательства сталкиваются между собою; мысли путаются и мешаются в моей голове; я теряю способность ориентироваться и анализировать; начинается тревожное и мучительное искание какой-нибудь твердой точки и какого-нибудь возможного выхода из заколдованного круга, созданного исключительным положением. Кончается ли это искание каким-нибудь положительным результатом, нахожу ли я точку опоры и удается ли мне заметить выход – об этом я не скажу моим читателям ни одного слова».[267]267
  Писарев Д.И. Сочинения в 4-х т. Т. 4. М.: Художественная литература, 1955.


[Закрыть]