Текст книги "Образная сила разума и веры. Могут ли мышление и вера обходиться без образов"

Приливы и отливы

Чувство веры не гарантирует активного личностного развития. Приливы постижений чередуются у человека с отливами. Отливы порождают сомнения, из-за которых могут меркнуть какие-то прежние ориентиры. Духовный опыт включает в себя ощущения и богоприсутствия в своей жизни, и богооставленности. Что ж, дни тоже чередуются с ночами.

Важно, что и прилив веровательных сил, и их обмеление имеют общее назначение – как при закаливании контрастным душем. Приучаешься и к духовной наполненности своей жизни, и к её возможному обеднению при потере внутреннего напора веры. То есть к необходимости постоянной борьбы за это чувство, за его укрепление.

Для человека много значит умение сберечь в себе то, что ты уже усвоил, когда оно вдруг стало казаться зыбким или чисто умственным. Тренировка такого умения помогает противостоять искушениям и выстоять в испытаниях, которые бывают у каждого. И часто за образы получатся лучше держаться, чем за умозаключения.

Незачем страшиться таких чередований светлых и тёмных периодов. Ведь они делают свою полезную работу: не дают терять бдительность перед тёмными силами, развивают духовные мышцы, повышают иммунитет души ко всевозможным критическим ситуациям на её пути.

Как при вдохе мы поглощаем кислород, а при выдохе освобождаемся от того, что оказалось ненужным для лёгких, так можно относиться и к чередованиям духовных приливов и отливов.

Всякое переживание чему-то учит нас. Вот и будем внимательными учениками.

Чтобы иметь возможность сказать это, мне довелось не раз пройти через такие приливы, отливы и критические ситуации, так что это не поучение, а просто свидетельство о собственном опыте таких испытаний. Они казались порою крахом всей жизни, пока я не понял, что эти испытания были необходимым противовесом моего собственного неразумия.

Верую, ибо абсурдно

Это фраза, которую приписывают известному богослову Тертуллиану, но иногда и другим мудрым людям. Её нередко понимают как отказ от собственного разумения ради слепой веры в религиозные догматы. Но правильнее воспринимать её с точки зрения двух основных сторон разума, о которых много здесь говорится. Если то, что с выстраивающей стороны выглядит нелепо, нередко оказывается вполне разумным с улавливающей стороны, что и помогает увидеть смысл даже в алогичном утверждении, если оно – о главном.

Так что с разумом чувство веры не конфликтует, если мы выбираем нужные для постижения развороты мышления. Как говорит об этом другой замечательный богослов, Аврелий Августин: «Понимаю, чтобы верить, и верую, чтобы понимать».

Всё это показывает, что чувство веры способно улавливать смысл в неточных или даже абсурдных для чувства логики утверждениях. Поэтому возможности чувства веры помогают воспринимать жизнь там, где рациональный подход испытывает серьёзные затруднения. «Верую, ибо абсурдно» – это всего лишь уход от логических претензий рационализма к веровательным постижениям.

Впрочем, не стоит торопиться высматривать истину во всяком абсурде. Человек сам решает, что необходимо доказывать, а в чём опираться на чувство веры или на другое чувство, способное к улавливанию.

Переход от привычной рациональной убеждённости к опоре на ту уверенность, которую даёт нам надежда, свойственная вере, не очень-то прост для того, кто всегда руководствовался выстраивающим мышлением. Но уважение к Тайне и понимание необходимости обращения к верхним уровням смысла через улавливающее мышление постепенно открывает чувству веры эти иные навыки, несущие человеку особенно важную естественность.

Образный потенциал религии не вступает в противоречие ни с фактами, ни с рациональными обоснованиями. Образное мышление лишь придаёт им свою выразительную силу, которая перенимает эстафету у силы доказательной. В то же время одни образы не оспаривают другие, как это происходит в битве убеждений. Они существуют самостоятельно и суверенно – в той степени, в которой помогают человеку верить по-своему, не задевая других людей. Конфронтация начинается лишь тогда, когда чужие образы намеренно подвергаются унижению.

Смерть, где твоё жало?

Одна из «абсурдных» вещей, противоречащих рациональному знанию, – это восприятие смерти верующим. Телесную смерть рационализм считает окончательным прекращением существования, а верующий – переходом души к новому, иному бытию. И в этом состоит ещё одна особая сила веры. Но не мне заниматься проповедью.

Представлению о смерти посвящена моя книга «Жгучий ключ к смыслу жизни». Хотя слово «смерть» я во всей книге, кажется, ни разу не использовал. Не потому что пугаюсь его, а потому что считаю бессмысленным говорить о том, в чём нет особого смысла. К этой книге и адресую того, кто заинтересуется моим отношением к этой теме пристальнее.

Ещё одна книга тоже касается отношения к смерти человека и представления о вечной жизни: «Моя христианская надежда». Это ни в коем случае не теология, а просто выражение собственных внутренних взглядов.

Представления о смерти и послесмертии во многом зависят от религиозного учения, а также от живого чувства веры конкретного человека, так что у меня нет намерения перебирать многочисленные возможные подходы.

К тому же у одного и того же человека эти представления тоже могут изменяться – не только постепенно эволюционируя, но порою и довольно неожиданным образом. Так что каждому из нас нужно привыкнуть снова и снова осмысливать эту тему самому.

Свидетельство прежнего слепца

Мне могут сказать: твоя вера – дело воображения. И я соглашусь. Незачем спорить о сути термина, слово «воображение» для меня вполне положительно. Но, во-первых, эта якобы картина воображения лучше других картин мира помогает мне его осмысливать. Во-вторых, и это главное, она мне больше всех нравится как восприятие жизни – наверное, это и есть дружба с жизнью: ещё один образ, который часто приходит мне на ум.

Для меня очень выразителен эпизод из Нового Завета о том, как фарисеи допрашивают прозревшего слепорождённого, а он на все их провокационные вопросы о том, Кто вернул ему зрение, твердит: одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу.

Так и я могу сказать о своём чувстве веры, не пытаясь обосновать его логически: одно знаю, что до тридцати с лишним лет считал себя неверующим, а стал верующим. Всё, что могу добавить, относится не к самому этому факту, а к моим попыткам осмыслить его.

Но результат этого осмысления важен для меня и благотворен. Намного лучше у меня стали соединяться знания, понимания и постижения. Стали соединяться во что-то более цельное и достоверное, чем когда я просто интересовался философией.

Разум как дар

Не могу не сказать ещё об одном могучем образе, который мне очень помогает. Это восприятие разума как дара человеку свыше.

Да, мне представляется, что человеческий разум – это особый дар, органическое свойство души, имеющее не совсем понятную нам природу. Конечно, это совсем иная природа, чем физиология тела или человеческая психика, которые изучает наука. Именно в разуме сосредоточен тот «образ и подобие», о котором говорит Библия, когда немногими метафорическими штрихами рисует сотворение человека.

Человеческий разум относится к области Тайны, и мы можем им пользоваться, но не можем полностью понять его свойства. Хотя о чём-то можем догадываться.

Разум может порождать собственные мысли, но может и воспринимать их – от других людей или из области Тайны.

Разум может, как не раз уже говорилось в этой книге, опираться и на выстраивающее мышление, и на улавливающее. Может согласовывать действия этих двух своих крыльев для полноценного полёта.

Разум поддерживает наши усилия по осмыслению мироздания и по стремлению приблизиться, насколько возможно, к верхним уровням смысла, скрытым в Тайне.

Разум помогает нам дружить с жизнью, а не враждовать с нею (ведь и этим мы иногда занимаемся). Помогает человеку осваивать свою судьбу, а не сетовать на те испытания, которые она нам посылает (хотя и здесь мы нередко ведём себя по-разному).

Вот почему я верю, что разум – это дар человеку, а не просто биологическая функция мозга.

Воплощения интуиции

Значение словесных образов

Задумываясь о тех образах, которые приходят к человеку в словесном облике, можно обнаружить, что именно силы человеческого языка способствуют созданию поэтических и прозаических образных представлений. И с этими словесными образами мы имеем дело гораздо больше, чем кажется. Часто образы создаются художественными произведениями, но намного чаще мы встречаемся с образами, которые создаёт сам наш язык при участии множества его носителей в разные времена.

Это общее наше достояние – словесная культура – и каждому отдельному человеку удаётся пользоваться им лишь частично.

Выразительность литературных образов тесно и таинственно связана с выразительностью слов. Слова языка словно делятся своей внутренней энергией с текстом, создающим образ. Особенно это заметно в поэзии.

Поэзию можно назвать выражением невыразимого. Поскольку она воплощает догадки человека о том, о чём невозможно знать точно, но можно знать образно, интуитивно. К тому же поэзия, с её повышенными возможностями запоминания наизусть, исторически явилась первым воплощением сохраняемой речи, что стало важным этапом человеческой культуры.

С появлением письменности сохраняемая речь вышла за пределы поэзии и афористики (которая тоже сохранялась легче, благодаря краткости, как свидетельствуют не только афоризмы древних мудрецов, но и пословицы-поговорки). А широкое распространение письменной речи позволяет каждому пишущему использовать её сохраняемость для углублённого продумывания прожитого и проживаемого и для того, чтобы делиться воспринимаемым и обдуманным друг с другом.

Но здесь мне правильнее не углубляться в эту тему, а отослать того, кому интересно, к своей книге «Вкус письменной речи».

Зрительная сила

Эта сила сама по себе значительна. Недаром говорят: лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. Но всё дело в том, чтобы воздействие стало именно образом, концентрирующим в себе смысл. Вспомним руку Создателя, протянутую к Адаму, на фреске Микельанджело, «Троицу» Рублёва, «Свободу на баррикадах» Делакруа, «Всюду жизнь» Ярошенко и другие из бесчисленных примеров смысловой выразительности искусства. К образу возвращаешься мыслью снова и снова.

Не буду приводить примеры абстрактного искусства, но и в нём велико смысловое воздействие, только в большей степени рассчитанное на соучастие того, кто воспринимает изображение.

То же самое можно сказать про сценическое искусство, про образы, созданные актёрам, про кинематограф. В лучших своих проявлениях это выразительнейшие элементы общечеловеческой культуры.

Значение зрительного образа ещё и в том, что он просто живёт в тебе, не обязательно сформулированный (то есть переведённый в слова). Помогает что-то переживать, на что-то откликаться, о чём-то размышлять – и делиться этим с другими людьми. Даже незрячий или слабовидящий человек способен воспринять зрительный образ с помощью своих других, не зрительных возможностей.

Работу, воздействие зрительного образа можно объяснить рационально, с опорой на психику, но это не заменит личностного освоения образа, в котором каждый из нас нуждается. Образ передаёт уловленные его автором ощущения. Но то, что ты уловил из образа сам, может оказаться и уже этого, и шире. И мельче, и глубже.

От живопись до дизайна

Живопись, скульптура и графика встречают нас не только в музеях, старинных дворцах и храмах. Даже уличные граффити или смелые дизайнерские ходы открывают нам неожиданные окна в другие пространства, в различные облики жизни, в никем не регламентированные творческие находки. Зрительные впечатления от самой природы или от художественной деятельности человека, создающие запоминающийся образ в нашем сознании, могут становиться значительными внутренними событиями.

Скульптура, керамика и прочее художественное опредметчивание нашего мира, побуждает удивляться и радоваться этим видам творчества. А при этом исподволь или явно помогает осмыслению разных сторон нашей жизни.

Архитектура многое может засвидетельствовать такого, что относится ко вчерашнему, сегодняшнему и завтрашнему существованию человека.

То, что называется дизайном, во всех сферах отражает наши традиции и устремлённости.

Но особенно удивительны и чудесны те образы и метафоры, которые сотворены, как считают материалисты, самой природой или, по мнению верующих, Создателем всего, среди чего мы живём. Стоит вдуматься в то, о чём идёт разговор на языке метафор!

День как метафора жизни… Сон как метафора смертного перехода… Цветы как метафоры чувств…

Человек не придумывает метафоры, а замечает их.

Всё это зовёт нас к открытиям и побуждает к осмысливанию реальности, в которой мы существуем. Не зря же оно бросается к нашему взгляду и другим восприятиям, тормошит наши чувства, бросает вызов человеческому мышлению.

Музыка, пение, танец

Об этом мне говорить непросто, потому что музыкальная культура у меня слабовата. Но впечатлительности мне хватает, чтобы понять: разные музыкальные жанры – такие же источники образов, как и все другие виды искусства. И если просто открываться впечатлениям от качественных музыкальных воздействий, их образы придут к тебе и поведают много интересного и важного.

Вспоминаю, как отец, коммунист и атеист, пел в лесу гимны, оставшиеся в его памяти с подросткового возраста, когда его водили к баптистам. Он обращался с этими песнопениями к природе, и это было для него высшим переживанием.

Мне кажется, что хорошая музыка всегда направляет сознание к верхним уровням восприятия жизни. Это даже не очень зависит от того, является ли она по намерениям композитора религиозной или светской.

Так и о смысле «Весны священной» Стравинского сам композитор говорил как о светлом воскресении природы, которая возрождается к новой жизни. Конечно, это не о поклонении идолам или борьбе с ними.

Лучшие балеты намного превышают свой сюжет теми образами, которые созданы музыкой и пантомимическим языком танца. Таковы и удивительные возможности пантомимы вообще, если вспомнить, например, театр пластической драмы Гедрюса Мацкявичуса или гениальные выступления Леонида Енгибарова.

Много даёт человеку танцевальное и песенное искусство, даже если это не сценическое явление, а проявление потребности обычного человека в том, чтобы душа пела или предавалось пляске вместе с телом.

Символика слов, знаков, поступков

Конечно, художественные, творчески сильные образы – словесные, зрительные, слуховые или соединяющие разные пути восприятия – особенно обостряют человеческую интуицию. Но есть и другие пути улавливания, которые опираются на неё. На одном из этих путей мы можем встретиться с символизмом слов, изображений, знаков и других образов, особыми способами ведущих к смыслу.

Иногда символы служат для зашифровывания информации – вроде пляшущих человечков, тайну которых разгадывал Шерлок Холмс. Но при этом они действуют и в обратную сторону: для расшифровки тех смыслов, которые иначе остались бы невоспринятыми.

Нередко к символике языка присоединяется и дополнительное зрительное воздействие – как в каллиграфии, в арабской декоративной вязи, в буквицах, в современных специальных разновидностях печатных шрифтов.

Символические образы могут верно служить религиозным или псевдорелигиозным объединениям, становясь элементами их единства. Это могут быть и ритуальные действия или жесты, и предметы – вроде обручальных колец.

Значение таких образов хорошо ощущают даже противники таких объединений, стараясь атаковать и унизить материальные символы, выросшие из этих образов и наполненные ими: храмы и святыни, иконы и картины, статуи и амулеты…

Мирские организации тоже пользуются своей символикой. Даже чисто коммерческие фирмы заботятся о логотипах и прочих реквизитах своей деятельности. Тем более важны образы-символы для государств.

Некоторые символы скрепляют собой целые эпохи или культурные традиции. Нагляднейший пример – письменность: буквы, иероглифы, пиктограммы. Или, скажем, генеалогия. Или научные, не только математические, обозначения.

Даже какая-то мелочь (с точки зрения окружающих) может стать символической для конкретного человека. Такие мелочи-символы, мелочи-образы хорошо знакомы автору и, наверное, каждому из читателей.

Символическими могут становиться поступки, которые иногда превращаются в легендарные образы. Но даже не попадая в легенду, выразительные поступки могут аккумулировать в себе много важного для человеческой жизни.

Экстрасенсорные каналы

Нужно сказать и о той интуиции, которая имеет дело с экстрасенсорными ощущениями, не сводимыми полностью к зрению-слуху-вкусу-запаху-осязанию. Из этих ощущений формируются постепенно свои образы – вроде мыслеформ, проявлений ауры, ясновидения, целительства, и так далее. Как свойственно всему иррациональному, такие явления оставляют в стороне вопрос, в какой степени они реальны, а в какой их можно считать субъективными впечатлениями, и ответы на этот вопрос также можно считать довольно субъективными.

Порою экстрасенсорные ощущения, даже при всём старании, не воспроизводимы другими людьми, и каждый экстрасенс имеет дело со своими ощущениями, которые нуждаются ещё в переводе на общий язык. Бывает, что и сам экстрасенс не может воспроизвести свои экстрасенсорные достижения при заметном или незаметном изменении обстоятельств.

Мне кажется, что настоящая интуиция всегда экстрасенсорна. Даже если в некоторых случаях можно объяснить её какими-то естественнонаучными способами. Нет никакой гарантии, что такие объяснения носят обоснованный и исчерпывающий характер. Да и не имеет это особого значения.

Думаю, что мы никогда не узнаем полностью, как работает интуиция. Но странно было бы из-за этого отказываться от результатов её удивительной работы.

Свойства образной силы

Преодоление
невозможностей выстраивания

Интуиция, воспринимающая информацию в смутно-образной или в ярко-образной форме, может во многом существенно дополнять научно-естественную, рациональную информацию. Особенно в том, что затрагивает самые главные для нас вещи: относящиеся к жизни души или к её духовному восприятию. Для этих вещей рациональные рассуждения приспособлены плохо.

Иногда интуитивное постижение прокладывает путь рациональному подходу даже в научных вопросах. Чем глубже учёный, тем чаще он сталкивается с этим. Известно множество случаев, когда интуитивно-образное мышление становится своего рода опережением чисто научных догадок.

Но чаще интуитивное мышление действует обходными путями, более естественными для него. Это вненаучные пути, которые важны для любого человека, поскольку могут становиться линиями становления личности. Кто-то может перенести свои интересы с научных подходов на духовное развитие, не рационализируемое полностью. Кто-то пытается придать научный облик тому, что по сути не подлежит научному исследованию, потому что он понял чрезвычайную важность такой тематики. Кто-то соглашается считать наукой философию и даже теологию, хотя это по сути парадоксально… Этот перечень могут дополнить те, чей опыт личностного развития открыл для себя иные, вненаучные пути.

Те глубокие мистики, которые внимательны и к озарениям (несущим главные для них ориентиры), и к рассуждениям (осваивающим полученное в озарении), и к образам (позволяющим прикасаться к смыслам явлений), учат нас достижениям двукрылого разума. Но и мы, обычные люди, можем стараться держать баланс между улавливающим мышлением и выстраивающим.

Доступность и выразительность образов

Чем больше научно-естественное, рациональное мышление погружается в подробности устройства мироздания, тем сложнее его рассуждения, доказательства и знания о жизни. Чем ближе интуитивно-образные находки улавливания к верхним уровням смысла, тем естественнее они могут усваиваться человеком, в своей простоте и проникновенности.

В этом кроется тайное преимущество благодатного приятия мира перед штурмовым натиском познания. Лязганье доспехами рационалистических знаний, блеск интеллекта, изощрённость умственных подходов – всё это уступает мудрости души, чувствующей, как оно на самом деле, но не способной доказать это тому, кто смотрит в другую сторону.

Образное мышление не означает раздумий о том, чего нет. Это столь же реальные мысли о реальном, что и рациональные, только использующие другие пути восприятия, другие ракурсы восприятия явлений.

Без огромного количества рациональных знаний отдельный человек вполне может обойтись. Но образный язык выразителен, доходчив и необходим для восприятия основ жизни.