Текст книги "«Молодая Россия». Вариации на тему национализма в маршах эпохи"

Преимущество монархии виделось уже в том, что «экономически одного царя иметь выгоднее, чем 200 (парламент – В. К.). В демократии вор сидит на воре. Нужен порядок, а не демократизм»⁶⁹.

Мертвечина, бездарность, самодовольная ограниченность стариков-монархистов с их арифметическими выкладками о времени падения большевизма вынуждала многих идти на разрыв с таким монархизмом при сохранении его идеалов.

Так, А. С. Штейгер писал 3. Н. Гиппиус 9 июля 1927 г.: «Как ни странно, но в подобном моем положении оказались еще многие, теперь объединившиеся в клуб монархический, но среди монархистов имеющий репутацию сменовеховской ячейки. Нам кажется, что у монархий и монархов никогда не было больших врагов, чем монархисты, т. к. к сожалению, их единственное занятие и цель состоит в опошлении и выставлении в юмористическом виде всего того, что должно бы было быть для них свято и высоко. Это относится ко всем правым, а наши правые эмигрантские непереносимы еще своей озлобленной ослепленностью и полным отсутствием элементарного национализма, и любви к России, для них несуществующей, замененной национализмом „зарубежным/ эмигрантским. На днях должен появиться в печати наш первый сборник… („К молодой России…“ – В. К.) Мы смотрим, т. е. стараемся смотреть на вещи трезво и прямо, не впадая в фактопоклонство, желая, в общем, чтоб (помните Ваше стихотворение) было ультрафиолетово („Что мне зеленое, белое, алое?//Я хочу, чтоб было ультра-фиолетово…“)»⁷⁰.

«Ультрафиолетовая» русская монархия – это нечто новое, странное и смешное, не так ли? Однако главное – есть биение мысли, даже если она и «хромоножка».

Итак: Новая Россия должна быть монархией.

В 1932 г. на собрании Союза младороссов Казем-Бек говорил: «Вынесение самого источника верховной власти за пределы человеческих вожделений, человеческих суждений и предпочтений, человеческой санкции, создание верховной власти, подлинно независимой в силу ее независимого происхождения и независимой преемственности – такова организационная задача нового государства…. Монарх должен быть монархом природным. Природность монарха определяется его рождением для власти. В факте рождения заключается его природная законность… В основе природной царской власти лежит закон милости Божией, как сказали бы верующие, или законы биологии, как сказали бы неверующие, или, наконец, и тот и другой закон, которые сливаются в один, как говорят младороссы. Это значит, что надчеловеческую объективность природной власти мы противопоставляем всем разновидностям субъективного выбора… Ибо роль монархии полностью выражается в нескольких словах: множественность, преломляясь в личности, создает единство»⁷¹.

При этом все историческое бытие Российского царства связано именно с монархической формой правления, с именами тех, под чьим главенством «азиатское страшилище» расширяло страну, принимало в русские пределы новые народы и спасало не раз Европу.

В младоросской прессе идея монархизма подавалась в мощном обрамлении русских классиков.

Пушкин: «Государство без полномощного монарха – автомат. Оно – то же, что оркестр без капельмейстера: как ни хороши будь все музыканты, но, если нет среди них одного такого, который бы движением палочки всему подавал знак, никуда не пойдет оркестр… при нем и мастерская скрипка не смеет разгуляться на счет других. Блюдет он общий строй, верховодец верховного согласия».

Достоевский: «У нас в России нет никакой другой силы, сохраняющей и ведущей нас, как эта органическая живая связь народа с царем своим, и из нее у нас все и исходит…».

Гоголь: «Государь приобретает тот всемогущий голос любви, который один только может быть доступен разболевшемуся человечеству и которого прикосновение будет не жестоко его ранам, который один может только внести примирение во все сословия и обратить их в стройный оркестр государства»⁷².

Белинский: «Один великий царь освободил Россию от татар и соединил ее разрозненные члены, другой – еще больший – ввел ее в сферу новой обширнейшей жизни… Всякий шаг вперед русского народа, каждый момент развития его жизни всегда был актом царской власти»⁷³.

Чернышевский: «Я думаю, что единственная и возможно лучшая форма правления есть диктатура или лучше наследственная неограниченная монархия, но которая понимала бы свое назначение, что она должна стоять выше всех классов и, собственно, создана для покровительства утесняемым, а утесняемые – это низший класс, земледельцы и работники, и поэтому монархия должна искренне стоять за них, поставить себя главою их и защитницею их интересов».

Гоголь: «Знаю, подло завелось теперь в земле нашей… свой со своим не хочет говорить, свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке… Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся в саже и поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства; и проснется оно когда-нибудь, – и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело»⁷⁴.

Все эти цитаты без аргументов, подаваемые под рубрикой «Русский царь освободит трудящихся (какое удивительное начало! – В. К.) от ига красных и золотых (читай: еврейских. – В. К.) паразитов», преследовали и другую – непрямую – цель: показать молодежи, что ее «отцы», так старательно отвращающие ее от младороссов во имя любви к родине, были теми, кто «промотал» самодержавную, органическую в своем бытии Россию.

Николай II был расстрелян, но… «император умер. Да здравствует император!» В эмиграции им стал великий князь Кирилл Владимирович. Монарх без страны, но со своим Двором.

Монарх без подданных, но считавший русский народ своим, уже принадлежал к новому – если можно так выразиться – поколению российских «самодержцев», признававших то, что случилось с его страной de facto, но отнюдь не de jure.

С точки зрения некоторых исследователей, его права на престол были сомнительны, но для многих своих современников он был «государем в изгнании».

Однако для иных «стариков» были характерны и такие признания: «Все Романовы, – писал из Лондона один из видных дипломатов старой России Е. В. Саблин в 1934 г. своему коллеге В. А. Маклакову, – ныне потухли, угасли, и никакого значения они не имеют… Я люблю вот этих несчастных Романовых, как я люблю гравюры старого Петербурга, Москвы… Никаких расчетов я на них не строю, богатых милостей не ожидаю, но когда Кирилл… будет покидать Лондон, я надену цилиндр и поеду на вокзал пожелать ему счастливого пути. Это не будет политическим жестом, а просто актом элементарной вежливости»⁷⁵.

И еще из переписки Саблина с Маклаковым: «Я сам… сторонник конституционной монархии на манер здешней, в Англии. Государственный строй будущей свободной России рисуется мне строем Союза Народов Государства Российского. Возможно ли в будущем не предоставить малороссам, грузинам, азербайджанцам, армянам и другим народам, народцам и племенам империи полной возможности устраивать свои собственные внутренние и хозяйственные дела так, как они сами этого разумно пожелают, при оставлении за центральным имперским правительством лишь сферы внешних сношений, организации вооруженных сил и финансов. Было бы величайшим несчастьем для всех народов империи, если бы в результате не в меру заостренных националистических устремлений проявлялись такие сепаратизмы, которые повлекли бы за собой новые междоусобные войны и разорения и в которые неминуемо вмешались бы так наз. [ываемые] иностранные интересы, в той или иной степени или форме стоящие за нашими сепаратизмами. Вот почему так важно предвосхитить такую Россию, такую империю, которая стала бы заманчивой мечтой для всех входящих в ее состав частей… И вот с этой точки зрения мне думается, что без монархии тут не обойтись. Я боюсь, что уничтожение Сталина имеет больше шансов привести нас к расчленительному процессу и хаосу, чем к Романовым, заграницей, извините за выражение, „околачивающимся“»⁷⁶.

Последним Саблин дает весьма нелицеприятные характеристики. Например, отзыв о сыновьях «очаровательной и почтеннейшей великой княгини Ксении Александровны» гласил: «Все никуда не годны. Андрей – блаженный, Федор – анархист в полном смысле слова и пьяница, Никита – мнит себя царем под эгидой вождя дальневосточных фашистов Вонсяцкого, Дмитрий – очень милый бездельник на содержании у богатых евреев, Ростислав и Василий – добрые малые, но никчемушные»⁷⁷.

Тот же Е. В. Саблин писал В. А. Маклакову в 1935 г.: «Возврата к старому нет, вопрос о монархии в России просто не возникает, говорить об этом серьезно просто смешно, извне большевиков не опрокинуть, эмиграция в этом отношении бессильна, остается надеяться, что большевистский режим изживет себя путем медленной эволюции; в отличие от многих моих сотрудников здесь политически-активных, вроде Тырковой, Байкалова и др [угих], я определенно приветствовал вхождение Советов в Лигу Наций… мечтания даже такого демократа как Байкалов, „взорвать Кремль“ считал просто глупым и опровергал „информацию“, что Россия ныне управляется бандой жуликов, убийц, бандитов. Столь же категорически говорил, что Россия не во власти жидов»⁷⁸.

Но для младороссов Кирилл Владимирович был отнюдь не символом ушедшего, а олицетворением будущей русской верховной власти. Само новое время и перемены в мире подсказывали ему строить политику, которая вбирала бы в себя традиционные ценности и в то же время учитывала изменения в строе мыслей молодежи, искавшей ответа на «проклятые» вопросы и больше не верившей своим «отцам», чьи дела привели ее в эмиграцию, зачастую на задворки европейской цивилизации, например, в Бизерту.

Надо добавить, что им благоволил великий князь Дмитрий Павлович, согласившийся принять должность председателя Главного совета Младоросской партии и деятельно помогавшего укреплять имя младороссов на международной арене. Достаточно вспомнить 1935 г. и рассылку «милым бездельником» многим видным английским политическим деятелям особого меморандума под заглавием «События в России по 1935 год и практические выводы Союза младороссов», представлявший собой переложение доклада Казем-Бека, в котором он на ста страницах дает свое видение прошлым, настоящим и будущим процессам политической жизни и ее кремлевского «столоверчения»⁷⁹.

В передовице «Младоросской искры» ее сторонники и оппоненты могли прочесть следующие строки: «Принцип не умирает – умирает форма. Революция есть смерть старого типа монархии и рождение монархии нового типа… Революция преодолела болезнь. Продукты разложения выделяются: Протопопов, Керенский, Троцкий уже принадлежат истории. Очередь за последним – за Сталиным. Здоровые силы наступают. Сталина теснит новый творческий слой. Еще немного и национальная революция станет очевидной…. Новая монархия будет монархией трудящихся. Те противоречия, которые сейчас сотрясают основы Европы, будут ею устранены. Выход из кризиса – через новую социальную систему: через социальную монархию»⁸⁰.

«Придет время, когда Романовы будут в центре национального внимания. Их час пробьет, когда нация ощутит потребность возглавить и защитить себя природной, органической властью… Младороссы поддержат всякого правителя, который возглавит новый этап государственного возрождения, но они поддержат его постольку, поскольку его водительство будет приближать Россию к логическому и естественному завершению революционного процесса, т. е. к возглавлению нации природным царем»⁸¹.

«России нужен такой государственный строй, который сочетал бы понятную всем идейность с удовлетворением здорового эгоизма. Таким строем может быть только народная монархия… монархия является единственным государственным порядком, имеющим идейную, морально-религиозную основу и в то же время, гарантирующим нации неприкосновенность ее материальных интересов и свободное развитие ее хозяйственных сил. Только монархия сможет защитить в будущем русских трудящихся от покушений как хищнического капитализма, так и отвлеченных теоретиков, каковыми являются большевики, которые пренебрегают идеей человеческого фактора, т. е. природным эгоизмом, который присущ каждому человеку. Для трудящихся личный интерес всегда был и будет выше классового»⁸².

Безусловно, эта надежда у младороссов связывалась с той поддержкой, которую им он (Кирилл Владимирович) оказывал. В ряде его выступлений прослеживается общность его взглядов с теоретическими построениями младороссов. Так, в своем новогоднем обращении (1931) к русским людям он писал: «Россия была первой ввергнута в страшный водоворот, который сокрушил вековые устои ее государственности. Пережив этот тяжелый кризис, она возродится и приступит к выполнению своей мировой миссии – созданию новой культуры. Россия на пути к великому будущему. Она отольет основы грядущей жизни народов. Коммунистическая власть обречена. Она исчезнет, оставив по себе память страшного разрушителя и угнетателя. Теперь наступает созидательный период. В России созрел закаленный в борьбе и невзгодах человек и начал ковать счастье родному народу. Долгие годы стихия разрушения господствовала на необъятных пространствах России. Но созданная веками Российская Держава устояла перед напором разрушительных сил. Ныне она оправляется. Власть пыталась скрыть ее под личиной „СССР“, но в душах Русских людей вновь ярко сияет священное имя – РОССИЯ. Разве то, что происходит на Русской земле, не доказывает это? Разве строительство, которое ведется, не есть дело самого Русского народа – подлинное его стремление воссоздать свою Родину?.. Я приветствую нарождение новой жизни, как зарю величия Моей Родины и будущего счастья человечества. Каждый успех в строительстве есть победа Русского народа. Допустимо ли ему мешать в достижении полного торжества! Каждый Русский человек должен всеми силами помогать возрождению могущества своего Отечества. Особенно важно это сознавать нам, выкинутым за пределы России. Только помогая воссозданию Русской мощи, мы опять сольемся со своим народом и вернемся на родную землю»⁸³.

Для циника это поздравление может стать поводом для очередной злой насмешки или вызвать «светлую» улыбку интеллигента, знакомого с обращением (1 марта 1917 г.) Великого Князя к председателю Государственной Думы М. В. Родзянко: «Я нахожусь в Вашем распоряжении. Как и весь народ, я желаю блага России. Сегодня утром я обратился ко всем солдатам гвардейского экипажа, разъясним им значение происходящих событий и теперь могу заявить, что весь гвардейский флотский экипаж в полном распоряжении Гос. Думы»⁸⁴.

Уже за эту – до отречения Николая II – фактическую поддержку февральской революции великий князь подлежал бы по законам Российской империи (ст. 100 Уголовного Уложения от 1903 г.) «лишению всех прав состояния и смертной казни через повешение»⁸⁵.

И, тем не менее… младороссы в тех условиях делали ставку на Кирилла Владимировича, благосклонно относившегося к своим молодым верноподданным и разделявшего их некоторые воззрения на тогдашние проблемы. В январе 1934 г. разговоре с корреспондентом «Neues Wiener Jornal» он заявил: «Я верю в Муссолини, потому что за ним стоит здоровая сила активного национализма. Этот переход от капиталистического и демократического режима к фашистскому проявляется повсюду… Я верю в национальное чувство сегодняшнего дня. Я не могу признать революции, опустошившей мою страну. Я не верю в ее интернациональный характер. Я не верю в революцию и потому, что она принесла моему народу несчастье и нужду. Живой организм нельзя заставить жизнь, руководствуясь утопическими законами. Вместо жизненного эликсира народу дали яд. Поэтому теперь после 16 лет большевизма, я твердо убежден, что большевизм не может стать длительным явлением. Это не значит, что я предвижу воскресение старой России. Восстановление династии – да, восстановление старой монархии – нет. Россия неизмеримо великая страна, и нравы демократической Европы для России не подходят… Что же делать? Ждать и объединяться на солидной основе здоровой жизненной идеологии… Организация младороссов является прекрасным примером»⁸⁶.

В другом своем выступлении Кирилл Владимирович четко выговаривал: «Будущее принадлежит монархии, основанной на единении всей нации, на уничтожении всякой партийности, на широком участии народа в управлении страной и ее хозяйством, на религиозной терпимости, на равноправии всех народностей, ее составляющих, на наследственной власти монарха – постоянного и беспристрастного природного арбитра над управлением всей жизнью страны… Падение русской монархии было вызвано утратой монархического сознания»⁸⁷.

Последняя строчка представляет наибольший интерес уже потому, что она помогает понять все трудности, почти невозможность возвращения монархии в Россию, которую некоторые эмигранты трактовали лишь как устаревший географический термин.

Однако, пожалуй, самым интересным и скандальным было обращение Кирилла Владимировича к России в конце 1920-х гг.: «НЕ ОТВЕРГАЯ СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ НАРОДНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА, Я ОБЕСПЕЧУ СВОБОДНОЕ ИЗБРАНИЕ В СОВЕТЫ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ВСЕХ ХОЗЯЙСТВЕННЫХ СЛОЕВ НАСЕЛЕНИЯ, А РАВНО ЧЛЕНОВ ПРОФСОЮЗНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ И СПЕЦИАЛИСТОВ, ВЫДВИНУВШИХСЯ СВОИМ ЗНАНИЕМ И ОПЫТОМ В ДЕЛАХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ. СОВЕТЫ СЕЛЬСКИЕ, ВОЛОСТНЫЕ, УЕЗДНЫЕ, ГУБЕРНСКИЕ И ОБЛАСТНЫЕ ИЛИ НАЦИОНАЛЬНЫЕ, УВЕНЧАННЫЕ ПЕРИОДИЧЕСКИ СОЗЫВАЕМЫМИ СЪЕЗДАМИ СОВЕТОВ – ВОТ, ЧТО СПОСОБНО ПРИБЛИЗИТЬ РУССКОГО ЦАРЯ К НАРОДУ И СДЕЛАТЬ НЕВОЗМОЖНЫМ КАКОЕ-ЛИБО СРЕДОСТЕНИЕ В ВИДЕ ВСЕСИЛЬНОГО ЧИНОВНИЧЕСТВА ИЛИ ЖЕ ИНОГО, ПОЛЬЗУЮЩЕГОСЯ ОСОБЫМИ ПРЕИМУЩЕСТВАМИ СОСЛОВИЯ…

Мы хотим, чтобы все знали, что именно ДЛЯ НАС РОССИЯ – ПРЕЖДЕ ВСЕГО И ОТ НЕЕ МЫ НЕ ОТКАЖЕМСЯ, КАКОВ БЫ НИ БЫЛ ЕЕ ВНЕШНИЙ ОБЛИК. Наше ПЕРВОЕ, основное стремление – СЛУЖИТЬ РОССИИ; и наше ПРАВО и наш ДОЛГ – РАБОТАТЬ НА ЕЕ БЛАГО при всяком режиме»⁸⁸. Комментарии излишни.

«Легитимный строй, – утверждал в своей книге „Монархическое призвание Франции“ французский философ Пьер Орднони, – это тот, в котором история политических институтов переплетается с историей территориального образования, национального единства и нравственных и юридических основ общества»⁸⁹.

В том же ключе мыслили младороссы, для которых самодержавие являло собой высшую суть природосообразности в отличие от цезаризма, представляющего собой «царство интриги в лохмотьях монархии». Опыт истории показывал, что даже в демократическом обществе не может быть разделения властей, ибо она – власть – всегда одна и едина. Поэтому суть любой политической свободы монархисты видели в критике власти и в контроле за «общественными тратами», и только. При этом сами феномены свободы и равенства являются взаимоуничтожимыми. Соответственно, Орднони и его сторонники противопоставляли республике и этатизму монархическое государство и «иерархию суверенитетов»⁹⁰.

Это было мнение французского философа. Представлю слово и нашей патриотке – И. А. Кривошеиной: «Ну, а другое, что меня привлекло к Младороссам, – это принцип „орденства“, служения; мы не просто партия, говорил Казем-Бек, мы Орден, но не с тайным заданием, что часто встречается, а с заданием открытым – служение России. Принцип монархического возглавления будущей России сперва казался мне неудачным, недемократичным, уже изжитым – особенно после мрачных событий и атмосферы, окружавших последнего монарха и его столь непопулярную жену… Был у нас в то время друг, много старше нас, Егор Васильевич фон Дэн, последний русский консул в Париже – вежливый, галантный, просвещенный прибалтиец; мать его происходила из старого сибирского купеческого рода. Он твердил мне, что Младороссы – это дурость, мода, ерунда, и непонятно, что я там, собственно, делаю?! Как-то он зашел к нам, я была дома одна; сидели, распивая крепкий чай и покуривая, и вдруг, после иных житейских тем, Егор Васильевич сказал (отлично помню каждое его слово): „Я упрекаю вас, что вы у Младороссов, будто в этом есть какой-то non– sens, а по настоящему я и сам глубоко предан России и монархической идее: для меня, сына балтийца, государь был сюзерен, которому я был обязан служением, а, будучи и сыном сибирской купчихи, я воспринимаю царя русского, как своего царя“. – „Да, да, – прибавил он, помолчав, – думаю, даже уверен, что будет момент, когда по Москве проскачет белый конь, и вот, если вы, Младороссы, успеете в этот момент посадить на него русского царя, то и будет в России снова царь. Но это будет одно мгновение, и если вы пропустите его, тогда – конец навсегда! “»⁹¹

Был такой момент в 90-х гг. XX в. когда у нас «заигрывали» с Домом Романовых, но с князем Георгием ничего не получилось: делиться властью никто не хотел, равно как и задумываться о прошлом и будущем России. Красота монархического правления в лучшем случае связывалась, но отнюдь не осмысливалась, с взлетами в русской культуре, в худшем привлекала не «цветущая сложность», о которой писал К. Н. Леонтьев, а панславизм в его азиатском кафтане. Да и сама идея монархизма на излете XX столетия виделась больше исторической категорией, нежели принадлежащей современности. Но тогда, полсотни лет назад, читая «Обращение Главы Партии к Великой Княжне Кире Кирилловне на торжественном собрании М. П. 31 марта 1938 года в Париже», можно подумать иначе. Например, там были такие строки: «После периода упадка налицо все признаки возрождения монархии в мире. Торжествующее единовластие, концентрация мощи, какие мы наблюдаем в передовых странах – путь к монархии. После концентрации силы возникает потребность в концентрации и национальной традиции. Монархия всюду выражает именно эту традицию… Царелюбие – основная русская добродетель. Фактическая привязанность к народным героям, характерная для нового мира, предвосхищает расцвет монархического чувства, где любовь преобладает над бездушностью мертвых форм. Царелюбие само возникает из того нравственного идеала, на котором основывается монархическая идея: идея справедливой, человечной власти, власти совести и любви»⁹².

Какой-либо комментарий здесь чрезвычайно сложен: здесь можно говорить о некоем симбиозе хлестаковщины, лести, самообмана, максимализма молодежи, ее веры и горения.

Возможно, более верным будет сказать, что для младороссов «утверждение монархизма – не столько в смысле монархических убеждений, сколько монархической психологии»⁹³.

Самое главное: младороссы хорошо держали удар времени, что помогало им быть в лидерах. Более того, само время подсказывало им делать безошибочную ставку на… – но об этом в следующей главе жизни главы и его организации.