Текст книги "Придурки, или Урок драматического искусства (сборник)"

ПОПОВ. Подписываю заявление.

МЕДВЕДЕВ. А работать с кем будете?

ПОПОВ. Только не с ним. Выбирайте, Роман Степанович: или я – или он.

МЕДВЕДЕВ. Он.

ПОПОВ. Вот как? Что ж, тогда и главным инженером назначайте его. А почему бы и нет? Хозяин-барин!.. (Вышел.)

МЕДВЕДЕВ (Нине Петровне). Подготовьте приказ на подпись. Все свободны.

Нина Петровна выходит. Медведев тоже идет к двери, его останавливает Незнакомец.

НЕЗНАКОМЕЦ. Мне нужно с вами поговорить.

МЕДВЕДЕВ. Пойдемте. (С порога – Ершову.) Вот куда я Попова переведу – в стройнадзор. Гарантировано будет качество – он с вас до микрона спросит!.. (Ушел.)

ЕРШОВ. Слушайте, про Семенова-то мы забыли! (Гоги.) Сбегай, включи!

Гоги выходит. Ершов отодвигает штору и останавливается в недоумении: висит люлька, в ней стоит кресло, а Семенова нет. Ершов и Женя распахивают окно, всматриваются вниз, вверх – безрезультатно.

ЖЕНЯ. Слинял!

Картина четвертая
Семейное счастье

Через час. За окнами низкое полуночное солнце. В комитете комсомола – ЕРШОВ. Один. Поправляет расставленную впопыхах мебель, с интересом рассматривает ее. Стук в дверь.

ЕРШОВ. Кто там?

ЖЕНЯ (из-за двери.) Здесь продается славянский шкаф?

Ершов отпирает. Входит ЖЕНЯ. В руках у нее плотно набитая спортивная сумка.

ЖЕНЯ. С одеялами и простынями порядок. А вот насчет подушек… Не взяла. Ну, сам представь: по пустому солнечному городу идет девушка, и в руках в нее – две подушки. Ну, как?

ЕРШОВ. Очень красиво. Если это ты идешь ко мне.

ЖЕНЯ. А если не я? Или не к тебе?

ЕРШОВ. Разврат!

ЖЕНЯ. Сашка!

ЕРШОВ. Что?

ЖЕНЯ. Неужели мы наконец-то одни?

ЕРШОВ. Похоже на то… (Обнимает жену.) Какой-то шум.

ЖЕНЯ. Здесь кто-то есть!

ЕРШОВ (осматривает комнату.) Показалось.

Целуются. Шум.

ЖЕНЯ. Слышал? Будто кто-то чихнул!

ЕРШОВ. Что за дьявольщина?! (Заглядывает в шкафы, под стол. Проверяет, плотно ли закрыты окна и дверь.) Никого нет.

ЖЕНЯ. Это дух Семенова не может найти покоя!.. (Вынимает из сумки простыни и одеяло, начинает стелить.) Сашка!

ЕРШОВ. Что?

ЖЕНЯ. Ты и вправду уволился бы?

ЕРШОВ. Да.

ЖЕНЯ. И не обидно? Когда до пуска осталось меньше года?

ЕРШОВ. Обидно, конечно. Но я знаю только один способ поступать так, как считаешь верным: заранее быть готовым к самому худшему.

ЖЕНЯ. А если женишься, что здесь может быть самым худшим?

Негромкий стук в дверь.

ЕРШОВ (помрачнел.) Что не дадут остаться одним!

Стук повторяется.

ЖЕНЯ. Кто там?

Молчание.

ЖЕНЯ. Странно… (Подходит к двери.) Кто здесь?.. (Открывает.)

За дверью АНЯ СЕМЕНОВА.

ЖЕНЯ. Аня? Что же вы молчите?

АНЯ. Я… испугалась. Как услышала женский голос, прямо обмерла… Господи, я такая дура! Добрый вечер, извините. Я вдруг подумала, что здесь мой – Семенов. Нет его?

ЕРШОВ. Сами искали.

АНЯ. Диспетчер три раза звонил – нет нигде. Я дочку уложила – дай, думаю, сбегаю. Раньше он здесь часто ночевать оставался, еще когда выбрали. Даже спальный мешок в шкафу держал… (Заглядывает в шкаф.) Все побольше хотел успеть, да без толку. Начальство недовольно – беспокойство, райком недоволен – сводки задерживаются, а сами комсомольцы – а, им бы только танцы, а тут субботники, мероприятия…

ЕРШОВ. Это он так говорил?

АНЯ. Ну! Нет, потом ничего, приспособился, вовремя стал домой приходить… Что-то на сердце у меня – будто он где-то здесь, поблизости… (Обходит комнату, осматривая мебель.) Вы только не подумайте чего. Сколько живем, дочке два года – ни на кого не посмотрел. Но люди – разные же они. А он совестливый, первое время мы даже в вагончике жили, с полгода, пока я не заставила его пойти к Медведеву. Да что же это такое, все начальство давно в новых квартирах, только мы одни, как бедные родственники!.. Неужели снова по-старому пойдет, когда он сутками дома не ночевал? И ведь не то плохо, что его нет, а то, что никогда точно не знаешь, где он и с кем. И вот сидишь, и такое зло берет – и на него, и на себя, и на все на свете!.. Гарнитур-то почем брали?

ЕРШОВ. Пятьсот шестьдесят.

АНЯ. А у нас финский, за восемьсот. Но этот тоже хороший… Извините – ворвалась, как не знаю кто… До свидания, спокойной ночи!.. (Ушла.)

ЕРШОВ (на два оборота ключа замер дверь.) Все! Нас нет! Ни для кого!

ЖЕНЯ. И не будет!

Телефонный звонок.

ЕРШОВ. А нас нет!

ЖЕНЯ. И не будет!

Звонок повторяется.

ЕРШОВ. Ни для кого!

Звонок.

ЕРШОВ. Гляди-ка, какой настойчивый!

Звонок.

ЖЕНЯ. Совести у людей нет!

Звонок.

ЕРШОВ. Ну, скажу я ему сейчас! (С угрожающим видом хватает трубку.) Да!.. (Пауза.) Как?… (Слушает.) Понятно. (Положил трубку. Нерешительно смотрит на Женю, потом подводит ее к окну.) Вон – видишь состав, маневровый толкает?

ЖЕНЯ. Ну?

ЕРШОВ. Так это из Усольска. Представляешь? Успели!

ЖЕНЯ (холодно.) Да что ты говоришь? Подумать только!

ЕРШОВ. Они… это самое… как только получили нашу телеграмму…

ЖЕНЯ. Я слушаю тебя с большим интересом.

ЕРШОВ. Ну, отгрузили… И зеленую улицу выбили… И с грузом – их парень.

ЖЕНЯ (вежливо.) Из Усольска?

ЕРШОВ. Да. (Упавшим голосом.) И сейчас он придет сюда…

Пауза. Грохот сапог в коридоре, стук в дверь. Ершов открывает. Входит ПАРЕНЬ В ТУЛУПЕ. Тулуп у него до земли, какие выдают ночным сторожам и железнодорожной охране.

ПАРЕНЬ В ТУЛУПЕ, Привет! Ты – Семенов?

ЕРШОВ. В некотором роде. Хоть и не буквально.

ПАРЕНЬ В ТУЛУПЕ. До чего же у вас тут здорово! Ночь – а хоть загорай!.. Слушайте, это комитет? А зачем тут мебель?

ЕРШОВ. Как бы тебе объяснить…

ЖЕНЯ. Так удобнее.

ПАРЕНЬ В ТУЛУПЕ. Понимаю. Вроде своей гостиницы, да? (Ершову.) Ладно, собирай своих. А я пока вздремну. Двенадцать часов без остановки – все-таки вымотало. К концу разгрузки подойду, сверим фактуру. (Жене.) Ты зря мне простыни постелила, я же весь в угле! Уж лучше я тут приткнусь, в уголке. Тулуп, доложу я вам, это вещь! На все случаи жизни!.. (Пристроился на полу у стены, с головой закрылся тулупом.)

ЖЕНЯ. Спит… Чего ты ждешь? Собирай своих.

ЕРШОВ. А ты… не того?

ЖЕНЯ. Конечно, того! А что делать? Насильно нас сюда никто не тащил – сами вселились!

ЕРШОВ (звонит.) Митрофанова из двадцатой – срочно!.. Паша? Пришел состав из Усольска, двадцать платформ, поднимай ребят… Во-первых, чтоб с утра начать монтаж. А потом – они аврал устроили, а мы мариновать будем? Спецуру мою захвати. Все, иду! (Положив трубку, Жене.) Ты чего улыбаешься?

ЖЕНЯ. Наша вторая брачная ночь!.. (Поцеловала мужа.) Чеши!

Ершов ушел. Женя помахала ему из окна, присела на край тахты. Неожиданно крышка ящика для белья начинает медленно подниматься. Женя в ужасе смотрит на нее. Из ящика появляется СЕМЕНОВ.

ЖЕНЯ. Валерий…вы?!

СЕМЕНОВ. Тсс!.. Я. (Стараясь не шуметь, вылезает.)

ЖЕНЯ. Как вы здесь оказались?

СЕМЕНОВ. Тсс!.. (Показывает жестами: спустился по веревке из люльки, влез в ящик, ящик перенесли сюда.) Ясно?

ЖЕНЯ. Но зачем?!

СЕМЕНОВ. Зачем! Сами меня выжили, еще и спрашивает – зачем! Снять осаду – так сказать, изнутри.

ЖЕНЯ. А! Ну, снимайте.

СЕМЕНОВ. Бесполезно. Устаревший тактический вариант. Похоже, есть только один способ выкурить вас отсюда.

ЖЕНЯ. Какой?

СЕМЕНОВ. Придет время – узнаете!.. (Стараясь не шуметь, подходит к столу, отпирает сейф, прячет туда бумаги и комсомольский билет Попова. Подумав, достает печать.) Пригодится – текущие дела решать. (Запирает сейф, снимает со стены рабочую куртку, надевает ее вместо пиджака. Жене.) Будут звонить – меня нет. Придут из отдела кадров – пусть придут в другой раз… (Открывает окно, перелезает через подоконник в малярную люльку. Надевает каску. Из люльки.) Моя-то, а? Сердцем чуяла, что я здесь! Как кошка. Вот что значит любовь! (Нажимает кнопку, люлька спускается вниз.)

Неожиданно громко и некстати начинает звенеть будильник. Женя хватает его, глушит. Так, прижав будильник к груди, она и застывает у окна, прислушиваясь к стремительному бегу времени и к тяжелому лязгу платформ на подъездных путях «ТЭЦстроя».

Картина пятая
«Фиалки распускаются на рассвете»

Через день, около полудня. На тахте в свободной позе расположилась ЖЕНЯ. По бокам от нее телефоны, в руках карандаш и блокнот.

ЖЕНЯ (в трубку.) Мне начальника ОРСа!.. (Делает отметку в блокноте.) Хорошо, жду… (Звонит второй телефон.) Вас слушают!.. Нет, Семенова мы сами третий день не видим!..

Входит МЕДВЕДЕВ. За ним – НЕЗНАКОМЕЦ.

ЖЕНЯ. «Где Семенов?»

МЕДВЕДЕВ. Нет. Где Ершов?

ЖЕНЯ. Умывается. Он только что с трассы ЛЭПа.

МЕДВЕДЕВ. Что ж, подождем.

ЖЕНЯ (в трубку). Из комитета комсомола вас беспокоят. Вчера ваши товарищи обещали продлить работу буфетов в общежитиях до половины второго ночи… А сколько же вам нужно – две недели? Ребята со вчерашнего дня работают в две смены и ложатся голодными! Ну, если вы не хотите по-хорошему… (Медведеву.) Скажите ему что-нибудь!

МЕДВЕДЕВ (бросил в трубку.) Алло!

ЖЕНЯ. Спасибо. (В трубку.) Так как же?… Вот это другое дело!.. (Положила трубку, озабоченно листает блокнот, Медведеву.) Завтра в десять прилетают последние – Запорожье и Днепропетровск. В пятнадцать ваше выступление перед гостями, не забыли?

МЕДВЕДЕВ. Не забыл.

ЖЕНЯ. Так… вечером встреча в клубе, утром экскурсия… Для полноты картины не хватает парочки хороших снежных зарядов. Когда, вы говорили, снег обещали?

МЕДВЕДЕВ (мрачно.) Я потороплю. (Незнакомцу.) Все-таки с Семеновым… как-то проще.

НЕЗНАКОМЕЦ. Проще – да.

Входит ЕРШОВ. На шее у него полотенце.

ЕРШОВ (Медведеву.) Доброе утро. Вы давно последний раз были на ЛЭПе?

МЕДВЕДЕВ. Понимаю: раз ты там побывал, тебе есть что сказать. За каким чертом тебя туда понесло?

ЕРШОВ. Приехали вчера вечером ребята с трассы, пригласили…

ЖЕНЯ. Это называется пригласили? Кинули в «газик» и увезли!

ЕРШОВ. Они очень жалели, что вас уже не было в управлении. И я тоже жалел.

МЕДВЕДЕВ. Ладно. С предложениями по ЛЭПу ко мне завтра с утра. Соберем всех, обсудим.

ЕРШОВ. Завтра? С утра? (Засмеялся.) Завтра с утра я уже буду на двадцатой отметке машинного зала. Порхать, как птичка! Жизнь у нас начинается завтра с утра! (Жене.) А? Отоспимся по своим общагам, пообедаем и даже, может быть, сходим в кино!

МЕДВЕДЕВ. Да? А ты вот поговори с товарищем. Это из райкома комсомола товарищ. Оказывается.

ЕРШОВ. Очень приятно.

НЕЗНАКОМЕЦ. Мне тоже. Не буду тянуть, дело вот в чем. Я подробно ознакомился с положением в организации. По форме – порядок. По существу – сам знаешь. Короче, я буду рекомендовать бюро комсомола сменить секретаря. Вместо Семенова я буду рекомендовать… тебя.

ЕРШОВ. Как? Ты это серьезно?

НЕЗНАКОМЕЦ. Вполне. Парень ты активный, грамотный…

ЕРШОВ (отодвигаясь). Я даже не член комитета!

НЕЗНАКОМЕЦ. Уладим. Устав дает нам ту возможность.

ЕРШОВ (незаметно собирая вещи и знаками приказывая Жене делать то же.) Я здесь по чистой случайности – вот и Роман Степанович подтвердит. (Поспешно сворачивает свадебное платье и перебрасывает его Жене, она заталкивает его в спортивную сумку.)

МЕДВЕДЕВ. Случайность – это точка пересечения закономерностей. Говорят.

ЕРШОВ. Я – строитель. Понимаете? Просто строитель! (Комкает свой костюм и заталкивает его в сумку. Жене.) Быстрей!

МЕДВЕДЕВ. А здесь, по-твоему, кто нужен? И нужен строитель!

ЕРШОВ. О работе комитета я даже понятия не имею!

НЕЗНАКОМЕЦ. Научим.

ЕРШОВ. Не справлюсь! (Вскидывает на плечо сумку, подхватывает телевизор, вынимает из спортивного кубка гвоздику.)

НЕЗНАКОМЕЦ. Поможем!

ЕРШОВ. Я тупой и ленивый! (Жене.) Линяем!

ЖЕНЯ. А мебель?

ЕРШОВ. Мебель человека держит?!

Устремляется к двери.

НЕЗНАКОМЕЦ (Медведеву.) Я же предупреждал – может не согласиться.

МЕДВЕДЕВ. Спокойно! (Запирает дверь на ключ.)

ЕРШОВ (Жене.) За мной!.. (Лавируя между шкафами и столами, бросается к окну, распахивает его, вскакивает не подоконник.) При приземлении держи ноги вместе и вались набок!.. (Берет гвоздику в зубы, словно кинжал, и… неожиданно застывает, пораженный каким-то зрелищем.)

ЖЕНЯ. Что это? Целое шествие!..

Из-за окна доносится торжественный марш, музыка приближается к двери, стихает – кто-то выключил магнитофон. Раздается громкий, уверенный стук в дверь.

МЕДВЕДЕВ. Кто там?

СЕМЕНОВ (гордо.) Я!

Медведев открывает. В комнату под вновь зазвучавший марш вступает СЕМЕНОВ. Он в рабочей куртке, по-прежнему чистой и новой, в небрежно сдвинутой набекрень каске. За ним, высоко подняв над головой, МИТРОФАНОВ вносит кресло Семенова. Следом входят МОЛОДЫЕ СТРОИТЕЛИ, одетые по-рабочему. Среди них АНЯ СЕМЕНОВА, КУКУШКИНА, ГОГИ.

СЕМЕНОВ (торжественно протягивает Ершову небольшой ключ.) Вот!

ЕРШОВ. Что это?

СЕМЕНОВ. Ключ. Твой. От вашей комнаты в Доме молодоженов!

ЕРШОВ. Врешь!

СЕМЕНОВ. Я? Вру?!

КУКУШКИНА. Правда. Только что комиссия приняла. С оценкой «отлично».

МЕДВЕДЕВ. Чушь! За два дня? Там работы было на три недели! Кто подписал акт?

КУКУШКИНА. Попов.

МЕДВЕДЕВ. И «отлично»?

КУКУШКИНА. Ни задоринки не нашел!

МЕДВЕДЕВ. Невероятно! (Семенову.) Быстро рассказывай, как тебе это удалось! (Всем.) Тихо!

СЕМЕНОВ. Докладываю. Позавчера к часу ночи окончательно распределили квартиры. Вчера в восемь утра собрал всех (показывает на строителей), поставил вопрос: хотите быстро вселиться? Что мне ответили?

ВСЕ (хором.) Хотим!

СЕМЕНОВ. Единогласно! Пожалуйста: вот – краска, вот – стекло, вот – инструмент, обои, мел, клей. Вчера в девять утра начали. Час назад закончили. Все!.. Что вы на меня так смотрите? Дом сдан?

ВСЕ. Сдан!

СЕМЕНОВ. Жильцы довольны? Счастливы! Качество?

ВСЕ. Отличное!

СЕМЕНОВ. Естественно: все же строители и для себя старались. Есть еще вопросы?

МЕДВЕДЕВ. Семенов, и с такими талантами ты тут штаны просиживал? Да тебя же на ночь в сейф прятать нужно, чтобы не переманили! Человек, который умеет за два дня сдать дом на «отлично», пусть даже и не совсем по правилам, – это же в наше время клад! (Усмехнувшись.) Боюсь, что и в обозримом будущем – тоже.

СЕМЕНОВ (Ершову, требовательно.) Ключ!

ЕРШОВ. Какой?

СЕМЕНОВ. Мой!

МЕДВЕДЕВ. Ну?

ЕРШОВ. Я ведь честно говорю: не справлюсь.

НЕЗНАКОМЕЦ. Вот так всегда! Поговорить – сколько угодно. А чуть до дела дойдет – телевизор схватил и в кусты!.. (Ершову.) Насильно заставлять тебя никто, конечно, не будет.

МЕДВЕДЕВ (Незнакомцу.) Не торопись. (Ершову.) Значит, не справишься? Что ж, тогда не мешай тому, кто уверен, что справится! (Семенов.) Проходи, занимай кресло. И продолжай… в том же духе!

Телефонный звонок. Семенов снимает куртку и каску.

Звонок повторяется. Семенов надевает пиджак.

Звонок. Семенов причесывается.

Звонок. Семенов усаживается в кресло.

Звонок. Семенов небрежно снимает трубку.

СЕМЕНОВ. Вас слушают!

ЕРШОВ (нажимает на рычаги аппарата.) Согласен!

МЕДВЕДЕВ (Незнакомцу). А ты говорил – может не согласиться. Не может!

ЖЕНЯ. Какой сегодня день?

ЕРШОВ. Среда.

ЖЕНЯ. Ничего себе начинается семейная жизнь!..

Все молчат. И в воцарившейся тишине над станцией и поселком – ровно, отчетливо, словно бы это не мечта, а самая настоящая явь – звучат будничные и вместе с тем такие торжественные голоса, усиленные и слегка искаженные громкой селекторной связью:

– Турбинный цех, доложите готовность!

– К пуску готовы!

– Внимание!.. Пуск!

Одна за другой взвывают турбины, кто-то на пульте включает рубильник, и освобожденная энергия устремляется в дальние поселки и в ближние города, раскручивая станки, раскаляя печи, насыщая светом окна домов, фонари набережных и люстры театральных зрительных залов.

Легендарная личность
Комедия в 2-х действиях

Действующие лица

Валера ШУТОВ – молодой строитель

СТАС – его земляк

ОЛЬГА – девушка из Подмосковья

ГОРДЕЕВ – бригадир

КАТЯ – повариха

АРНОЛЬД – ее муж

ТКАЧ, ЦЫГАН – члены бригады

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА

ДАМА

Трасса Байкало-Амурской магистрали

Год примерно 1982-й

Действие первое

Шум эфира, обрывки радиопередач.

ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ. Москва, ответьте Тоннельному!.. Алло, Тоннельный на связи. Напоминаю: разговор по радио, воздержитесь от разглашения государственных тайн и слишком решительных выражений. Говорите, Тоннельный!..

Картина первая

Просторная палатка на берегу ручья. Столб со стрелками-указателями: «МОСКВА – 3940 км. ЧИТА – 1060 км. ТОННЕЛЬНЫЙ – 6 км.» В палатке кухонный стол со скамейками, за печкой закуток поварихи.

Конец августа, к вечеру. Потрескивает транзистор, настроенный на волну межгорода. КАТЯ убирает со стола миски и кружки. Откуда-то из глубины, из другой палатки, доносятся взрывы хохота.

МУЖСКОЙ ГОЛОС (по радио). Иркутск, рельсы где?.. Алло, где рельсы, я спрашиваю! Нам рельсы нужны, а не ваши оправдания, по бумагам поезд не пустишь!..

Хохот.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Мама, алло!.. Всё хорошо у меня, да… всё в порядке! Замуж я выхожу!..

Хохот.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Да потому и уехал, что люблю, и видеть не мог, как ты… Дура! Конечно, люблю!.. Тогда и я спрошу: почему, когда я говорю «люблю», ты не слышишь, а «дуру» сразу слышишь?.. Нет, не чаще!..

Всё еще продолжая смеяться, в палатку заглядывает СТАС. В руках у него газета. Катя выключает приемник.

СТАС. Не пришли еще? Где же они застряли? Там дел-то оставалось на десять минут!

КАТЯ. Что у вас там за гогот?

СТАС. Газету ребятам читал.

КАТЯ. Газету?

СТАС. Потерпи, и тебе почитаю… (Помолчав.) Говорят, Арнольда в Тоннельном видели.

Катя не отвечает.

СТАС. Помочь тебе?

КАТЯ. Обойдусь. Кто видел?

СТАС. Наши.

КАТЯ. Пьяный?

СТАС. Да нет, вроде трезвый.

КАТЯ. Значит, не он.

СТАС. А это правда, что он тебя спас, когда ты тонула в Неве?

КАТЯ. Ты-то откуда знаешь?

СТАС. Как ты в Неве оказалась?

КАТЯ. Байдарка перевернулась.

СТАС. И после этого ты уехала с ним на БАМ строить новую жизнь?

КАТЯ. Послушай, что ты ко мне пристал? Твоё-то какое дело?

СТАС. А вот представь: откидывается полог и входит он – бледный, больной, с трясущимися руками. И говорит: «Вернись, любимая! Ты единственное мое спасение! Нет мне без тебя ни света, ни радости, ни любви!» Что бы ты ему ответила?

КАТЯ. Знаешь что?

СТАС. Что?

КАТЯ. Иди ты от меня к чертовой матери! Что ты прилип, как банный лист?

СТАС. Ты это ему? Или мне?

КАТЯ. Всем вам! Кобели несчастные! Пьют, гуляют, а потом: «Единственное спасение!» Уйди с глаз моих, никого не хочу видеть! (Выталкивает Стаса из палатки.)

СТАС. Катя – молчу! Всё – молчу!..

Входят ГОРДЕЕВ, ТКАЧ, ЦЫГАН. За ними – ВАЛЕРА ШУТОВ. Сбрасывают у входа каски и рукавицы, снимают рабочие куртки.

ГОРДЕЕВ (хмуро). Что тут у вас?

СТАС. Да так, некоторые разногласия во взглядах на жизнь. Что вы делали там так долго?

ТКАЧ. Вопрос – во!

ЦЫГАН. И главное – вовремя заданный.

ГОРДЕЕВ. У земляка своего спроси. (Шутову.) Объясни человеку, что мы делали там… так долго!

ШУТОВ. Ну, производили… это самое… некоторые нерегламентные работы.

ГОРДЕЕВ. Понял? Нерегламентные! Анкерные болты очищали от бетона – из пазов выковыривали!

ТКАЧ. И главное, всё заподлицо заделал, сразу и не разглядишь!

ЦЫГАН. Хорошо, бетон не успел схватиться, а то бы все плиты в брак.

СТАС. Кто заделал?

ГОРДЕЕВ. Концерт-загадка. Ни в жизнь не догадаешься!

ШУТОВ. Я хотел – чтобы аккуратней. А то новый мост, а в плитах дырки.

ГОРДЕЕВ. Дырки! А плиты чем крепить будешь? Дырки!.. Почты опять не было?

КАТЯ. Туман на перевалах, погода нелетная.

ГОРДЕЕВ. Но хоть пожрать нам дадут?

КАТЯ. На печке ужин. Надо, так сами грейте, а я не нанималась вас по три часа ждать! (Уходит в свой закуток, отгороженный куском брезента.)

СТАС. «Бригада у нас очень дружная. За все время я не слышал ни от кого ни одного грубого слова». Конец цитаты. Из воспоминаний ветерана нашей бригады. Угадайте – кого?

ГОРДЕЕВ (возвращается к столу с миской. Шутову). А в прошлом году кто кладку завалил на пять сантиметров? Всей бригадой полдня переделывали!

ТКАЧ. И молоток мне на голову уронил.

ШУТОВ. Я же не нарочно!

ТКАЧ. Еще бы нарочно!

ГОРДЕЕВ (ест). Конечно, остыло всё! (Шутову.) Честно сказать, очень я надеялся, что после отпуска ты не вернешься, дома останешься.

ШУТОВ. Как можно? Вы бы посчитали меня дезертиром!

ТКАЧ. Что ты, наоборот! Героем труда!

ЦЫГАН. Ага, и навечно зачислили бы в члены бригады!

ГОРДЕЕВ. И чай холодный! (Шутову.) Черт тебя принес на БАМ на нашу голову!

ТКАЧ. На мою.

ГОРДЕЕВ. Кем ты дома работал?

ШУТОВ. Агентом.

ТКАЧ. Кем-кем?

ШУТОВ. Агентом Госстраха.

ГОРДЕЕВ. Вот и работал бы. Милое дело!

ШУТОВ. Больше не мог. Тяжело, уставал очень.

ТКАЧ. Ну, ходить – это все-таки полегче, чем на БАМе мосты строить.

ШУТОВ. Тяжело не ходить. Думать. Ну, о смерти.

ТКАЧ. Как? Что тяжело? Думать? Ну, дает!

ШУТОВ. А ты попробуй. Вот ты живешь, работаешь, на «Жигули» зарабатываешь…

ТКАЧ. И скоро заработаю. А потом на дом буду.

ШуТОВ. Я про это и говорю. А потом потрогаешь хрящик какой-нибудь… (Трогает горло.) Двигается… У тебя двигается?

ТКАЧ (потрогал горло). Двигается. И что?

ШУТОВ. Вот, двигается. А потом побаливать начнет. А там, глядишь, – рак…

ТКАЧ. Типун тебе на язык! Да я тебя сейчас…

ШУТОВ. Я же – к примеру!.. Ну и зачем тогда «Жигули», дом, БАМ, вообще всё?

ГОРДЕЕВ. Сам же приехал и работаешь. В меру сил и способностей.

ШУТОВ. Я другое дело. Я открытие сделал: что смерти нет.

Пауза.

СТАС. То есть, как – нет?

ШУТОВ. А вот так. Нет и всё. Пока человек жив, он бессмертен.

ТКАЧ. А когда помрет?

ШУТОВ. Там другой разговор. Главное – что смерти нет, пока человек жив. Понимаете? Поэтому и работать можно. И любить. И БАМ строить.

ГОРДЕЕВ. Только не так, как ты… Ладно, на этот раз замнем. Но если еще что – смотри, Шутов, придется тебя попросить строить БАМ где-нибудь в другом месте!

СТАС. Нечуткие все-таки люди! И не знают они себя. А, Валера? Ничего, сейчас мы им всё объясним! (Разворачивает газету.) Катерина, тут и про тебя есть!

ГОРДЕЕВ. Сказали же, что почты не было!

КАТЯ. Ну, не было.

ГОРДЕЕВ. А эта газета – оно что, сам прилетела?

СТАС. Послушай, бригадир, мы понимаем, что ты ждешь письма, но это не причина срывать зло на других. Пошел бы да заказал разговор.

ГОРДЕЕВ. Заказал… на субботу заказ приняли.

СТАС. Вот и жди. А эту газету я у ребят в Тоннельном выпросил. У наших, питерских. Попрошу тишины! (Читает.) «Весной прошлого года в составе делегации нашего города комсомолец Валерий Шутов уехал строить Байкало-Амурскую магистраль. Больше года прошло с тех пор. Сейчас у Валерия отпуск. Он побывал в горкоме комсомола, где получал путевку на стройку века. Здесь с ним и встретился наш корреспондент…»

ШУТОВ. Отдай! (Пытается вырвать газету.)

СТАС. Держите его! Крепче!

Ткач и Цыган удерживают Шутова.

СТАС (читает). «Что можно сказать о впечатлениях первого года? – рассказал Валерий. – Было трудно. Слабые сбежали, а сильные, волевые остались…»

ШУТОВ. Пустите! (Пытается вырваться.)

СТАС. Держите-держите!.. (Читает.) «Бригада у нас очень дружная, за всё время я не слышал ни от кого ни одного грубого слова. И все готовы помочь друг другу. Бывает, будят среди ночи: «Валера, мотор барахлит». Встаешь, идешь на подмогу…»

ТКАЧ. Какой мотор?

СТАС. Бетономешалка не заводится.

ТКАЧ. Как? Бетономешалка? Ну, дает!

СТАС. «Разными путями приходили люди в нашу бригаду. Например, наш земляк Станислав Иванов даже ушел со второго курса института, чтобы принять участие в стройке века…»

КАТЯ. Это про тебя, что ли?

СТАС. К вашим услугам. Скромный патриот. А вот – про тебя. (Читает.) «Люди на БАМе отличаются благородством. Вот, к примеру, наша повариха Катя, удивительно красивая молодая женщина…»

КАТЯ. Это – про меня?

СТАС. «…только красота эта заметна не сразу. Она порвала с обеспеченной семьей и вышла замуж за человека, с которым познакомилась при необычных и романтических обстоятельствах: он спас её из Невы, спрыгнув с моста…»

ТКАЧ. Это кто же такой – Арнольд?

КАТЯ (Шутову). Болтун!

ТКАЧ. Арнольд – с моста прыгнул?!

КАТЯ. Ну! С Литейного. Увидел, что байдарка перевернулась – и через перила.

ТКАЧ. Арнольд?!

КАТЯ. Что ты заладил – Арнольд, Арнольд! В нем не меньше бутылки коньяка сидело. Добавить – так он бы и с Исакия маханул!

СТАС. «Они уехали на БАМ строить новую жизнь, но муж оказался слабохарактерным, и Катя ушла к нам в бригаду. Она дала себе слово зачернуть прошлое. Но однажды полог палатки откинулся и вошел он, бледный, больной, с трясущимися руками. «Вернись, любимая! – сказал он. – Ты единственное мое спасение! Нет мне без тебя ни света, ни радости, ни любви!» И она поняла, что не имеет права оставить человека в беде. И сказала: «Пойдем, попробуем еще раз начать всё с начала!..»

КАТЯ. Кто-кто так сказал – я?!

СТАС. Если верить печатному слову. А печатному слову мы привыкли верить.

КАТЯ. Да я бы его, паразита!.. Да я бы ему!.. «Единственное спасение…» Я бы… Ну и трепло же ты, Шутов!

СТАС. «Другой пример благородства явил нам Григорий Ткач…»

ТКАЧ. Чего это я явил?

СТАС. Сейчас узнаешь. (Читает.) «Он приехал на БАМ, чтобы заработать на машину и на дом в деревне. Но вот однажды в нашем лагере, стоящем неподалеку от притрассовой автодороги, появилась пожилая женщина со слезами на изможденном лице. Как выяснилось, ее настигла беда: сгорела изба и трое ее детей остались без крова. Она ничего не просила, просто рассказала свою историю. И тут наш товарищ Григорий Ткач вынул тысячу рублей и отдал их женщине. «Возьмите эти деньги! – сказал он. – Вам они нужнее, чем мне!..»

ТКАЧ (ошарашенно). Как?!. Что я сказал?.. (Заглядывает в услужливо подставленную Стасом газету.) «Вам они нужнее…» (Шутову.) Ты что – совсем с приветом?

СТАС. Потом будешь переживать. (Читает.) «Это отдельные примеры. А однажды…»

ТКАЧ. Тысячу рублей?! Вот так просто – взял и отдал?.. Ну, Валера! Ну, удружил! Век тебе этого не забуду!.. Тысячу рублей, а?!.

СТАС. Не мешай. Продолжаю. (Читает.) «Однажды произошло следующее. Был тихий летний вечер, не предвещавший ничего плохого. Вдруг с дороги послышались шаги и вошел человек. «Ребята, беда, – сказал он. – Поднимается вода в реке, может снести мост». И все, как один, пошли на ночной аврал. Ревел ветер, поднималась вода, во главе с Гордеевым члены бригады отталкивали от опор моста бревна, которые несла разбушевавшаяся стихия. Почти сутки продолжалось единоборство, ни один человек не ушел с моста. И мост был спасен». Вот какие люди строят Байкало-Амурскую магистраль, закончил свой рассказ наш земляк Валерий Шутов. Сегодня он вновь на БАМЕ. Счастливо тебе, Валера!..» Ну как?

ТКАЧ. Не слабо.

ГОРДЕЕВ. Ты бы хоть врал, да складно! Откуда летом может быть наводнение? Я понимаю, весной или осенью, во время дождей…

ШУТОВ. Нет, как раз летом! Тут так бывает: в горах тает нег и реки вдуваются, я читал!

ГОРДЕЕВ. Ну, раз читал – тогда, конечно, другое дело!

ЦЫГАН. А про меня там ничего не написано?

СТАС. Нет.

ЦЫГАН. Спасибо, Валера! Ты настоящий друг!

СТАС. Не вижу реакции. Ребятам читал – стоял дружный гогот. Видно, на большой аудитории такие хохмы воспринимаются лучше.

ГОРДЕЕВ. Ладно… Повеселились – и будет. Пошли, завтра в полседьмого вставать…

Гордеев, Цыган, Стас и Ткач уходит. Ккатя убирает со стола, зажигает керосиновую лампу. Шутов неподвижно сидит в углу палатки.

КАТЯ. Чего сидеть-то? Иди спи, ничего уже не высидишь.

ШУТОВ. Не могу… стыдно.

КАТЯ. А врать корреспонденту было не стыдно?

ШУТОВ. Да нет же, я не врал! Как ты не понимаешь? Этого не было, но могло быть – если бы всё так сложилось, понимаешь?

КАТЯ. Это чтобы я к Арнольду вернулась? Или чтобы этот жлоб Гришка отдал тысячу рублей? Это надо же такое придумать, в страшном сне не увидишь!

ШУТОВ. Вот и ты не веришь!.. (Идет к выходу.)

КАТЯ. Погоди. Насчет того, что я красивая – это ты тоже ради красного словца?

ШУТОВ. Тут-то о чем речь? Погляди на себя! По-моему, так любая женщина прекрасна. Особенно если ее красиво одеть. (Подумал, уныло.) Или раздеть.

КАТЯ. Что же тебе теперь делать? Проходу же не дадут. Может, уехать?

ШУТОВ. Куда?

КАТЯ. БАМ большой.

ШУТОВ. Нельзя… получится – будто сбежал.

КАТЯ, Да, черный тебе выпал денек. (Протягивает листок бумаги.) Ладно, держи. Хотела обрадовать, да что-то не получается.

ШУТОВ. Что это?

КАТЯ. Телеграмма. Тебе. Шофер на попутке из Тоннельного прихватил.

ШУТОВ (читает). «Ответа не дождалась. Вылетаю к тебе. Ольга…»

Пауза.

ГОЛОС СТАСА. Валера! Мотор барахлит!

Шум эфира, треск радиопомех.

ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ. Рязань, ответьте Тоннельному!.. Алло, Рязань?.. Говорите, Тоннельный!..