Текст книги "Избранное"

7. Поручение

– Ты мне страшно нужен, – сказал мне управдом во дворе.

Никогда я ему не был нужен и вдруг нужен.

– Я тебя знаю, и ты меня знаешь, – сказал он, – достаточно ли мы друг друга за войну узнали?

– Достаточно, – сказал я.

– Безобразия твои не в счет, не стоит вспоминать.

– Какие безобразия?

– Не стоит вспоминать.

– Не стоит так не стоит, тогда и говорить об этом не стоит.

– У меня к тебе поручение, – сказал он.

– Какое?

– Покрасить чердак.

Я думал, он шутит. Кому сейчас надо чердак красить, красоту там наводить.

– Очень нужно, – сказал он. – Особая противопожарная краска с известью имеется, два ведра достал.

– Внутри красить или снаружи?

– Конечно, внутри, а не крышу. Смотри, крышу мне не покрась.

– А я и не собираюсь красить, – сказал я.

– Два ведра краски достал, – сказал он.

– Ну и что?

– А красить некому.

– А кисть есть?

– Все есть. Рабочих рук нет. Сам бы красил, да времени нет. То сюда, то туда – целый день.

– Не беспокойтесь, крышу не покрашу, – согласился я.

– Чтобы известь в глаза не попала, смотри.

– Не беспокойтесь, не попадет.

– Нужно срочно, – сказал он, – таков приказ.

– Сейчас и начну.

– А потом доложи.

Я покрасил, ему доложил. Он проверил, похвалил и говорит:

– Есть еще один чердак, в другом доме, как ты на это смотришь?

– Нормально, – говорю, – а краска есть?

– Два ведра достал, – говорит, – не согласишься ли покрасить?

Я согласился.

– Потом доложишь, – говорит.

Покрасил я второй чердак и ему докладываю.

– Ты меня извини, – говорит, – но есть еще чердак. Два ведра еще есть. Нет рабочих. Как смотришь?

– Мне интересно, почему вы меня все время посылаете, а не других ребят?

– Нас-то двое, – говорит.

– Кого нас?

– Ты да я.

– Ребят-то полно во дворе.

– Попробуй собери их.

– Собирать-то их нечего, раз они сами во дворе собираются.

– Да ну их, одни малыши.

– Да ну их, – согласился я, – ведь это мое поручение.

– Неужели так красить понравилось?

– Кому это может понравиться, сами посудите. Но если я выполняю поручение, должен же я его до конца выполнить.

– Один чердак остался в моем хозяйстве, – сказал управдом, – на завтра отнесем.

– А вдруг ночью налет? Останется этот чердак непокрашенным.

Я вышагивал с кистью к своему последнему чердаку и наткнулся на братьев Измайловых.

– Даю вам поручение, – решил я сплавить им чердак, а самый старший, Рамис, сказал:

– Какое еще поручение?

– Вы даже не знаете, какое поручение, – сказал я.

– А мы и знать не хотим, – сказал Рамис.

– Ну и оставайтесь.

– А ты куда? – спросили Измайловы.

– А я поручение выполняю.

– И я хочу поручение, – сказал младший, Рафис.

– Не дорос еще, – сказал я, обозленный, и малыш заплакал.

Надоели мне эти чердаки, по правде сказать, но нельзя же бросить поручение. Нешуточное дело – покрасить столько чердаков. Но выполнил я честно свое дело, замазал все как есть до последнего местечка.

На чердак проникал слабый свет, освещая старинное кресло. Кто-то хотел от него избавиться и затащил сюда. Когда-то новое, красивое, богатое, сейчас оно стояло здесь в углу покосившееся и трухлявое. Шерсть или морская трава вылезала из дыр вместе с пружинами, и я в него усталый плюхнулся. Взвилась пыль столбом, и я чихнул.

…Налетали вражеские самолеты, пикировали с воем, бомбы сыпались с грохотом, но сейчас же отскакивали от чердаков и попадали обратно в самолеты. Горели, падали бомбардировщики, и страшно было на это смотреть.

– Он спит в кресле графини Потоцкой, – услышал я.

Мама с управдомом трясли меня за плечо, и я проснулся.

– Долго я тебя искала, – сказала мама.

– Осталось последнее поручение, – сказал управдом, – вынести кресло Потоцкой. Говорят, с семнадцатого года здесь стоит.

– Как интересно, – сказала мама, – что за Потоцкая?

– А чего тут интересного, – сказал управдом. – Может, ее и не было. Вот сейчас мы его возьмем, вы мне поможете, и вынесем этот хлам.

И мы втроем взяли кресло и вынесли с чердака.

8. Старики

Один за другим, целым классом, протиснулись мы в комнату и встали рядышком вдоль стен.

– Принес вам обещанные газеты, – сказал я, наконец, собравшись с духом.

– Не забыл, – сказал старик, похлопывая меня. – Так это ты привел ребят? Похвально.

– «Вся школа знает вашу фамилию, – прочла староста класса по бумажке, – и еще мы рады сообщить, что у нас появилась дружина имени ваших сыновей…» А сейчас мы пришли у вас делать генеральную уборку…

– Спасибо вам, – сказал старик, – никак не ожидал…

– Всегда готовы, – сказали мы вразброд.

– Вы только не подумайте, – сказал Вовка, – что нас директор послал или завуч… мы сами от души.

– Ну что вы, – сказал старик, – как можно.

Старуха рассматривала фотографию в газете.

– А кто вам сказал, что нам необходима генеральная уборка? – спросил старик.

– Никто нам ничего не говорил, – сказал я, – мы сами догадались.

– Наш долг вам помочь, – сказал Толик.

– Ни в коем случае не можем мы уйти ни с чем, – разволновалась староста, – разрешите нам, пожалуйста, сделать у вас генеральную уборку.

– Они настоящие люди, – сказал старик, обращаясь к хозяйке. – Упорные, достойные ребята.

– Может быть, вам нужно что-нибудь другое? – спросил я.

– Ничего не нужно, – сказал старик, – садитесь все за стол, такая встреча! Я вижу ваши лица, что может быть прекрасней! – Он каждого брал под руку, подводил к столу и усаживал. – Столько молодежи навестило стариков, ах, какие вы молодцы, что может быть лучше!

– Нет, нет, мы не согласны, – увернулась староста, – мы пришли работать, а не развлекаться, дедушка.

– Потом, потом, – упрашивал ее хозяин.

– Но мы хотели бы начать, – твердила староста.

– Чего начать?

– Уборку.

– Не надо, не надо, – успокаивал ее старик.

Она ужасно раскраснелась, никак не могла сесть за стол, до того настроилась на работу.

– Неужели вам ничего не надо? – допытывался Толик. – Не может ведь такого быть, прямо не верится!

– Может быть, вам сходить в магазин? – спросил я.

– Как же я буду жить, если в магазин за меня станут ходить другие, – сказал старик.

– Ах, вот что мы забыли! – закричала староста. – Про керосин забыли!

– Какие вы милые дети! Не стоит о нас беспокоиться, – сказала хозяйка, разливая чай, – мы очень вам признательны за все.

Хотелось старикам помочь, настоящая досада…

– Нам сейчас трудно помочь, – вздохнул старик.

– Нам ничего не трудно, – бойко заявила староста.

– Пейте, пейте, дети, – повторяла хозяйка.

Посредине стола лежала моя газета, развернутая на месте фотографии сыновей. И мать смотрела на эту фотографию не отрываясь. Я заметил, как трясутся ее морщинистые щеки вместе с подбородком и трясутся ее руки, с трудом удерживая чашку, а сама она сдерживается, чтобы не заплакать. Она закрыла лицо руками, старик увел ее в другую комнату, мы встали из-за стола.

– После этой заметки, – сказал старик, – от них не было вестей, а времени прошло порядочно.

– Мой папа тоже не писал, его сбивали, – сказал Вовка, – а потом как стал писать, только читать успевай.

Старик с нами вышел за порог, попрощался со всеми за руку.

– А ведь что же получается, ребята, – сказала на улице староста, – неизбежно им придется после нас делать генеральную уборку. Наследили всем классом и выпили весь чай.

– Отстань ты со своей уборкой, – сказал Вовка, – при чем здесь чай, неужели ты не понимаешь, что у них тревожное состояние. Мы им больше нужны в миллион раз, чем генеральная уборка.

– Обсудим все, наметим, – сказала староста, – и постараемся их чаще навещать всем отрядом.

– Можно навещать и в одиночку, – сказал я.

– Кто согласен в одиночку? – спросила староста.

– Все согласны, – сказали ребята.

9. В гостях

Хлеб по карточке на СЕГОДНЯ мы съели ПОЗАВЧЕРА, а хлеб на ЗАВТРА – ВЧЕРА. Дадут ли мне на ПОСЛЕЗАВТРА? В других магазинах и на завтра не дают. Нигде вперед не дают, а здесь, в ларьке у пристани, на ПОСЛЕЗАВТРА.

На левой ладони вчерашний номер очереди, а на правой – сегодняшний. Пишут на ладони чернильным карандашом, чтобы очередь не потерять. Все сейчас по карточкам. Только на рынке продукты без карточек у спекулянтов, да где у нас такие деньги. На хлеб можно вещи менять, да нам менять нечего. Давно все поменяли.

– На послезавтра дают?

– Если б не давали, не стояли бы, – отвечают из очереди.

– Везде стоят, – говорю.

– Какой у тебя номер?

Я показал.

– Где ж ты такие номера видел?

– Какие?

– Большие.

– Аа-а… значит, дают.

Подошла моя очередь, и хлеб кончился.

– Карточки не потерял? – беспокоится мама.

Страшное дело – карточки потерять. На месяц хлеба не увидим, не то что на послезавтра. Не такой уж я растяпа, чтобы карточки терять.

– Как-нибудь продержимся, – говорит мама, – а завтра нам дадут хлеб на ЗАВТРА.

– А что мы будем есть сегодня?

– Поедем в гости к тете Соне, – сказала мама.

Соня Ханум, мамина подруга, жила в Бильгя. В селении Бильгя у тети Сони огород, свой виноград и разные фруктовые деревья. Много овощей, а лепешки они пекут сами. Еды как до войны. Я наелся и подумал: как жалко, что человек не может один раз наесться, чтобы потом долго не хотелось.

Сбегали к морю после обеда, но купаться не хотелось. У воды лежал мертвый тюлень, раскрыв пасть. Зубы как у собаки. «Дяниз ит», зовут его здесь – «морская собака». Схватит за ногу морская собака, и не вылезешь. Мама часто приносила копченую тюленину, и мы ее ели. Бывает же такое: ешь и не знаешь, что это морская собака.

– Да, не всегда здесь спокойно, – сказала тетя Соня, – в шторм волны доходят до дома. Иногда огород заливают. Даже тюленя выбросило.

Тетя Соня дала нам лепешек и много зелени. Мы с мамой, сытые, довольные, без конца благодарили, сели на хозяйскую арбу, сам хозяин взялся нас довезти до станции.

Но Боба не сел.

– Подарите мне бычка! – заорал он.

Хозяйский бычок замычал в ответ.

– Он просится ко мне, – закричал Боба, – отпустите его! Подарите мне его! Вы же видите, как он просится ко мне!

– Ах, как некрасиво, – сказала мама, – как нехорошо! Как стыдно! Нас угощали, надавали нам подарков, я не знаю, куда деться от стыда за своего сына!

– Ой, ой! – кричал Боба. – Дайте мне бычка! Я не поеду без бычка! Ни-ку-да я без него не поеду! Имейте в виду! О! О! Я для бабушки стараюсь!

– Для какой бабушки? – удивилась мама. – У нас и бабушки-то нет.

– Зачем ты говоришь, что у нас нет бабушки? – Боба вцепился в арбу. – Зачем ты так сказала? У всех есть бабушка!

– Нет у него никакой бабушки, – сказала мама, – что с ним?

– Не могут же тебе в самом деле отдать бычка, – сказал я, – пойми.

– Не могут? – спросил он. – Почему не отдадут?

– Потому что бычок им самим нужен, и он очень дорого стоит.

– Сколько?

– Что сколько?

– Сколько стоит?

– Много.

– Тогда барашка! Ой! Ой! О! Подарите бабушке барашка! Я никуда не поеду, пока не подарят!

– Сажайте его, не обращайте внимания, дома я ему покажу, как устраивать истерики, сажай его, Соня, он мне надоел, – сказала мама.

– Он ребенок, – уговаривала тетя Соня, – он расстроен, пусть он успокоится, немного подождем. Не плачь, как же мы тебе дадим барашка, он у нас один.

– Я для бабушки стараюсь! – вопил Боба.

– Нет у нас никакой бабушки, – сказала мама, – откуда он взял? Что за бабушка?

– Он очень расстроен, пусть, пусть отойдет. – Тетя Соня его успокаивала, а он брыкался и отмахивался.

Муж тети Сони терпеливо сидел на арбе и ждал.

Все ждали.

– Один у вас барашек? – перестал орать Боба, но колеса арбы не отпускал. – Бедная моя бабушка!

– У детей своя фантазия, – объяснила тетя Соня, – они так фантазируют, что ничего не поймешь.

– Вот именно: ничего не поймешь, – сказала мама, – комедия, да и только. Он просто нахал, он меня выведет из терпения!

– Ах, как жалко, что у вас только один барашек, – всхлипывал Боба, – значит, бабушка останется без барашка… Ну тогда дайте мне курицу, она будет нести для бабушки яички. Моя старенькая, бедненькая бабушка…

– Не смей просить курицу! – закричала мама. – Как ты смеешь просить, и так мы не с пустыми руками уезжаем.

– Но бабушке ведь ничего не дали!

– Тащи его в арбу, Соня, бессовестный мальчишка! – закричала мама. – Придется мне слезть самой и взяться за него. Спектакль на все селение, сбежались все соседи, ай, ай, ай!

– Ой, ой, ой! – взвыл Боба. – Аа-а! Ии-и! Мне бабушку жаль! Ой, ой, ой! Бабушка теперь умрет! Она умрет! – Он топал ногами, а руками по-прежнему держался за колесо.

– Хватит! – Я соскочил с арбы. Стал отдирать его от колеса, но мне не удавалось. – Я тебе сейчас дам курицу! Ты у меня курицу получишь! – Я совсем запыхался.

– Оставь его, оставь, – повторяла тетя Соня, – не надо его тащить, не надо…

– Нет, нет, надо, надо… сейчас… сейчас я отдеру его от колеса и все будет в порядке…

– Не обижайте его, – сказала тетя Соня, – зачем же…

– Боба!!! – закричала мама. – Прекрати!!!

И тогда с арбы соскочил хозяин и стал ловить курицу.

– Помогите мне кто-нибудь! – кричал он, гоняясь за курицей.

На помощь пришел Боба. Они вместе гонялись за курицей и сталкивались друг с другом, а курица не давалась.

В конце концов хозяин поймал курицу.

– А она несет яички? – спросил Боба.

– Несет, несет, – сказал хозяин поспешно, как бы боясь, что Боба снова закатит истерику, – честное слово, несет.

– Бери, бери, – сказала тетя Соня.

Боба схватил курицу в охапку, прижался к ней щекой и сказал:

– Теперь моя бабушка будет довольна.

– На здоровье твоей бабушке, – сказал хозяин, – дай бог сто лет твоей бабушке!

– Ну что вы, что вы… – сказала мама, – курицу мы не можем взять…

Хозяин испугался:

– Возьмите… соседи… неудобно…

– Отдай курицу! – сказала мама строго.

– Нет, нет, – замахал руками хозяин, – ни за что… – Он боялся, что ему вернут курицу и все начнется сначала. – Ваш мальчик золотой… пусть кушает… он для бабушки… цып, цып, цып, золотой ребенок…

– Вы нам и так достаточно подарили, – сказала мама, – куда же еще… нам неловко…

– Ловко! – почти закричал хозяин. – Ловко! Золотой ребенок, золотые гости! Поехали! – видно, мы ему надоели.

Тетя Соня нам помахала на прощанье.

Телегу трясло. Боба всхлипывал.

– Сейчас зачем ноешь? – спросил, оборачиваясь к нему, хозяин.

– Бабушку вспомнил, – сказал Боба.

– Курицу ведь ты ей везешь?

– Везу.

– Чего тебе еще надо?

– Ничего.

– Ну и не хнычь.

Он замолк.

В электричке Боба вытер слезы и улыбнулся.

– Он еще улыбается! – возмутилась мама. – Такая некрасивая история, чудовищно! Позор, а он себе, представьте, улыбается!

– Курочка нам будет нести яички, – сказал Боба, улыбаясь.

– Прекрати улыбаться, – сказал я.

– Буду улыбаться, – сказал Боба.

– Но при чем здесь бабушка? – спросил я. – Где ты ее выкопал?

– Тебе можно, а мне нельзя? – сказал Боба.

Я не понял, и он объяснил:

– Ты выдумал дядю, а я бабушку.

Проносилась Бильгя.

– К тете Соне мы никогда уже не поедем, – сказала мама, – потому что скверно ты у меня воспитан, Боба.

10. Ноты

Отец написал, чтобы взяли его ноты, которые он оставил в музыкальной школе до войны.

Почему-то он о них вспомнил, и мы пошли с мамой за нотами.

Отец вернется и снова будет преподавать музыкальную грамоту, теорию и сольфеджио.

– Люди стали сейчас другие, – говорила мама по дороге, – им не до нот. Нужно быть энергичной. Во время войны особенно нужно быть энергичной. С двумя детьми необходимо проявлять энергию.

С трудом пробрались к завучу, в коридоре такое творилось – тащили стулья, парты, музыкальные инструменты!

Завуч сидел за столом, очень важный, положив кулаки на стол.

Мы сначала спросили, куда мебель тащат, чтоб разговор начать, а он молчит. Очень важно на нас посмотрел и даже не шелохнулся.

Мама ему про ноты сказала, а он опять молчит.

Тогда моя мама как хлопнет по столу, а он вскочил и – в дверь.

– Эге, так дело не пойдет, – говорит мама, – я энергичная женщина. Придется вам отдать наши ноты! Пойдем за ним.

Очевидно, не хотел нам отдавать.

Он юркнул в дверь, но как раз в это время виолончель несли, он схватился за струны и здорово их дернул с испугу. Если бы не виолончель, он бы наверняка сбежал от нас. А что мы ему сделали? Ничего. Пришли за своими нотами. Потрудитесь отдать. В общем, мы к нему подскочили, а мама обратилась со своим вопросом.

Только сейчас я заметил, какой он маленький. Мамаша против него великанша, Гулливер среди лилипутов, пусть попробует нам ноты не отдать!

Приходилось беспрерывно отходить в сторону, все время чего-то тащили.

Его прижимали к стене, и он хотел выбраться, а главное, сбежать от нас. Но по бокам мы стояли. С одной стороны я, с другой – мама.

Опять он не ответил, и мама очень энергично в третий раз ему об этом сказала.

Тогда он закричал:

– Какие ноты? Какие ноты?!

Он выскользнул и убежал, а мы за ним, лавируя между мебелью.

– Что с ним? – спросила мама.

Я пожал плечами.

– Ничего, мы ему покажем!

– Не хочет отдавать, – сказал я.

– Там Моцарт, Мусоргский, Скарлатти, – сказала мама, и мы настойчивей стали пробиваться через мебельную и музыкальную преграду. Три великих композитора толкали нас вперед.

Он было скрылся, но мы его снова нашли. Хотел пролезть за роялем, но мама властно спросила его про ноты, он вздрогнул и замер.

Пытался побежать в обратную сторону, но мы ему загородили дорогу.

– Нам нужны ноты, – сказала мама, – их теперь трудно достать.

Мама вела себя потрясающе энергично.

– Никуда мы не уйдем, – сказала она и села на стул, загородив ему путь.

Он испуганно схватился за голову:

– Вы что… вы что… гражданка… неужели вы не понимаете? – ни с того ни с сего вдруг стал гладить меня по голове, повторяя: – Бедный мальчик… война…

Ну и завуч! Если бы у нас в школе такой завуч появился, вот потеха была бы!

Мама сказала:

– Редко встретишь такой экземпляр в нашей жизни…

Он даже не обиделся. Стал умолять, чтоб его пропустили. Редкий завуч, клянусь.

Мама встает со стула и угрожающе говорит:

– Можете вы мне что-нибудь вразумительное ответить, а не бегать, как заяц? Я вам в сотый раз повторяю: мой муж здесь у вас оставил ноты, уезжая на фронт: Бетховена, Моцарта и других авторов! Где они? Где эти ноты, я вас спрашиваю? А что сейчас идет война, мы и без вас знаем! Не валяйте дурака! Некрасиво пользоваться войной!

Но он каким-то образом изловчился и выбежал.

– Оставь его, мама, – сказал я, – не можем же мы все время за ним бегать.

– Нет, нет, я это дело так не оставлю!

– Вай, вай… – раздался откуда-то его голос.

– Пойдем за ним, – сказала мама.

– Не буду я за ним бегать, – запротестовал я.

– Надо довести дело до конца, – сказала мама. – Что мы напишем отцу?

Мы заметили, как он вбежал в свой кабинет.

Мамаша отчаянно дернула дверь кабинета, и мы вошли.

За столом сидел другой человек. Из-за стола поднимался трясущийся завуч, показывал на нас пальцем и говорил:

– Они…

– Что у вас тут происходит? – спросил сидящий за столом.

– С кем имею честь разговаривать? – говорит ему мама.

– Я завуч школы.

– А с кем я имела честь разговаривать ранее?

– Одну минуточку… – попросил завуч. Он взял под руку дрожащего маленького человека и вышел вместе с ним из кабинета.

– Опять эти фокусы, – сказала мама. – Увиливают на глазах! В государственном учреждении и такое творится!

– Здорово смылись, – говорю, – ничего не скажешь!

Но завуч вернулся.

– Видите ли, – сказал завуч, садясь на свое место, – это был сторож…

– Сторож? – переспросила мама.

Завуч кивнул головой и продолжал:

– Со своей работой он справляется отлично. Никогда еще не было, чтобы в школе что-нибудь пропало. Обожает, правда, сидеть за канцелярским столом, безобидная в общем прихоть, но мы ему не запрещаем. Прошу извинить, я думаю, вас не очень огорчило это недоразумение. Наш сторож глуховат. Он следит за порядком, убирает классы, очень исполнительный работник. Чем могу быть полезен?

Мама назвала свою фамилию, и завуч встал. Как видно, он знал и уважал моего отца.

Он назвал свою фамилию и опять спросил, чем может быть полезен.

– Ноты… – начала мама.

– О да! – он открыл ключом стол и вынул ноты. – Собирался вам отослать, а потом заботы, сына проводил…

Мама взяла ноты.

Мне было не по себе. Гонялись за бедным сторожем из-за каких-то нот. Подумаешь, ноты. Никто их присваивать не собирался, кому они нужны!

– Переезжаем в новое здание, – сказал завуч, – а здесь разместится госпиталь.

Мы попрощались и вышли.

– А я думала, и здесь будут преграды, – сказала мама. – Как просто нам отдали…

– Завуч и не думал ставить нам преграды, – сказал я, – и сын у него на войне. Напрасно только бегали за сторожем.

– Зачем же в таком случае он от нас бегал? – сказала мама.

– Ведь он же ничего не понял, – сказал я.

– Ах, верно, он глухой, – вспомнила мама, – я и забыла.

– Но мы ведь сначала не знали, что он глухой, правда, мама? Если бы заранее об этом знали, ничего бы такого не случилось…

– Ах, я устала, – сказала мама, – я от всего устала. Конечно, получилось некрасиво.

Мы шли расстроенные, завернули на базар и забыли там ноты.

Сейчас же вернулись, но их уже на прилавке не оказалось.

Мы долго искали.

Мама плакала, если бы мама так сильно не плакала, я бы плакал сам.

Ведь это папины ноты.