Текст книги "Загогулина. Рассказы, фельетоны, памфлеты"

– В вашей поликлинике хорошо знают про этот порядок, и они были обязаны вам об этом сказать. Наверное, говорили?.. – с подозрительной улыбкой смотрит она на мужчин.

Старушечья голова бессильно свесилась на впалую грудь, видны набухшие вены на худой желтой шее, она не реагирует на разговор. Сопровождающие униженно уверяют, что не знакомы с порядком приема больных, просят сделать для них исключение, но Козина возможности для исключения не видит: не положу ведь я ее к себе в кабинет. Старушку выносят.

С минуту на экране доминирует недовольная физиономия Марии Сергеевны. Теперь у нее видны и морщины, и блеск седины в волосах, и вся она показана очень сердитой, совсем как медуза горгона.

Козина с ужасом смотрит на коварный экран – как он все извращает! Она вспомнила этот случай. Да, она тогда отказала в приеме, но вовсе не из-за каких-то дурацких презентов! Да будь там хоть десяток коробок с конфетами, она все равно бы не взяла к себе эту бабулю: во – первых, мест тогда действительно не было, а во-вторых, она не больная, она уже выжила весь свой ресурс, а такое в больницах не лечат!

На экране появляется новый сюжет. Комнатушка сестры-хозяйки. Тетя Тамара, одна из ветеранов больницы, разговаривает с больным, только что принятым на лечение. «Господи, здесь-то чего они откопали?» – думает Мария Сергеевна, еще не оправившись от потрясения.

Тетя Тамара показывает рукой на полки с желто-серым постельным бельем, брезгливо морщит и без того морщинистое лицо и спрашивает мужчину, стоявшего перед ней в синем спортивном костюме:

– Нашим бельем заправить вам койку, аль как?.. Все люди приносят обычно свои принадлежности, больничными брезгуют… У нас ведь они годами вращаются, и не отмываются уже, и порватые – дыра на дыре.

Тетя Тамара разворачивает простыню, на которой видны разводы не отстиранных пятен, и вопросительно смотрит на добротный спортивный костюм. Лицо его обладателя в крайнем недоумении. Сестра-хозяйка продолжает нагнетать страсти:

– За последние годы всего четыре матраса прислали и десять комплектов белья. А больные-то разные: у кого недержание, такому хоть по три раза на день меняй.

Мужчина в еще большем смятении:

– Тогда мне, выходит, опять домой надо ехать…

– Можно и не домой, – подсказывает выход тетя Тамара. – У нас за углом есть магазин с постельным бельем, там все обычно берут, кто нашим побрезгует.

Больной соглашается с предложенным вариантом, и страхолюдная простыня опять кладется на полку.

Камера опять, приемом выборочного показа, воспроизводит разговор сестры-хозяйки с другими пациентами терапевтического отделения. Все беседы состоят из типового набора слов с демонстрацией устрашающих тряпок и заканчиваются согласием больного на доставку постельных принадлежностей или из дома, или из рекомендованного магазина. Ни одного факта согласия на пользование больничным бельем камера не показала. «Только гадость снимает, подлец! – отметила про себя Мария Сергеевна. – Лежит же и на нашем белье кое-кто».

А на экране появляются новые пары – теперь лечащие врачи и больные. Меняются лица врачей и больных, но суть их встреч постоянна: врач со скорбным лицом сообщает больному, что ему помогут такие-то вот лекарства, но в больнице их нет. Следует эффектное возмущение грабительской перестройкой, грабительскими реформами, коррумпированными властями и плохим обеспечением больниц. Обескураженному больному врач затем доверительно сообщает, что все эти лекарства можно приобрести в аптеке, которая расположена в соседнем, слева от больницы здании. «Мы можем, конечно, использовать то, что есть у нас, – следует лицемерный вздох, – но вы сами понимаете разницу между тем, что вам надо, и тем, что имеется». Больной говорит, что конечно он купит лекарства, которые его вылечат. И врач его тут же напутствует, что нужно купить и шприцы, и систему для капельницы. И вот больной уже ломится в двери аптеки.

Беседы врачей и больных, их результаты подаются также в отцеженном варианте: врач – больной – аптека, врач – больной – аптека…

Приторный голос за кадром обобщает показанное: «Итак, больному внушили, что в больнице нет ни лекарств, ни постельных, ни других принадлежностей. Что же все-таки есть? Давайте посмотрим!»

Следует обзорный показ больничных палат. Зрелище везде удручающее: обшарпанные стены, протертый линолеум, железные койки с пружинными сетками, прикроватные тумбочки с бутылочками, кульками, газетными свертками…

Столовая. Больные со своими кружками-ложками толпятся у раздаточной амбразуры. Тарелки – больничные. Их мало, они делают за обед по три-четыре оборота. Раздатчица, торопясь, моет их кое-как в металлической мойке. Иногда на краях у тарелки остаются пленки от пищи предыдущего едока. Один, получив такую тарелку, ворчит:

– Я где-то читал, что даже у самой чистоплотной хозяйки муж в год съедает до двух кило грязи, а здесь…

– Заткнись! – прерывают его. – И так эта жрачка в горло не лезет!..

Камера переместилась в подсобное помещение. Здесь – несколько ведер с несъеденной пищей.

Снова палаты. Больные, придя из столовой, поедают свои продукты.

Вечер. Больные в палатах, дежурный медперсонал собрался в столовой. Вплотную сдвинуты три стола, на них – колбасы, сыр, другая провизия и… графинчик со спиртом. Дверь заперта изнутри. Из палат слышатся стоны больных, их крики, зовущие врача, няню, сестру, из столовой – громкие веселые голоса, раскатистый смех.

Козина на эти кадры смотрит угрюмо. «Обнаглели девчата! Надо устроить им хорошую вздрючку!» Дальше ее настроение портится больше.

После застолья ночная смена растаскивает по разным местам скамейки – готовится к подступившему сну. И скоро в ответ на призывы больных слышится заливистый храп медицинского персонала.

Мария Сергеевна расстроена, рассержена основательно и все же вины, за которую надо платить рэкетирам, она пока не находит. «Да, в больнице имеется много плохого. Им, подлецам, удалось подловить нас на некрасивых моментах, но почему они полагают, что им за это мы будем платить?.. Где сейчас нет недостатков?.. Будем бороться, искоренять недостатки, спасибо за помощь в их вскрытии, но деньги… Пусть они катятся с этой кассетой подальше…»

Козина думает о предстоящей встрече с молодым человеком и считает свою позицию твердой и правильной.

«А теперь, друзья, будьте внимательней!» – прерывает ее размышления бархатный голос, и Мария Сергеевна видит, как их тетя Тамара входит в магазин «Постельные принадлежности». Вот к ней с улыбкой спешит заведующая, вот женщины уединяются в дальнем уголке магазина, шепчутся, сверяют записи на листочках бумаги: один принесла сестра-хозяйка больницы, другой был у заведующей магазином. Затем в руке у заведующей появляются деньги, и она вручает их тете Тамаре. Та с довольным видом уходит, а голос за кадром комментирует ситуацию: «Медицинский работник получил свою долю от продажи белья. Схема такого сотрудничества не сложна: больница вынуждает больных скупать постельные принадлежности, а магазин при этом не стесняется в ценах». Дальше голос подробно расписывает эту порочную связь и выгоду от нее. Насладившись деталями, пронырливый комментатор продолжил: «Махинации с постельным бельем на этом не кончились. Далеко не каждый больной берет из больницы купленные им вещи: после пребывания белья на зловонных матрасах, его брезгуют брать себе в дом, и оно становится ценной добычей небрезгливого больничного персонала. Белье, отстирав в прачечной за больничные деньги, медработники растаскивают по себе!» Следуют доказательства: тетя Тамара сортирует и раскладывает стопками выстиранное белье. С сумками выходят из ее комнатушки женщины в белых халатах. «И довольствуются здесь не только бельем!» – не унимается опротивевший голос.

Аптека. Старшая медсестра отделения сверяет бумаги с заведующей аптекой и тут же получает какие-то деньги. Далее, уже в своей комнатке, она раскладывает деньги по кучкам, одну прячет в сумочку, другие раздает врачам, которые поочередно шныряют сюда. Во весь экран показываются лукавые физиономии выходящих из комнатки медицинской сестры, а голос за кадром сопровождает показ: «Врачи довольны долей, полученной от продажи по их наводкам лекарств».

– Боже, как это мерзко! – шепчет Мария Сергеевна, и уже с сомнением думает о своей позиции, выбранной для предстоящего разговора. «Надо показать эту запись сотрудникам, – возникает идея. – Пусть полюбуются! Будем вместе решать, как поступить от позора: сложиться и заплатить вымогателю или пусть он выносит всю эту грязь на общественность!»

Однако новая сцена заставляет Козину усомниться и в этом намерении. Она видит себя в магазине «Продукты». Вот она передает продавцу несколько коробок конфет, та их придирчиво рассматривает.

– Здесь только те, которые безупречны, – слышит Мария Сергеевна собственный голос и видит, как получает от продавца деньги.

Лицо ее запылало жарким румянцем. «Господи, да всего-то один раз и было такое!» А голос за кадром торжественно провозглашает: «Медицинским работникам, конечно, трудно приходится в наше мудреное время, но только не всем. Кое-кто уже научился ловить себе рыбку в мутной воде. Пора их самих вывести на чистую воду!»

Закадровый комментатор говорит еще что-то назидательно-справедливое, но Мария Сергеевна уже ничего почти что не слышит: она в состоянии прострации. Кассета сделала свое черное дело, и будь у Козиной деньги, она выложила бы их рэкетиру немедленно и без всякого сожаления – лишь бы закрыть эту грязь!

Но денег не было, не было и возможности их где-то достать. Правда, не было рядом и рэкетира, он должен был появиться только через несколько дней.

Ничего не объясняя встревоженному ее видом супругу, Мария Сергеевна рано отправилась спать, приняв двойную дозу успокоительного.

Лекарство и время внесли свои коррективы в ее настроение и планы. На другой день она уже не так болезненно относилась к увиденному. «Наша ли в том вина, что приходится так унижаться и приспосабливаться? – размышляла она, сидя одна в кабинете. – На зарплату не проживешь. Но и на эти паршивые подношения тоже палат каменных не построишь. Подумаешь, коробка конфет! Да пусть он подавится этой кассетой! Платить все равно нечем!»

Спустя еще день она совсем укрепилась в своей отбойной позиции, нашла еще аргументы в поддержку ее, и уже без особой тревоги ждала встречи с юным бандитом. Но его пока не было. Когда назначенная им неделя закончилась, а вымогатель не появился, Мария Сергеевна даже огорчилась немного, ей самой уже захотелось встретиться с ним, чтобы все расставить по полочкам. «Не ту они выбрали мишень для атаки! Не туда суются со своими пасквилями!» Она уже почти убедила себя, что стыдиться ей нечего. Пусть будет стыдно тому, кто устроил такую им жизнь, кто вынуждает их, медиков, ловчить и заниматься унизительными делишками. То, что они там засняли, это не от алчности, а от нищенской жизни, и это – громадная разница!

Козина уже провела с коллективом профилактическую беседу. Без указания на источник, она проявила глубокую осведомленность о проступках каждого из сотрудников и выразила им свое недовольство. Врачи и медсестры разошлись озадаченными, подозревая друг друга в наушничестве. Но в целом, обстановка стала благопристойнее. Даже в подсобном помещении количество несъеденной пищи значительно поубавилось – она становилась вкуснее, и ее стали съедать, а не оставлять, как было раньше, в тарелках.

К встрече с бандитом Мария Сергеевна уже подготовила целую речь в оправдание таких, как она горемык, в защиту людей, раздавленных костоломною властью. Она и раньше задумывалась над жестокостью наступивших времен, но это были отдельные мысли. Посещение рэкетира, его нахальное поведение заставили ее в них разобраться, привести их в порядок, и ей уже не терпелось высказать их. Но собеседник не приходил.

Еще неделю спустя по телевизору в обзоре криминальных новостей Козина услышала сообщение, что в городе арестована группа опасных преступников. Они занимались сбором сведений, порочащих высокопоставленных лиц. Была изъята уникальная аппаратура, что свидетельствует о коварных замыслах этой группы и о возможной связи ее с центрами международного терроризма. Гражданам, пострадавшим от преступной деятельности этих лиц, предлагалось обратиться в милицию. Давались телефоны милиции. Дважды были показаны фотографии арестованных, в одной из которых Мария Сергеевна узнала своего толстогубого посетителя. «Не на медиков замахнулись! – мелькнула злорадная мысль. – Там вам не тут!»

Висящая над ней угроза, понятно, отпала, но Козина особого облегчения почему-то не чувствовала. Наверное, потому, что главное не отпало – не исчезли причины, обрекающие марать свою репутацию даже медицинских работников – людей самой чистой и светлой профессии.

Как распорядиться злополучной кассетой, она еще не решила, но ей было ясно одно: фигурировать в изобличении преступников эта кассета не будет.

1998 г.

Упускаемый шанс

Осень в этом году как будто забастовала – уже к финишу мчится октябрь, а на дворе настоящее лето. В такое время хорошо быть где-то за городом, бродить с кузовком по грибному золоченному лесу или сидеть с удочкой на берегу полусонной речушки.

У Сергея Гречухина таких возможностей нет, их с потрохами съедает работа, работа по черному найму на частника при центральном городском рынке. Здесь все замешено на деньгах – и время, и отношения, и помыслы, и поступки. Все спрессовалось в липкий осклизлый клубок, в сердцевине которого деньги.

Но деньги зачастую только маячили призрачно, как миражи, не воплощаясь в реальность. Подобно прыщам возникали какие-то новые обстоятельства, что-то вдруг оказывалось не просчитанным, недосказанным, недопонятым. Приходилось что-то доделывать, отстаивать, исправлять, и все второпях, все на нервах, какой уж тут отдых!..

А на днях на Сергея свалилась совсем уж нелепая неприятность, дурацкая, по его оценке, болезнь: у него воспалился коленный сустав. Казалось бы – чепуха, а нога отказала, без болей невозможно было ею даже пошевелить, не то чтобы выйти из дома. И теперь прелести загулявшего бабьего лета он созерцать может только с балкона, со второго этажа многоквартирного дома, стоящего в шеренге таких же стандартных одноликих домов на городской окраинной улице.

Оставаясь в квартире один, – сын уходил утром в школу, а жена на работу, – Сергей ковылял на балкон, опускался в плетеное кресло и, чтобы не поддаваться влиянию скорбных эмоций, усилием воли заставлял себя наблюдать за происходящим на улице. С балкона он хорошо видел лица прохожих, слышал, что они говорили, сам же для них оставался невидимым. Это занятие отвлекало его и от назойливой боли, и от подсчета потерь, привнесенных нежданной болезнью.

Внизу, почти под самым балконом, у входа в продовольственный магазин было всегда оживленно. Там располагалась с нехитрым товаром – калеными семечками бойкая, не совсем старая женщина. Она жила в этом же доме, но Сергей о ней знал пока очень немногое, только, практически, то, что зовут ее тетя Марина. С тазиком, наполненным серо-черными семенами, стаканом и низкой скамейкой она приходила сюда ежедневно. Ее товар имел спрос, возле нее то и дело вставали прохожие. Знакомые делились с ней новостями, и Сергей, бесшумно сидевший над их головами, становился молчаливым участником этих бесед. Так было позавчера и вчера, так, похоже, будет сегодня.

Утром к тете Марине подошла невысокая полная женщина с гладкой прической. Тетя Марина приветливо поднялась ей навстречу, и женщины потерлись щеками, имитируя поцелуи. Потом они сразу затараторили, перебивая друг друга восклицаниями и вопросами. Говорили о многом, иногда по-разному относясь к предмету внимания, но в отношении собственного здоровья и розничных цен мнения их совпадали до идентичности – положение дел ухудшалось, и они принялись обвинять в этом власти.

Это показалось Сергею логичным: и в безудержном росте цен на товары, и в ухудшении здоровья людей власти были повинны безоговорочно. Впрочем, была и другая причина заговорить о властях: начиналась кампания выборов в Думу, законодательный орган, выдумывающий такие законы, от которых корчится в муках большая часть населения страны.

– Вот на выборах люди им и покажут! – с явной надеждой на лучшее говорит тетя Марина. – Надо же, до чего народ довели! В войну и то таких лишений не знали! Тогда понимали, почему трудно, всем тогда было трудно, не только простому народу! А сейчас не война! Почему же такое творится?! Одни, как свиньи в грязь, закопались в богатство, а народу не на что даже хлеба купить!

Из слов возбудившейся женщины Сергею становилось понятно, что живет она тяжело, что своим семечным бизнесом она занялась не от скуки и не от страсти к торговому делу. Она помогала выживать своим близким, и то обстоятельство, что приходилось им выживать, но не жить по нормальному, ее возмущало до крайности. Она с глубокой обидой говорила про то, как всю свою жизнь она честно работала на государство, а это самое государство ее, постаревшую женщину, теперь так облапошило, что признаваться в этом ей стыдно.

– Живем в нищете! – восклицала она. – Стыдно, когда гости приходят – попотчевать нечем! А те, кто у власти, все никак не насытятся! Все гребут и гребут под себя!.. Или чуют, что их выгонят скоро?.. И надо их гнать! Выбирать надо тех, кто заботится о народе!

Реакция собеседницы на эту гневную речь была неожиданной:

– А я на выборы не хожу, – скромно заявила она. – Ну их к шутам: выбирай, не выбирай, а все равно по-нашему не выходит…

Заметив изумление подруги, она смутилась и стала как бы оправдываться:

– Все кандидаты ведут себя одинаково: до выборов горы обещают из золота, а как дорвутся до власти – про обещания сразу забыли! Ни к кому не достучишься со своими болячками… Уже никому я не верю, все они, на проверку получается, – болтуны! Нечего их выбирать! Только время тратить впустую!..

Сергей к выборам относился индифферентно: ходил иногда, когда было хорошее настроение или компания, но чаще всего не ходил, и не видел в этом ничего нехорошего. Он был уверен, что выборы – это простая формальность, что где-то там, наверху, все уже давно порешали, что от его мнения абсолютно ничего не зависит и ничего не изменится. И все же он не мог не признать разумность реплики тети Марины:

– Чего же ты тогда возмущаешься?! – сердито спросила она. – Только что сама кляла эту власть за несносную жизнь, и тут же – на выборы не хожу!.. У тебя есть законное право самой решать, кого ставить у власти! Может, это – единственно ценное, что осталось у бедняков, единственное их достояние!.. Ты не ходишь, так ходят другие! Они-то и выбрали нам на горе таких! И в этот раз выберут!..

Тетя Марина была явно мудрее своей собеседницы, и Сергей невольно признал, что она мудрее и его самого.

– А я вот, хожу! – с вызовом сказала она. – Не участвовать в выборах сейчас может тот, у кого все устроено, кому и так хорошо!.. У тебя сейчас все хорошо?!..

– Какое! – смутилась подруга. – Живем на одну мою пенсию, а какая она – сама понимаешь: только на хлеб и на воду!.. Мясо и молоко видим только по праздникам… Но толку-то от того, проголосую я или нет, – женщина все же пыталась оправдать свою точку зрения. – Что решает мой один голос?.. Он, как песчинка на берегу…

– Это как же один?! – удивилась тетя Марина. – Как ты считаешь?!.. Пенсионеров в стране около сорока миллионов, почти половина всех избирателей! И все они такие же нищие, как и мы! Вот и прикинь: если все пенсионеры, только они одни, проголосуют за своего человека или за партию, то уже победа им обеспечена!.. А сейчас среди обиженных властями не только пенсионеры! А безработные?! Те, которых вынуждают кормиться позорными средствами: спекуляцией, воровством, проституцией! А молодежь, которой перекрывают дороги к учебе?!.. Молодежь уже начинает разглядывать, что из нее задумали сделать полуграмотных слуг! Прибавь их всех к сорока миллионам!.. Мы можем, и даже обязаны, поставить у власти тех, кому доверяем!.. А теперь посчитай по-другому – все стали думать так же, как ты: так мол и так, от меня ничего не зависит, и на выборы не пойдут. Какой тогда окажется результат? Будет то же, что и сейчас: в депутатах окажутся такие же, что и сейчас, а мы будем кусать себе локти!..

Тетя Марина села опять на скамейку, зачерпнула ладонью горсть семечек, снова ссыпала их в тазик и сказала, передернув плечами:

– А уж если тебе никто не по нраву, голосуй против всех! Тоже будет понятно… Но не ходить – просто грех!.. Я лично пойду обязательно!

– И правильно сделаете! – донесся до Сергея хрипловагый басок, и из зоны, не просматриваемой с балкона, к женщинам выдвинулся щупленький мужичок в соломенной шляпе. – Я невольно слушал ваш разговор, – поклонился он тете Марине, – и не могу не одобрить все ваши слова! Вы абсолютно правильно говорите: право на выборы – вот, что осталось у нас действительно ценное! И не каждый, к сожалению, это вот понимает!.. У меня тоже есть один из знакомых, вернее, – племяш! Он тоже заладил: я, дескать, нашел свою нишу, мне хорошо, и мне наплевать, кто там будет у власти! Вот дурачок! А еще инженер! Человек с высшим образованием! Работал когда-то даже мастером в цехе!.. Он торгует привозным лесом – вот его ниша!.. Я ему говорю: ты – простой спекулянт, даже посредник при спекуляции! И твоя ниша – это дыра в трухлявом полене. На него любой может ногой наступить и разрушить!.. Куда тебе, не понимает!

Сергей из-за шляпы не мог видеть лица говорящего, не мог определить его возраст, но судя по словам, это был человек с немалым жизненным опытом, скорее всего, тоже пенсионер, потому что продолжил он свои рассуждения на примере пенсионной реформы:

– От тех, кого мы выберем в Думу, только и зависит наша судьба! Возьмите, пенсионный закон! Каким он был, когда большинство в Думе имела партия коммунистов?.. Не помните?.. А тогда было так: пенсию назначали по стажу работы, суммы твоего заработка и его отношения к средней зарплате в стране. По этим данным определяли коэффициент каждому пенсионеру для того, то есть, чтобы в дальнейшем, при росте заработной платы в стране, пенсионеров не обижали: коэффициент автоматически умножался на процент роста средней зарплаты. И так было по – справедливости: растет уровень жизни, люди получают большую зарплату – жизнь улучшается и у стариков. И всем хорошо… Коммунистов потеснили в Думе, из-за нас потеснили, из-за тех, кто не ходит на выборы, и новые думцы сразу подрубили пенсионеров под корень: тот закон заменили на новый! А что по нему?.. Пенсии заморозили. Вроде бы обязались их повышать, но принцип другой – компенсировать рост инфляции! Понимаете разницу?!.. По первому закону моя пенсия была бы под четыре тысячи в месяц, а по новому – полторы не дотягивает! Вот, как случается, если не ходишь на выборы или проголосуешь не за того!

Мужчина еще какое-то время излагал свою точку зрения на выборы, потом слегка наклонился к тете Марине:

– А вы, извиняюсь, за кого голосовать собираетесь?..

– Еще не решила, – уклонилась та от прямого ответа. – Еще надо подумать, послушать, кто и чего будет нам предлагать…

– За ЛДПР голосуй, мать! – раздался звонкий молодой голос, и у тазика с семечками появился парень спортивного вида с толстой короткой шеей и наголо остриженной головой. Он был полон энергии и дергался телом, как застоявшийся конь.

– А какой мне-то прок от этого будет? – осведомилась тетя Марина, опасливо взглянув на этого молодца.

– Самый значительный! – заверил молодой человек. – В этом можешь не сомневаться! Если мы придем к власти, ни ты, ни другой кто не будет сидеть на ветру и продавать стаканами эту продукцию!

Молодой человек брезгливо поморщился, но спохватился и начал с пафосом декларировать:

– Мы сделаем вам утепленную будку, проведем в нее свет, сделаем водопровод и канализацию! Вы сможете не выходить из нее круглыми сутками! Семечки вам будут подвозить сюда наша машина! Мы поставим здесь пост, чтобы вас охраняли, проведем сюда газ! Семечки будете жарить на месте!

Парень все сыпал и сыпал на голову обескураженной женщине различные фигли-мигли о прекрасной будущей жизни торговки калеными семечками, только бы голосовали за ЛДПР. Узнав, что у тети Марины имеются внуки, он совсем загорелся:

– Внуки ваши будут учиться в элитных школах! Все школы будут элитными! Мы в школах изменим весь учебный процесс! Сейчас в школах учеба – каторжный труд! Мы его упраздним! Дети будут учиться играючи! Урок будет не сорок пять минут, как сейчас, и пять минут перемена, все будет наоборот: пять минут детишки будут учиться, а сорок пять минут – отдыхать! Отдыхать будут все люди!

– А кто же будет работать? – не выдержал мужчина в соломенной шляпе.

У тазика с семечками появилось еще несколько человек, их привлек громкий голос оратора от либерально-демократической партии. Тот был рад такому вниманию, и на ехидный вопрос ответил горделиво-запальчиво, глядя поверх удивленных голов:

– Работать лошади будут!.. Лошади и машины! Машины – железные, пусть они и работают, а люди должны отдыхать! Хватит! Они уже наработались1 Вы посмотрите на женщин: унылые изможденные лица! Какие из них женщины?!.. Женщины созданы для любви! Мы освобождаем от работы всех женщин! У всех будет все, кто чего пожелает! Как только нашу партию выберут в Думу, все в стране переменится!

– Но вы и так сколько лет уже в Думе, – заметил кто-то резонно.

– Хороший вопрос! – воскликнул радостно парень. – Да, мы уже в Думе, но нас очень мало! Нам мешают работать! Аграрии, коммунисты, яблочники! Кого туда только не насовали! А нас пока мало! Когда выберут только нас, все сразу изменится!

Молодой человек повел вокруг огненным взглядом и, пообещав прийти сюда еще раз, гордой поступью удалился.

Сергей, прослушав его трескучую речь, подумал: «Интересно, чего бы мне пообещал этот петух, узнай он о моих неприятностях? Сказал бы, наверно, что они, придя к власти, заставят хозяина кошечкой ластиться ко мне, а не клевать вороном ради собственной выгоды».

Проблемы в отношениях с хозяином у Сергея были всегда, но сейчас из-за этой обидной болезни они могли разрастись и дойти до разрыва всех отношений. Когда Сергей не смог подняться с постели и сообщил по телефону хозяину, что заболел, тот ответил сухо и коротко:

– Болей, чего здесь поделаешь? Я как-нибудь выкручусь…

Сергей ясно представлял себе дальнейшую ситуацию: на его место сразу поставят другого – сейчас безработных людей предостаточно, а вот как будет с ним? Юридически, он сам – безработный: никаких договоров с хозяином они не заключали, все на словах: приходи, работай, получай за день на руки. Ни приказа о зачислении, ни записи в трудовой книжке, а значит – ни больничных, ни стажа работы, ни отчислений на пенсию… До болезни эти вопросы Сергея как-то не очень тревожили: он еще молод, здоров – как-нибудь все образуется. Сейчас они поднялись перед ним во весь рост, и решения их пока он не видел.

Вывел его из удручающих размышлений шум, возникший на пятачке возле тети Марины. Там заскандалили двое мужчин, оба в приличной одежде, оба почтенного возраста, оба с лысиной на затылке. Только один был ростом пониже, потолще и с клюшкой, второй – значительно выше и тоньше. В руке у высокого была авоська с картошкой, немного – килограмма полтора-два, не больше. Толстый держал в руке сумку, из которой торчали наружу два хвоста колбасы. Он ворочал в стороны голову и защищал существующие порядки: все, дескать, сейчас хорошо, все идет так, как надо. В качестве аргументов он приводил положение, в каком страна оказалась при Ельцине и сравнивал с тем, что стало сейчас: все улучшается, все идет так, как и следует быть.

– Нашел, кого ставить в пример! – выкрикивал тощий. – Пьяницу, клятвопреступника, оборотня!

– Вот мужик разошелся! – усмехнулся Сергей. – По виду – мелкий чиновник, а выступает, как отважный герой: нате вам мое мнение! И говорит не о ком-нибудь из соседей, а о самом Президенте страны, неважно, что бывшем! Смельчак!.. А может быть это жизнь, наследство от Ельцина, заставляет его вопить благим матом?..

Толстый стоял на своем:

– Ельцина выбрал народ! Значит, он был нужен народу таким, каким был!

– Народ об-ма-нули! Неужели это не ясно?! – высокий был в полном отчаянии от упрямства своего оппонента. – Наболтали, наобещали, жизнью клялись, что хуже не будет ни одному человеку, а что оказалось?.. Он всю страну пустил под откос! Взорвал, как диверсанты железнодорожный состав!.. Я вот сейчас из аптеки иду, – сменил он неожиданно тему, – все там деньги оставил, а то, что купил – не уверен: поможет ли? Чуть ли не каждый день по телевизору предупреждают, что половина лекарств в наших аптеках – фальшивые! На всю страну говорят эту страшную весть! А власти чего?!.. Слушают и соглашаются! Потому что и сегодняшней власти совсем наплевать на народ! Мало, что народ голодает и вымирает, так теперь его стали травить!.. А как по-другому это можно понять, когда лекарства фальшивые?!.. И просят, чтобы их опять выбирали!.. Нет, на этих выборах больше нельзя ошибаться!..

– А как угадаешь, кто за народ, а кто – за себя? – спросил кто-то в толпе, разросшейся под балконом. – Все они говорят так красиво, что заслушаешься!

– Нет, судить о них уже можно, – не согласился с этим высокий. – Партии – те же. Вспомнить надо, что они говорили до выборов раньше, и что они сделали! Можно сравнить, оснований достаточно…

Пятачок под балконом был похож на агитплощадку, на которых раньше специально собирали народ для различных массовых мероприятий, здесь он собрался стихийно. К тазику с семечками протолкалась женщина с плоской фигурой и лицом монгольского типа. Она была вызывающе броско одета: очень короткое, цветастое платье, на оголенных плечах – два шнурка белесого цвета. Встав рядом с соломенной шляпой, она громко сказала:

– Вот здесь сейчас разглагольствовал некто из ЛДПР! Не надо им верить!

«Вот тебе на! – удивился Сергей. – А как же быть с пактом о взаимном ненападении?!»

Он хорошо помнил, что в самом начале предвыборной гонки по телевизору показали сбор лидеров всех объединений и партий, намеренных пробиваться в депутаты Государственной Думы. Там они дали слово, что в своей агитации не будут поливать грязью друг друга, как это было на прошлых выборах в этот заманчивый орган, а будут строить свои выступления только на добрых примерах. «Выходит, похерили эту договоренность?..»

– Из всех существующих партий только Союз правых сил имеет реалистическую программу вывода страны из глубокого кризиса! – заявила уверенно голоплечая женщина. – Наша партия – партия молодых, энергичных и богатых людей! Мы сумели обеспечить себя, своих близких, знаем, как надо избавляться от бедноты!