Текст книги "Мгновение истины. В августе четырнадцатого"

Виктор Носатов
Мгновение истины. В августе четырнадцатого

© Носатов В.И., 2018

© ООО «Издательство «Яуза», 2018

© ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Предисловие

Несмотря на то что книга повествует в основном о российских разведчиках и контрразведчиках Первой мировой войны, я хотел бы вынести в предисловие слова бывшего начальника главного разведуправления Генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии К. Теппельскирха, который после окончания Второй мировой войны писал: «…Определить хотя бы приблизительно военную мощь Советского Союза было почти невозможно. Шпионаж не находил для себя в Советском Союзе… никакого поля деятельности…» Я привел эти слова для того, чтобы читатель понял – таких выдающихся успехов советские разведчики и контрразведчики смогли достигнуть лишь благодаря тому, что после переворота 1917 года приняли за основу и в полном объеме осуществили все наработки своих коллег, офицеров российской императорской армии, выверенные на фронтах Первой мировой войны.

В начале ХХ века, несмотря на то что за рубежом уже в полной мере внедрялись новые принципы и идеи обеспечения военной безопасности, высшее руководство Российской империи продолжало почивать на лаврах прежних побед и явно недооценивало святая святых любого государственного строительства – систематической и планомерной организации защиты внешней безопасности державы. Казалось, что все ждали какого-то импульса, толчка, чтобы эта необходимая для любой современной армии контрразведывательная деятельность стала предметом особой заботы государственных мужей России, облаченных в военные мундиры.

Поражение в Русско-японской войне, чему, кроме чисто военных причин, во многом способствовало и то, что японские шпионы буквально наводнили не только Дальний Восток, но и Центральную Россию, заставило высших правителей страны задуматься о значении контршпионской деятельности. После принятия ряда законов и постановлений российского правительства, перед Генеральным штабом российской императорской армии, который постоянно будировал эту тему, стала очередная, с трудом разрешимая проблема – кадровая. Конечно же, ближе всего к военной контрразведке были разведчики, которые по долгу своей службы зачастую выявляли шпионов, но это им в заслугу никогда не ставилось. Перед разведкой российского Генштаба стояли более глобальные задачи, чем поиск и задержание шпионов. Генерал-квартирмейстерская служба занималась не только агентурной разведкой, но и ликвидацией «белых пятен» на карте Российской империи. Многочисленные экспедиционные отряды, возглавляемые офицерами Генерального штаба, не только устанавливали пограничные знаки, возводили пограничные крепости, защищали иноверцев – подданных Ак-паши (Белого царя) в самых отдаленных и высокогорных уголках Памира, но и вели геодезические и географические исследования, внося свой достойный вклад в российскую науку.

Все знают о выдающихся заслугах ученых-географов Николая Михайловича Пржевальского, Андрея Евгеньевича Снесарева, Михаила Ивановича Венюкова, Владимира Клавдиевича Арсеньева, об исследователях Памира Михаиле Дмитриевиче Скобелеве, Лавре Георгиевиче Корнилове и многих других, но мало кто знает, что все они прежде всего были офицерами Генерального штаба российской императорской армии и выполняли секретные задания высшего командования. В тайные задачи военных экспедиционных отрядов, которые они возглавляли, входило не только изучение окраин Российской империи с геополитическими и военными целями, но и противодействие любым посягательствам враждебных спецслужб. Ведь ни для кого не секрет, что параллельно с русскими Памир и Припамирье глубоко и настойчиво изучала и британская Сикрет интеллидженс сервис, главный организатор «Большой игры», основной целью которой было – закрыть для русских выход к границам главной жемчужины в короне Британской империи – Индии. Для этого британские разведчики и их подручные, наводнившие Северную Индию (нынешний Пакистан), не брезговали ничем. Путем подкупа князьков многочисленных граничащих с Россией территорий они всячески пытались взбунтовать горские народы. Точно так же, как позже на Ближнем Востоке они подняли против союзника Германии – Османской империи аравийские племена. И то, что англичанам в большинстве своем так и не удалось осуществить свои враждебные планы, во многом заслуга офицеров генерал-квартирмейстерской службы российского Генштаба, которые зачастую с риском для жизни не только с честью исполняли свой воинский долг, но и в случае острой необходимости брали на себя ответственность и за решение чисто геополитических вопросов. Это благодаря им многие княжества Припамирья до их полного порабощения дружественно относились к России и никогда не покушались на целостность российских границ.

Накануне Первой мировой войны в высших кругах Российской империи считалось, что иностранный шпионаж как постоянно действующий фактор в международных делах можно нейтрализовать традиционными средствами: совершенствованием системы засекречивания документов государственной важности и политической полицией, и только внезапно нахлынувший поток шпионских дел, большинство из которых рассыпались в судах за недоказанностью, заставил Генштаб активизировать контршпионскую деятельность. Лучшим армейским разведчикам пришлось вплотную заняться явно запущенной отраслью. Лишь за три года до начала войны военный министр В. А. Сухомлинов утвердил два важнейших документа по контрразведке – «Положение о контрразведывательных органах» и «Инструкцию начальникам контрразведывательных органов». Ведущая роль в разработке этих документов принадлежала, конечно, ответственным военным специалистам по разведке и контрразведке западных военных округов, среди которых приоритетными считались суждения Генерального штаба полковника Батюшина Николая Степановича. Это был блестящий разведчик, тайная агентура которого добыла в Германии и Австро-Венгрии не один десяток важнейших вражеских стратегических секретов и планов. Он не сразу принял предложение посвятить свою жизнь ловле шпионов. Это и понятно, ведь большинство офицеров российской императорской армии к этой сфере деятельности, которой в большинстве своем занимались жандармы, относились с презрением, граничащим с вызовом. Только прекрасное знание обстановки на западных границах Отечества российского и высокое чувство долга подвигли его на эту неблагодарную и непрезентабельную для кадрового офицера работу.

Вскоре полковник Батюшин стал известной фигурой и по ту сторону границ. Его оппоненты, противники, враги – австрийские и германские руководители спецслужб – узнали его мертвую хватку разведчика, масштабность и последовательность его действий. «Кипучую деятельность» Батюшина впоследствии признал не только шеф австро-венгерской контрразведки Максимилиан Ронге, который в своих мемуарах откровенно признался: «Ни себе, ни нам он не дает возможности расслабиться ни на один день», но и руководитель германской разведки Вальтер Николаи, который с началом войны по указанию германского Генштаба даже пытался устранить российского контрразведчика физически, засылая за линию фронта наемных убийц. И все же одного, и даже нескольких таких подвижников, было слишком мало, чтобы разведочные отделения, так назывались контрразведывательные подразделения, заработали в полную меру.

По взглядам российского Генштаба, разработавшего стратегию ведения войны, она предполагалась быть достаточно маневренной и скоротечной. Разгром противника мыслился в ходе нескольких крупных сражений уже в 1914 году, в крайнем случае – к весне 1915 года. Поэтому роль контрразведки сводилась в основном к защите секретных мобилизационных планов, стратегических и тактических замыслов проведения боевых действий, особенно на начальном, решающем этапе войны, и сбережению сведений о новых образцах военной техники. С сожалением необходимо констатировать, что не только на начальном этапе, но и за весь период войны российская контрразведка так и не смогла обеспечить защиту совершенно секретной информации, распространяемой с помощью радиотелеграфных средств. Войсковое командование в силу новизны этого дела, а иногда по самонадеянности и глупости не могло и подумать, что к защите этого вида коммуникаций надо своевременно подключить контрразведку. Много лет спустя Батюшин с горечью скажет: «Почти весь первый год войны контрразведкой никто из высших военных органов не интересовался, и она поэтому велась бессистемно, чтобы не сказать спустя рукава». Наверное и поэтому славная российская армия терпела одно поражение за другим.

И только если на отдельных участках фронта вопросами военной контрразведки занимались глубоко и целенаправленно, а не от случая к случаю, то результат там, как правило, был на лицо! Это благодаря работе военной контрразведки были в строжайшей тайне от противника подготовлены и проведены Лодзинская операция и «Брусиловский прорыв», а также ряд боев местного значения, о которых в истории Великой войны, даже не упоминается.

Почти через десять лет после начала Великой войны, в январе 1924 года, состоялась встреча «трех китов» руководства спецслужб начала XX века – Макса Ронге, Вальтера Николаи и Николая Батюшина. Она не протоколировалась, ведь разведчики, даже в отставке, умеют хранить свои тайны. Однако в дневниковой записи Вальтера Николаи сохранилось краткое описание этой встречи. Она проходила по просьбе Николая Батюшина. «Встреча была назначена на середину января в Вене, – пишет Николаи. – На второй день на нее прибыл также бывший шеф австрийской службы разведки Макс Ронге, в настоящее время он работает на важном посту в Министерстве внутренних дел, это назначение он получил в качестве награды за свои заслуги в войне». Это была встреча и беседа трех знаковых фигур в истории спецслужб. Судя по дневниковым записям, она касалась в основном вопросов истории разведки, все остальные аспекты деятельности самых сильных спецслужб Европы, как и положено, остались за завесой, прикрывающей разведку и контрразведку непроницаемой тайной. Даже по окончании Второй мировой войны всесильным органам НКВД не удалось выведать у попавшего к ним в руки бывшего руководителя германской разведки, полковника Николаи, о чем же в самом деле говорили «киты разведки» в том далеком, 1924 году.

Начиная это историческое повествование о Великой войне, так о ней говорили в Европе, или об «империалистической войне», так ее окрестили в Советской России, я задался целью рассказать не только о предыстории и некоторых наиболее ярких эпизодах этой войны, о которых мы до сих пор знаем лишь понаслышке, но и о доблести русских солдат и офицеров, которым в полной мере пришлось хлебнуть военного лиха из-за бездарности генералов и неподготовленности российских спецслужб. Несмотря ни на что, эта тема и сегодня достаточно актуальна и прежде всего потому, что процесс формирования российской разведки, а затем и контрразведки зарубежные историки не могут или не хотят представлять своим доверчивым читателям правдиво, не вспоминая ничего иного, кроме как об опричнине и петровском Преображенском приказе, что имеет лишь опосредованное отношение к деятельности российских спецслужб. Для них воистину: медведи до сих пор непугаными гуляют по столичным проспектам России и «песьи головы» ведут хоровод на Лубянской площади. Эти «страшилки», оказывается, не исчезли до сих пор, как и русофобия в самом незамысловатом обличье вообще. А об истинной истории российских спецслужб и о блестящих успехах органов безопасности Советского Союза и современной России они, как и прежде, умалчивают.

Петроградское небо мутилось дождем,

На войну уходил эшелон.

Без конца – взвод за взводом и штык за штыком

Наполнял за вагоном вагон…

Александр Блок

ГЛАВА I Варшава – Петербург. Апрель 1913 г

1

Генерального штаба полковник Евгений Евграфович Баташов, возглавлявший разведывательный отдел штаба Варшавского военного округа, слыл среди штабных человеком прямодушным и в меру терпеливым. Среднего роста, широкоплечий, с длинными руками, он отличался крепким телосложением человека, привыкшего переносить суровые лишения венной службы или усталость на псовой охоте. Широкое лицо его, обрамленное короткими русыми волосами, ниспадающими ровным пробором на крупный лоб, под которым за густыми бровями сияли крупные голубые глаза, в которых блистали гордость и постоянная настороженность, потому что этот человек большую часть своей жизни упорно добывал военные секреты потенциального противника и с неменьшим упорством защищал свои армейские тайны.

Баташов уже было закончил изучение донесений своих наиболее ценных агентов, когда к нему в кабинет заглянул генерал-квартирмейстер Постовский, худой, суетливый генерал, который с порога огорошил его словами:

– Евгений Евграфович, завтра мы выезжаем в Петербург!

– К чему такая срочность? – спросил удивленно Баташов. – У меня в разработке несколько неотложных дел.

– Приказ начальника Генерального штаба Янушкевича, – безапелляционно объявил Постовский, – предстоит очередное совещание по нашему ведомству.

В главном управлении Генерального штаба российской императорской армии, куда были приглашены руководители разведки западных приграничных военных округов, шел разговор о необходимости усиления контрразведывательной деятельности против разведки срединных империй – Германии и Австро-Венгрии.

Мнения были самые противоположные. От передачи контрразведывательных функций жандармским охранным отделениям до формирования самостоятельных органов, независимых от МВД. Этот серьезный разговор между профессионалами разведки состоялся после очередного скандала, связанного с бегством германского шпиона, выкравшего из штаба одного из округов карту с расположением воинских частей.

– До каких пор все это может продолжаться? – возмутился генерал-квартирмейстер штаба Виленского военного округа. – Ведь уже почти пять лет прошло с тех пор, как высокая правительственная комиссия единодушно признала необходимость учреждения особого контрразведывательного органа, но, как говорится, воз и ныне там. Формирование отделений военной контрразведки идет слишком медленно…

– Тут уж ничего не попишешь, – отозвался обер-квартирмейстер Генерального штаба генерал Монкевиц, – где взять специалистов, способных противостоять шпионам? Да и средств, выделенных на это дело, явно не хватает. Не хочу быть голословным, скажу только, что в нынешнем году на формирование контрразведывательных отделений военных округов выделено немногим более 230 тысяч рублей…

– А я слышал, что только на содержание конюшен Генерального штаба в прошлом году было выделено полмиллиона рублей, – с горечью в голосе промолвил генерал Постовский, – а коней-то там много меньше, чем контрразведчиков…

Офицеры возмущенно заспорили по этому поводу, перебивая друг друга.

– Господа, разрешите высказать предложение, каким образом можно пополнить свой бюджет, – подал голос Генерального штаба полковник Баташов, желая прекратить ненужный спор, – необходимо совместить в своей контрразведывательной работе полезное с приятным. Ведь ни для кого не секрет, что разведки враждебных нам стран затрачивают немалые средства для добывания наших секретов. Так давайте же поможем им…

Услышав такое предложение, офицеры удивленно уставились на полковника, явно недоумевая, как такое могло прийти ему в голову.

– Я предлагаю довольно оригинальный план введения в заблуждение наших противников. Например, произвести штабную игру в нашем Генеральном штабе, взяв за основание ложные стратегические исходные данные, а затем широко торговать этими документами, выдавая их за материалы нашего действительного развертывания армий в случае войны. Если торговля этими фиктивными документами будет вестись всеми заинтересованными военными округами, то в Генеральном штабе противника почти что невозможно будет отличить в массе приобретаемых документов подлинные от фиктивных…

Все молча переваривали сказанное, но из субординации никто не проронил ни слова. Все ждали, что на это скажет генерал Монкевиц.

– Шпионы были, есть и будут, потому что нет такой тайны, которую бы невозможно было раскрыть, поэтому главная задача контрразведки – сделать все для того, чтобы противник узнал о наших замыслах как можно позже, – сказал задумчиво генерал, – а то, что предлагает полковник Баташов, конечно, заманчиво, но я думаю, что начальник Генерального штаба эту идею не поддержит. Уж очень он щепетилен в таких вопросах. – И, чтобы отвлечь внимание офицеров от насущной для всех финансовой проблемы, он неожиданно спросил: – Знаете, что по поводу сохранения тайны сказал Вильям Шекспир? – Все удивленно уставились на Монкевица. – А он сказал простые, но верные слова: Then only two secrets will save when one of them doesn’t know her![1]1
  Тогда лишь двое тайну сохранят, когда один из них ее не знает… (Уильям Шекспир. «Ромео и Джульетта»).


[Закрыть]

– И это слова настоящего разведчика! – продолжал обер-квартирмейстер. – Но оставим в стороне лирику. Сегодня наш брат должен быть, прежде всего, прозаиком и реалистом. Таким, как наш уважаемый Евгений Евграфович! По Высочайшему Указу его объемный отчет о памирских экспедициях удостоен большой золотой медали Императорского Русского географического общества. Разрешите мне от имени начальника Генерального штаба и от себя лично поздравить нашего коллегу и пожелать ему дальнейших успехов в его нелегкой службе…

– Я присоединяюсь к поздравлениям в адрес Евгения Евграфовича, – подошел к явно смущенному всеобщим вниманием Баташову Постовский, – и хочу непременно добавить, что за те два года, что он возглавляет разведывательное отделение Варшавского военного округа, где, вы все знаете, велась наиболее интенсивная борьба со шпионажем, была раскрыта деятельность около сотни иностранных шпионов…

– Правда, до суда удалось довести только семнадцать дел, – признался он, – но это не наша вина, а наша беда. До сих пор еще не в полной мере действует «Закон об изменении действующих законов о государственной измене путем шпионства»…

– Господа! Господа! – выступил вперед генерал-квартирмейстер Киевского военного округа. – Вы, как всегда, многоуважаемый Петр Иванович, начали за здравие, а кончили за упокой, давайте хоть на минутку отложим дискуссию и поздравим Евгения Евграфовича с его исследовательскими достижениями!

Офицеры гурьбой направились к взволнованному и смущенному полковнику, искренне желая ему успехов в службе.

Дождавшись, пока коллеги поздравят Баташова, Монкевиц, обращаясь к Постовскому, сказал:

– Недавно я имел разговор с начальником Варшавского военного округа Георгием Антоновичем Скалоном. Он очень обеспокоен активностью вражеской агентуры в царстве Польском и просил меня ускорить формирование контрразведывательного отделения в Варшаве. Я готов помочь. Но я не знаю, кого поставить во главе. Может быть, у вас есть кто-то на примете?

– Нет! – категорически заявил Постовский. – Но я догадываюсь, куда вы клоните, и Евгения Евграфовича не отдам. Он прирожденный разведчик, и другого такого профессионала у меня нет!

– Но вы же сами только что хвалили его и как опытного контрразведчика, который дезавуировал около сотни шпионов…

– Я все понимаю… Но может быть, следует порекомендовать на эту должность жандармского полковника Ежова – начальника Варшавского губернского жандармского управления, – предложил Постовский, – ведь и он приложил немало усилий для слежки и последующей ликвидации ряда дел вражеских агентов…

– Нет! И еще раз нет! – запротестовал Монкевиц. – Необходимо исходить из того, что жандармский офицер, как правило, не обладает специальными знаниями военной организации русской и иностранных армий и вследствие этого не может руководить контрразведывательной службой. Я полагаю, что офицеры-жандармы могут быть в отделении вспомогательной силой и вести контрразведку по указаниям стоящего во главе отделения офицера Генерального штаба…

– Это правильно!

– Так точно!

– По-другому и быть не должно, – послышались одобрительные возгласы офицеров.

– А как вы на это смотрите? – обратился обер-квартирмейстер к Баташову. – Может быть, преждевременно офицеру Генерального штаба брать на себя, по сути дела, жандармские функции?

– Я думаю, в нынешней военно-политической обстановке, сложившейся на наших западных границах, каждый офицер должен определиться, где он может больше всего принести пользы своему Отечеству! Не следует забывать, что времена «иду на вы» отошли безвозвратно в область преданий и что пренебрежение упорной и не всегда благородной контрразведывательной деятельностью в данное время может привести к излишним крупным жертвам в решительную минуту, когда российской армии и флоту необходимо будет развернуться в полную силу. Я готов потрудиться на этом важном поприще в меру своих сил и возможностей…

– Приказ о вашем назначении уже подготовлен, – обрадованно промолвил Монкевиц, – дело было за вашим согласием. Евгений Евграфович, разрешите поздравить вас с новым назначением и пожелать успехов в вашей дальнейшей нелегкой, но так необходимой для нашего Отечества службе.

Баташов словно сквозь туман выслушивал поздравления коллег с новым назначением, когда в помещение, где проходило совещание, постучавшись, вошел адъютант и, подойдя к генералу, что-то шепотом сообщил ему на ухо.

– Господа, нам придется сегодня отпустить полковника Баташова, у подъезда его ждет авто великого князя Николая Михайловича. Его высочество будет лично вручать награды Императорского Русского географического общества в своем Ново-Михайловском дворце.

На званом обеде, который великий князь Николай Михайлович устроил в честь награжденных в Банкетном зале дворца, среди приглашенных Баташов неожиданно встретил командира драгунского лейб-гвардии полка генерала Пустошина. Они обнялись как самые близкие друзья. После того как Константин Павлович Пустошин, будучи генерал-квартирмейстером Туркестанского военного округа, рекомендовал его в разведку, пути их периодически пересекались, все больше и больше укрепляя зародившуюся в Памирах настоящую офицерскую дружбу.

Неординарной и довольно бурной судьбе этого человека, напрямую связанного с военной разведкой, можно было позавидовать. После окончания Николаевского кавалерийского училища корнет Пустошин был направлен в самый знаменитый гвардейский кавалергардский полк, расквартированный под Санкт-Петербургом. Казалось бы, что блистательная карьера ему обеспечена, но не тут-то было. Вырвавшись из казарменных стен на свободу, корнет по молодости и глупости пустился во все тяжкие. Хотя гвардейские кавалергарды не слыли праведниками и умели кутить, корнету Пустошину этого было мало, и он на свой страх и риск зачастил к кокеткам кафешантана, которые пользовались особым вниманием офицеров стоящего по соседству гвардейского пехотного полка. Однажды, пытаясь завладеть вниманием юной красотки, он поссорился с пехотным поручиком, который уже давно имел на нее виды. Дело дошло до дуэли, на которой Пустошин ранил пехотинца. Разгорелся скандал, и корнету пришлось продолжать службу на задворках Российской империи, в Туркестане. С этого времени и начинается его богатая лишениями и приключениями жизнь. Путешествие по Памирам, отражение набегов туземцев на российские посты и, наконец, проникновение с риском для жизни под видом торговца в закрытый для европейцев Афганистан для описания новой приграничной крепости Дейдади. Казалось, что отчаянный офицер, напрашиваясь на самые опасные предприятия, так и хотел угодить под пулю. Но судьба хранила его для более значимых дел…

2

Сразу же после окончания банкета в Михайловском дворце генерал Пустошин предложил Баташову отметить неожиданную встречу в яхт-клубе, где их разговору никто не будет мешать. Этот довольно знаменитый на весь Петербург яхт-клуб, как во всякой европейской столице, издавна служил прибежищем дипломатов и военных, где они могли не только отобедать, но и встретиться с друзьями и нужными людьми – членами этого в высшей степени элитарного заведения.

Как давнего завсегдатая заведения, Пустошина встретил сам метрдотель и, предупреждая желание генерала, сразу же проводил его вместе с гостем в самое тихое и спокойное место.

– Что прикажете подать-с? – подобострастно спросил он, как только офицеры заняли места за столиком.

– Как обычно, Петрович, – не заглядывая в меню, ответил генерал.

– Будет исполнено, ваше превосходительство-с, – склонил в полупоклоне голову метрдотель и, подозвав к себе официантов, начал им что-то строго толковать.

Не прошло и пяти минут, как на столе появился графин с шустовским коньяком и самые разнообразные холодные закуски.

– Я уже не раз бывал здесь, – признался Баташов, – но так лихо меня еще ни разу не обслуживали. В чем же секрет?

– Ну, секрета здесь никакого нет, – ухмыльнулся в усы генерал, – все до банального просто. У меня в полку служит брат этого самого Петровича.

Пустошин потянулся было к графинчику, чтобы разлить по бокалам коньяк, но его желание было тут же исполнено услужливым официантом.

– Выпьем за нашу встречу! – предложил первый тост генерал. – За нашу дружбу, скрепленную нелегкой службой на задворках Российской империи. – Выпив и закусив малосоленой семгой, офицеры принялись вспоминать о своей службе.

– После вашего отъезда в Варшаву мы, пожалуй, и не виделись, – сказал Пустошин, с интересом разглядывая Баташова, – вот уже и седина у вас на висках появилась, – неожиданно констатировал он.

– Да и вы не помолодели, – с грустью в голосе отозвался Баташов, – ну, что обо мне говорить, ведь я в отличие от вас ничего знаменательного для Отечества не совершил. Расскажите лучше о себе. Ведь несмотря на то что мы с вами уже не раз встречались в Петербурге, обстоятельно поговорить нам так и не удалось. То я куда-то спешил, то вы куда-то спешно уезжали…

– Это вы правильно заметили, Евгений Евграфович, чем мы становимся старше, тем время летит быстрее. А нам так много нужно друг другу сказать. Вы, наверное, хотите услышать подробности о моей венской эпопее, ну что ж, извольте. – Пустошин, не дожидаясь официанта, плеснул себе из бутылки коньяку, сразу же его выпил и, даже не притронувшись к закуске, начал свой рассказ:

– Оказавшись после жаркого и непрезентабельного Ташкента в холодном и блистательном Ламберге[2]2
  Ламберг – официальное название города Львов, в австрийский и австро-венгерский периоды его истории (1772–1918).


[Закрыть] в качестве российского консула, я первым делом начал налаживать связи.

Через знакомых офицеров из Генерального штаба познакомился с городскими чиновниками из мэрии, русскими промышленниками, которые налаживали там свое дело. Через несколько месяцев наш венский военный агент, ознакомившись с проделанной мной работой, сказал по секрету, что в Петербурге ждут от моей работы большего. Что, будучи в Генеральном штабе, он слышал от офицеров генерал-квартирмейстерской службы в мой адрес слова осуждения, мол, вместо того чтобы добывать секреты австро-венгерского Генерального штаба, полковник Пустошин ведет неподобающе роскошную и разгульную жизнь. Я, конечно же, не стал ему доказывать, что в условиях постоянной слежки австро-венгерской политической полиции моей единственной возможностью поддерживать контакты с нужными людьми была простенькая роль прожигателя жизни.

Частенько выезжая в Вену, где по старой кавалергардской привычке я мог и покутить, и поволочиться за молоденькими балеринами Венского театра, я первое время не вызывал особых подозрений у австро-венгерской разведки, и это давало мне возможность работать довольно продуктивно.

Правда, тогда я еще не мог представить в Петербург копии мобилизационных планов австро-венгерской армии, которые так требовались нашему Генеральному штабу, но информацию о дислокации приграничных частей и схемы оборонительных сооружений Ламберга и других городов я передавал постоянно…

– О той довольно ценной информации, которую вы поставляли в Генеральный штаб, я знаю не понаслышке, уважаемый Константин Павлович, – отозвался Баташов, – ведь я тогда уже работал делопроизводителем в европейском отделе генерал-квартирмейстерской службы. Хочу сказать вам откровенно, что в нашей службе еще немало завистников, которые, не обладая ни достаточным опытом, ни достаточными знаниями, спят и видят себя этакими суперагентами, на деле же большинство из них способны только заносить в картотеки добытую настоящими разведчиками информацию. На большее они не годятся и потому частенько в поведении своих коллег за границей видят только плохое. И потому, нечего на их хулу обращать внимание…

– Есть на этот счет хорошая восточная пословица: «Собака лает, а караван идет», – улыбнулся генерал, – и если вам еще не надоели мои воспоминания, я, с вашего позволения, продолжу.

– Я прошу прощения за то, что перебил вас, – смущенно промолвил Баташов, – но я хотел, чтобы вы знали о том, что достойных людей в генерал-квартирмейстерской службе больше, чем всяких там завистников и чинодралов…

– В этом я никогда не сомневался, – убежденно промолвил Пустошин и после небольшой паузы продолжил свой рассказ:

– Решив в полной мере соответствовать роли этакого русского набоба, я частенько наезжал в Вену, бывал в самых дорогих ресторанах. Однажды, обедая в одном из лучших ресторанов Вены «Ридгоф», я на спор с австрийскими офицерами выпил сразу две бутылки шампанского. Сквозь крики, которыми приветствовали мою победу офицеры, я услышал глухой, вкрадчивый голос:

– Господин Пустошин, в молодости вы были менее сдержанны в вопросах пития и, насколько я знаю, могли на спор выпить семь бутылок шампанского.

– Я и сейчас могу выпить не меньше, – ответил я, нисколько не удивившись осведомленности офицера, в котором признал начальника отдела Эвиденцбюро подполковника Редля, отвечавшего как за агентурную разведку, так и главным образом за контрразведку. С его описанием меня ознакомили перед отъездом в Ламберг. Это был высокий, крупный мужчина лет сорока пяти в недорогом, но элегантном коричневом костюме. Он сидел за соседним столиком вместе с офицерами и, самоуверенно подняв подбородок, над которым торчали по моде закрученные кверху густые, пшеничного цвета усы, то и дело бросал в мою сторону любопытные взгляды.

После этого знакомства я не упускал случая доказать проницательному контрразведчику, что тот оказался прав, видя во мне не разведчика, а беззаботного повесу и покорителя женских сердец.

Так и не заметив за мной каких-либо подозрительных контактов с подданными австро-венгерской империи, Редль по-своему заинтересовался моей особой и частенько приглашал меня на дружеские попойки. Как славянин, он втайне презирал чопорных австрийцев, которые постоянно держали с ним определенную дистанцию, которую никогда не переходили. Наверное, поэтому большинство его высокопоставленных друзей и знакомых тоже имели славянские корни. Только в их окружении он мог себе позволить не только покритиковать австрийского императора, но и высказать свою любовь и уважение к нам, русским. Это и понятно, ведь в Европе еще были живы те, кто на себе испытал гнет и жестокость Османских поработителей, которых, положив на алтарь победы тысячи жизней, изгнали русские братки. А после того как я в узком кругу избранных друзей и собутыльников Редля выиграл пари и в самом деле опустошил на спор одну за другой полдюжины бутылок шампанского, его признательности не было предела.