Текст книги "Загогулина. Рассказы, фельетоны, памфлеты"

Девятое мая был для него самым дорогим из всех многочисленных праздников. В этот день он надевал пиджак со сверкающими орденами и медалями и принимал гостей. Во дворе под навесом накрывался стол, и почти целый день здесь было шумно и весело. Алексей Васильевич охотно рассказывал, когда и за какие заслуги он был представлен к заинтересовавшей кого-то награде, показывал вырезки из фронтовых газет, военных лет фотографии, и обязательно ту, где он позировал фронтовому фотографу на фоне разрушенного рейхстага.

Не навестить и не поздравить с праздником дядю в этот знаменательный день было бы непростительным упущением. Но и кроме этой, своего рода обязанности, я шел к нему с удовольствием: общаться с ним было и приятно, и интересно, несмотря на большую разницу в возрасте и, отчасти, в убеждениях. Он был еще крепок здоровьем, жизнерадостен, увлекался охотой, рыбалкой, выезжал за грибами на своем громыхающем «Запорожце», и не упускал подходящего повода выпить стопку-другую. В общем, и сам себе он скучать не давал, и в компании с ним никогда не было скучно.

Не повезло ему в жизни, правда, с жильем. Ютился он почти на окраине города в деревянном ветхом домишке, построенном при предпоследнем царе. Отдаленность и отсутствие у обоих нас телефонов создавали помехи для регулярного общения с ним, и потому каждая наша встреча сама по себе была наподобие праздника, тем более та, на которую я тогда направлялся.

Было, как помню, тепло, солнечно, тихо. Большую часть пути я одолел на трамвае, потом пешком пересек несколько узких не мощенных, почти деревенских улочек, подошел наконец к знакомому домику и отворил видавшую виды калитку.

Войдя, я бросил взгляд на часы – было больше двенадцати. Дядя и в этот раз не изменил установленной им традиции: во дворе красовался гостевой стол, и по его виду было понятно, что за ним уже хорошо посидели. На земле возле ножки стола грудились несколько пустых бутылок с водочными этикетками, на столе пузатился самовар, виднелись чашки, варенье – верный признак исполнения всего ритуала гостеприимства у людей преклонного возраста.

Судя по количеству стульев, здесь могло одновременно сидеть не менее восьми человек. Сейчас за столом был один Алексей Васильевич. Он немного поупрекал меня за позднее появление и усадил рядом.

– Давай отметим этот святой для всех день – произнес он торжественно и наполнил водкой разнообъемные стопки, себе ту, что поменьше, мне – чуть ли не со стакан. – Штрафная! – добавил он выразительно. – За всех, кто живет, и за тех, кто не дожил!

Я первым выпил до донышка и вскоре заметил, что чувствую себя моложе и энергичней. Хотелось веселиться и озорничать, вокруг, как в той песне, стало вдруг голубым и зеленым.

Скрип открывающейся калитки разрушил эти блаженные ощущения, и я повернулся к воротам.

Во дворе появился высокий худой мужчина в клетчатой рубашке с закатанными до локтей рукавами. На нем были также широкие штаны, давно не видавшие утюга, и сандалии на босую ногу. В руке он держал синюю дорожную сумку.

– А-а, Афанасий! – крикнул ему дядя. – Иду!

Вставая, он сказал мне: «Это сосед, он по делу. Сейчас я вернусь».

Я видел, как дядя взял у мужика его сумку и унес ее в дом. «Афанасий… Афанасий…» – звучало у меня в голове. Это редкое имя показалось мне очень знакомым. Его я, кажется, уже слышал в этом дворе. Точно! Все ясно вспомнил! Память даже не пришлось особенно напрягать, она сама услужливо выдала все подробности того осеннего дня, четко, будто бы на экране.

Это было в прошлом году на ноябрьские праздники, в самый острый период моих терзаний по поводу трат свободного времени. Тогда-то я и забрел сюда, можно сказать, случайно, просто чтобы развеяться.

Дядя так же был во дворе, он сидел на низкой скамейке вблизи летней кухни и ощипывал дикую утку. Перед ним стояло ведро и три больших таза. В ведро он бросал крупные перья, в одном тазу были перья помельче, в другом – дичь, подлежащая ощипу, в третьем тазу лежали тушки без перьев, их там было больше десятка.

Дядя, как оказалось, накануне приехал с охоты. Ездил он далеко, к самому морю на легком прогулочном катере, и я не сдержал удивления: как он решился в коварную предзимнюю пору на такой рискованный шаг? Холода в прошлом году нагрянули рано, лужи по ночам уже замерзали.

Я знал, что такое время охотники очень любили: сюда, на юг, слеталась дичь с севера, и охота была продуктивной, но и охотиться там, на взморье, было чрезвычайно опасно. Случалось, что внезапные морозы сковывали прочным и острым, как стекло, льдом алюминиевые суденышки, и люди оказывались в беспомощном положении. Ни под мотором, ни на шестах, ни волоком в резиновых сапогах или костюмах невозможно было вывести катер к незамерзшим протокам: режущий лед не позволял этого сделать. Чтобы вызволить охотников из беды, снаряжались специальные спасательные экспедиции, но помощь не всегда успевала.

– Да я и сам не хотел поначалу, – отвечал дядя на мои укоризны, продолжая выщипывать перья. – Напарник мой, Николай, ты видел его на лодочной станции, так вот он приболел, отказался. А с другими я больше не езжу – раза два обжигался. Напьются до изумления и начинают чудить: хвастаться или выяснять отношения, а с ружьями в руках это… сам понимаешь… Ну, в общем и я решил, что не еду, а тут – Афанасий, сосед, вон там его дом, – дядя уткой показал на ворота, – напротив моего, на другой стороне улицы… До сих пор не пойму, от кого он узнал, что я собирался охотиться, и что у меня нет напарника. Короче, приходит сюда он и говорит: «Давай, я поеду с тобой!». Я не слышал, что у него ружье-то имеется. Спрашиваю его, значит, об этом, а он даже обиделся: да ты чего, говорит, у меня «Зауэр» с тремя кольцами! У нас, говорит, в Сибири… И начал такое рассказывать про свой охотничий опыт, что я начал верить, тем более, знаю, что он действительно из Сибири приехал… Тогда у меня возникла другая опаска: они часто скандалят с женой. Она, правда, сама – не дай тебе бог! Пивом в ларьке торгует, но все же и он, рассуждаю, не ангел. Как начнут в доме орать друг на друга – по всей улице мат, хоть затыкай уши. А вдруг, думаю, он и там заведется?.. Ну, значит, стал искать другие причины, чтобы и отказать, и было бы без обиды – сосед все-таки. С бензином, говорю, пока не решил: пенсию пока что не выдали. На водку, говорю, деньги нужны, на закусь. Короче, не готов, говорю, я к поездке. Так ему и сказал. А он наседает: ты, говорит, – соглашайся, а водка и бензин – забота моя. И точно – к вечеру пригнал самосвал с двумя баками и все канистры заполнил. У него свояк – механик на автобазе. Ну, короче, уговорил он меня. Но только на раз! Больше с ним ни за что не поеду…

Дядя замолчал и странно так усмехнулся.

– Что-то произошло там у вас? – спросил я, сел с ним рядом на табуретку и взял одну из неощипанных тушек. – Чего ухмыляешься?..

– Да нет. Того, чего я боялся, не было. Он и выпивши вел себя нормально, по-свойски. Но вот как охотник он – ни в дугу!.. Холодно было, так он в камышовую колку прямо в шубе поперся! Она у него мехом наружу, намочился, обратно пришел весь в сосульках, потом в лодке до полуночи обламывал их.

– А убил он чего?..

– Куда там! Шуба-то черная – весь на виду! Птица за версту шарахается от его огневой точки. Правда, в мою сторону… А он еще, перед тем, как пойти, нарезал в кулак пучок чакана. Спрашиваю: зачем? А он говорит – маскировка! У нас, говорит, в Сибири, все так охотятся. И показал. Значит, как утку увидят, так этот сноп и выставляют перед собой. А он только лицо ему закрывает! Сам себе же мешает!.. «У нас в Сибири!» – передразнил Афанасия дядя.

Картину он тогда нарисовал впечатляющую: где-то в безбрежной водно-камышовой глуши, содрогаясь от порывов морозного ветра, притаился человек в черной лохматой одежде с вымокшими полами и тщетно ожидает прилета к нему чутких и боязливых уток. Ему холодно, руки его сжимают ружье и дурацкий пучок травы, они окоченели и стали красными, как гусиные лапки, сапоги его вязнут в липком иле, он голоден – чуть свет ушел от лодки без завтрака… Но он надеется на удачу и замирает в полусогнутом положении, заметив на горизонте черные черточки. Он верит, что это его долгожданные утки. Только бы подлетели на выстрел!

Я зябко передернул плечами. «Выходит, вот почему, – вспомнился фрагмент из засевшей в памяти телелекции, – время охоты минусуется из жизненного актива! Какая же там жизнь?! Там настоящая каторга!»

– Одну он все-таки подстрелил, – продолжал рассказывать дядя, – чумную какую-то. Принес ее к лодке, радуется, смеется, а я смотрю – у него зубов нет! Что с зубами-то, спрашиваю.

Отвечает: «Къякаш это». Оказывается: утка эта была подранок, еще шевелилась, и он, чтобы ее умертвить надумал прокусить ей голову! Как волк! «У нас в Сибири, – говорит, – все так делают». А челюсть – вставная, на двух зубах всего и держалась. Домой в кармане повез… Да, вот еще что: вечером – совсем уж стемнело – перед ним чирок опустился, он его – в упор, метров с пяти. Принес – голова, крылья и ноги: все мясо вырвало. Я ему говорю: выбрось, здесь есть нечего. А он хвалится: «Ты, – говорит, – в моем ружье сомневался! Смотри, как оно кучно стреляет!»

«Так вот он какой Афанасий, сибиряк и охотник», – подвел я итог воспоминаниям о полугодовой давности эпизоде.

Афанасий, облокотившись плечом на створку ворот, вытащил из кармана пачку с сигаретами, спички и закурил. Я искоса посматривал на этого человека. У него была интересная, но без претензий на красоту, голова. Портили ее узкий лоб и вытянутые вперед челюсти. Длинный широкий нос и тонкие губы обаяния ему также не создавали. Волосы у него были прямые, короткие, светлые. Глаза – небольшие, с прищуром.

Афанасий тоже изредка бросал в мою сторону безучастные взгляды.

Дядя наконец вышел из дома и возвратил ему опустевшую сумку. Афанасий тут же ушел.

– Водку я ему заказывал, – объяснил дядя, вернувшись ко мне. – Дом решил приподнять и сделать нормальный фундамент. Рабочих придется поить…

– У меня к тебе есть два вопроса, – произнес я, отметив ясность мысли и трудность ее выражения: язык мой что-то стал не очень послушен. – Во-первых, о доме. Тебе положено иметь хорошую площадь. Как ветерану войны. Со всеми удобствами. Не смотрятся твои ордена на фоне этой халупы.

– Положено-то, положено, да не дают. А теперь даже не обещают…

– А ты добивайся!.. Ходи по инстанциям: к военкому сходи, к губернатору, в Москву напиши – есть же закон!

– И ходил, и писал. Все испробовал, – помрачнел дядя.

– А ты еще раз сходи! – упрямо настаивал я.

Уже потом, дома, я осознал, что лез по-медвежьи в большую душевную рану. Конечно же, он предпринял все, что мог из того, что надо. Не хотел он в тот день признаваться, что прошлое властями зачеркнуто, что старики для них стали просто обузой.

– Чую, что придется здесь свой век доживать, – сдержанно продолжил седой ветеран. – Ничего, сруб прочный, пластинный. Подниму… Вот домкраты достал, – он показал рукой в угол двора, где стояли четыре мощных домкрата, которыми, по их виду, можно приподнять не только тщедушный домишко небогатого военного пенсионера, но и кирпичный коттедж какого-нибудь новоиспеченного богача-паразита, знавшего о войне понаслышке. – Думаю за лето сделать фундамент и отопление от газового котелка… Задумал много… Ну, давай поднимем еще помаленечку…

Мы опять выпили и поковырялись в закуске.

– Теперь у меня второе: почему ты водку берешь не в магазине, а у этого… Афанасия?

– Так он на ликеро-водке работает. Слесарь-наладчик. Он с завода выносит и за полцены продает.

– Ин-те-ресно! Как же ее он проносит? Там в проходной, я слыхал, даже женщин ощупывают. И с сумками на территорию никого не пускают.

Дядя от души рассмеялся.

– Ты же его сейчас видел!.. Тощий он, как скелет! Он может свой живот так втянуть – прямо до позвоночника! У него образуется такая ниша – сумки не надо. Он за пояс наставляет бутылок не менее четырех, как в патронташ. Живот втянет, рубашку наверх выпустит и идет с пустыми руками. Вовек не догадаешься!.. Каждый день он по два рейса делает: вечером и в обед. Ему же водку сбывать надо, вот он соседям и продает. И ему хорошо, и нам. Правда, он и сам зашибает прилично…

Пока я осмысливал это известие, дядя продолжал рассказывать о соседе:

– А руки у него – золотые! И голова варит здорово! У меня в «Запорожце» что-то в электрической системе случилось, два дня бился, а не найду. Ты же знаешь – в технике я не олень, а не могу понять ничего! Заходит он, Афанасий, поддамши, конечно, и все равно быстро, минут за пятнадцать, нашел неисправность… Башка его работает хорошо!

Девятое мая выпало в этом году на понедельник. На другой день, во вторник, я вынужден был поехать в Грачевку, на этом настоял Лемех. В Грачевке должны были появиться работники пуско-наладочной организации, и Лемех решил, что мое присутствие при их работе необходимо.

– Ознакомите их с объектом, передадите документацию, – напутствовал он, – и проконтролируйте, чтобы и они сделали все как надо. Их промахи могут приписать нам, поэтому будьте там до подписания соответствующего акта руководством совхоза… Договорились?..

Мне оставалось лишь согласиться. Перечить начальству меня уже давно отучили.

Мы поехали вместе с Шакиным на самосвале, закрепленном за его участком. Шакин был в беззаботно-приподнятом настроении, вертел большой и круглой, как шар, головой с короткими рыжими волосами, щурил плутоватые глазки и почти всю дорогу рассказывал курьезные случаи из своей беспокойной жизни строителя сельских водопроводов. В конце пути он признался:

– Не помню случая, когда еще было так приятно выезжать на объект: работы закончены, акты подписаны, еду как на прогулку.

– А недоделки? – напомнил я. – Там сколько позиций?..

– А-а, – отмахнулся Шакин. – Разве ж то – недоделки! Ребята уже все, наверно, подчистили. Совхоз туда тоже своих работяг поставил, чтобы быстрее все кончить и малость подучиться у наших.

Обстановка в Грачевке действительно оказалась нормальной. Солидно гудели моторы в насосной станции второго подъема, глубинный водоприемный колодец был заполнен водой до нужного уровня, а в самой отдаленной точке на уличной трассе была открыта задвижка, и вода с хорошим напором вытекала на землю и по уже образовавшейся неглубокой траншее бежала обратно в Волгу. Шла, как и положено, промывка водопроводной системы. Я видел, как из колонок жители наполняли ведра и носили их к себе во дворы. «Все! – сказал я себе. – Дело сделано. Водопровод заработал!»

Наладчиков пока не было. После обеда Шакин заявил, что ему крайне надо вечером быть в ПМК. Я не возражал против его отъезда: строительные и монтажные работы, которые входили в круг его обязанностей, были завершены, оборудование находилось в эксплуатационном состоянии, работало. Относительно же наладочных работ на водоочистке, то это касается больше заказчика, то есть, совхозных руководителей и, в определенной степени, меня, как куратора и контролера.

Шакин уехал, остававшихся здесь рабочих он тоже отправил на базу – станцию уже обслуживали совхозные специалисты. Я же побродил по селу, заглянул в единственный здесь магазин, где продавались и продукты, и промышленные товары, а потом решил опять обойти построенные нами сооружения.

Начал со здания, в котором располагался водоприемный колодец. Здесь и была та новинка, находка проектировщиков, которая разрешила вековую проблему водоснабжения села.

Здание состояло из одной большой комнаты, в центре которой, примерно на полметра от пола, возвышалась верхняя часть колодца с откидной крышкой. Над колодцем висела таль с электрическим приводом, у стены расположены три насоса, назначение которых я знал: один – вакуумный, он создавал разрежение в трубах, протянутых в Волгу, чтобы вода поднималась к колодцу. Сейчас этот насос не работал: свое дело он сделал, вода теперь поднималась самостоятельно. Два других насоса гудели – они качали воду на станцию второго подъема.

Впервые я был в этом здании, когда оно еще строилось. Впечатление – незабываемое: колодец – зияющая круглая бездна, в него сбоку входили и ныряли во тьму две двухсотмиллиметровые стальные трубы с краном на них, для подключения вакуумного насоса.

Сейчас колодец был закрыт крышкой и походил на круглый обеденный стол. Внутренние стены здания были оштукатурены и покрашены, оборудование и трубы – тоже покрашены в разные цвета. Все выглядело привлекательно и уютно. На единственном окне висела цветастая занавеска.

В помещении я никого не застал – оно не нуждалось в постоянном обслуживании. Одно только мне здесь не понравилось – дверь была закрыта не на замок, а на закрутку из проволоки. «Любой может зайти и сыпануть в колодец какой-нибудь гадости», – подумал я и решил предупредить об этом кого-нибудь из ответственных лиц совхоза.

Часа полтора провел я на станции второго подъема, самом сложном, в части эксплуатации, сооружении, поговорил с машинистами водопровода – вчерашними совхозными механизаторами. Их было двое – Федор и Николай, крепкие, уже почерневшие на солнце ребята, общительные и расторопные. Они были довольны своим назначением сюда, только немного смущались отсутствием здесь привычного физического труда: тут и работать-то нечего: все действует самостоятельно, сиди и посматривай.

Дело шло к вечеру, а пуско-наладчики так пока и не появлялись. Я поужинал в совхозной столовой, полюбовался с крутого берега на величавую Волгу, а когда закатилось солнце и стали одолевать комары, отправился спать в комнату, отведенную строителям в одном из совхозных домов.

Проснулся я от громкого стука в окно. Было светло, но на часах – всего без четверти шесть. «Кому я понадобился в такую рань?!». Отодвинув чуть в сторону занавеску, я увидел четырех человек, один из них был знакомый – главный инженер совхоза. Бросалась в глаза их одежда – полудомашняя, одевались, видимо, в спешке. Главный инженер был в спортивном костюме и чуть ли не босиком – в каких-то изношенных шлепанцах. Возле него, размахивая руками, крутился щуплый мужчина, только он один был одет по нормальному.

«Что-то с водопроводом!» – сразу мелькнула у меня тревожная мысль. Я метнулся на кухню и повернул кран (сюда, как и еще в некоторые дома, в основном, руководящих работников, водопровод провели внутрь), кран молчал!

– Сейчас! Выхожу! – крикнул я в форточку и торопливо оделся.

Первым обнаружил неладное совхозный шофер Сеня Семенов, тот, кто суетился сейчас возле главного инженера. Ему нужно было пораньше куда-то поехать, и он, уже по привычке, пошел с ведром за водой к колонке.

– Надавил ручку, – возбужденно рассказывал он, как видно, не в первый раз, – а воды-то и нету! Тю-тю! Я – ухом к дырке трубы – никаких звуков! Мертвая тишина! Свет, смотрю в окно, есть – значит, насосы должны работать. Заснули, думаю, черти там, на водокачке, и прямо с ведром топаю к ним. А они – нет, не спят. Оба стоят возле домика, который к берегу ближе, и ничего толком не объясняют. Встали, говорят, моторы – и все тут. Сначала, говорят, загудели натужно, как с перегрузкой, потом что-то щелкнуло, и они встали… Тогда я – к директору, а он послал вот к нему.

Семенов показал рукой на главного инженера.

Мы всей группой направились к насосной станции. Малорослый Семенов семенил рядом со мной и с придыханием торопливо излагал все новые и новые свои впечатления, он явно чувствовал себя героем этого дня и уверенно увлекал нас к зданию с глубинным водоприемным колодцем.

В дверях стоял здоровенный, с лохматой головой парень и хмуро смотрел в нашу сторону.

– Ну, чего там? Рассказывай живо! – подскочил к нему Семенов.

– Сам не пойму, – ответил парень, но не Семенову, от него он отмахнулся, как от назойливой мухи, а главному инженеру. – Ночью насосы остановились. Свет горит, а они не работают. Мы с Васькой вечером заступили, сразу побегли сюда, смотрим: колодец полон воды, а насосы стоят. Похоже, что колодец илом забило.

– Почему илом? – вмешался я, – Откуда там взяться илу?

– Откуда – не знаю, но что ил – это точно. Иди, сам загляни, если не веришь.

Он, я и главный инженер вошли в здание. Крышка колодца была откинута, в шаге от него стоял худощавый парнишка с капроновой веревкой в руках. Один конец веревки сбегал внутрь колодца, другой кольцами лежал на полу.

– Она как раз до самого дна доставала, – сообщил нам лохматый. – А счас… Покажи!..

Парнишка потянул веревку и вскоре вытащил привязанный к ней камень.

– Вон теперь сколько до дна, – прокомментировал лохматый, – метра четыре. А раньше чуть ли не вся она туда уходила.

Он взял в свои руки веревку и опять бросил конец с камнем в воду. Поднимая и опуская его, он подтвердил правильность своих слов: камень где-то неглубоко ударялся о грунт.

– Все трубы заилились, – тихо проговорил худощавый парнишка.

Я прикидывал, что можно сделать в такой ситуации. Нужно окончательно убедиться: ил там или что-то другое. В любом случае концы подающих труб тоже должны быть забиты, значит вода с реки больше не поступает.

– Давайте ведрами отчерпаем воду до этого ила, – предложил я парням, – тогда все станет ясно.

В эту работу включились и люди, которых взбудоражил Семенов. В полчаса вода была вычерпана, и перед нами, в свете опущенной лампы, предстало твердое песчаное дно. Столб песка, который как-то прорвался в колодец, составлял, по моим прикидкам, не менее шести метров. В этом песке оказались замурованными задвижки, поставленные на концы подающих труб, сами подающие трубы, погружной насос, и приемные трубы насосов, качавших воду на станцию второго подъема. Песок был настолько плотным, что почти не поддавался лопате. Картина была удручающей.

К зданию подъехал на «Волге» директор совхоза. Главный инженер почти побежал к нему и начал что-то рассказывать. Директор слушал и хмурился все больше и больше. Потом он вошел в здание, заглянул вглубь колодца и удалился, не проронив здесь ни слова. У машины он спросил главного инженера:

– От ПМК есть кто-нибудь? – как будто он меня и не видел. – Вот пусть они разбираются!

Я видел, как он усаживается на первое сиденье, велит главному инженеру садиться на заднее, и машина помчалась прочь, поднимая густую желтую пыль. «Сейчас начнут насиловать телефоны, – раздумывал я. – Если дозвонятся до области, мало нам не покажется!.. Нужно срочно сообщить Лемеху!.. Но как?» Машины у меня не было. По телефону? Для этого надо было идти в совхоз, к директору, звонить от него, а встречаться с ним в это время мне совсем не хотелось.

Выручили пуско-наладчики. Они подъехали на микроавтобусе и сразу поняли, что им и сейчас, и наверно еще долгое время здесь будет нечего делать.

– Возвращаемся в город! – скомандовал старший.

Из разговора я ними я понял, что наладчиков сняли с какого-то другого пускового объекта по прямому указанию губернатора. Я попросил их забросить меня в ПМК, и они согласились. Пока старший ездил в контору совхоза сообщить, что наладчики прибыли, и что они уезжают, я объяснил остающимся у насосной станции людям, что я так же уеду, но только лишь для того, чтобы срочно найти решение, и вернусь сюда с техникой и рабочими.

– А вы пока вынимайте грунт из колодца. Непонятно, как туда мог он проникнуть?..

Дорога в ПМК заняла два часа, и когда я приехал, там уже знали о происшествии.

Звонили со всех сторон: из Грачевки, из районной администрации, из областной… Лемех был сердит и растерян. Увидев, что я вхожу в кабинет, он сразу приказал секретарше:

– Всем, кто звонит, говори, что я выехал на объект. Записывай, кто звонит и по какому вопросу, и говори, что меня нет и сегодня не будет… Ну, что там стряслось? – переключился он на меня.

Я коротко рассказал об увиденном, упомянув и о реакции директора совхоза.

– Где Шакин?! – гаркнул Лемех в селектор. – Срочно разыщи его мне!

По территории ПМК разнесся голос секретаря, усиленный динамиком:

– Старший прораб Шакин! Старший прораб Шакин! Срочно пройдите к начальнику ПМК!

Минут через пять запыхавшийся Шакин вошел в кабинет.

– В Грачевке что-то случилось с водозабором, – встретил его Лемех такими словами. – У тебя там есть кто-нибудь?..

– Нет. Я после сдачи снял всю бригаду…

– А недоделки?! – загремел Лемех. – Мы же слово дали немедленно устранять все замечания и недоделки!

Мне показалось, что начальник готовит почву, чтобы выставить Шакина в роли главного виноватого, но тот тут же нашел себе оправдание: «Вы же сами мне сказали, что нужно срочно перебросить всех людей в Гусево! Я так и сделал. А недоделки в Грачевке мы почти все закончили, там мелочевка осталась. Я договорился с главным инженером совхоза, что они сами там все подберут. Он мне справку уже подписал о ликвидации недоделок… А снять оттуда людей, вы же сами мне приказали…

– Ну, хорошо, хорошо, – вынужден отступить Лемех. – Дело сделано. Сейчас вместе с Владимиром Михайловичем определитесь, что можно там предпринять, а завтра с людьми и всем, что будет необходимо, отправляйтесь в Грачевку! Чтобы к обеду были на месте!..

Мы с Шакиным прошли в ПТО и подняли проектные материалы. Заилиться так колодец мог только в том случае, пришли мы к обоюдному мнению, если плохо заделан стык между кольцами: мог образоваться свищ, и плывун через него прорвался в колодец. Правда, если судить по отчету об инженерно-геологических изысканиях, никакого плывуна в этом месте быть не должно.

Шакин сбегал за бригадиром, который строил колодец, тот, к счастью, тоже оказался на базе.

– Скажи, – спросил я его, – когда опускали колодец, кто заделывал стыки?

– Федотов. А я контролировал…

Федотов в ПМК был на хорошем счету, и его халатность в работе почти исключалась.

– А когда вынимали грунт при опускании колодца, плывуна не было? – продолжал я добираться до истины.

– Нет. Был в одном месте влажный участок, но мы его прошли быстро. В основном, грунт был сухой – глина.

Разговор с бригадиром ничего, практически, не прояснил, но его упоминание о влажном участке настораживало. Версия о плывуне и свище не исключалась, и мы с Шакиным стали обсуждать способы устранения аварии, исходя из этих соображений.

От этого непродуктивного пока занятия нас отвлекла секретарь: Лемех срочно вызывал нас к себе в кабинет. Он нервно топтался возле стола и размашистым жестом указал на лежавшую там бумагу: «Читайте!!»

Это была телефонограмма. В три адреса: нам, главе районной администрации и губернатору. Директор совхоза взывал: «Село без воды, строителей нет, просим обязать начальника ПМК Лемеха немедленно устранить аварию!»

– Не мог по-хорошему, – сквозь зубы процедил Лемех, увидев, что мы прочитали написанное. – Что прикажете мне отвечать?!.. Чего надумали за это время?!..

Мы оба молчали: что можно было придумать? Да и время-то у нас почти не было.

Лемех окинул нас презрительным взглядом и приказал секретарю соединить его с главным инженером ПМК, с Кусаевым.

– Анатолий Степанович! – сердито бросил он в трубку. – Может быть ты, в конце-то концов, объяснишь мне, что там случилось в Грачевке?!.. То есть как ты не в курсе?!.. Половина области – в курсе, губернатору доложили, а главный инженер ПМК, видите ли, не в курсе!! Забирай Шакина, и с ним срочно туда! Разберитесь на месте и примите решение! Оттуда мне позвоните, я буду ждать!.. Пусть даже ночью!.. Да, Шакин пошел к тебе!

Это была явная паника: между руководителями мехколонны официально, приказом, объекты были распределены по принципу – северные курирует начальник, южные – главный инженер. На юге было больше участков, и главный инженер был загружен работой сверх головы. Этот принцип пока ни разу не нарушался. Сейчас Лемех, почувствовав, как видно, запах паленого, затрясся от трусости.

– Ты тоже будешь на связи! – сказал он мне, положив трубку.

До десяти вечера никаких звонков из Грачевки не поступало. «Нечего сообщать», – думал я, торопясь на последний маршрутный автобус.

Утром начальник опять собрал нас в своем кабинете. Кусаев докладывал обстановку.

– Плохо там, – говорил он с видом очень уставшего человека. – Заилило глубинный колодец. Трубы, задвижки – все в песке наглухо. Воду откачали – сверху песок твердый, лом не втыкается. И до места прорыва не доберешься – плывун давит: ведро с песком наверх поднимут, а ямка уже опять заплыла.

Кусаев повторил в точности то, что я уже видел. Мне окончательно стала понятна и причина аварии, и трудность ее устранения.

Лемех же усваивал это с трудом – у него не было нужного уровня знаний. На непосредственном руководстве строительством он оказался случайно. Его, как мы теперь это знали, из управления коммунальным хозяйством назначили сюда за какие-то промахи, и до этого случая метод его руководства был примитивен: постановка общих вопросов и упреки за нерасторопность в их разрешении. В конкретные разбирательства технических сложностей он, как правило, не вступал. Сейчас уйти от конкретики было, практически, невозможно.

– Я не знаком с проектом этого водозабора, – неохотно вымолвил он, – пришел уже к сдаче объекта. Объясни, пожалуйста, поподробней.

Кусаев придвинулся ближе к Лемеху, взял со стола чистый лист и начал делать наброски.

– Значит, так, – говорил он, рисуя, – приемный колодец состоит из двенадцати железобетонный колец. Длина кольца – один метр, диаметр – тоже метр. Кольца посажены друг на друга на цементном растворе и должны образовать монолит, сплошную трубу. Внизу – бетонное днище. Очевидно, где-то вот здесь, – Кусаев пометил кружком место, примерно, в середине колодца, – образовался свищ, и это место оказалось в линзе из водонасыщенного песка. Его-то через щель и продавливает в колодец.

Лемех удивленно рассматривает рисунок.

– Как же вода из реки поднимается в эту гору? – вырвалось у него.

Мы втроем, дополняя друг друга, рассказали о принципе работы этого водозабора, но начальник, по-моему, так до конца и не понял. Он испытующе посматривал на нас: не морочим ли мы ему голову, и не в этом ли хитроумном решении кроется вся загвоздка?

– Какие предложения? – спросил он, когда все выговорились.

– Копать надо, – неуверенно ответил Кусаев. – Надо откопать до свища, зачеканить его, а потом откопать весь колодец.

– Копать? – переспросил Лемех. – Но вы же только что здесь заявили, что вчера целый день там копали и, говорите, что ничего из этого не выходит!

Кусаев пожимает плечами, он заметно смущен.

– Там с лопатой не развернешься, – вступает в разговор Шакин. – Всего метровый диаметр, да еще трубы. Там человек с ведром едва помещается…

– Ты еще выступай! – медведем заревел Лемех. – Это результат разгильдяйства с твоей стороны! Будешь сам в этом колодце сидеть, пока его до дна не отроешь!