Текст книги "Полигон безумной смерти"

Предисловие.

Минуту назад погиб Артем. Погиб, подорвав керамической гранатой себя и десяток аборигенов. Скорее всего, он не смог ее бросить под весом напавших сверху. Глухой взрыв разбросал рваные куски тел в разные стороны. Мы, ничем не могли ему помочь. Работы было слишком много… В этот момент Шурик из Калашникова укладывал прорвавшихся в ущелье аборигенов, я же разбирался со стрелками из пращ, засыпавших нас градом камней.

Шлем уже два раза спас голову. Первый камень просто черкнул по затылку, а вот второй попал прямо в висок. Голова осталась целой, только появилось сильное головокружение. Хорошо хоть с большого расстояния стреляли…

– Прицельно, блин, метают гады! – шепчу сквозь зубы и загоняю в карабин очередную обойму.

Я стараюсь даже не смотреть на то место, где еще недавно находился Артем. Чувство жалости и утраты придет потом, после окончания боя, или не придет совсем, если я не доживу до того момента. Сейчас я всего лишь констатирую факт смерти одного из бойцов и прикидываю, как двум стволам справиться там, где и троих-то едва хватало. Если я сейчас позволю одержать верх жалости и отчаянию – пиши пропало, следующая волна аборигенов размажет нас по камням не оставив и следа.

Артем был не прав. Лучше сдохнуть тут в бою, чем дома, как бык на бойне.

Один из пращников неосторожно высунулся из-за скалы и тут же получил пулю в лоб. Верхнюю часть черепа как бритвой срезало. Такая же участь постигает двух аборигенов попытавшихся подобраться ко мне поближе. Один так и остался лежать в той точке, где его настигла смерть, а второй, раненый в бедро, умудрился проползти еще десяток метров, оставляя за собой красную полосу, прежде чем умереть от потери крови.

Хищным взглядом, осматриваю свой сектор обстрела, как парящий в небесах ястреб высматривает под собой очередную жертву. Притихли голодранцы. Всем жить хочется. Хоть и идиоты, хоть и заражены гнилью, а поняли, что лезть голой грудью на карабин дело одноразовое и если что, дублей не будет.

Терпеть еще немного. Патроны тают с невероятной скоростью. А аборигенов становится все больше и больше. Тонкими струйками они вливаются в ущелье как горная река.

– Витя, к тебе снизу гость ползет, – хрюкнула рация голосом Шурика. – Стрелять не могу. Позиция неудобная. Есть шанс тебя зацепить.

– Понял, – шепчу в микрофон шлема. – Спасибо.

Я лежу на левом боку, прислонившись спиной к вертикальной скале. Пистолет, в подмышечной кобуре получается подо мной. Приподнимаюсь, чтобы достать его, но тут над краем скального выступа, на котором я нахожусь, показалась оскаленное лицо с безумными глазами и костлявая рука замахнулась обломком камня. Доставать пистолет из кобуры нет времени. Пока я буду возиться, этот камикадзе влепит мне увесистый обломок между глаз. И как ему удалось незаметно подобраться ко мне? Вроде внимательно смотрел… Если были сомнения, то обязательно проводил контрольный выстрел. Лучше израсходовать лишнюю пулю, чем в самый неподходящий момент получить камнем по кумполу. Если бы не зоркий Шурик, то сейчас именно так бы и случилось.

Рука аборигена метнулась вниз, как я и ожидал в сторону лица. Безумец безумцем, а куда бить соображает. В последний миг одергиваю голову в сторону, и камень с треском ударяется о скалу, высекая сноп искр и осколков, которые больно стегают по лицу. Не дожидаясь второго удара, выбрасываю вперед правую руку с пальцами сложенными в «викторию».

– Он твой, – говорю Шурику, брезгливо стряхивая на камень прилипшие к указательному пальцу остатки глаза, еще секунду назад принадлежавшего аборигену.

– Делаю. – Коротко прострекотала очередь, заткнув истерический вопль ослепленного гостя.

Я даже не смотрю вниз, чтобы проверить работу стрелка. Шурик всегда все делает на совесть.

От злобного взгляда изувеченного глаза направленного на меня мне становится нехорошо. Резким движением руки сбрасываю его вниз, к владельцу и брезгливо вытираю перчатку о камень, с трудом удерживая тошноту.

– Ты как? – интересуется Шурик.

– Атака! – выдыхаю с ненавистью вместо ответа на поставленный вопрос, глядя на новую волну наступающих.

– Уже третья, – хладнокровно констатирует Шурик.

Все началось около получаса назад.

Мы, опустив головы, плелись к точке перехода в родной мир измотанные схваткой с уже знакомыми кислотодрыщущими летунами. На душе была тоска и злость на собственное бессилие. По сторонам никто даже не смотрел. Это нас и подвело.

Возле ноги с сухим стуком ударился об скалу камень, и отскочил рикошетом, чуть не задев Шурика. Вслед за этим горы взорвались диким животным воем. Обернувшись, мы увидели, что в нашу сторону быстро движется здоровенная толпа аборигенов. На этот раз в их руках оружие: пращи, веревки с привязанными на концах камнями и просто острые обломки скал. Толпа движется слишком быстро, чтобы успеть от нее убежать. Тут уж хочешь не хочешь, а придется сражаться. Гуманность штука очень даже замечательная, по крайней мере, до тех пор, пока перед нами не становится дилемма – или стать мертвыми гуманистами, или же наплевав на доброту интенсивно заняться истреблением аборигенов с целью спасения собственной шкуры. Честно говоря, мне, не смотря на врожденную доброту, более нравится второй вариант.

Переглянувшись, рассредоточиваемся, занимаем боевые позиции и готовимся к предстоящему рандеву.

Толпу встречает дружный треск двух автоматов и глухое бухание карабина. Артем бросает керамическую гранату. Она падает почти рядом с первой волной наступающих. Взрыв. Со свистом пролетают над головой обломки раздробленных камней. Окружающие нас скалы усиливают звук взрыва, а эхо с удовольствием повторяет его несколько раз. Крики боли… Тела падают, но толпа не замедляет ход. Босые ноги топчутся по павшим сородичам, не взирая на то мертвые они или нет. Корчатся в конвульсиях раненые, оглашая горы жалобными стенаниями.

Мы практически выкашиваем два первых ряда. Автоматы бьют длинными очередями. Разрывные пули рвут на части тела нападающих. Каждый выстрел из карабина это или оторванная рука, или обезглавленное тело. Но ничто не в силах остановить это безумное стадо. Максимум, что мы можем сделать, это замедлить ход этой волны смерти, готовой вот-вот захлестнуть нас с головой.

– Надо отходить! – невозмутимый голос Шурика раздается в наушниках шлема. – Нас обходят сзади.

Оглядевшись, замечаю несколько аборигенов пытающихся зайти в тыл. Вскидываю карабин. Перекошенное ненавистью лицо всплывает в прицеле.

Оптика почти вплотную приближает бегущих людей. Глаза безумны. На губах, растянутых в свирепом крике, висят клочки пены. В руках камни.

Три выстрела. Три тела кубарем катятся вниз по склону. На их месте остаются кровавые ошметки, вырванные из тела взрывами пуль. Остальные поворачивают обратно и скрываются за холмом.

– Ага! Испугались, голодранцы! – просыпается во мне охотничий азарт. Я знаю, что потом, если конечно это потом для меня будет, мне будет очень стыдно за этот самый азарт, за бойню которую мы устроили и в первую очередь за чувство радости, получаемое при каждом удачном выстреле. Но это будет потом, а сейчас я пьянею от отобранных у противника жизней. Никогда ранее даже не думал, что я буду получать удовольствие, сея смерть. Будь проклят этот мир сделавший меня таким!

– Туда! – кричит Артем и призывно машет рукой – Туда! Там ущелье! – Он первым вскакивает на ноги и петляя спешит к укрытию. Камни градом сыплются вокруг него. Облегченно вздыхаю, когда его спина скрывается за каменным утесом.

Похоже, что количество трупов повлияло на сознание толпы. Люди остановились, начали прятаться за камнями.

– Быстрей, – режет уши крик Артема, – сюда!

Бежим за ним. Толпа дает нам небольшую фору, оставшись на месте. Очень даже кстати.

Тяжело дыша, вбегаем в небольшое ущелье. По бокам вырастают высокие усеянные паутинами глубоких трещин стены с многочисленными уступами.

Да, вот здесь мы дадим настоящий бой. Вход в ущелье как на ладони. Удобных для стрельбы позиций тоже более чем достаточно. Здесь мы сможем долго продержаться. Сверху нас недостать, а ширина расщелины не позволит им двигаться широким фронтом. Все как в тире. Вот только мишеней многовато и больно уж агрессивных.

Осмотр нового плацдарма вселяет немного надежды в душу. Если хватит патронов, то этот раунд останется за нами.

Собираемся вместе за массивным скальным выступом. Друзья молчат. Говорить не о чем. Все и так понятно. Потом, если все обойдется, поговорим. Хлопаю друзей по плечам и бегу занимать удобную позицию.

Шурик располагается по центру расщелины и сразу же начинает из обломков камня деловито выкладывать невысокий бруствер. Камешек к камешку. Не торопясь и очень скрупулезно, как будто не существует готовой ворваться в любую минуту в расщелину обезумевшей толпы. Он на удивление спокоен. Даже завидно. Хотя, это в его стиле. Внутренние бури эмоций крайне редко проявляются на его восточном лице. А может этих бурь и вовсе нет.

Я забираюсь повыше, расширяя сектор поражения. Узкий карниз приютил меня весьма охотно. Тесновато немного, но зато безопасно и обзор замечательный. Быстренько сметаю вниз ботинком каменную крошку. Она твердым дождиком сыплется вниз, шурша по скале. Вот теперь совсем замечтательно. Укладываюсь на теплый камень и подбираю удобное положение для оружия. Поворочавшись, выкладываю из поясных сумок несколько запасных обойм. Ну вот, я и готов к приему гостей. Добро пожаловать.

Мои первоочередные цели – это пращники. Камень, выпущенный из этого незамысловатого оружия способен превратить череп в помятую консервную банку. Нас спасает то, что это, похоже, кто-то вроде крестьян. С владением оружием и тактикой они к счастью почти незнакомы. «Ополчение» – всплывает голове термин второй мировой. Если бы они умели нормально пользоваться своим незамысловатым оружием или имели толкового командира… тогда бы мы точно не дожили до этого ущелья.

Артем заполз выше всех. Он разместился на небольшой площадке, на противоположной стене ущелья, почти у самого ее верха.

– Артем, – спрашиваю, с недовольством рассматривая его размещение, – тебя сверху не достанут? Мы не знаем, насколько крута эта скала с обратной стороны. Если туземцам удаться выкарабкаться на ее верх, то они просто-напросто забросают тебя камнями.

– Не-а. Не достанут, – беззаботно отвечает он. – Края неприступны. Если полезут, то как раз Шурику под ствол скатятся. А уж он их после мягкой посадки приласкает.

– Встречу с соответствующими почестями! – скупо усмехается в микрофон Шурик. – Главное чтобы патронов хватило, а то я здорово поиздержался.

Достали! Все-таки Артема достали! Эх, надо было мне его уговорить сменить позицию! Да что уж теперь горевать… Раньше нужно было думать.

Скорбь и чувство вины тяжелыми гирями опускаются мне на плечи, вдавливая в безразличную к происходящему скалу. Ей нет никакого дела до того, что творится на ее грубой серой коже. Пусть даже здесь миллиарды отойдут в мир иной, каменная масса даже не пошелохнется и не проявит ни грамма скорби или сочувствия.

Я никогда не думал, что кто-то из нас может погибнуть… Нет, вру! Думал, конечно, но как-то несерьезно. За последнее время все мы уже не раз смотрели в лицо смерти, и только чудо или находчивость помогали выбраться из кажущегося безвыходным положения. Чего стоили одни только кальмары-гипнотизеры, а летающая пена, которая чуть не переварила нас живьем на верхушке хребта у долины… Всегда существовала вероятность, что кто-то из нас может погибнуть. Хм-м, вероятность… Вероятность и предположения о возможной гибели это одно, а вот когда у тебя на глазах гибнет друг… Я скрипнул зубами и опустил голову на приклад карабина, пытаясь бороться с предательски рвущейся из глаз влагой.

Теперь нас двое.

Аборигены опять дали пятиминутную передышку. Воспользовавшись возможностью, провожу ревизию боеприпасов.

Огорченно присвистываю.

Все еще хуже, чем я думал. Полтора магазина для карабина и полупустая обойма пистолета. Его я использовал при отражении предыдущей волны, когда это стадо безумцев подобралось почти вплотную. Теперь под моим карнизом холмик тел – кровавое напоминание о последней атаке. Некоторые трупы лежат всего в нескольких метрах от меня.

Небольшая пауза перед очередной атакой дает возможность подумать, заглянуть в себя. Мне никогда и в голову не приходило, что мы в состоянии стать мясниками. Бесстрастными мясниками на человеческой бойне. Ни грамма сожаления, ни при звуке выстрела, ни при взгляде на лежащий на камнях труп. Первоначальная эйфория повелителя жизни и смерти прошла, уступив место холодному равнодушию. Я смотрю на врагов как на игрушечных солдатиков, в которых в детстве стрелял из пистолета стрелой с присоской на конце. Солдатики точно так же падали на пушистый ковер, когда мне удавалось в них попасть… Все как бы понарошку. Вот только в детских баталиях я всегда побеждал. Сейчас же шансов благополучного исхода становится все меньше и меньше.

Еще пара таких передряг и я точно стану закоренелым пессимистом.

В дальнем бою мой карабин оказался незаменим. Он не оставлял никаких шансов пращникам удерживая их на безопасном расстоянии. Я погладил верное оружие. У меня, похоже, мания – обращаться с понравившимися предметами как с живыми существами. Раньше был мотоцикл, теперь вот карабин. Я с тоской подумал о скучающем мотоцикле. Потом мысль сама собой перешла к Вике. Да, о такой, именно о такой девушке я всегда мечтал. Если проанализировать все мои грезы в этой области, то выходит, что она чуть ли не мой идеал. Красивая, умная, женственная, но в то же время с этаким стальным, несгибаемым стерженьком внутри. Сейчас, лежа в окружении десятков трупов и потеряв одного из друзей, я как никогда доселе чувствую необходимость ее присутствия в моей жизни. Вспомнился прощальный поцелуй… Ее нежные рыжие локоны щекочущие мое лицо… Стройная фигурка прильнувшая в момент расставания…

– Вить… Как успехи? – булькает и хрипит рация. Похоже, удар камнем не прошел для нее даром.

– Какие тут могут быть успехи. Сплошная смерть вокруг! Ненавижу! – цежу сквозь зубы. – Видел как Артем … – комок в горле не дает договорить.

– Не видел. Слышал, – хрипит в ушах грустный голос. – Жаль!

Да жаль. Это я Артема втянул в эту сумасшедшую авантюру. Это на моей совести лежит его гибель.

– Мы все равно ему ничем бы не смогли помочь, – зачем-то оправдываюсь перед Шуриком.

– А у тебя все нормально, а то голос у тебя какой-то непонятный? – заботливо интересуется друг.

– Со мной да, а вот рация, кажется, на пути в свой электронный рай. Какой-то снайпер меня очень удачно в шлем камнем влупил, аж чертики перед глазами запрыгали. В результате оказалось, что моя голова значительно более надежный прибор, чем электроника чужаков.

– Хорошо, что не наоборот.

– Полностью согласен с предыдущим оратором, – неожиданно для себя растягиваюсь в улыбке. То, что Шурик все еще сохранил способность шутить, внушает определенную надежду. Надо и себя брать в руки, а то раскис как баба. – Шурик, как с патронами?

– Никак. Втыкаю последний рожок.

– А пистолет?

–Уже пусто. В калаше гильза заклинила. Не было времени вытаскивать. Пришлось пистолет доставать. Еле отстрелялся… Думал массой задавят.

Голос друга полон энтузиазма. Кажется, что он немного пьян. Неужели способность отбирать жизнь, быть вершителем чужих судеб поначалу так опьяняет человека? К счастью я этого уже не чувствую. Меня тошнит от этих замерших в нелепых позах тел, от вездесущей крови, от жалобных стонов раненых…

Голова, ушибленная камнем, тупо ноет и немного кружиться.

Ненавижу убивать! Это только по телевизору интересно смотреть… Нажал один мужик на курок а другой хлоп на землю и замер в красивой позе и аккуратненькая такая струйка крови на белоснежной рубашечке. Искусство, м-мать его! Здесь все не так. Никакого тебе грима, сплошной реализм, со всеми его прелестями. Здесь, прямо под скальным карнизом, на котором я лежу, валяется старая женщина с развороченным животом, а ее кишки, вывернутые наружу разрывной пулей, аккуратно разложены на плоском камне как… как на тарелке… И запах… Сладкий, приторный запах крови… Была бы возможность я бы вообще не дышал … и не смотрел… и не стрелял. Но я не могу позволить себе такую роскошь, если конечно все еще хочу жить.

Момент истины – последняя атака, все ближе и ближе.

Закуриваю, пытаясь табачным дымом разогнать роящиеся мысли.

В поле зрения появляется абориген с пращей. Даю ему размахнуться и только после этого простреливаю грудь. В момент, когда боек ударяет по капсюлю патрона, я закрываю глаза, чтобы не видеть очередной кровавый шедевр созданный оружием на сером каменном холсте.

Ущелье завалено телами. Некоторые еще дергаются. Метрах в двадцати за обломком скалы, иссеченном осколками гранаты, кто-то захлебываясь кричит страшным голосом. Через минуту крик переходи в хрип и утихает насовсем.

На всякий случай еще раз перетряхиваю ранец в поисках несуществующих боеприпасов. Высыпаю содержимое на скалу. Консервы, упаковки пищевого рациона, шоколад, сигареты. А это что? Последней выпадает знакомая желтая коробочка.

– Шурик! – ору я во весь голос, забыв о рации – Мы спасены! – Я готов пуститься в пляс от радости на своем узком карнизе.

– Ну что там у тебя? – скептически интересуется Шурик. – Гранатомет в ранце нашел? Эх, думал я прихватить …

– Лучше! Лучше! – перебиваю его. – Помнишь, Вика в тире показывала их оружие?

– Припоминаю, было такое. Это, которое рой, что ли?

– Да! Именно рой! Оно у меня! Не знаю откуда оно взялось… Главное что есть!

– Врешь! – Шурик высовывается из своего убежища, и я машу ему желтой коробкой. Его физиономия расплывается в счастливой улыбке.

– Слушай, – даю наставления, – если ты не забыл, это оружие предназначено для разрушения тканей головного мозга. Когда эти голозадые пойдут в атаку зарывай поглубже голову под камни. Мы хоть и не умеем управлять этими насекомыми, но по идее оказавшись на свободе, они будут лопать, что под руку подвернется.

– А если эти насекомые и наши мозги скушают?

– А у тебя еще есть чего жрать? – шучу я, окрыленный неожиданной возможностью спасения. – У тебя выбор есть?

– Нет.

– Вот лежи там и не умничай, – заканчиваю я диспут.

Лежим, ждем атаки. Впервые я жду ее с нетерпением.

Вот будет теперь вам за Артема. Все здесь сдохнете суки! Все до одного!

В расщелину потихоньку начинают просачиваться аборигены. Идут не спеша, на полусогнутых. Перебегают от камня к камню. Прячутся, с опаской поглядывая в нашу сторону.

Да, не прошли наши уроки даром.

Не встречая сопротивления, все больше и больше аборигенов заполняет расщелину. Подпускаю ближе. Еще ближе. Противник почти рядом. Только б пчелки не подвели.

Резким движением открываю коробочку, и тот час же засовываю голову под обломок скалы, засыпая сверху заранее приготовленными кусками. Не смотря на своевременно опущенное забрало, каменная пыль настырно лезет в нос, похоже, что конструкторы не предусмотрели применение страусиной методики.

– Началось! – взволнованно шепчу в микрофон, с трудом удерживаясь от чиха.

– Я уже зарылся, – невнятно бормочет Шурик.

Видеть, что происходит в ущелье я не могу, но сквозь слой камня доносятся крики страха, вой, звук падающих тел. Судя по всему, мозги, пораженные гнилью пришлись по вкусу крылатым обжорам.

Несколько минут лежу, как страус, зарывший голову в песок.

Наверное, пора вставать.

Осторожно высовываю голову из убежища. Рот забит каменной крошкой. От пыли першит в горле. Отплевываюсь чем-то похожим на жидкий цементный раствор. С трудом открываю запыленные глаза и откидываю оказавшимся бесполезным в подобной ситуации забрало.

– Шурик ты как?

В наушниках только потрескивание. Наверно рации совсем капут.

В первую очередь с опаской смотрю на коробочку. В ней и вокруг нее валяются наши маленькие спасители. Наклоняюсь ниже, чтобы рассмотреть малюток. Мертвы. Почти все мертвы. Некоторые мошки еще сучат лапками и подергивают крылышкам.

– Спасибо вам пчелки-мошки, – искренне благодарю их. – И спасибо тому, кто поместил вас в мой ранец. – Я даже не сомневаюсь, что это дело рук Вики. Больше некому.

Поднимаюсь на ноги и громко кричу:

– Шурик, вставай! У пернатых батарейки сели!

Тишина.

Наверное, глубоко зарылся, раз не слышит.

Оглядываюсь, не выпуская из рук карабин. Ну и ну. Вся расщелина усыпана телами.

Мертвы все. Все до единого. Славно поработали пчелки.

Тела лежат там, где их настигли наши крылатые, зубастые друзья. У всех свежих трупов видны отверстия в черепах, из которых на серые скалы вытекает серый мозг. Доминируют два цвета: красный – кровь и небо, серый – мозги и скалы.

Пытаюсь прикинуть количество жертв. Наверное, несколько сотен.

«Да-а, однако серьезное оружие», – думаю я, идя к диспозиции Шурика.

Подхожу и легонько пинаю его ноги.

– Вставай лежебока! Хватит нежиться!

Но он даже не пошевелился.

Обламывая ногти, стараясь не пускать в голову страшные мысли, расшвыриваю камни. Показывается шлем. Полностью вытаскиваю его голову из каменного саркофага убежища.

– Шур! Шур! – трясу его изо всех сил.

Переворачиваю неподатливое тело на спину и в красное, низкое небо устремляются застывшие глаза мертвого друга. Все еще не веря, стягиваю с его головы шлем и отбрасываю в сторону. Он с глухим стуком катится по камням.

– Шурик! Дружище! Ты чего? – тупо твержу, еще не до конца осознав реальность. Ощупываю голову. Рука натыкается на что-то мокрое и липкое, а палец проваливается в маленькую дырочку в основании черепа. Поворачиваю голову. Так и есть. Пчелкам все равно кого убивать. Был бы мозг…

Ущелье сотрясается от животного крика. Крика злобы и бессилия. Крика человека за

один час потерявшего двух единственных друзей. Человека, которому больше незачем жить. Эхо, отражаясь от скал, насмехается над моим бессилием.

– Эх, мужики! – шепчу я, стоя на коленях у трупа друга. – Не уберегли вы себя. Не уберегли…

Слезы оставляют чистые дорожки на щеках покрытых каменной пылью.

А ведь как все безобидно начиналось…

Тяжелым грузом наваливаются воспоминания.

Наша эпопея началась с обычного телефонного звонка…

Глава 1.

– Вам, что не спиться, в унитазе сверхновая взорвалась или батарейки в вибраторе сели? – сонно проорал я в телефонную трубку в ответ на ночной звонок. Что за дурная привычка у народа звонить среди ночи и будить мирно дрыхнущих сограждан? – Это не больница, не милиция и не Смольный! – заранее предугадываю возможные вопросы. – А если это не больница, не милиция и тем более не Смольный, то спрашивается, какого хрена вы сюда звоните? Хочется позвонить – звоните в свой дверной звонок, и тихо радуйтесь в свое удовольствие! Неужели все ваши мелочные проблемы нельзя отложить до утра?

– Нет, Витя, до утра нельзя, – проник в мое рассерженное сознание, страдающее дурным настроением знакомый голос.

– Шурик? – как-то неуверенно поинтересовался я у трубки. – Это ты?

– Ага, – буркнула в ответ трубка.

В первую секунду, узнав его голос и получив подтверждение правильности моего узнавания, я разозлился, и высказал в безропотно молчащую трубку все, что думаю в этот момент о нем, о его звонке, и о том, чем необходимо заниматься в это время суток даже в случае отсутствия женщины под рукой. Мой любезный тон и преимущественно нецензурная брань ничуть его не смутили.

Когда мой поток ругани и чистосердечных возмущений иссяк, как пересыхающий в жару ручей, из трубки раздался нервный шепот: – «Мне очень срочно нужна твоя помощь! Дело крайней важности… Я не шучу! Приедешь, все объясню. Извини… Буду на работе.»

На работе?.. Ночью?.. Приехать сейчас?.. Нужен?.. Очень?.. – мелькает в голове сумасшедший калейдоскоп мыслей. – Спасибо, хоть извинился.

На него это совсем не похоже. Шурик довольно культурный и вежливый парень. Как на меня иногда даже чересчур. В процессе длительного общения со мной в студенческие годы культуры у Шурика малость поубавилось, и он стал немного ближе к образу среднестатистического студента, но и того, что осталось было более чем достаточно.

Шурика я знаю уже восемь лет, он относится к той немногочисленной группе людей, которых я называю друзьями. Это я, конечно, преувеличил насчет группы… Друзей у меня всего двое: Шурик и Артем. Обстоятельства сложились так, что все мы живем достаточно далеко друг от друга, но это не мешает нам оставаться друзьями, ведь настоящая мужская дружба неподвластна ни времени, ни пространству. Единственное, что, по моему мнению, может нарушить подобный союз – женщина.

Так вот, о Шурике. Мы вместе проучились шесть лет в университете в одной группе и по окончании учебы продолжали поддерживать дружеские отношения. Любимым занятием всегда было поглощение пива на лоне природы сопровождающееся умными беседами, в основном в моем исполнении. Молчаливый Шурик чаще всего выступает в роли свободных ушей, в которые я, и изливаюсь. А поговорить я люблю, есть за мной такой грешок, особенно при наличии благодарных слушателей, умеющих кивнуть в нужный момент и помолчать, выслушивая очередную порцию моего трепа.

В Шурике смешался букет разномастных кровей: мать татарка, отец русский. Взглянув на него сразу можно заметить, что доминирует кровь уроженки татарских степей. В комбинации с курчавым темным волосом это дает весьма оригинальный коктейль, наводящий на мысли о тесной дружбе народов. Все это дополняется невысоким ростом, худощавым телосложением и непривычно белой, почти молочной, кожей.

Его характер вошел в наш студенческий фольклор. Есть поговорка «Спокойный как дерево». Мы же говорили «Спокойный как Шурик». Его невозмутимость и спокойствие часто приближались к абсолюту. Он мог прийти к нам в общежитие в гости, и просидеть на стуле, пару часов практически не двигаясь, и не произнеся ни одного слова. При этом он соблюдал выражение лица как у мумифицированного фараона, на котором сочетались абсолютный пофигизм, мысли о бренности бытия и сдаче сопромата в ближайшую сессию. А если учесть, что в это время обычно в комнате вертелось пару, а иногда и больше, симпатичных девчонок, то его невозмутимость можно приравнять к героизму.

И вот этот человек поднимает меня среди ночи и, не смотря на многоэтажные комплименты полученные вместо положенного «здрасте» или хотя бы «добрый вечер», хотя какой он к черту добрый после такой побудки, просит приехать к нему… И не просто приехать, а немедленно приехать как минимум. Причем, чтобы добраться к нему, мне придется преодолеть семьдесят с хвостиком километров ночной трассы и дикое нежелание покидать нагретую постель.

Моему удивлению нет предела, и сколько я не выражаю его, глядя на свое сонное, помятое отражение в зеркале его не становится меньше, а мне не становится легче.

Повыражавшись еще пару минут, и, не почуяв облегчения, я плюнул в свое отражение, стукнул кулаком по телефону, на что тот в ответ жалобно звякнул, и обречено поплелся умываться, надеясь, что может хоть холодная вода придаст ясность все еще затуманенному сном сознанию.

Моя однокомнатная квартирка на верхнем этаже пятиэтажного панельного скворечника на окраине провинциального города всегда ассоциировалась у меня с тюремной камерой повышенной комфортности. Два шага от входной двери и уже кухня с патрулирующей у пустой миски белоснежной кошкой, еще два шага диван в комнате с телевизором напротив, еще два – сортир типа компакт: сидя на унитазе можно мыть ноги в ванной, а руки в раковине. Воистину квартира со всеми удобствами.

Процедура умывания принесла некоторое облегчение и светлость в мыслях. Вот только непонятно, почему после чистки зубов во рту остался мерзкий привкус мыла.

Взгляд падает на незакрытый тюбик крема для бритья, лежащий рядом с зубной щеткой.

– Мдя! – глубокомысленно сказало мое отражение и скорчило брезгливую мину. – Уже третий раз… Грустно… Надо в будущем обязательно покупать тюбики разных цветов… Хорошо хоть гуталина под рукой не оказалось…

Все еще раздумывая о словах друга, я шатаюсь по квартире, собирая одежду, разбросанную вечером.

Порядок я не люблю и он меня тоже. Уборку я делаю крайне редко и неохотно, считая ее напрасной тратой времени и сил. Поэтому квартира, точнее ее содержимое, находится в постоянном броуновском движении.

– Ага, вот он! – Наконец-то нашелся второй носок. Синий. Опустив глаза на ноги, я с удивлением обнаружил там одинокий черный носок.

– Странно, однако, – задумчиво чешу затылок, вспоминая увиденный накануне фильм о полтергейсте.

До сих пор я был полностью уверен, что носков синего цвета в моем гардеробе не имеется. Может, сосед позавчера спьяну забыл или оставил на память как сувенир?

Не помню…

Мы тогда столько выпили его фирменного зелья настоянного на травах, что на каком-то моменте я полностью потерял связь с реальностью попытавшись выйти на балкон покурить через дверь холодильника. Попытка не удалась. Реальность ко мне вернулась лишь к обеду следующего дня в виде мутного донышка унитаза перед самым носом. Оказалось, что зелье имело страшный откат, проще говоря дикое похмелье. Благодаря этому откату я оставшуюся часть дня провел в месте обретения реальности, пугая соседей страшными звуками эхом разносящимися по фановому стояку. Соседи снизу несколько раз стучались в дверь и орали, что если я не перестану мучить собаку, то они милицию вызовут и натравят на меня зеленых писовцев. Насчет собаки я тогда не понял, возможно потому, что пришла пора спеть в унитаз новую похмельную арию. После моего душевного исполнения, соседи стоящие за дверью, пришли к выводу, что собак у меня здесь как минимум две…

– Черт! Может и так сойдет? – говорю сам себе, задумчиво поглядывая на находку чужеродного происхождения. – Снизу ботинки, сверху брюки. Между ними разносортность носков никто и не заметит. Да и вообще, кого мои носки интересуют…

Мой монолог прервала Клеопатра, играющая в коридоре черным носком. Я взял ее на руки, ласково погладил и отобрал игрушку. Сейчас она мне нужней. Кошка недовольно заурчала.

– Не шумите, киса. Меняю носок на Вискас. Идет?

Клеопатра, услышав любимое вкусное слово, спрыгнула с рук и побежала на кухню занимать очередь у миски.

Покормив кошку, и отыскав за креслом светлые джинсы и кожаную куртку, я вышел из квартиры и замер в раздумье перед дверью соседей.

Предстояла процедура упрашивания соседки присмотреть за квартирой и кошкой, ведь неизвестно на сколько я уеду. Ненавижу просить, особенно ночью, без четверти три. В такое время люди обычно не особо расположены к переговорам и порой проявляют агрессивность.

Общение с соседкой прошло на удивление легко. Когда открылась стальная дверь, рассчитанная на применение тяжелых осадных орудий, и меня накрыла волна перегара от уже знакомого зелья на травках, в которую очень гармонично вплетается гул пьяного трепа, я, не смотря на полу дремлющее состояние, догадался, что соседи точно не спят.