Текст книги "Калейдоскоп. Рассказы, фельетоны, миниатюры"

Личная выгода

Мироздание еще далеко от своего совершенства, и, прежде всего, далеки от этого люди – так полагают философы, и в этом с ними вряд ли поспоришь. Причин человеческой неполноценности много, как много и форм ее проявления…

В огородно-садоводческом обществе, с символичным названием «Дружба», жизнь текла тихо, мирно и относительно счастливо. Место оно занимало отличное – пригород, берег реки, подъездная асфальтовая дорога, были здесь уже газ, водопровод, электричество… Все проблемы решались правлением общества грамотно, без проволочек, по справедливости, да и серьезных проблем здесь практически не возникало. Днем люди копошились на огородных участках, называя их уважительно дачами, а вечерами сидели у телевизоров, ходили в гости друг к другу, распивали чаи, играли в неазартные игры, обсуждали интересные новости.

На фоне этого завидного благополучия, еще благополучнее казались отношения двух семейств: Наливайко и Мухиных. У Наливайко это были Павел Сергеевич, подполковник в отставке, еще бравый и задиристый мужичок, и его супруга Нина Ивановна, бывшая учительница истории. Мухины здесь жили тоже вдвоем: Константин Николаевич, бывший партийный работник и Ольга Петровна, гостеприимная домохозяйка.

С самого утра соседи проявляли знаки внимания и уважения друг к другу, стараясь проявить их первыми.

– Приветствую тебя, друже! – восклицал Павел Сергеевич, увидев в окно спозаранку соседа. – Как почивалось?

– И тебе мой привет! – отзывался радушно Константин Николаевич. – Спасибо. Все хорошо.

После обоюдно теплых приветствий они располагались в одной из беседок и заводили разговор о здоровье, о прогнозах погоды, о событиях в мире и о прочих делах пока их супруги не звали на чай со свежей клубникой или смородиной.

Летом сюда приезжали молодые члены этих семейств, и тогда любимым занятием всех было порассуждать о былом, привнося в него героический пафос. Пожилые, как правило, говорили, а молодые внимательно слушали: им интересно было знать в подробностях свои родословные.

Дружба эта завязалась давно.

– Еще наши прадеды крепко дружили, – говорил зычным голосом Павел Сергеевич, насытившись чаем с черной смородиной. – Они вместе боролись за советскую власть, громили банды махновцев, потом сражались с фашистами. После победы все силы отдавали на восстановительных стройках.

– И делали это все беззаветно, с верой в лучшее будущее, – добавлял тенорком Константин Николаевич. – С верой в мудрость и прозорливость вождей государства.

Слова о героическом прошлом иногда подкреплялись вещдоками, извлеченными из сундуков, окованных полосами железа. Среди них были: красноармейская шапка-буденовка, солдатская фляжка, котелок. Котелок был простелен, и для своего прямого предназначения был уже непригоден, но именно он всегда становился центром внимания. Здесь были также коробки с наградами за воинские отличия и за доблестный труд в военные и послевоенные годы. Сундуки были заполнены такими реликвиями, и у людей, возбужденных их видом, возникала амбициозная мысль – а не создать ли нам общесемейный музей.

– Наша дружба навечно! – на такой торжественной ноте завершался обычно вечер воспоминаний, и никто не сомневался в нерушимости этого утверждения.

Однако вечного ничего не бывает, все когда-то рождается, растет, стремится к своему совершенству, достигает его, а достигнув, начинает спадать, увядать, двигаться в обратном направлении.

Процесс безысходный и косный, и все-таки в нем имеется кое-что интересное – его временные отрезки не одинаковы. В одних случаях начало почти совпадает с концом: не успевает начало начаться, как сразу кончается, мгновенно, подобно горению искры. В других – процесс замедляется и может длиться годами, веками, эпохами. Более того, временные рамки не только не одинаковы, они подвижны и даже поддаются регулировке. Под контролем и управлением разума.

Регулировка, в практическом смысле, заключается в том, что поощряются факторы, благоприятные продолжению и процветанию жизни, и своевременно искореняются вредные. Последнее особенно важно: важно во время обнаружить вредителей, которые действуют обычно коварно, исподтишка.

Коварный вредитель появился и в садоводческом обществе «Дружба», патриархальную жизнь его обитателей стало смущать иноземное веяние: во всех делах нужно выкраивать личную выгоду. Тлетворный процесс, порожденный этим веянием, быстро вышел из-под контроля рассудка, и громогласно зазвучал вероломный девиз: личная выгода превыше всего!

Идею извлечения личной выгоды стал культивировать новый председатель общества «Дружба» Горбулин, довольно приятный по внешности человек среднего возраста. На эту хлопотливую должность он был рекомендован самим Романом Борисовичем, старым председателем и основателем «Дружбы», который по состоянию здоровья уже не мог оставаться у руководства. Старого председателя здесь уважали и надеялись, что он предложит вместо себя человека, тоже достойного уважения. Но в его прощальной речи прозвучали слова, понять которые можно было не однозначно:

– С Горбулиным вам скучать не придется. Это человек с нестандартным мышлением. У него много интересных идей. Дай бог, чтобы они пошли вам на пользу.

О содержании этих идей старый председатель распространяться не стал, кандидат в новые председатели тоже ограничился словами: «Заверяю вас, что дела наши будут не хуже, чем шли с Романом Борисовичем». И Горбулин был избран.

Он оказался очень общительным: охотно вступал в разговор с любым встреченным человеком, и никогда не прекращал его первым. Вначале эта общительность нравилась, казалась положительным качеством, но скоро стала надоедать.

Идеями новый председатель общества «Дружба» действительно был наполнен до самой макушки. Особенно он носился с одной – с желанием все вокруг переделать, перестроить, переиначить. Эта идея была у него, похоже, маниакальной. На собраниях, которые стали проводиться еженедельно, и не только на них, но и в частных беседах, Горбулин подвергал язвительной критике существующее положение дел. Называл его, брезгливо, словами: застой, древний способ хозяйствования, рутина. Сейчас, говорил он, кончилось время стадного образа жизни, сейчас каждый должен быть сам себе голова, каждый должен строить свою жизнь по-другому. Надо, говорил он, перестроиться, надо извлекать из всего, где это возможно, личную выгоду. А как – любыми доступными средствами, кто как сумеет.

– Личная выгода – это основа благополучия, – жужжал постоянно Горбулин. Простодушные садоводы и огородники поверили в эти жужжания и дружно занялись непривычным занятием: стали выискивать личную выгоду. Они перестали интересоваться политикой, перестали читать газеты и книги, изменили отношение к учебе. Учеба стала казаться им уже чем-то не нужным, поскольку даже учителей стали часто видеть на рынках, продающих старые вещи или занятых спекуляцией.

Модными среди членов садового общества стали слова: теперь услуги все – платные. И это были не только слова. Раньше – подвезти попутно товарища – садовода до города было рядовой, бескорыстной услугой. Теперь – только за деньги. Брали, правда, чуточку меньше, чем за проезд на такси, но вчетверо больше, чем на автобусе. Раньше – одолжить у знакомого деньги на несколько дней было просто, теперь не просто, а под проценты. Даже ведро воды уже никто не давал просто так, обязательно скажет: ты тоже мне чем-нибудь будешь обязан. Сегодня – я тебе, а завтра – ты мне. Долг платежом красен.

Горбулин сам показал пример достижения личной выгоды: он соорудил перед своим участком палатку, в ней – прилавок, на котором поставил весы, и стал скупать овощи, фрукты и ягоды у членов садового общества. На первых порах, эта затея показалась полезной: у каждого были излишки этой продукции – не выбрасывать же эти излишки. Самостоятельно доставлять их на рынок затруднительно: время, здоровье. Да и накладно: бензин стал уже очень дорог и продолжал повышаться в цене.

Горбулин с этой инициативой вначале казался доверчивым людям чуть ли не благодетелем, но когда они к ней присмотрелись, то поняли, что их председатель – типичный, если вспомнить марксистов, эксплуататор. Продукцию, купленную здесь почти даром, на рынке он продавал по завышенным ценам. Сам за прилавком он не стоял, нанял помощников, платил им, и все равно имел солидную прибыль. Такую, что стал строить себе новый дом. И не простой дачный дом, а хоромы, из кирпича и бетона.

Членами садового общества «Дружба» в большинстве своем были пенсионеры, кроме продажи выращенных плодов, других путей получения личной выгоды они не видели. Однако Горбулиным эта ниша была уже занята, и когда кое-кто надумал последовать примеру расторопного председателя – тоже попытался организовать перепродажу фруктов и овощей, то ничего не вышло: Горбулин сумел пресечь попытки нежелательных конкурентов. И бедолагам оставалось искать свою выгоду только в доступной им области – в экономии: в урезании личных потребностей в питании, в отказе от приобретения новых вещей. Они перестали угощать знакомых и близких плодами со своих садовых участков, стали сохранять пустые бутылки и даже собирать их на улицах для сдачи на пунктах приёма посуды, стали собирать куски металла… Искали выгоду, роясь в мусорных баках.

Рассуждая о свойствах сотворенного в недельный срок мира и ступенях его эволюции, философы отмечают такую тенденцию: чем больше человек занят поиском личной выгоды, тем меньше у него остается привлекательных черт. Отмечают, что портятся качества, уже достигнутые при коллективистском мировоззрении. Возрождаются черствость души, равнодушие к несчастью других, зависть к чьим-то успехам. Все человеческое куда-то уходит, когда маячит перед тобой твоя личная выгода.

Вредитель под названием «личная выгода» посмел покуситься и на дружбу образцовых семейств. А тут еще – время!..

Чем дальше уходили в прошлое героические дела, тем реже появлялось желание к ним обращаться. Старики еще улыбались друг другу при встречах, однако не так лучезарно как прежде, у молодежи и вовсе появились свои заботы и интересы, новые взгляды на жизнь.

Заразная «личная выгода» как будто шептала обывателям в уши сладкие речи, соблазняла, предвещала им райские кущи.

Особенно рьяно загорелся жаждой наживы отставник Наливайко. Он едва ли не первым оформил земельный участок в частную собственность, быстро огородил его высоким забором и завел себе волкодава. Причиной постоянного его беспокойства стала теперь и труба, лежавшая в земле Наливайко.

Когда-то давно, когда никакого забора между участками не было, когда ходили вечерами на чай, Константин Николаевич поделился с соседом своей стародавней мечтой:

– Хотелось бы оборудовать ванную комнату. Поставить колонку, и жить как в городе.

– И что же мешает? – спросил участливо Павел Сергеевич. – Ставь себе на здоровье…

– Воду не куда сбрасывать.

– Так у Семена есть выход в городскую канализацию. У него есть насосная станция. Не большая, но, я думаю, что твои стоки его не обременят. Поговори с ним.

– А как мои стоки к нему попадут?

Павел Сергеевич, служил когда-то в стройбате и был знаком с устройством канализационных систем.

– Да к нему они самотеком пойдут от тебя! – воскликнул он увлеченно. – Трубу проложишь по моему участку. Она мне совсем не помеха. А там, глядишь, и я надумаю себе ванну поставить, и я потом к этой трубе подключусь.

Семен, владелец насосной станции, на прием дополнительных стоков был согласен: новый компаньон погашал частично уже произведенные Семеном расходы, а также участвовал в оплате текущих.

Племянник Константина Николаевича раздобыл и привез канализационные трубы, привез два бетонных кольца для устройства колодцев, один из которых был поставлен на наливайковской территории в целях будущего подключения к нему дачи Павла Сергеевича, и вскоре семейство Мухиных наслаждалось купанием в ванной.

Когда разговор шел о строительстве этой системы, обсуждались только технические вопросы, личная выгода не стояла в их перечне, но теперь она и здесь стала регулятором человеческих отношений.

– Как это так: через твой участок идет чужая труба, а ты от этого ничего не имеешь! – удивился как-то председатель Горбулин, посетив Наливайко по какому-то огородному делу.

– А что можно иметь с канализационной трубы? – спросил Наливайко. – Трубу проложил мой сосед. С ним мы давно уже дружим. Дружили наши родители, деды тоже дружили. Теперь стали наши дети и внуки дружить… Да она мне совсем не мешает… Даже говорить о какой-нибудь мзде за эту трубу неудобно.

– Неудобно только штаны через голову надевать, – засмеялся Горбулин. – Кончились те времена, когда важна была дружба. Сейчас важна только выгода!.. Труба тебе, говоришь, не мешает?.. Но она идет через твой огород!.. По-другому ее не проложишь?..

– Да, по-другому нельзя. Об этом мы думали…

– Вот тебе и возможность срубить свою выгоду!.. А про всякую дружбу пора уж забыть. Это понятие уже устарело… Я вот надумал изменить название нашего общества.

– Изменить?!.. На какое?!..

Наливайко, похоже, стал понимать всесилие нововведения под названием «личная выгода».

– На что-нибудь современное, – ответил Горбулин напыщенно. – «Дружба» – это уже архаично…

Председатель поселил в душе офицера в отставке большого вредоносного червя. «Какая мне выгода от этой трубы? – стал грузить Наливайко полысевшую голову меркантильными мыслями. – Никакой. Это, по современным меркам, неправильно. Выгоду надо иметь!»

А он ее, несомненно, имел: в колодец, который устроен был Мухиным, он уже сливал все свои загрязненные воды. Сливал бесплатно, согласно договоренности, согласно условиям, которые он выдвинул при прокладке трубы. Но сейчас ему показалось, что этого мало.

– Интересно ведет себя этот Мухин! – сказал раздраженно Наливайко жене. – Через наш участок прогнал трубу и хотя бы совесть имел: платил бы за это…

Нина Ивановна почему-то смолчала.

– Ну, я этого так не оставлю! – стал горячиться Павел Сергеевич. – Правильно говорит председатель Горбулин – сейчас не то время!..

Вредоносный червяк разбередил душу отставника, и Наливайко наутро, высмотрев Мухина через окно, вышел к нему и без обиняков сказал:

– Надо бы нам разобраться с арендой земли под трубу.

– Под какую трубу?

– Под твою!.. Под ту, что идет по моей территории…

– И чего же ты мне предлагаешь? – спросил отчужденно Константин Николаевич.

– Думаю, что за аренду надо платить.

Мухин на это сказал, что у них была обо всем полная договоренность, что все условия он честно выполнил, что он платит за перекачку их общих стоков в городскую систему, и ничего он больше платить не намерен.

– Как знаешь, как знаешь, – сказал Наливайко, и в его голосе прозвучала угроза.

Неделю спустя на участке отставника появились мужчины не интеллигентного облика с кувалдой в руках. Один из них, щупленький, юркнул в колодец и вогнал в конец трубы кляп.

Мухин, наблюдавший за этим процессом в щелку забора, заверещал сорвавшимся голосом:

– Это не законно! Это не правильно!

– Разбирайся с хозяином, – лаконично ответил мужчина с кувалдой.

Бывший партийный работник растерянно сел на морковную грядку.

Законопатив трубу соседа, Наливайко угрызений совести не испытывал, он нашел себе и моральное оправдание: сколько лет этот штатский мозгляк использовал мою землю бесплатно, все затраты его давно окупились.

Мысли о выгоде, причем только о личной, вытравили другие мысли и чувства у сострадательных в прошлом членов общества «Дружба». Погоня за ней разобщила людей, она оказалась сильнее сплочения их даже при встрече с невзгодами.

То ли по причине замыкания электропроводки, то ли из-за чего-то другого новостройка Горбулина подверглась пожару. Огонь разгорался неспешно: сначала в одном из окон показался дымок, через несколько минут – язык пламени, потом, в таком же порядке, и в других окнах. Через час, примерно, загорелась вся крыша. Общими силами пожар удалось бы, несомненно, остановить, но садоводы и огородники безучастно взирали на пламя со своих земельных владений. Никто не вышел тушить возгорание, никто не сообщил о несчастье пожарникам: зачем, никакой личной выгоды…

2006 г.

ОПШ

Безусловно, люди все разные. Среди множества всевозможных различий, существенных и не очень, есть и такое: созидатель или же разрушитель. Созидателей, к сожалению, мало, они обычно скромны и поэтому не всегда на виду. Разрушители тоже стараются оставаться в тени, но не из-за скромности: понимают, что их дела – далеко не благие.

ОПШ, президент корпорации «Эскомар», – исключение: он был всегда на виду, хотя на вид выдвигал он себя только сам. Он относил себя к созидателям, и был абсолютно уверен, что смог бы управлять созидательно чуть ли не всем государством. То, что он всего лишь президент корпорации, ОПШ считал временным недоразумением. Впрочем, так, присмотревшись к нему, стали считать и его подчиненные.

ОПШ – аббревиатура. Хотя все, о чем здесь идет и последует речь, происходило в действительности, фамилия имя и отчество главного героя полностью не указаны из чисто практических соображений. Рассказ написан со слов очевидцев, и в нем возможны кое-какие неточности, а ОПШ, по их же словам, к чужим неточностям невероятно придирчив. Подметив неточность, он может вдруг появиться из ниоткуда и категорично сказать: все здесь клевета и вранье – галстук на мне был не лилового, а темно-зеленого цвета, и ботинки совсем не скрипели. Чтобы не дать повода ни ему, ни другим персонажам цепляться за мелочи, их фамилии тоже несколько изменены, как изменено и название организации, в которой они обитали. Но время реальное – ноябрь 1995 года.

– Имеется шикарная новость! – потирая радостно руки, сообщил ОПШ своим заместителям: Наседкину и Худовкину, срочно вызванным к нему в кабинет.

Он кичливо смотрел на вошедших, ожидая адекватной реакции, но их лица отнюдь не выражали восторга. На них отражалась, скорее, тревога, опасение выслушать что-нибудь несуразное, на что, они уже знали, ОПШ был горазд. А он все в том же приподнятом духе продолжил:

– У меня вчера вечером был телефонный разговор с крупными коммерсантами из соседнего региона. Они позвонили мне сами… Еще в прошлом году они просили меня оказать им содействие в закупке партии черной икры… Неважно какой: паюсной или зернистой… Главное – черной икры. Икры осетровых пород… Вчера они опять позвонили, и я дал согласие… Для нас такие сделки – удача!

ОПШ был явно доволен собой, и выглядел празднично: на нем был новый темно-серый костюм, рубашка белого цвета, фиолетовый галстук, серые туфли со скрипом. Его округлившиеся от возбуждения глаза сверкали несказанной радостью.

Лица же его заместителей совсем омрачились. Они помнили, чем закончились сделки, так же пышно анонсированные их непредсказуемым лидером. Именно они довели до грани банкротства корпорацию, созданную всего два года назад и наделенную ее учредителями фантастически огромными по тому времени средствами.

Сам ОПШ, вспоминая свои неудачи, называл их издержками бизнеса. С апломбом матерой акулы рыночной экономики он говорил, что в этой стихии существует статистика: из десятка начатых дел только одно бывает удачным, и чтобы выйти на такое удачное надо испробовать все… Слушая эту сентенцию, его подчиненные втихомолку гадали, какое по счету дело уже оказалось провальным, и скоро ли наступит десятое.

Корпорацию ОПШ, ставший первым ее президентом, представлял себе не иначе как солидным стратегическим центром, погруженным в решение глобальных проблем. Центром, связующим не узкие дорожки и тропки, а целые направления и магистрали: туризм – одна магистраль, медицина – другая, ну и так далее.

Глобальные замыслы тянули за собой обширные штаты, и штат корпорации был изначально огромен, он едва размещался на трех этажах высотного здания, арендованных у развалившегося отраслевого проектного института.

Набрав ораву людей, не имея еще представления о том, кто из них, чем должен заняться, ОПШ возмечтал, чтобы на каждом столе стоял телефон, и чтобы он, президент, имел возможность в любой момент поднять трубку и услышать голос любого сотрудника. «Иметь постоянный контакт с коллективом крайне важно и крайне необходимо, – мотивировал он такую задумку. – Только при постоянном контакте можно достичь эффективности управления и положительных результатов работы».

ОПШ поручил расторопным снабженцам срочно «раздобыть и доставить» телефонную технику, о которой он так горячо возмечтал. И они раздобыли. На каком-то старом сельскохозяйственном складе они обнаружили АТС, годами лежавшую там в не распакованном виде. За нее продавцы заломили немалую цену, но умолчали тактично, что эта техника давно устарела, что широко внедряется в жизнь мобильная связь, что громоздкие телефонные аппараты, не имеющие, к тому же, наборных устройств, пригодны теперь лишь для мусорных ящиков, куда и собирались их выбросить. ОПШ подменил собой такой ящик. Лишь расплатившись с лукавыми продавцами, разгрузив грузовик с компонентами станции и начав переговоры по их монтажу, он осознал, что попался впросак. Аппараты вместе с коммутаторными узлами были свалены чохом в одну из арендованных комнат.

Приобретение архаичной телефонной техники не нанесло ощутимых потерь солидному бюджету корпорации, но на имидже самого президента отразилось изрядно: многим стало понятно, что он простофиля, по-современному – лох, что он располагает деньгами, и что с него можно что-то хорошо поиметь. Такая реклама распространяется быстро, и к нему стали поступать соблазнительные предложения. Он соблазнялся, результат всегда был плачевный.

Заметный ущерб корпорации был нанесен принятым ОПШ предложением, поступившим от иногородних предпринимателей. Они предложили ему три вагона сахара по баснословно низкой цене. ОПШ загорелся, и хотя еще не было ни коня, как говорится, ни воза, он ходил гоголем по кабинетам и вслух рассуждал о том, какой барыш можно иметь, если продать этот сахар по рыночным ценам. «Только не надо спешить! – умоляюще говорил он себе. – Не надо соглашаться на первые предложения. Надо выждать. Сахар – это такой продукт, который можно хранить бесконечно. И чем дольше его мы будем держать у себя, тем дороже он будет».

Своих денег на покупку такого количества сахара в корпорации уже не хватало, и ОПШ стал уговаривать участвовать в сделке местных предпринимателей. Трое из них согласились, деньги с них были собраны и перечислены, как вскоре оказалось, мошенникам. Итог: ни сахара, ни денег. Одни неприятности, причем очень крупные.

Доконал корпорацию такой же, как с сахаром, трюк: попытка приобрести «почти задарма» партию легковых автомашин. Опять наживка мошенников, опять эйфория, и опять, теперь окончательный крах.

Праздная жизнь в «Эскомаре» развернулась к закату, сотрудники посыпались из нее, как листья с деревьев в предзимнюю пору. А те, кто остался в полупустых кабинетах, ломали голову над вопросами: кому из учредителей корпорации пришла в голову нелепая мысль – доверить свои капиталы такому пустомеле и неумёхе, каким теперь был ОПШ в глазах подчиненных, и – почему они, по примеру других, до сих пор не уволились.

Ответ на первый вопрос ответ заключался, наверное, в том, что ОПШ своим всегда респектабельным видом и усыпляющим многословием сумел внушить толстосумам несусветные выгоды от своих начинаний. При этом он не собирался обманывать их. Он сам верил в свои фантастические прожекты.

Был ответ и на второй вопрос: оставшиеся пропустили момент, когда покинуть корпоративные стены было можно без серьезных потерь для своего кошелька. Сейчас уже поздно: корпорация задолжала штатному персоналу зарплату за несколько месяцев, и уволиться сейчас означало сильно рискнуть: возможна потеря этих законно заслуженных денег.

Была и еще причина не спешить с увольнением, причина, связанная уже с общей обстановкой в стране – легко оказаться в полчище безработных: у кого-то возраст был такой, в каком трудно было куда-то устроиться, у кого-то были проблемы с образованием или здоровьем.

В числе таких лиц, не решавших уволиться, и были Наседкин и Худовкин.

Наседкин, заместитель президента по экономике, невысокий худосочный блондин, лет тридцати пяти, спокойный, с аналитическим складом ума ждал логического завершения истории с корпорацией: крах ее, он считал, неизбежным, но у него оставалась надежда на возмещение зарплаты от распродажи активов.

Худовкин – заместитель по общим вопросам. Если по внешности он как-то и был похож на Наседкина – тоже невысокий, худой, то по характеру и по возрасту – нет. Полная противоположность: неврастеник и почти что пенсионер.

Оба они оказались в корпорации, соблазнившись большими окладами. Оба, поступая сюда, надеялись на лучшую жизнь, и теперь с тоской наблюдали, как рушатся эти надежды, как недотепа и фантазер крушит остатки желанного благополучия.

И вот сейчас, в этой тягостной обстановке, президент сообщает им о новой авантюрной затее: он дал согласие на приезд покупателей за крупной партией черной икры.

– Где же взять нам эту икру? – удивился Худовкин, услышав такой, по его мнению, бред. – На осетровые рыбы вводится строгий запрет.

– А браконьеры на что?!.. – парировал ОПШ. – Им все запреты до лампочки.

– Но и качество у ихней икры… – не унимался Худовкин. – Раз нужна крупная партия – не к своему же столу. Наверняка для перепродажи. Значит: нужен сертификат. А есть он у браконьеров?..

ОПШ снисходительно улыбнулся:

– Конечно же, есть!.. Вернее, он будет!.. И икра будет, и сертификат будет о качестве. Все это будет, все складывается наилучшим путем.

И он с подчеркнутым самодовольством сказал, что в администрации области сидит его закадычный приятель, там он заведует судьбой рыбы и рыбных продуктов, конфискованных у браконьеров и прочих незаконных предпринимателей, и в его власти, как распорядиться этим товаром. И он распоряжается им с умом и умело. Один из давно обкатанных вариантов: по документам товар утилизируется, по большей части – сжигается, а на самом деле – остается в наличии. В данном случае, икра есть, и она будет передана ОПШ. Будет и документ о соответствии партии, а ее больше центнера, всем необходимым стандартам.

– Браконьеры, они тоже не дураки, – пространно разъяснял президент. – У них давно отлажена вся цепочка от речки до покупателя. На них теперь трудятся первоклассные специалисты, которые раньше работали на государственных предприятиях… В общем, ситуация на редкость удачная: есть икра и есть покупатель… Эту ночь я почти не заснул: сначала мне был звонок, потом звонил я. Приятель мой дал согласие на сделку. Я подтвердил согласие коммерсантам. Сегодня они будут здесь.

Наседкин и Худовкин угрюмо молчали. Они, хотя и страдали без денег, но получить их незаконным путем совсем не входило в их планы, а криминал в намерениях президента был виден даже незрячему.

ОПШ продолжал говорить, не обращая внимания на примолкших своих заместителей. Мнение замов его совсем не заботило. Он упоенно предавался мечтам о том, как он использует деньги, полученные им от потенциальных покупателей черной икры. Их он считал уже не потенциальными, а вполне реальными.

Его заместители так не считали. Они знали о народной примете: чем больше предрекают удачу, чем громче предвосхищают ее появление, тем реже удается ее лицезреть. Состоятельность этой приметы была подтверждена предыдущими сделками. Заместители помнили, как их президент говорил с таким же запалом о потрясающе выгодном контракте на сахар. Говорил не о том, как нужно выполнять свои обязательства по контракту, и не о том, как не оказаться обманутым случайными компаньонами, а о том, как будет всем замечательно после получения прибыли. Говорил, как они всей корпорацией возьмут на два месяца отпуск и вместе с семьями закатятся отдыхать на какие-нибудь популярные тихоокеанские острова. Помнили, чем закончилась эта фантазия.

И Наседкин вывел президента из эйфории, сказав:

– А я-то услышать надеялся, когда, наконец, мы зарплату получим. Вот какая новость была бы приятной… Третий месяц идет…

Эта фраза подействовала на ОПШ, как действует соль на открытую рану или как красный цвет на быка.

– Вы все шутите, уважаемый?! – с перекошенным неприязнью лицом спросил он. – Да будет известно, именно вам, что у большинства предприятий в стране сейчас с деньгами совсем как не ах! И среди этого хаоса мы далеко не в конце! Не на самом последнем месте!.. Третий месяц прошел?!.. Ну и что – третий месяц?!.. Сегодня, между прочим, может все измениться. За этим я вас и позвал. Перед нами открылась возможность наладить контакт с богатейшим инвестором, создать новое направление работы. Перспектива огромная!..

Предвкушая какую-то благодатную перспективу, ОПШ блаженно зажмурился. Потом с отвращением опять посмотрел на Наседкина и брезгливо промолвил:

– Но вы, с таким настроением, сегодня мне не нужны. Можете быть свободны!..

Наседкин, встал и, пожав плечами, неспешно направился к выходу. ОПШ подождав, когда за ним закроется дверь, продолжил:

– Так вот!.. У меня поздно вечером, когда вы уже, по всей вероятности, спали, и состоялся этот серьезный разговор по телефону… В принципе, я с ними договорился… Детали решили обсудить при встрече. В личной беседе. Сегодня… Вот-вот они появятся здесь.

ОПШ смотрел на Худовкина с лучезарной улыбкой.

– Я им обещал сделать все быстро и выгодно для обеих сторон. Представляете, как они загорелись!.. – провозгласил он, опять потирая руки. – Чтобы приехать сюда до обеда, им надо быть в машине часа в четыре утра, не позднее! А это не сразу: открыл глаза и – прыг в машину. Нужно умыться, побриться, позавтракать… Тем более – таким холеным чиновникам… К нам едут чины экстра-класса!.. У одного брат в правительстве области. Такие люди не будут без дела подниматься чуть свет! И наша с вами задача: подготовиться и быть начеку… Я договорился с Володей – директором новой пельменной. Он – мой должник. Он нас примет по высшему классу. У него мы обедаем и обсуждаем дела, а после обеда – сюда, на подписание контракта. Разговор предстоит очень ответственный, и нам его нужно провести во благо себе… Чтобы не было ни одного лишнего вопроса, ни лишнего слова, ни движения… Ни чего такого, что могло бы насторожить гостей или отвлечь их от намеченной цели… Все, что неясно – выясняйте сейчас…

– Не мелковато для них – пельменная?.. – промямлил Худовкин. – Таких бы, для солидности, – в ресторан…

– На ресторан нет у нас денег, сойдет и пельменная… Есть еще замечания?..

ОПШ выжидающе смотрит на заместителя. Тот молчит, потупив глаза.