Текст книги "По следам Пушкина"

Бессмертной возлюбленной

6 июля утром

Мой ангел, мое всё, мое Я! Очень глубокая печаль там, где должна торжествовать жизнь, но говорит необходимость. Разве любовь может существовать только ценой самопожертвования, без того, чтобы требовать всего? Невозможно что-либо изменить, чему быть, того не миновать! Любовь всетребовательна – и по праву; таковы мои чувства к тебе. Я обязан жить и за себя и за тебя. Были бы мы неразлучны, и ты и я не мучились бы… Поездка моя была ужасной: прибыл я сюда лишь вчера в четыре часа поутру. Какой жуткой оказалась дорога! Меня предупредили не ехать ночью, пугали туманами, но это лишь пуще раззадорило меня – и я был неправ… Впрочем, хватит о внешнем, поспешим к внутреннему! Мы скоро увидимся. Я и нынче не могу пересказать тебе всего, что передумал за эти несколько дней о своей жизни. О, если бы наши сердца навсегда соединились! Грудь полна невысказанного. Бывают мгновения, когда понимаешь, что язык – ничто. Будь по-прежнему моим верным, единственным сокровищем, всем для меня, как я для тебя. Остальное, что предназначено и предопределено, да ниспошлют нам боги.

Твой верный Людвиг.

Вечером 6 июля

Ты страдаешь, дражайшее мое созданье! Ты, наверное, страдаешь. Ах, ты всюду со мной, разговаривая сам с собой, я говорю с тобой. Сделай так, чтобы я мог быть с тобой! О боже, что за жизнь! Без тебя! Так далеко! Так близко!!! Какая тоска!.. Люди преследуют меня, осыпая благами, которых я и не заслужил и не стремлюсь заслужить. Приниженность человека – она причиняет мне боль. А когда я рассматриваю себя по отношению ко Вселенной, что я и что представляет собой тот – тот, кого именуют великим! И все же – в этом и заключено божественное в человеке. Я плачу, думая о том, что ты не получишь весточку от меня. Спокойной ночи! После ванны я должен отправиться спать. О боже, так близко! так далеко! Поистине, разве любовь не подобна небесному чертогу? Ведь она столь же незыблема, как небесная твердь…

Доброго утра! 7 июля

Я еще в кровати, а мысли мои уже устремлены к тебе, моя бессмертная возлюбленная; они то радостны, то по-прежнему печальны; я выжидаю – авось судьба услышит нас. Мне либо жить постоянно с тобой, либо вовсе не жить. Да, я решил блуждать вдали до той поры, пока не заключу тебя в свои объятия и не назову полностью моей, когда же душа моя сольется с твоею, пусть его, пусть свершится переход в царство теней. Это должно произойти. Тебе незачем расстраиваться, тем более что ты хорошо знаешь, как верен я тебе. Другая никогда не завладеет моим сердцем, никогда – никогда! О боже, почему надо быть вдали от того, кого так сильно любишь? Ведь моя здешняя жизнь горестна. Твоя любовь делает меня счастливцем и несчастливцем одновременно. В мои годы следует вести размеренную, однообразную жизнь, а разве она возможна, когда ты так далеко? Мой ангел, надо заканчивать это мое письмо. Не волнуйся! Только лишь спокойно относясь ко всему происходящему, сможем мы достичь своей цели – совместной жизни. Не волнуйся – люби меня! Нынче – вчера – как я тоскую и плачу по тебе – по тебе – по тебе – моя жизнь, мое всё! Прощай! О, люби меня, никогда не забывай верного сердца твоего возлюбленного Людвига. Навеки твой, навеки моя, навеки вместе!»

Тайна «бессмертной возлюбленной»

Кто же та «бессмертная возлюбленная», к которой обращено такое короткое и такое пронзительное письмо? Ответов на этот вопрос почти столько же, сколько было у Бетховена знакомых женщин. А он жил отнюдь не отшельником. Заглядывался на женщин, особенно на молодых и красивых. Проходя мимо юной особы, непременно оборачивался в ее сторону, смотрел вслед сквозь очки и чему-то улыбался. Часто влюблялся, но, как правило, ненадолго. Самая длительная его привязанность продолжалась семь месяцев.

В отличие от многих мужчин, хвастающихся своими победами, он был скрытен и не выставлял интимную жизнь напоказ. Именно поэтому имя «бессмертной возлюбленной» осталось в тайне даже для друзей. Тайна это и до сих пор. Почти 200 лет исследователи пытаются решить неразрешимое. За это время «бессмертными возлюбленными» Бетховена объявлялись десятки женщин, судьба которых так или иначе, в той или иной мере, на короткий или на более длительный срок, соприкасалась с судьбою Бетховена. В пользу каждой версии выдвигались доказательства, столь же основательные, сколь и выдуманные.

На эту тему написаны десятки книг, сняты художественные фильмы. В одном голливудском фильме даже утверждается, что музой великого композитора была жена старшего брата – поэтому Людвиг и молчал всю жизнь. В другом авторы приписывают композитору невенчанную жену, которая оставалась верной супругу до последнего дня. Таких литературно-художественных вымыслов много. Достоверно известно одно: Бетховен никогда не был женат, и у него не осталось наследников.

Жениться он всегда хотел. На единственной и неповторимой. Мечтал о семье, о детях. Несколько раз официально сватался. И всегда ему отказывали. Светских дам, падких до всего пикантного и эксцентричного, тянуло к нему. Когда он являлся давать им уроки, они приказывали лакеям не впускать в эту часть дома мужей, дабы остаться с Бетховеном наедине. Их влекла не только его растущая слава, но и щекочущее ощущение опасности – находиться рядом с этим варваром, чей пламенный взор горел обещанием унести в дразнящие дали, прочь от опостылевшей салонной скуки. Их манило к нему, но вот незадача: стоило им заслышать его грозный рык, как они тут же были готовы броситься прочь.

«Ты можешь помочь найти мне жену? Если сыщешь красавицу, которая, возможно, подарит вздох моим гармониям, то заведи знакомство. Во всяком случае, она должна быть красива, потому что некрасивое я любить не смогу, иначе я полюбил бы самого себя», – наставляет он в письме приятеля. Казалось бы, задача ясна. Но как встретить свой идеал, когда твое лицо изрыто оспой, а мясистый нос, всклокоченная шевелюра и чудаковатые манеры способны вогнать в дрожь даже видавших виды молодых особ?

Да что там женщины! Коровы, и те шарахались от диких жестов, когда он, бродя по полям, проигрывал в уме свои музыкальные идеи, а местные крестьяне считали его полным идиотом, распугивающим их живность. У Бетховена имелся единственный союзник – его удивительная музыка. Но разве музыкой можно околдовать женщину? Разве это им нужно?

По мнению большинства исследователей и биографов Бетховена, одна из основных претенденток на «бессмертную возлюбленную» – Жозефина Брунсвик. Композитор познакомился с ней и ее сестрой Терезой еще в 1799 году. Тогда имя Бетховена гремело в Вене, он, блестящий пианист и демонически вдохновенный импровизатор, был баловнем моды и славы. Знатные дамы столицы, цвет и краса ее, наперебой стремились попасть к нему в ученицы. И нет ничего удивительного в том, что две молоденькие девушки, которых мать привезла в столицу из степного венгерского поместья, едва обжившись и осмотревшись, поспешили к Бетховену.

Робкие провинциалки, застенчивые, краснеющие, неловко молчаливые, они сразу же покорили Бетховеном. Всеобщий кумир, недоступный полубог оказался обаятельным, радушно приветливым человеком. То, чего так стеснялись Жозефина и Тереза – недостаток светского лоска, бойкости, жеманного кокетства, – как раз пришлось по сердцу Бетховену. Он сразу разглядел в них души, не испорченные большим светом. И влюбился – сразу в обеих.

Но и здесь у композитора ничего не получилось. Жозефина дала ему понять, что готова до бесконечности слушать его музыку, но не более того. А вот Тереза ответила взаимностью. Это ей принадлежат слова: «Следом за гениями идут те, кто умеет ценить их». Однако не успел роман разгореться, как она неожиданно уехала в Швейцарию, «от одного гения ушла к другому»…

И Жозефина вскоре вышла замуж. Ее родители настояли на браке со старым вдовцом графом Деймом, который оказался совсем не так богат, как ожидалось, вдобавок терзал молодую жену морально и физически. Он запрещал ей общаться со всяким мужчиной моложе его, ненавидел музыку. Стоило Жозефине коснуться клавишей рояля, как граф начинал исступленно вопить, топать ногами. Случалось даже, что он бросался на жену с кулаками.

Однако Жозефине удалось получить разрешение заниматься с Бетховеном. Дома у композитора всё и случилось. Тереза писала сестре из Женевы: «Ты и Бетховен, что из этого получится? Тебе следует глядеть в оба. Твое сердце должно найти в себе силу сказать – нет. Поверь мне, я знаю». Тереза действительно знала. Как много позже скажет их двоюродная сестра, «кузины близко знали его, куда ближе, чем могли в этом признаться».

Зимой 1804 года граф Дейм умер, оставив жену с тремя малышами и в ожидании четвертого. Теперь Жозефина была свободна. Но финансовое состояние Бетховена к тому времени заметно пошатнулось, и он уже не горел желанием обременить себя семьей с четырьмя чужими детьми. Встречаться и музицировать в четыре руки – это пожалуйста. Но в одну и ту же любовь, как и в реку, нельзя войти дважды. Молва приписывает Жозефине ребенка от Бетховена, но если б это было так, Людвиг повел бы себя с ней совсем иначе. Тем более что очень скоро Жозефина снова вышла замуж (и снова неудачно).

Одна лишь умная и проницательная Тереза до конца постигла главное в их отношениях. Но она умела хранить свои мысли в тайне. И только много лет спустя, когда и Жозефина и Бетховен уже давно лежали в земле, Тереза доверилась дневнику. Она записала: «Жозефина была несчастна. Как и он. А оба они, будучи вместе, возможно, были бы счастливы».

Тереза была умная женщина, не зря Бетховен влюбился в нее в первую. И не зря он посвятил ей знаменитую маленькую пьесу для фортепьяно «К Терезе», по ошибке, из-за неряшливого почерка автора, вышедшую из типографии под названием «К Элизе». Так, по крайней мере, утверждают все исследователи. Досконально изучив жизнь гения, все его связи и влюбленности, они обнаружили, что у Бетховена никогда не было знакомой женщины по имени Элиза. Никогда в жизни…

Судьбе было угодно, чтобы чувства Бетховена оказались крепко связаны с семейством Брунсвиков.

…Однажды, подходя к двери столовой, Людвиг услышал звонкий женский смех. Показалось? Ведь здесь не принято громко смеяться, но тихих звуков он не услышал бы. Действительно, за столом, кроме Брунсвиков, сидела незнакомая молоденькая девушка и чему-то весело смеялась. «Не красавица, но какая чистая, свежая, как летнее утро!» – подумал композитор.

– Наша дорогая кузина Джульетта Гвиччарди, – громко представила Жозефина присевшую в изящном поклоне очаровательно зардевшуюся девушку. – Приехала к нам погостить и заодно мечтает брать уроки музыки у знаменитого маэстро.

Не прошло и месяца, как Бетховен пишет своему другу: «Перемена, происшедшая во мне теперь, вызвана милой чудесной девушкой, которая любит меня и любима мною». Много лет спустя, в 1823 году, Бетховен, тогда уже глухой и общавшийся с помощью «разговорных тетрадей», откровенно признается: «Я был очень любим ею и более чем кто-либо был ее мужем».

Он дает ей уроки музыки. Платы с юной графини не берет, а она, в свою очередь, дарит ему дюжину рубашек, которые сама сшила. Именно ей, Джульетте Гвиччарди, Бетховен посвящает свою сонату квази-фэнтази до-диез минор, которую сегодня весь мир знает как «Лунную». Он переполнен любовью и мечтой о браке. Но ему снова отказывают – явный мезальянс – и тут же выдают дочь замуж.

Бетховен мучительно переживает отказ. При помощи семьи он мечтал зацепиться за жизнь и стать хоть немножечко похожим на всех. «Итак, я опять должен искать точку опоры в самом себе, извне для меня ничего нет, – пишет он друзьям. – Нет, ничего, кроме ран, не давала мне любовь и подобные ей чувства. Для тебя, бедный Бетховен, нет внешнего счастья, ты должен все сам создавать, и только в твоем идеальном мире найдешь ты радость».

К сорока годам Людвиг потерял веру в то, что когда-нибудь обретет подругу жизни. Его все сильнее одолевает глухота. Глупо, считает он, с таким физическим недостатком искать взаимности. Композитор все больше замыкается в себе, становится угрюмым и молчаливым. Некоторым людям он кажется злым, черствым и заносчивым. Его истерзанная страданиями душа пуста – «без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви», говоря словами великого Пушкина.

Кстати, про Пушкина и Бетховена есть такой невзрачный анекдот. Александр Сергеевич решил приехать к композитору в Вену и узнать, кто из них двоих гениальнее. Стучал-стучал у дверей Бетховена – никто не открывает. «Либо дома нет, либо спит», – решил Пушкин, обиделся и уехал прочь.

…В большом сердце гения музыки не осталось ничего, кроме отчаянья. А еще – гулкой тишины. Еще чуть-чуть – и мрак отчаяния целиком поглотит его душу. Он кричит: «Боже, помоги мне! Ты видишь, я покинут всеми, потому что избегаю зла. Только любовь в состоянии осчастливить мою жизнь. Боже, дай мне, наконец, найти ту, которая дозволила бы мне назвать себя своею! Приди, любовь!»

Именно в это время он пишет цикл романсов «Отсутствующей возлюбленной» («An die ferne Geliebte»). Сравните: романсы «Отсутствующей возлюбленной» и письмо «Бессмертной возлюбленной». Для меня лично нет сомнений, что именно здесь кроется самая великая загадка этого гения музыки!

Когда в 1815 году умер его брат, оставив сына без отца и матери, Бетховен забрал к себе племянника (он, а не его братья со своими благополуч ными семьями!). Тогда-то и поползли слухи, что композитор был тайно влюблен в покойную жену своего брата, и Карл – вовсе не племянник, а их совместный ребенок. Слухи всегда преследовали его. Как и любого гения, сила и высота которого недоступна для понимания обычными людьми.

1815-й год для него вообще особенным в его судьбе. Это заметно и по творчеству. А самое главное – в тот год он окончательно оглох. И, возможно, его переживания спровоцировали болезнь. Но вот странный закон творчества: чем более Людвиг был одинок, тем глубже и прекраснее становилась его музыка. Так и кажется, что свои душевные и сердечные страдания он каким-то таинственным способом переплавлял в музыкальные шедевры.

Но так никто из исследователей биографов и не знает, кто всю жизнь вдохновлял его, какая из женщин была музой, «бессмертной возлюбленной» Бетховена. А сам он не захотел никого допустить к главной тайне своего большого сердца.

В тишине, наполненной музыкой

Бетховен, по его собственным признаниям, не оставлял незаписанной ни одной музыкальной мысли, приходившей ему в голову, и старался не разлучаться с нотной тетрадью. Множество строк и страниц в его нотных тетрадях сплошь зачеркнуто размашистыми зигзагами пера. Параллельные варианты одних и тех же музыкальных отрезков все время обгоняют друг друга, словно находясь в непрерывном соревновании. Поправки и варианты нагромождались друг на друга, возникали по два и более «слоя» записи. Великий писатель и биограф композитора Ромен Роллан даже утверждал, что «вникать в рукописи Бетховена полезно не только музыкантам, но и психологам».

Я не графолог, но подпись его меня немало удивила. Она у Бетховена какая-то двухэтажная. Огромная косая палка – то ли начало буквы «L», то ли «T» – спускается вниз, объединяя собой сразу несколько букв второй строки. Не мудрено, что биографы не смогли разглядеть, кому именно посвящена его маленькая пьеса багатель ля-минор – «К Луизе» или «К Терезе»…

С 1795-го по 1802 годы композитор пишет 19 фортепианных сонат, 3 концерта для фортепиано с оркестром, 2 симфонии, 6 струнных квартетов, фортепианные и струнные трио, а также множество других сочинений. Огромное количество идей и проектов заполнило сознание Людвига, их так много, что приходится работать над несколькими произведениями одновременно. Но любое новое произведение Бетховена абсолютно не похоже на предыдущее, все они лежат в разных плоскостях и каждое гениально!

Его маленькая пьеса для фортепьяно соло «К Элизе» (багатель ля-минор) – это же не музыка, это признание в неземной любви! В наши дни это произведение известно всем, хотя при жизни композитора эта простая и милая пьеса издана не была. Публика узнала о ней благодаря биографу композитора Людвигу Нолю, обнаружившему в 1864 году рукопись, на первой странице которой было посвящение: «Fuor Elise». Но почерк у композитора был очень своеобразный и неразборчивый. Так что все решили, что следует читать «Fuor Therese», и посвящено это произведение не какой-то мифической Элизе, а Терезе Брунсвик, в которую Бетховен был влюблен…

К сорока годам глухота одолевает все сильнее. Композитор еще больше замыкается в себе, становится угрюмым и молчаливым. Окружающим он кажется невыносимым и заносчивым. На самом деле он просто стеснялся своей доброты. Он заботится об оставшемся сиротой племяннике, как о родном сыне, терпеливо снося его капризы, грубость и оплачивая долги. И по-прежнему очень много работает.

Гениальные последние квартеты, пять последних фортепианных сонат – грандиозные по масштабам, необычные по форме и стилю – современники Бетховена их просто не приняли…

Известно, сколь важную роль играет в музыкальном искусстве применение контрастов. Блестящих примеров у Бетховеном немало. Даже маленькая этюдная пьеса «К Элизе» состоит как бы из двух контрастных частей – неужели вы никогда не замечали? Крупные вещи у него покупают охотнее и за них больше платят, поэтому он старается не размениваться на «мелочи».

В 1804 году Бетховен охотно принял заказ на сочинение оперы. В Вене успех на оперной сцене означал славу и деньги. Конечно, у Бетховена не было опыта сочинений для оперного театра. Кульминационные моменты мелодрамы отмечены превосходной музыкой, но в других разделах отсутствие драматического чутья не позволило композитору подняться над оперной рутиной, хотя он очень стремился к этому: в «Фиделио» есть фрагменты, которые Бетховен переделывал до восемнадцати раз. Можно утверждать, что ни в одно другое сочинение композитор не вложил столько труда.

В разных редакциях состоялись три постановки этой единственной оперы Людвига Бетховена. Первая в 1805 году прошла с огромным успехом. Вторая через год провалилась, разве что освистана не была. В третий раз оперу ставили в 1814 году, когда в Вене собрались на Конгресс многочисленные коронованные особы. Бетховен стоял рядом с дирижером оркестра, а потом ему передали благодарственные слова русской императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I.

«Ангел, спустившийся с небес…»

Предложение провести мирную конференцию именно в Вене исходило от русского царя Александра I. Официально открытие Конгресса было запланировано на 1 ноября 1814 года. Однако высокие гости начали съезжаться уже с начала сентября. К их прибытию Вена прихорашивалась. Большинство домов и официальных зданий были отреставрированы; на холмах вокруг королевского замка выставлены десятки пушек, которые должны были приветствовать прибывающих гостей. В столицу Австрии съехалась блестящая и пестрая толпа: два императора, две императрицы, пять королей, одна королева, два наследных принца, три великих герцогини, три принца крови, 215 глав княжеских домов, 32 германских светлости и высочества! А еще – секретари, советники, журналисты, писатели, артисты, законные жены и любовницы, дамы легкого поведения, шпионы, авантюристы, мошенники и плуты всех возрастов и калибров. Было всего 700 делегатов и около 100 тысяч гостей.

27-го сентября 1814 года российская императрица Елизавета Алексеевна въезжала в столицу Австрии. Муж ее уже два дня назад прибыл сюда из Санкт-Петербурга. Вместе с австрийской императорской четой царь встречал жену. В открытой государственной карете императрица российская сидела бок о бок с императрицей австрийской. В честь приезда высокой гостьи на всем пути следования кареты был выстроен почетный караул, играли военные оркестры. Тысячи венцев высыпали на улицы посмотреть на жену русского царя и поприветствовать ее.

Императора Александра весь мир благотворил за победу над Наполеоном. Хотели даже впредь именовать его «Александр Благословенный». Ему позволялось все, и он это чувствовал. Если верить мемуаристам, полицейским протоколам и газетам, всем устным и письменным сплетням, за семь месяцев в Вене у него было более десятка любовниц. Герцен позже напишет: «Александр любил всех… кроме своей жены». Поговаривали даже, что семейные отношения русской императорской четы вот-вот рухнут, Элиза (как звали ее на немецкий манер) больше не вернется в Петербург, а навсегда поселится у своей матери в родном Карлсруэ.

В воспоминаниях графа де ла Гарде читаем о Елизавете:

«Возле императора Австрии сидела очаровательная императрица России. Этот ангел, спустившийся с небес, соединяя в себе все прекрасные черты, олицетворял собой все то, что касалось счастья и успеха ее мужа. Ее выражение лица было очаровательно, в ее глазах отражалась чистота ее души. Ее прекрасные пепельно-белокурые волосы свободно спадали ей на плечи. Ее фигура была элегантной, стройной, гибкой. Скользящая походка выдавала ее даже тогда, когда она на балу надевала маску. Было невозможно, увидев эту женщину, не применить к ней строки Вергилия «казалось, она была богиней».

К ее любезному характеру добавлялся еще и живой дух, и любовь к прекрасным искусствам, и безграничное великодушие. Изящной грацией, благородным поведением и неисчерпаемой добротой она покорила сердца всех присутствующих. Супруг, которого она боготворила, пренебрег ею. Одиночество, печаль и тоска владели ею, и это хорошо было заметно по интонациям в ее дрожащем голосе и ее жестам, тем не менее, это придавало ее облику нечто обворожительное и неотразимое».

Да, Елизавета, конечно, как всякая женщина, ревновала мужа к съехавшимся в столицу Австрии знатным красавицам. Императрицу сильно задевало, что ее муж в центре женского внимания. Жестоко уязвляло и то, что в Вену приглашена и Мария Нарышкина, которая многие годы была любовницей императора и от связи с которой Александр имел двух дочерей.

Однако из известных писем Елизаветы к матери из Вены не угадывается, что она была очень недовольна поведением мужа. Вообще все послания Елизаветы, написанные в тот период, дышат спокойствием. «Дорогая моя матушка! – пишет она. – Каждый вечер здесь – бал или академия. Вчера давали оперу. Вы не можете представить, какое впечатление музыка производит на меня. Почему-то она напоминает мне счастливые времена моего детства…»

Она была далека от политики. Посещала балы, обеды, приемы, бывала на многочисленных концертах. Жизнь в Вене в то время протекала с размахом. Каждый день в королевском замке накрывали 40 столов. В распоряжение гостей были предоставлены сотни одинаковых колясок и саней.

Праздники следовали один за другим. То императорская карусель, напоминавшая рыцарский турнир. Елизавета присутствовала на этом празднике. За обедом соседями ее были австрийский император Франц – по одну руку, король прусский – по другую. А несколько дней спустя, уже после Рождества, – праздник саней. Для императоров и монархов сани были сделаны в форме качелей и блестели золотыми цветами и зеленым бархатом. Российская императрица была одета в просторный наряд, отделанный горностаем. После поездки, как всегда, – ужин и академия.

В те времена академиями назывались открытые, публичные концерты. На один из таких вечеров был приглашен и Бетховен, который в то время был самым известным композитором в Вене. 29-го ноября 1814 года Бетховен представлял в королевском замке свою оперу «Фиделио». Императрица Елизавета восторгалась его талантом, опера ей понравилась. Она попросила передать композитору благодарность и предложение выступить еще раз.

38-й день рождения императора Александра (23 декабря) и 36-й день рождения императрицы Елизаветы (13 января) праздновали торжественно. В в период проведения Конгресса балы, обеды, приемы шли почти непрерывно, но дни рождений русской монаршей пары стали особо значимым событием. В королевской крепости был дан обед, на котором присутствовали носители верховной власти – правящие князья и великие герцоги и принцы. Вечером в церемониальном зале состоялся большой концерт. Играли опус 59 Бетховена – три квартета, написанных специально для Конгресса по просьбе русского посла в Вене князя А. К. Разумовского.

Императрица лично поблагодарила композитора в присутствии монархов Европы. Те тоже в лестных выражениях высказали ему свое уважение, но Елизавета одарила особыми комплиментами. Бетховен стоял молча, казалось, он был потрясен до глубины души…

С того дня лишь одно владело его сердцем, лишь одно желание, одна мечта. Он пишет письмо своему доброму знакомому виолончелисту Николаусу Цмескалу, который был еще и чиновником, куратором королевской венгерской канцелярии в Вене:

«Как вы считаете, что лучше – написать князю Разумовскому или непосредственно обратиться к самой Императрице? Если бы Ее Величество пожелала меня еще раз слушать, для меня это была бы высочайшая честь. В какой форме лучше всего преподнести ей подарок? Примет ли она меня? Если бы я только мог быть счастлив написать Ее Величеству то, к чему больше всего тяготеет ее вкус и ее музыкальные пристрастия!»

Ночью он не может уснуть. В дрожащем свете оплывших свечей мечется по кабинету, то подсаживаясь к фортепиано и что-то наигрывая, то что-то записывая, перечеркивая вновь и вновь…

Цмескал сумел помочь. Елизавета согласилась принять композитора. Его встреча с русской императрицей произошла 20 января 1815 года в замке австрийского императора, в личных покоях, выделенных Елизавете. Бетховен передал императрице при аудиенции сонату для виолончели.

– Ваше Величество, – сказал он. – Я решил посвятить этот опус Вашему супругу, столь много сделавшему для всех нас, смертных.

Императрица посмотрела на него несколько удивленно, но тепло поблагодарила. Бетховен не уходил. Долго молчал, пока, наконец, не решился:

– Ваше Величество, простите мне мою неуклюжесть и неумение говорить, но прошу от всей души – примите и Вы от меня в подарок маленькую пьесу…

И смущенно склонив поседевшую голову, протянул императрице ноты bagatelle ля-минор.

– Господин Бетховен, – сказала, улыбаясь ласково, императрица, – я Вам очень благодарна за подарок. Ваша музыка полна доброты, и потому она завоевывает сердца. Я преклоняюсь перед Вашим талантом. И была бы Вам признательна, если бы Вы сами сыграли сейчас эту пьесу…

Композитор поднял голову, как только она начала говорить. Он молча смотрел на ее губы, силясь разобрать слова. Ее немецкий немало отличался от того, как говорят венцы, и ему было трудно уловить смысл сказанного. По ее улыбке он видел, что к нему благосклонны, но видел также, как лицо богини, стоящей прямо перед ним, в каком-то полуметре, начинает покрываться алыми пятнами. И понимал, что крайне неприлично смотреть безотрывно в лицо императрицы, на ее рот, на ее тонкие, красиво изогнутые губы – но ничего не мог собой поделать.

Молчание затянулось. Фрейлины императрицы, стоящие неподалеку, во все глаза смотрели на этого невзрачно одетого господина, которого словно паралич разбил.

– Так что, господин Бетховен, не откажете в сей любезности? – снова спросила императрица, указывая на рояль в углу.

Бетховен посмотрел туда, куда она указывала рукой, и сразу понял, чего от него хотят. Он сел за инструмент, поднял крышку. Но еще не успел сообразить, что будет играть, как вставшая рядом императрица положила перед ним ноты – bagatelle ля-минор.

Он мог не смотреть на ноты, всю пьесу он помнил наизусть, играя ее до рассвета. И он начал играть – для той одной, кому посвятил эту небольшую вещицу, этот «пустячок», как переводится с французского bagatelle.

Он ощущал у себя за спиной дыхание самой прекрасной женщины на свете, он был бесконечно влюблен в эту женщину и чувствовал себя полностью несчастным. Крещендо прозвучало у него как разрыв сердца. Он не слышал своей игры, и только когда медленно угас последний звук в рояле, пришел в себя, медленно поднялся, повернулся к императрице.

Лицо Елизаветы светилось каким-то внутренним светом. Глаза сияли благодарностью. Губы приоткрылись и что-то произнесли, но он снова не разобрал. Фрейлины аплодировали у стены – он это видел.

Потом Элиза, эта богиня, эта неземная женщина, этот ангел, подошла к своему столику, взяла там что-то и подошла к нему снова так близко, что он уловил аромат ее духов и запах кожи.

– Я в полном восторге, господин Бетховен, – сказала императрица. – Это было незабываемо. Спасибо Вам за такой подарок. Позвольте мне вручить Вам в знак благодарности эту шкатулку.

И она протянула композитору маленькую деревянную шкатулку с 50 дукатами. Аудиенция была окончена. Бетховен молча поклонился и вышел. С того дня он никогда больше не играл публично. Более того, три года после этой встречи он не мог ничего написать. Ни-че-го! Ни строчки…

«Танцующий Конгресс», как прозвали его венцы, затягивался. В марте пришло известие, что Наполеон оставил остров Эльбу, высадился на побережье и движется к Парижу. Начались его знаменитые «сто дней». Из столицы Австрии быстро выехали почти все приглашенные. Императрица Елизавета со свитой покинула Вену 9 марта. Она отправилась через Мюнхен в родной Карлсруэ, где и встретила сообщение о победе под Ватерлоо.

Говорят, что она была грустна, нередко плакала. Часто ей нездоровилось. Днем гуляла по роскошному, засаженному дубами, липами и канадскими кленами фамильному саду. Много музицировала перед сном. Обратили внимание, что она играла часто одну и ту же мелодию.

В конце октября Александр I уехал один в Петербург. Елизавета простилась с матерью и 1-го ноября выехала следом. Она не долечилась, в дороге вновь заболела и вынуждена была из-за этого задержаться еще на две недели в Веймаре. И только после этой двухнедельной задержки отправилась наконец-то в Петербург, где не была два года.