Текст книги "Черная Брама"

Брошенный с сейнера штормтрап поймал Юколов, вцепился в ступеньку и в то же мгновение повис над морем. Сейнер накренило на противоположную сторону, и штормтрап с висящим на нем человеком швырнуло о борт. Ступенькою трапа рассекло Юколову бровь. Пользуясь каждый раз тем мгновением, когда сейнер накренялся в его сторону, инженер поднимался на несколько ступенек трапа и, подставив ногу, встречал новый удар по борту. В три приема ему уда-' лось достигнуть палубы, его подхватили под руки и подняли наверх.

Оба моториста и фельдшер поднялись на сейнер с не меньшими трудностями.

Штурман «Вайгача» записал в судовой журнал:

«21 час 30 мин. 39, 0 – 35, 6 северной долготы и 68° – 12, 0 восточной широты. Шторм 11 баллов. Судно не управляется, двигатель не работает. Продолжаем дрейфовать со скоростью трех узлов. До камней Святого Рога остается пять миль. Приняли на борт с пограничного корабля специалистов для оказания помощи».

Пока механик и мотористы будут находиться на судне, нужно грести на шлюпке в полную силу. Страдая от тупой, ноющей боли во всем теле, Нагорный не испытывал никаких симптомов морской болезни. Хотелось только хоть на несколько минут положить весла и опустить руки. Ему казалось, что еще только одно усилие, еще только раз он занесет весло, и уже в последний раз вытянет на себя валёк, но… Наклоняясь вперед, он снова заносил весло и с новой силой вытягивал валёк.

В то время как Варенов занимался Тимой, механик и мотористы уже спустились в машинное отделение.

При свете ярких аккумуляторных фонарей, захваченных с корабля, Юколов осматривал дизель, внимательно выслушивал каждый узел, каждый агрегат. Когда-то механик плавал на «Касатке», где был точно такой же дизель марки «ЗД-6», и это облегчало его задачу.

Поставив моториста на ручную помпу, он пробовал нагнетать плунжерную пару топливного насоса, но привычный слух, несмотря на все напряжение, не уловил характерного металлического щелчка в цилиндре. К насосам не поступало дизельного топлива. Юколов разобрал и тщательно исследовал подкачивающий насос, фильтр грубой очистки, затем и насос высокого давления. Вся система была в исправности.

Стрелки его ручных часов показывали двадцать один час пятьдесят восемь минут. Юколов испытывал головокружение и слабость в ногах. Рассеченная бровь еше кровоточила и большая отечность закрыла один глаз.

Матросы сейнера столпились у трапа. С надеждой и все возрастающим волнением они молча наблюдали за каждым движением механика.

С трудом удерживаясь за поручни дизеля, Юколов думал: «Почему же форсунки цилиндров не получают необходимого давления?»

Он еще раз осмотрел систему и снова ничего не обнаружил.

А шторм свирепствовал с прежней силой. Второй час матросы на шлюпке боролись с волной. Усилия людей уходили на то, чтобы удержать шлюпку на месте. Стоило только на минуту перестать грести – и борт становился к ветру, их захлестывало волной и несло прямо на сейнер.

Люди изнемогали, боцман это видел и ничем не мог им помочь. Напрягая последние усилия и стараясь не сорваться с ритма, не «выловить краба» или хуже – «щуку»[17]17
  «Выловить краба» – случайность, когда, неправильно погрузив лопасть в воду и сделав большое усилие, гребец внезапно вырывает весло из воды и падает. «Выловить щуку» – неправильно поставив лопасть весла, гребец вследствие сопротивления воды не может его своевременно вытащить и тем самым нарушает работу гребцов всей шлюпки


[Закрыть], Нагорный в это время думал: «Если бы Света могла увидеть меня сейчас здесь, в этой шлюпке, она бы сказала:…» Но вся сила его воображения не могла подсказать ему то, что сказала бы Света. Вот мама, наверное, спросила бы: «Андрюша, ты не забыл надеть теплую фуфайку?» – подумал он, улыбнулся и встретился взглядом с Ясачным.

Увидев улыбку на лице Нагорного, ярко освещенного в это время прожектором с «Вьюги», боцман крикнул:

– А ну, матросы, песню! – и запел сам. Голос у него был сильный и красивый:

 
Ой ты, море, море, ни конца, ни края.
Ходят низко тучи, снежный шторм ревет…
 

И матросы подхватили:

 
В ледяные сопки бьет волна морская,
Да порою чайка мне крылом махнет…
 

В машинном отделении сейнера Юколов снова осматривал всю систему, подающую топливо. И вдруг у соединительного флянца он обнаружил небольшую лужицу дизельного топлива. Очевидно, именно здесь насос засасывал воздух.

Сменив прокладку фланца и нагнетая топливо к форсунке, Юколов услышал знакомый щелчок, один, другой…

Волнуясь, он нажал стартер. Несколько раз чихнув, сначала несмело, двигатель заворчал и уже через несколько секунд, все ритмичнее, заработал в полную силу.

Услышав работу двигателя, Щелкунов поднялся в ходовую рубку и, прижав Вергуна в угол своим животиком и дыша спиртом, шепотком зачастил:

– Михайло Григорьевич, я тебя знаю, добрая душа: смотри не отвали пограничникам свежей рыбки! Их шоколадом кормят, а у нас и без того всего ничего…

– Сквалыга! – с презрением бросил ему Вергун. – Скажу команде – бороденку твою иностранческую по волоску повыдергивают! Скат ты! – выругался он и пошел к люку, остановился, подумал и вернулся назад: – Я бы весь улов не пожалел, да не возьмут, обидятся… Человеки! – закончил он, спустился на палубу, пошел навстречу поднимавшемуся из машинного люка механику «Вьюги», обнял его и сказал:

– Передайте вашему командиру… Мы знали… Мы были уверены в том, что вы не оставите нас в беде… Мы этого никогда не забудем, товарищи!

Во всей своей большой, полной всяких событий жизни капитан Вергун еще никогда не произносил таких длинных и прочувствованных речей.

Шлюпка благополучно сняла пограничников с сейнера и доставила на «Вьюгу».

Подняв на фале флаг приветствия, «Вайгач» развернулся носом против волны и пошел в залив Тихий.

НОВЕНЬКИЙ ДОЛЛАР

Ранний час. В деловых кварталах Гамбурга тихо и безлюдно. К подъезду дома по набережной Внутреннего Альстера бесшумно подъехал темно-синий «Роллс» и вспугнул тишину низким, протяжным звуком клаксона. В ответ на сигнал тяжелая, обитая кованой медью дверь открылась, и к машине спустился человек без головного убора, в легком пальто, с внушительным портфелем в руке.

Все увеличивая скорость, «Ролле» миновал Белльвердер-Аусшлаг и свернул на мост, пересекающий Эльбу. Высоко на стене одного из корпусов верфи бросалась в глаза надпись:

«Снова, как в тридцать пятом, „Блом-Фосс“ выпускает броневые плиты для танков! Немцы, будьте бдительны!»

Несколько пожарных частей и отряд полиции, работая шлангами и скребками, торопливо уничтожали этот призыв к здравому смыслу.

Оставив позади громоздкие корпуса верфи, «Ролле» вырвался на асфальтированное шоссе Гамбург – Куксхафен.

Когда-то авангавань Гамбурга, Куксхафен, славилась морскими купаньями, теперь это была база английского военно-морского флота.

Пользуясь зеркалом, шофер украдкой разглядывал своего пассажира – правильные черты лица, гладкие седые волосы, очки в золотой оправе, тонкие губы маленького рта, застывшие в холодной иронической улыбке. Правая рука пассажира лежала на портфеле, кисть левой с алмазным перстнем на безымянном пальце была продета сквозь петлю поручня. Накануне, на пирсе Американо-Германской трансатлантической компании, шофер встречал этого пассажира. Большой и нарядный лайнер доставил его в Гамбург. Кто он, этот человек из-за океана, – преуспевающий коммерсант или удачливый дипломат? Встречная автоцистерна с прицепом приковала к себе внимание водителя «Роллса».

Минуя Куксхафен, машина, не снижая скорости, мчалась по набережной. Слева простирались торфяные болота, справа – серые воды Гельголандской бухты и в предутренней дымке на горизонте – Фризские острова.

Вскоре показалась высокая, унизанная остриями шипов кирпичная стена. «Ролле» остановился возле глухих ворот.

Сверкающие золотом накладные буквы вывески доводили до сведения всех тех, кого это могло интересовать, что здесь помещается «Институт лекарственных трав».

Человек с портфелем вышел из машины. Железная калитка беззвучно открылась.

В конце узкой гравийной дорожки, усаженной по обеим сторонам подстриженными кустами терновника, виднелся красный кирпичный дом, построенный в духе тяжелого немецкого классицизма, мрачный и неприветливый. Приехавшего молча встретил атлетического сложения человек с апоплексической шеей. Он был одет в серый костюм полувоенного покроя, грудь его украшали ленточки офицерских орденов времен третьего рейха.

– Шраммюллер! – представился он вошедшему, помог снять пальто и добавил: – Доктор Лерман ждет вас. Прошу!

Сидя за столом, доктор Лерман казался крупным, представительным человеком, но стоило ему подняться с кресла, и непропорциональные туловищу короткие ноги делали его смешным. Лысый, отполированный, точно бильярдный шар, череп, маленькие стальные буравчики-глаза и подкрашенные пышные усы, скрывавшие тонкую линию рта, делали его лицо особенно неприятным.

Получив сигнал о прибытии гостя – дважды вспыхнула лампочка у входа, – доктор открыл сейф, выдвинул ящик на букву «М», быстро пробежал пальцами по картотеке, достал нужную ему карточку и прочел:

Фрэнк Мэрфи

(род. 1892 г. в Литтл-Роке, штат Арканзас).

С 1925 года Фрэнк Мэрфи возглавляет частное разведывательное бюро фирмы «Стандарт-ойл оф Нью-Джерси».

В 1926 году был в Людвигсхафене на заводе «ИГ Фарбениндустри», где знакомился с методом Бергиуса (получение бензина из низкосортных углей). В результате доклада его группы было подписано известное вам соглашение.

В настоящее время Мэрфи совмещает частные интересы «Стандарт-ойл» с государственными интересами военно-морской разведки.

Кроме того, Мэрфи связан с авиационным концерном «Блени Л. Картин-компани» – снаряды дальнего действия «Титан».

Вложив карточку в картотеку, Лерман запер сейф и шагнул навстречу гостю:

– Если не ошибаюсь, Фрэнк Мэрфи!

Гость вошел в кабинет. Доставив портфель на стол, он протянул руки к электрическому камину и, приветливо улыбаясь, сказал:

– Чертовски хорошо, доктор, что мы с вами встретились! Наше знакомство состоялось двадцать с лишним лет назад, правда заочно, но на прочной деловой основе. Соглашение «Стандарт-ойл» и «ИГ Фарбениндустри» было самой значительной коммерческой операцией нашего времени. Я рад, доктор, что мы с вами представляли стороны этого соглашения.

– Бокал рейнского? – предложил Лерман.

– Предпочитаю что-нибудь крепче – утро сырое.

Доктор подтолкнул столик-сервант к креслу, где сидел Мэрфи, и предложил выбрать напиток по вкусу.

Мэрфи взял английское виски и налил две рюмки:

– За нашу старую, проверенную временем дружбу!

Лерман поднял рюмку.

Долгое время беседа носила общий характер. Собеседники, как бы прощупывая друг друга, избегали вопросов, ради которых встретились. Затем Мэрфи спросил:

– Приступим к делу?

– Прошу вас! – любезно согласился доктор и, нажав кнопку под крышкой письменного стола, включил магнитофон.

От внимания Лермана не ускользнуло движение доктора. Он внимательно осмотрел стол и, потянув на себя бронзовую статуэтку Гермеса, обнаружил микрофонный провод.

– Вы не обидетесь, доктор, если мы будем разговаривать без магнитофона? – сказал он и, достав из кармана маленькие кусачки, перерезал . провод. – Среди профессиональных борцов существует обычай – раз в год встречаться в Гамбурге при закрытых дверях для честной борьбы. Это называется, кажется, «гамбургским счетом».

– Да, это честная, спортивная борьба, – подтвердил Лерман.

– Нельзя сказать, доктор, что вы ведете честную игру. По этой попытке воспользоваться магнитофоном можно судить о «радушии» вашего гостеприимства! – не скрывая иронии, сказал Мэрфи.

– Мы этому научились у вас, дорогой коллега! – парировал Лерман.

– Недоверие к своему партнеру по игре стало печальной традицией. Вы, немцы, удивительно консервативны в своем ограниченном национализме.

– Консерватизм – благородная эволюция традиций, – заметил Лерман.

– Желчный англичанин Дизраэли толковал консерватизм как организованное лицемерие, – сказал Мэрфи, но, обратив внимание на колючий взгляд собеседника, добавил: – Не будем ссориться, доктор. Если говорить, то говорить по «гамбургскому счету».

– Тогда, коллега, прошу вас выключить ваш магнитофон! – Лерман указал на большой желтый портфель Мэрфи, стоящий на столе.

У господина Мэрфи была подкупающая по своей искренности улыбка. Потянув за кисточку молнии сбоку портфеля, он выключил магнитофон и, улыбаясь, пояснил:

– «Миджет». Чертовски удобная штука! Работает от сухой батареи. Два микрофона в замках портфеля. В наш век раннего склероза – положительно незаменимое подспорье памяти!

– Мы получили фирменный проспект «Миджет» из Чикаго, – жестко сказал Лерман.

– Итак, перехожу к делу. Операция «Гоббс»… Кстати, почему «Гоббс»? – спросил Мэрфи.

– Как вам, коллега, известно, перед нами поставлена сложная задача, но «цель оправдывает средства», – подчеркнул доктор. – Эта крылатая фраза однажды, лет триста назад была сказана Томасом Гоббсом. Поэтому операция получила условное название «Гоббс». Мы действительно, как вы, очевидно, заметили, пользуемся всеми возможными средствами…

– Эти средства не исключают возможности провала, – вставил Мэрфи.

– Разумеется, – согласился Лерман. – Я желаю вам, коллега, удачи, но… В нашем деле случайность играет не последнюю роль.

– Надо отдать справедливость, доктор, что операции «четыреста двенадцать» и «двести четырнадцать» были подготовлены с особой тщательностью, тем более становится непонятным провал. Вы проанализировали причины?

– Сведения очень скудные. По операции «четыреста двенадцать» все шло отлично. Рут был сброшен в указанном квадрате. Приземлился благополучно. Точно в назначенное время мы получили радиограмму, вот дешифровка: «Первая половина задания выполнена». Через несколько дней молчания поступило следующее сообщение: «Дела идут хорошо. Рут». Потом снова двухнедельная пауза, и вот… статья в газете: «Скорпион жалит себя»…

– Читал, – отозвался Мэрфи, словно речь шла о модном романе. – Часики подвели…

Задетый иронией, Лерман погорячился:

– Думаю, что не часики, а люди, которых, по существу, мы совершенно не знаем…

– Вы не знаете? Ваше отличное учебное заведение…

– Люди, прошедшие нашу школу, в случае провала выходят из игры. Элита вашей школы является к чекистам с повинной…

– Не будем ссориться, доктор, – примиряюще сказал Мэрфи. – Все ясно: на втором барьере Рут сломал себе шею. А жокей номер два?

– Наше отделение в Кельне радиограммы не получило. На условном языке это значит, что операция провалилась. Три дня подряд мы принимали позывные «Гермеса», но не ответили.

– Понятно. Надо, доктор, торопиться. В моем портфеле несколько советских газет – они предупреждают об опасности плавания в районах Баренцева и Карского морей в связи с военно-морскими учениями. Не скрывая, они пишут: «с применением новых видов оружия».

– Насколько я понимаю, помимо всего, вас интересует ракетное горючее? – спросил Лерман.

– Не скрою, ракетное горючее, – ответил Мэрфи.

«Конечно, Мэрфи представляет интересы „Стандарт-ойл“. Но ракетное горючее интересует Раммхубера, – подумал Лерман. – Генерал Раммхубер по поручению бундесвера принимает американскую ракетную технику».

Словно угадав мысли собеседника, Мэрфи добавил:

– Думаю, что «Институт лекарственных трав» имеет не только платонический интерес к этому делу.

– Почему, позвольте вас спросить?

Мэрфи молча достал из бокового кармана сложенный лист «Франкфуртер нейе пресс», развернул и показал пальцем на жирный заголовок статьи, подчеркнутый красным карандашом:

«Немецкие ученые работают над созданием ракет дальнего действия».

– «На побережье Северного моря, юго-западнее Куксхафена, общество ракетной техники провело серию испытаний…» – громко прочел Лерман и с деланным равнодушием свернул газету: – Первые шаги…

– Разумеется, понадобится некоторое время, но вы можете рассчитывать на нашу помощь.

– Ваша помощь выглядит по меньшей мере парадоксально! – Лицо Лермана было спокойно, и только глаза выдавали обуревающее его чувство неприязни.

– Вы сказали, доктор, парадоксально? – переспросил Мэрфи.

– Когда-то, в Пеенемюнде, – пояснил Лерман, – после испытания ракеты фюрер пожал руку конструктору Брауну. Спустя несколько месяцев первые «ФАУ-2» пересекли Ла-Манш и обрушились на Лондон. Прошло всего двенадцать лет, и вот немецкий конструктор Варнер фон Браун – главный конструктор американского управления баллистических ракет. А мы, немцы, получаем новую технику, созданную немецким конструктором, в качестве «помощи» из-за океана. Это ли не парадокс, господин Мэрфи?

Мэрфи не торопился с ответом. Он налил в бокал виски, разбавив на этот раз содовой, отхлебнул глоток и, рассматривая Лермана долгим оценивающим взглядом, сказал:

– Наши пути в жизни скрещивались не раз. Я представлял себе вас, доктор Лерман, асом разведки, одним из лучших учеников Канариса. Теперь вижу, что ошибся. Вы добродетельная и сентиментальная Гретхен! Есть один бог на земле – мифический сын Зевса, его предок, – Мэрфи фамильярно щелкнул по носу бронзового Гермеса: – Этого бога зовут Бизнес! Соглашение «ИГ Фарбениндустри» и «Стандарт-ойл» было новыми скрижалями апостолов этого бога! Американские самолеты сбрасывали на фатерланд бомбы, изготовленные по немецким патентам. Заправленные американским горючим, немецкие подводные лодки топили в Атлантике корабли под звездными флагами. Нации приносили жертвы на алтарь бога-отца Бизнеса и сына его – Войны! Вилла на Берлинерштрассе в Куксхафене принадлежит вам, доктор Лерман? Это дар бога-отца Бизнеса за вашу праведную жизнь! Когда же вы, Лерман, сфальшивили? Тогда, когда оплакивали конструктора Брауна или когда получали свою долю тела и крови? – Последнее Мэрфи проиллюстрировал жестом, который на всех языках мира означает деньги.

Приглаживая тонкими, холеными пальцами подбородок, Лерман с трудом выдавил подобие улыбки:

– То, что вы говорите, Мэрфи, цинично!

– Я этого не скрываю, доктор, я циник, веселый циник! И, если говорить правду, а мы с вами, помните, договорились играть по «гамбургскому счету», и вы, Лерман, циник! Да, да, – циник, – повторил он. – Вы думаете, я не знаю, что мы оплачиваем снаряжение и переброску агентуры, которая занимается разведкой в первую очередь для вас! Мы получаем сведения из вторых рук, им грош цена, а платим вам большие деньги. Ну хорошо, переменим пластинку. Давайте «элиту» вашего института! – неожиданно закончил Мэрфи.

Доктор Лерман включил прибор. Пока нагревался кинескоп, Мэрфи наполнил рюмку виски.

На экране появился интерьер большой комнаты со шведской гимнастической стенкой. Мускулистый, пропорционально сложенный человек, подтягиваясь на руках, поднимался по стенке.

– Лемо, спуститесь вниз и повернитесь к нам лицом! – распорядился доктор.

Контрольная лампочка микрофона погасла.

Щурясь от сильного света, на них смотрел с экрана тот, кого доктор назвал Лемо. Это был человек, казалось, лет тридцати, его лицо, бронзовое от загара, было мужественно и по-своему красиво – резко очерченные скулы, высокий лоб, вьющиеся темные волосы, светло-карие глаза, прямой нос, полные чувственные губы.

Вновь вспыхнула контрольная лампочка микрофона.

– Лемо, вы готовы к выполнению операции? – по-немецки спросил Мэрфи.

– Да, я готов, – ответил Лемо. Звук его голоса, усиленный динамиком, прозвучал громче, чем следовало.

– Вы знаете район операции?

– В этом районе я знаю каждую сопку, каждую бухту…

– Для решения второй, главной задачи операции самое ответственное – это вербовка. Вы уверены в этом человеке? – спросил Мэрфи.

– Уверен, – твердо ответил Лемо.

– На чем строится ваша уверенность?

– Я знаю этого человека, как самого себя, – Лемо улыбнулся.

– Но прошло много лет…

– В этом краю, – перебил его Лемо, – человек остается тем, что он есть. Сильные люди не меняют привязанностей.

Выключив микрофон, Мэрфи сказал:

– Пустая крылатая фраза! Он сам изменил своим привязанностям.

– Романтическая подкладка. Все русские в той или иной мере романтики! – заметил Лерман.

– Изменив однажды, он изменит вновь. Кинескоп можете выключить.

Экран погас, и яркая точка, сверкнув, упала, словно метеорит.

– Вам понравился Лемо? – спросил доктор.

– Как новенький доллар! Где вы его подобрали?

– В лагере перемещенных лиц. Вас интересуют подробности?

– Я хочу знать, за что мы платим деньги.

– В некотором противоречии с ветхим заветом, этого Адама сотворили из ребра Евы…

– Нельзя ли без ветхозаветных притч?

– Вам знакомо имя Марты Плишек?

– Впервые слышу.

– Вы не читаете «Гамбургского листка» уголовной хроники. В порту за Мартой Плишек установилась репутация роковой женщины. Мы давно заинтересовались этим мальчиком и нацелили на него Марту. Женщина потребовала комфорта, и мальчик запустил руку в шкатулку с ценностями вдовы рейхскомиссара Рамке. Мы вытащили его из тюрьмы. Некоторое время мальчик упирался, но, узнав, что Марта работает у нас, согласился. Эта женщина может вить из него веревки. Он требует, чтобы деньги мы перевели на ее счет.

– Хорошо, что он рассчитывает вернуться в Гамбург. – Мэрфи посмотрел на часы и вспомнил: – Да, надо из комплекта выбросить контрабанду. В этом тоже сказывается ваш консерватизм. Русские уже давно выпускают миллионы часов в год.

– Я с вами согласен. Но что может заменить часы? – спросил Лерман.

– Наличные деньги. Заметьте, не фальшивые, а самые настоящие советские деньги. Завтра вы отправите Лемо в Норвегию. Самолет уходит в девять тридцать. Остров Варде, город Нурвоген, отель «Фрам». Вот паспорт на имя Хугго Свэнсона. Пароль явки останется прежним.