Текст книги "Самые нашумевшие преступления истории"

Эпилог

Когда зачитывали приговор, мне вспомнилось произведение М.Ю. Лермонтова «Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Меня всегда волновал, не давал покоя вопрос: за что грозный царь казнил купца Калашникова, который в честном кулачном бою убил его опричника Кирибеевича? Ведь всё было по правилам кулачного боя тех времён. И следом возникал второй вопрос: почему, когда царь спрашивал: «Вольной волею или нехотя ты убил мово верного слугу, мово лучшего бойца Кирибеевича?», – нельзя было соврать, что сделал это по ошибке, случайно (так и подмывает сказать: находился в состоянии аффекта!)? Может быть, в этом случае царь не стал бы казнить удалого купца Калашникова?

И только во время слушания приговора по делу Буданова я понял, почему нельзя было соврать купцу Калашникову. До 1917 года на Руси было два сословия, чьё «честное слово» было действительно «честным»: это купцы и офицеры. Нарушение своего слова приравнивалось к потере чести, а без чести их существование было немыслимым. Своим поведением во время следствия Буданов утратил свою честь, пытаясь обмануть всех и вся. Насколько было бы правильнее, с точки зрения человеческой морали и Божьих законов, честно во всём сознаться, не заставляя изобличать себя по каждому отдельному эпизоду! Однако на это у Буданова мужества не хватило, и это один из печальных уроков данной истории. Одно дело, когда тебе ничто не грозит, бросить в отхожее место своего подчинённого, другое – сознаться в совершённом преступлении. Не могу взять на себя такую ответственность и сказать, что так бы оно и было, но в случае чистосердечного признания, полагаю, срок наказания был бы значительно меньше, а моральное состояние самого Буданова гораздо лучше. Да, он искупил свою вину по человеческим законам, отсидев определённый срок в колонии. Думаю, что своей мученической смертью он искупил и перед Богом свою вину. Однако люди не увидели самого главного, что должно быть в подобных ситуациях, – покаяния убийцы. И отсутствие этого покаяния заставляет гореть в сердцах родственников убитой девушки огонёк мести. Который в любой момент может полыхнуть пожаром и погубить множество совсем невиновных людей.

Для меня во многом так и остались неразрешёнными вопросы, которые я задал в начале этого повествования: «Кто же такой экс-полковник Буданов Юрий Дмитриевич?» Преступник? Да. Герой? Вряд ли… Жертва? Пожалуй…

А будут ли ещё такие жертвы?

Гибель журналиста

Журналистов я не люблю. Так уж сложилось, что мне крайне редко попадались люди этой профессии объективные и порядочные. Едва ли смогу набрать десяток таких, про которых можно сказать: «Это – человек чести».

В профессии судебно-медицинского эксперта мне не повезло в том отношении, что она предполагает работу с информацией, которая многим борзописцам кажется «лакомым куском». Особенно любителям «сенсаций» и «жареных фактов». Приходилось иметь дело и с теми, кто писал о событиях, связанных с моей деятельностью, откровенную ложь. Кого-то из них удалось поставить на место через суд… но речь не об этом.

В моей профессиональной практике было одно дело, связанное с журналистом, которому я очень хотел бы помочь просто как человеку независимо от специфики его работы, будь он жив. Увы, узнал я о нём только через несколько лет после его гибели. Речь идёт о Дмитрии Юрьевиче Холодове, трагически погибшем 17 октября 1994 года на своём рабочем месте, в редакции газеты «Московский комсомолец», от взрыва самодельной бомбы, заложенной в дипломат. По свидетельству коллег, Холодов предполагал, что в дипломате, полученном в камере хранения на Казанском вокзале, находятся документы о нелегальной торговле оружием (журналист был известен публикациями о коррупции в российской армии). Смерть наступила в результате травматического шока и кровопотери…

…Осень 2000 года выдалась для судебно-медицинской экспертизы Министерства обороны Российской Федерации весьма напряжённой. Только-только завершился первый этап работы в отношении погибших подводников на «Курске», началась реализация пятилетней программы по реформированию судебно-медицинской экспертизы в Министерстве обороны, стали готовиться к запланированной на конец марта следующего года большой конференции, посвящённой 100-летию первого Главного судебно-медицинского эксперта Красной Армии и Министерства обороны СССР профессора М.И. Авдеева… Иными словами, забот и задач было превеликое множество.

В такое непростое время к нам и обратился полковник юстиции В.С. Сердюков, который был председательствующим по уголовному делу № 18/137212-94 в отношении П.Я. Поповских, В.В. Морозова, К.Ю. Мирзаянца, А.М. Сороки, К.О. Барковского и А.Е. Капунцова, задержанных по подозрению в убийстве журналиста Д.Ю. Холодова. Суть его обращения – провести повторную экспертизу по материалам и объектам данного дела, так как многие специальные вопросы не были решены предыдущими экспертизами. Пришлось соглашаться, хотя поначалу у меня были большие сомнения в том, что к делу, которое имеет такой «длительный анамнез», можно ещё добавить какой-то «конструктив». Однако последующие события показали, что я волновался напрасно.

После согласования вопросов 14 ноября 2000 года было вынесено постановление о назначении комиссионной судебной экспертизы, и наша комиссия, куда вошли эксперты не только Центральной судебно-медицинской лаборатории, но и специалисты Военной академии Ракетных войск Стратегического назначения (РВСН) имени Петра Великого, а также один эксперт из Российского центра судебной медицины Министерства здравоохранения Российской Федерации, приступила к изучению материалов уголовного дела.

Первое, что обратило на себя внимание, – это ничем не прикрытое и недвусмысленное желание следствия увидеть в этом уголовном деле «военный след». Это желание было столь явно и столь велико, что ранее неожиданно «за кадром» остались весьма существенные детали совершённого преступления. Вот некоторые из них:

1. После получения травмы Д.Ю. Холодов был доставлен в больницу имени Склифосовского (до которой было 13,4 км), несмотря на то, что гораздо ближе к редакции, где произошёл взрыв, находились другие лечебные учреждения, в которых могла быть оказана не менее квалифицированная медицинская помощь (больница № 19 – 1,3 км, Боткинская больница – 7,8 км, 1 Градская больница – 8,1 км). Почему в такой неординарной ситуации человека, пострадавшего от взрыва, повезли так далеко? Тем более, что эти 13,4 км ехать надо было не по степи безлюдной, а по забитой пробками московской магистрали? Что это – врачебный формализм? Невежество? Разгильдяйство? Или…

2. От момента взрыва до момента поступления Д.Ю. Холодова в больницу прошло 50-55 минут. Почему за это время человеку, у которого взрывом был повреждён сосудисто-нервный пучок бедра, никто не удосужился выполнить процедуру, известную всем школьникам, – наложение жгута на травмированную конечность. Получается, что пострадавший просто-напросто истёк кровью. Как это возможно? На руках у врачей «Скорой помощи»? В голове такое не укладывалось…

3. Все свидетели, допрошенные по этому делу, кто был в этот момент в редакции, говорили о многочисленных вспышках в кабинете, где произошёл взрыв. Об этом же говорила и коллега Д.Ю. Холодова Екатерина Деева, которая, по её собственным словам, находилась в момент взрыва неподалеку от пострадавшего. Иными словами был не только хлопок от взрыва, но также и «последующий фейерверк» («…горящие блёстки летали по кабинету…», – показал один из свидетелей). Спрашивается, что это за такие «вычурные» профессионалы-киллеры, которые не только примитивно снарядили дипломат взрывчатым веществом (ВВ), но ещё и позаботились об «эстетической стороне вопроса»? К чему закладывать такое странное ВВ?

4. Количество повреждений, полученных Д.Ю. Холодовым, не носило характер «абсолютно смертельного» (сразу оговорюсь, в современной судебной медицине нет такого научного термина, но на уровне профессионального сленга его иногда применяют. Речь идёт о повреждениях, которые безальтернативно ведут к смертельному исходу). При надлежащем оказании медицинской помощи пострадавший не только мог, но практически обязан был остаться в живых. Почему никого не интересовал этот вопрос?

5. Предположим, что если группа обвиняемых действительно получила задание убить журналиста, то это можно было сделать тихо и незаметно (а главное, надёжно). Да так, чтобы все было завуалировано под несчастный случай или заболевание. Какой надо обладать изощрённой и болезненной фантазией, чтобы затеять шоу с передачей дипломата, летающими и горящими «блёстками», а самое главное – заложить в дипломат такой объём ВВ, который явно не обеспечивал безусловно гарантированное выполнение поставленной задачи? Слабо верилось, что профессионалы могли допустить столько промахов.

Вот такие мысли рождались у нашей комиссии при изучении представленных материалов данного уголовного дела. К тому же при изучении предшествующих экспертиз в них были выявлены грубейшие просчёты, которые сводили их выводы к откровенному абсурду.

Становилось очевидным и другое: на поставленные судом вопросы вряд ли можно было дать научно обоснованные ответы без проведения экспертных экспериментов, в том числе, и экспериментальных взрывов. К счастью, наличие в составе нашей сборной комиссии представителей Военной академии РВСН имени Петра Великого позволяло воспользоваться их материально-технической базой.

Активно приступив к работе, мы уже 19 марта 2001 года завершили первую экспертизу. Совершенно объективно её выводы оказались полным противоречием той версии, которую выстроило государственное обвинение в лице старшего прокурора отдела управления Генеральной прокуратуры РФ (на тот момент) госпожи И.Ф. Алёшиной (если в этот суд она приходила в подполковничьих погонах, то вскоре после абсолютно «провальных» для государственного обвинения приговоров она красовалась уже в генеральском мундире. Воистину, чудны дела твои, Господи!).

После первой экспертизы началась настоящая вакханалия в прессе, инициированная руководством «Московского комсомольца», где работал Холодов. Как нас только не называли! Какие только факты из жизни судьи В.С. Сердюкова не появлялись на свет! Газета взяла на себя труд печатать чуть ли не стенограммы с заседания судов, сопровождая их своими домыслами и комментариями, ничуть не заботясь о логике и своей малой компетенции в специальных вопросах. Читать всё это было откровенно противно, но что поделаешь – издержки профессии. Иногда именно за честно выполненный экспертный труд тебе публично плюют в лицо, и к этому приходится всегда быть готовым…

…Самое сложное в профессии эксперта, как это ни покажется странным, – это пытаться доказать человеку, что Солнце встает на востоке, заходит на западе, а Волга впадает в Каспийское море. Кто не хочет найти истину, никогда её не найдёт и не даст это сделать другим. В этом мы ещё раз убедились в ходе этого судебного процесса. И чем очевиднее истина, тем тяжелее её доказать.

Вот простой пример. По версии обвинения, в дипломате, взорвавшемся в руках Д.Ю. Холодова, находилась 200-граммовая тротиловая шашка. Иными словами, «200 граммов тротилового эквивалента». Такой заряд якобы взорвался в условиях замкнутого помещения тесного журналистского кабинета. Неподалеку от пострадавшего стояла ничем не защищённая сотрудница Екатерина Деева. Обрисуй эту ситуацию любому специалисту в области взрывотехники или судебной медицины, сразу последует вопрос: «Их вскрывали в одном морге или в разных?» А здесь стоит перед судьёй нормальный, здоровый человек и даёт связные последовательные показания. Так разве бывает? Далее приводим выдержку из вопросов судьи к комиссии экспертов:

«…Вопрос (суд): Имелись ли в практике комиссии экспертов случаи гибели людей в результате взрыва 200 г тротила?

Ответ: Случаи применения безоболочечных ВУ в практике военной судебно-медицинской экспертизы немногочисленны, так как их применение в войсках ограничено в основном инженерными задачами. Тем не менее:

известен случай взрыва 200-граммовой тротиловой шашки в непосредственном контакте с кистью руки. Кисть и прилежащая нижняя треть предплечья полностью разрушены, имелись обширные взрывные травмы органов груди и живота, множественные переломы костей таза;

наблюдался случай взрыва 200-граммовой тротиловой шашки под пружинным матрацем кровати. Матрац был разрушен, лежащему на кровати человеку была причинена обширная взрывная травма туловища с разрушением грудной клетки, позвоночника и таза;

во время попытки глушения рыбы с помощью имитационного заряда эквивалентом 150-200 г тротила произошёл взрыв заряда в лодке в 30-40 см от двух находящихся рядом мужчин. Оба погибли на месте происшествия от обширных взрывных травм головы, груди и живота с множественными повреждениями внутренних органов и головного мозга;

имел место взрыв легкового автомобиля. Взрывное устройство, эквивалент которого был определён в 150-200 г тротила, находилось под днищем автомобиля в районе кресла водителя. В результате взрыва днище автомобиля в области водительского кресла и само кресло были разрушены, тело водителя в области таза было практически разделено на две части.

Во всех указанных случаях при исследовании трупов погибших от взрывной травмы отмечены выраженные признаки баротравмы лёгких, среднего уха и воздухоносных пазух черепа…»

Обратите внимание на ключевые слова: «при исследовании трупов погибших». А в данном случае мы имели только труп Д.Ю. Холодова, да и тот умер уже в машине «Скорой помощи», не получив этой самой помощи.

Казалось бы, после такого несоответствия раз и навсегда должны были быть сняты вопросы о 200-граммовой тротиловой шашке в дипломате-убийце, но нет! Началась новая истерия в «Московском комсомольце» по поводу того, что комиссия экспертов искусственно занижает количество тротила, чтобы «вывести из-под удара подсудимых». Большего бреда придумать невозможно, хотя бы потому, что данный показатель не имел никакого значения для определения «виновности-невиновности» людей, сидящих на скамье подсудимых. Если бы имелась возможность доказать их причастность к изготовлению и передаче дипломата с взрывчаткой Д.Ю. Холодову, то совсем неважно, сколько тротила было положено в него. Важно, что «это» привело к гибели человека, и эта гибель находится в прямой причинной связи с действиями подсудимых. Увы, таких доказательств следствие собрать не удосужилось. По этой причине гораздо проще было обратить свой «праведный гнев» на комиссию экспертов, точнее, на её председателя, то есть лично на меня.

Потом я не раз и не два сталкивался с подобными «журналистскими приёмами», которые выстраивают в мозгу читающего некий ассоциативный ряд. Сначала это «комиссия экспертов», потом «комиссия под председательством Колкутина», потом «комиссия Колкутина» и, наконец, «экспертиза Колкутина». Всё, круг замкнулся, виновный найден. И начинаются потоки измышлений и гнусной клеветы в адрес «неугодного». В данном случае это был мой «столичный дебют». Впоследствии «Московский комсомолец» доходил до того, что полностью перевирал мои доклады в Государственной Думе (известна история, когда я делал доклад в Министерстве обороны (МО) РФ по вопросам алкоголизма и наркотической зависимости, в котором обращал внимание на ежегодное увеличение числа зависимых. Единственная газета, которая опубликовала статейку о том, что «Главный эксперт бодро искажал факты и говорил о снижении наркотической зависимости и алкоголизма в армии» была, естественно, «Московский комсомолец». Только после решения суда руководство этого печатного органа удосужилось опубликовать опровержение).

Вот в такой обстановке мощнейшего психологического давления приходилось исполнять свой профессиональный долг нашей комиссии. Надо ли говорить, что каждый этап исследований тщательно обсуждался всеми её членами и переходить к дальнейшим действиям не разрешалось до тех пор, пока все члены не приходили к однозначному пониманию ситуации. Порой это было непросто, так как в составе комиссии присутствовали люди с разным образованием и опытом экспертной работы, но судья В.С. Сердюков проявлял глубокую профессиональную мудрость и не мешал нам трудиться.

После выхода в свет нашего первого экспертного заключения (от 19 марта 2001 года № 46/01) государственное обвинение собрало весь свой «административный потенциал» с единственной целью – опорочить этот документ. Для решения вновь возникших вопросов и «непонятностей» судья В.С. Сердюков вынужден был в мае 2001 года назначить ещё одну экспертизу, на этот раз комплексную (судебно-медицинскую, криминалистическую и взрыво-техническую), поручив её также нашей комиссии. Для экспертного решения были поставлены вопросы:

«1. Имеются ли на одежде, в которую был одет Холодов, на пальто Деевой и других предметах, изъятых с места взрыва, происшедшего 17 октября 1994 года в редакции газеты «Московский комсомолец», взрывчатые вещества, либо их следы? Если да, то к какой категории они относятся?

2. Какие математические или иные расчёты были проведены при подготовке и проведении экспертных исследований, какая литература и технические средства использовались при этом?

3. Возможно ли образование имевшихся у Холодова телесных повреждений в результате взрыва на какой-либо иной дистанции, кроме контактного взрыва?

4. Влияет ли на степень разрушения оболочки самодельного взрывного устройства, взорванного 17 октября 1994 года в редакции указанной газеты, масса и вид взрывчатого вещества?»

В ходе этой экспертизы были проведены:

физико-химические исследования вещей на наличие остатков ВВ и продуктов взрыва;

взрыво-технический эксперимент с целью проверки и подтверждения ранее изложенного мнения о тротиловом эквиваленте самодельного взрывного устройства;

расчёт тротилового эквивалента заряда самодельного взрывного устройства.

Кроме того, в ходе выполнения данной экспертизы (как и в ходе предыдущей) все члены комиссии постоянно знакомились со специальной литературой, имевшей отношение к поставленным судом вопросам.

При взрыво-техническом эксперименте использовали одежду (брюки и куртки) из смесовой (синтетической, шерстяной и хлопчатобумажной) ткани. Произведены подрывы 50 и 200 г тротила при контакте заряда взрывчатого вещества с брюками через имитирующую нижнюю крышку дипломата прокладку и на расстоянии 25-30 см от куртки.

При подрыве 200 г тротила брюки разорвало на множество бесформенных кусочков со следами бризантного (дробящего) действия взрыва в виде множественных разрывов и разволокнений краёв; куртка получила сильные повреждения с образованием обширного дефекта ткани.

При подрыве 50 г тротила на брюках образовались множественные следы бризантного действия взрыва с образованием множественных разрывов и разволокнений краёв фрагментов; куртка получила повреждения в виде множественных разрывов и разволокнений ткани без образования обширных её дефектов.

Визуально следов термического воздействия взрыва на ткани не обнаружено. При стереомикроскопическом исследовании обнаружено оплавление синтетических волокон ткани с образованием «булавовидных» утолщений на краях.

При сравнительном анализе повреждений, полученных в результате эксперимента и имеющихся на куртке и брюках Д.Ю. Холодова, было установлено, что при экспериментальном подрыве 200 г тротила различия их существенны, при подрыве 50 г тротила – схожи.

Не вызывал сомнений тот факт, что повреждения, полученные при экспериментальных подрывах 200 и 50 г тротила, отличаются от повреждений на куртке и брюках Д.Ю. Холодова отсутствием выраженных следов термического воздействия взрыва.

Результаты эксперимента подтвердили ранее выработанное нашей комиссией суждение о тротиловом эквиваленте взрыва, не превышающем 50 г, и о применении в самодельном взрывном устройстве смесевого взрывчатого вещества с выраженным термическим эффектом взрыва. Нетрудно догадаться, насколько эти результаты наших исследований «не вписывались» в версию стороны обвинения.

Продолжая свою работу, комиссия экспертов установила, что повреждения в области правого бедра Д.Ю. Холодова возникли в результате так называемого контактного взрыва. Это подтверждалось данными специальной литературы о том, что взрыв производит дробящее действие только на близких расстояниях – в радиусе 1,5-2 см от заряда со всеми сопутствующими ему факторами: разрушением тканей и органов, отрывом фаланги пальца, радиальными разрывами по краям ран, наличием непрямых (на удалении) переломов костей, следами выраженного термического действия взрывных газов. Вывод о повреждении правого бедра Д.Ю. Холодова в результате именно контактного взрыва подтверждался также отсутствием повреждений в области его передней брюшной стенки, находящейся на относительно близком расстоянии (20-30 см) от заряда ВВ.

Таким образом было доказано, что обнаруженные повреждения правого бедра Д.Ю. Холодов мог получить только в результате контактного взрыва и ни при каких иных условиях.

На основании проведённых исследований и расчётов, изучения специальной литературы комиссия экспертов пришла к следующим выводам: «…При исследовании методом высокоэффективной жидкостной хроматографии с детектированием по ультрафиолетовому спектру и предварительным концентрированием пробы в ацетоновых смывах с одежды Холодова, с деталей чемодана-дипломата обнаружены следовые количества бризантного взрывчатого вещества – тринитротолуола (тротила). Других взрывчатых веществ или продуктов их взрывчатого превращения на исследованных вещественных доказательствах не обнаружено. Обнаружение следовых количеств тротила на исследуемых объектах не противоречит выводам комплексной экспертизы о применении при взрыве в кабинете № 319 смесевого ВВ, содержащего тротил в качестве промежуточного заряда. Проведённые по инициативе комиссии экспертов в процессе выполнения настоящей экспертизы экспериментальные исследования механического и термического воздействия продуктов взрыва тротила на предметы одежды подтверждают ранее сделанный комиссией экспертов вывод о тротиловом эквиваленте взрыва, не превышающем 50 г (по степени разрушения предметов одежды), и о применении смесевого ВВ, взрывчатое превращение которого происходило по типу взрывного горения с выраженным термическим действием продуктов взрыва.

При взрыве конкретного взрывного устройства, применённого в кабинете № 319 редакции газеты „Московский комсомолец», причинение повреждений правого бедра, обнаруженных при исследовании трупа Д.Ю. Холодова, возможно только в результате контактного взрыва».

Казалось бы, ответы на все вопросы даны, и картина происшедшего становится совершенно ясной, однако представитель государственного обвинения И.Ф. Алёшина думала по-другому. Версию о том, что данное преступление было совершено именно так, а не иначе, комиссия решила отстаивать любой ценой. И начались многочасовые допросы экспертов. Сомнениям подвергалось всё, что только могло быть озвучено. Особенно сильные нападки пришлось пережить в отношении выполненных нами экспериментов. Вот некоторые выдержки из допроса членов нашей экспертной комиссии:

«Вопрос суда: Насколько сопоставимы поражающие факторы взрыва в бронекамере и в кабинете № 319 в связи с тем, что бронекамера в отличие от кабинета № 319 – замкнутое пространство с объёмом в 1,3 раза большим?

Ответ: При организации и проведении экспериментальных исследований в бронекамере было осуществлено физическое моделирование, суть которого состоит в том, что заряд ВВ как в бронекамере, так и в кабинете № 319 располагался на некотором удалении от стены и пола на эквиваленте тела Д.Ю. Холодова. В этом случае, как и в реальной обстановке, в начальный момент после взрыва распространению воздушных ударных волн препятствовали лишь стена, у которой находилось СВУ, пол и эквивалент тела. Только отражённая от этой стены бронекамеры и, соответственно, стены кабинета № 319 ударная волна могла существенно повлиять на характер разрушения. Отражённые ударные волны от других стен, потолка и предметов не учитывались, так как для воздействия на пострадавших они должны были пройти расстояние от 2 до 4 м, в результате чего сильно потерять свою интенсивность и, следовательно, оказать существенно меньшее воздействие. Например, при взрыве заряда тротила массой 200 г в полупространстве на расстоянии 1 м избыточное давление составляет 490 кПа, а на расстоянии 3 м – почти в 10 раз меньше – 47 кПа. Поэтому закономерности распространения ударных волн в бронекамере и в комнате № 319 вполне можно считать идентичными. Более того, время действия фазы сжатия, избыточное давление на фронте ударной волны и импульс её действия зависят только от массы заряда, расстояния и места начального расположения (взрыв в пространстве, полупространстве или четверти пространства). Строгий учёт закономерностей отражения от различных рядом расположенных предметов может лишь несколько уточнить выполненные комиссией экспертов расчёты, но никоим образом не повлиять существенно на общий их результат.

Вопрос (Ю.В. Холодова, отца Д.Ю. Холодова): Как Вы можете объяснить Ваше выражение «Отсутствие закопчения в области взрыва»? В т. 2, л. д. 31, 32, 113 показано, что Д. Х. был покрыт чёрной копотью, а на панели под окном – копоть и следы крови.

Ответ: Один из аргументов в пользу суждения о применении в самодельном взрывном устройстве смесевого взрывчатого вещества, приведённый комиссией экспертов в п. 8 синтезирующей части заключения, сформулирован следующим образом: «отсутствие выраженного закопчения в области эпицентра взрыва». Тротил относится к разряду взрывчатых веществ с отрицательным кислородным балансом, то есть количество окислительных элементов, содержащихся в молекуле, недостаточно для полного окисления горючих элементов. Поэтому взрывчатое превращение индивидуального тротила сопровождается освобождением значительного количества свободного углерода (около 200 г на 1 кг тротила) в виде сажи, обильно откладывающейся на ближайших к центру взрыва объектах. Это положение было подтверждено и при производстве экспериментальных взрывов (обильное отложение сажи на осколках дипломата и на окружающих предметах). В то же время при исследовании осколков дипломата, изъятых на месте происшествия, было установлено только наличие серого налёта на отдельных осколках; о следах копоти в заключении первичной взрывотехнической экспертизы упоминания нет. При исследовании одежды Д.Ю. Холодова также не было установлено наличия характерной для взрыва индивидуального тротила обильной копоти; чёрная окраска ткани наружного слоя куртки обусловлена в основном изменением ткани (частичным обугливанием) под действием термического фактора взрыва. Таким образом, у комиссии экспертов имелись достаточные объективные основания для суждения об отсутствии в области центра взрыва именно выраженного закопчения, а не закопчения вообще. Что касается наличия закопчения в правом дальнем углу кабинета у окна, то оно легко объяснимо наличием в этом месте очага возгорания синтетического покрытия пола (зафиксированного в показаниях свидетелей), горение которого сопровождается выделением значительного количества копоти.

Вопрос (Ю.В. Холодов): Как влияет на поражение дыхания и слуха избыточное давление и импульсное действие ударной волны? Каков порог возникновения тяжёлой баротравмы, например, лёгких, у человека?

Ответ: При судебно-медицинском исследовании трупа Холодова Д.Ю. не было обнаружено признаков баротравмы лёгких, органов слуха и воздухоносных пазух черепа. Баротравма органов слуха закономерно сопровождается разрывами барабанных перепонок, что также закономерно влечёт за собой кровотечение из наружных слуховых проходов. Указанного явления при наружном исследовании трупа Д.Ю. Холодова зафиксировано не было. Баротравма лёгких имеет характерную макро– и микроскопическую картину, признаков которой при внутреннем исследовании и при гистологическом исследовании лёгких также не зафиксировано. У потерпевшей Е.Л. Деевой при оказании ей медицинской помощи также не было зафиксировано каких-либо признаков баротравмы лёгких, органов слуха и воздухоносных пазух черепа. По литературным данным (Исаков В.Д., Бабаханян Р.В., Матышев А.А., Катков И.Д., Гальцев Ю.В., Аполлонов А.Ю. Судебно-медицинская экспертиза взрывной травмы. СПб., 1997. С. 25) баротравма обусловлена избыточным давлением на фронте ударной волны. Баротравма лёгких средней тяжести возникает при избыточном давлении на фронте ударной волны 150-200 кПа, баротравма уха (разрывы барабанной перепонки) – 35-45 кПа, временная потеря слуха – 2 кПа. Рассчитанное по формуле М.А. Садовского (Челышев В.П. Основы теории взрыва и горения, 1981. С. 159-168) избыточное давление на фронте ударной волны при взрыве 200 г тротила составляет 489 кПа на расстоянии 1 м от центра взрыва (что превышает указанные выше пороги возникновения баротравмы лёгких и органов слуха) и 47 кПа на расстоянии 3 м от центра взрыва (что превышает указанный порог возникновения баротравмы органов слуха). Избыточное давление на фронте ударной волны при взрыве 50 г тротила составляет 167 кПа на расстоянии 1 м от центра взрыва и 22 кПа на расстоянии 3 м от центра взрыва. С учётом указанных данных о пороговых значениях избыточного давления, необходимых для возникновения баротравмы, комиссией экспертов был сделан вывод о том, что тротиловый эквивалент самодельного взрывного устройства не превышал 50 г…»

И подобные этим вопросы повторялись с удивительным постоянством, словно задача вопрошавших только в том и заключалась, чтобы хоть как-то опорочить сделанную нами непростую работу. Тем не менее факты – вещь упрямая. То, что удалось доказать путём сложных экспериментов, расчётов, умозаключений, осталось твёрдой основой для воссоздания картины происшедшего. Не сильно ошибусь, если буду утверждать, что объективного судебного эксперта мало волнует судьба тех, кто сидит в зале суда. Он применяет свои профессиональные знания для того, чтобы ответить на интересующие следствие вопросы. Если его ответы доказательны, объективны и научно обоснованы, то не его задача думать о том, как это вписывается в созданную следствием версию. К сожалению, в нашей стране судебный эксперт – одна из самых незащищённых фигур, участвующих в судебном процессе. Открытость большинства судебных процессов и отсутствие законодательной защиты экспертов приводит к тому, что очень часто формируется общественное мнение, при котором с «больной головы всё валится на здоровую».