Текст книги "Наперекор всему"

– Подъезжаем, – оторвал Баташова от мрачных мыслей хозяин купе. – Предлагаю выпить на посошок.

Пустошин выплеснул в стаканы остатки коньяка и залпом выпил. Баташов последовал его примеру.

– Что вы обо всем этом, Евгений Евграфович, думаете? – окинув проницательным взглядом своего старинного друга, спросил Пустошин.

– Если мы хотим сохранить Россию и победить в этой войне, необходимо оградить и защитить Богом данного государя императора от всех нападок и заговоров, – уверенно промолвил Баташов, – иначе Третий Рим окажется размолотым в пух и прах неумолимым колесом истории. Удар по царю – это смертельный удар по каждому из нас…

– Я полностью с вами согласен, – задумчиво кивнул Пустошин. – Чтобы предотвратить заговор, направленный против государя, необходимо уничтожить его в зародыше. Другого пути не дано…

– Вы считаете, что Николашу надо убрать?

– Другого пути я не вижу.

– Но кем же его заменить?

– Да хотя бы самим государем императором!

– Но, если не считать Петра Великого, история наша подобных прецедентов не ведает, – явно ошарашенный этим необычным ответом задумчиво промолвил Баташов.

– Кто-то из стихотворцев прошлого века написал умные слова: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…»

– «У ней особенная стать – в Россию можно только верить!» – продолжил Баташов. – Это слова Федора Тютчева, известного российского поэта.

– Возможно, вы правы. Но не это сейчас самое главное… Строками этого пиита я хотел сказать, что Россия всегда шла своим путем, не оборачиваясь ни на Восток, ни на Запад. Вот и эту войну мы начали не совсем так, как наши союзники. Любая военная кампания прежде всего ставит вопрос о разделе сфер влияния в стране между гражданской и военной администрацией. В европейских государствах эта коллизия разрешается просто, с помощью наделения главы государства полномочиями Верховного главнокомандующего, со всеми вытекающими отсюда последствиями. У нас же с давних пор повелось так, что Верховный главнокомандующий назначается императором в период начала боевых действий. Именно поэтому вопрос о разделе сфер влияния между гражданскими и военными властями стал во многом причиной конфликта между Николашей и непосредственным придворным окружением государя императора. Ставка не только в полной мере использовала свои чрезвычайные полномочия на фронте и в прифронтовой полосе, но и позволила себе диктаторские замашки. Назначив Николашу Верховным, государь тем самым, «де-факто», как бы сложил с себя верховное управление армией и флотом, что было недопустимо. Ведь верховный вождь должен оставаться таковым…

– Но император не захотел вступать в начале войны в непосредственное командование, – перебил генерала Баташов.

– Ежели государь не хотел сразу вступать в непосредственное командование, то Николаше следовало бы дать звание главнокомандующего, а самому оставаться Верховным главнокомандующим, – ответил Пустошин, – и тогда он запросто, без излишнего шума, как верховный вождь, с приездом в штаб принял бы все управление в свои руки, а в случае надобности, просто сменил бы главнокомандующего.

– О, Господи! – воскликнул Баташов. – Тогда, в самом начале войны, в патриотическим угаре, никто просто не обратил на это внимания… Уж слишком долог был путь к прозрению, – после небольшой паузы добавил он. – Как же теперь государь без нежелательных для страны последствий сможет устранить Николашу?

– Теперь это дело непростое… Ведь Николаю Александровичу придется самому вступать в должность своего же подчиненного. Пожалуй, в настоящее время просто невозможно без широкой огласки привести все в нормальное состояние. Необходимо, прежде всего, уничтожить титул Верховного, изменить в церквах ектению. Кроме этого придется напомнить народу, что в высочайшем рескрипте сказано: «…Великому князю Николаю Николаевичу вверяется верховное командование армией и флотом, доколе Государь сам не примет это командование»…

– Но кто же подвигнет государя императора на этот нелегкий, но спасительный для армии и Отечества шаг? – спросил Баташов.

– Я знаю человека, который всеми фибрами души ненавидит Николашу, спит и видит, как отрешить его от Ставки.

– Кто же это?

– Александра Федоровна!

– Не может быть… За что же императрица его так ненавидит?

– Причин немало. Прежде всего она боится того, что Верховный с помощью армии и своих сподвижников – великих князей, узурпирует власть, которую в дальнейшем передаст по наследству своим отпрыскам. А ради детей любая мать готова на все. Кроме того, на просьбу Александры Федоровны принять Распутина Николаша прямо ответил, что если увидит старца в Ставке, то повесит его на первом же суку, чем нанес ей страшное оскорбление. Вы же знаете, что для нее этот старец – первый советник и главный лекарь цесаревича Алексея… Императрица уже давно бы расправилась с Верховным, если бы у нее были веские доказательства его подковерных игр.

– Я еще не вполне уверен, но считаю, что в первую очередь нам необходимо создать доказательную базу заговора, чтобы потом, опираясь на истинных друзей и сподвижников государя, вывести на чистую воду клятвопреступников и в самом зародыше уничтожить измену и предательство. Другой вопрос, как это делать? Путей много, ограничивают только возможности…

– Да, нелегкое это дело! – воскликнул Пустошин. – Ведь существо измены и предательства трудно определить, потому что они кроются зачастую в самых потаенных уголках человеческих душ. Да и цена предательства разных людей – разная.

– Вы правы. Предатель – предателю рознь! Если на поле боя дрогнет простой солдат и повернет спину неприятелю – это еще не беда. Энергия и воля командиров привлекут новые силы, новых бойцов. Враг будет остановлен. Но если предатель – сам командир, горе тем солдатам, над которыми он начальствует. А если предатель – командует армией? Катастрофа неизбежна. Сражение будет проиграно – позор армии, бедствие народу, гибель Отечеству. Вот цена предательства великих князей, которая несоизмерима с виной остальных вольных или невольных участников заговора. Великие князья – командиры армий в прямом и переносном смысле, вожди народа, первая и самая могучая государственная опора русского царя. И вот эти-то опоры рушатся. Можно ли удержать от падения все здание? Тем более, что отовсюду, в том числе и нашими союзниками, прилагались и прилагаются мощные усилия, для того чтобы повергнуть православную Россию в прах.

Глава IV
Западный фронт
Март – апрель 1915 года

1

По приезде с Восточного фронта в Берлин шеф германской разведки подполковник Вальтер Николаи лично занялся делом графини Васильчиковой, фрейлины двора Ее Императорского Величества Александры Федоровны. Прежде всего он, по согласованию с полковником Ронге, шефом австро-венгерской разведки, под предлогом встречи графини со своим родственником, находящимся в германском плену, организовал выезд Васильчиковой из венского предместья в германскую столицу. Николаи поселил ее в роскошном пригородном доме, окруженном парком, под охраной бдительных садовников.

Спешно прибывшая в Берлин на встречу со своим племянником штабс-капитаном Волконским графиня была удивлена, когда вместо дорогого племянника перед ней предстал незнакомый офицер германской армии.

– Подполковник германского Генерального штаба Вальтер Николаи, – представился он. – Это я вызвал вас в Берлин.

– Но я приехала с тем, чтобы повидаться со своим родственником, находящимся у вас в плену, – недоуменно воскликнула женщина.

– Всему свое время, – неопределенно промолвил Николаи, – как говорят русские, будет вам и скрипка, будет и смычек! Прежде чем вы встретитесь со своим племянником, я хотел бы поговорить с вами на интересующую нас обоих тему.

– Мне не о чем с вами говорить, – категорично заявила Васильчикова. – Я подданная Российской империи, и прошу вас это учесть.

– Никто не собирается агитировать вас против вашего Отечества, – ровным тоном продолжал подполковник, – напротив, мы бы хотели, чтобы вы выступили вестником мира между нашими великими народами.

– Вы, офицер Генерального штаба германской армии, говорите мне о мире, когда ваша армия захватила уже половину Польши, грабит православные церкви и уничтожает священников, когда в ваших лагерях военнопленных умирают от голода и лишений тысячи русских солдат и офицеров? – возмущенно воскликнула графиня.

– И тем ни менее я повторяю, что мы хотели бы видеть вас в роли миротворца. Я прекрасно знаю, что мира хотят не только в России, но и в Германии.

Васильчикова подозрительно взглянула на подполковника. Не найдя у него на лице ни тени насмешки, она неуверенно промолвила:

– А почему для этой цели вы выбрали именно меня?

– Этому есть множество причин, и главная из них та, что вы являетесь не просто фрейлиной императорского двора, но и статс-дамой. У вас при дворе много близких знакомых и друзей, которые всегда могут поддержать вас в вашей важной и нелегкой миссии. Кроме этого, вы сами говорили о своем искреннем желании приложить все усилия с тем, чтобы закончилась война.

Графиня удивленно и испуганно взглянула Николаи.

– Не буду скрывать от вас, мадам, – окинул ее пронзительным взглядом подполковник, – мы перлюстрируем всю переписку с заграницей, и вашу в том числе.

– Но это же неприлично, читать чужие письма!

– Я понимаю, мадам, но идет война, и мы должны знать о настроении людей, живущих не только в Германии, но и в Австро-Венгрии. Скажу больше: несколько ваших писем в адрес императорского двора, перед тем как попасть в Россию, побывали у меня в руках. И я был искренне удивлен вашим искренним желанием сделать все, чтобы прекратить эту страшную войну…

– Я и сейчас готова сказать, что всегда была против войны между нашими странами, – откровенно призналась Васильчикова, – но каким образом я смогу стать вестником мира?

– Вы согласны выполнить миротворческую миссию? – не отвечая на заданный вопрос, спросил Николаи.

– Согласна! – твердо ответила графиня. – Но имейте в виду, что я не потерплю никаких неясностей с вашей стороны. Я должна точно знать, кто именно предлагает России мир и на каких условиях.

– Вот это уже деловой разговор, – обрадованно промолвил Николаи, – я постараюсь организовать вам встречу с министром иностранных дел Германии Яговым. Это вас устроит?

– Устроит, – согласилась Васильчикова, – только не пытайтесь свести меня с кем-то другим. Я прекрасно знаю вашего министра еще по довоенной встрече российского императора и императрицы с кайзером в Киле.

– Ну что вы, мадам! – делано обиделся подполковник. – Ведь у нас самые серьезные намерения.

– Прежде чем встречаться с премьером, я бы хотела узнать от вас, что, по-вашему, Германия может предложить России в обмен на мир? – деловым тоном произнесла графиня. – Я готова вас выслушать.

– Прежде всего, я хочу, чтобы вы знали, что никто в Германии и Австрии не испытывает ненависти к России, – убежденно промолвил Николаи, – величайшую ненависть немцы испытывают только к Англии. Подавляющее большинство немцев и австрийцев мечтают заключить с Россией прочный мир и создать «союз трех императоров». В этом союзе российскому императору будет предоставлена полная свобода действий в отношении Константинополя и черноморских проливов. А об остальном вам расскажет шеф нашего внешнеполитического ведомства Ягов…

Во время аудиенции, которая состоялась на следующий день, германский министр иностранных дел Готлиб фон Ягов в разговоре с Васильчиковой был краток.

– Я искренне рад, что именно вы согласились осуществить эту нелегкую миротворческую миссию, – сухим дипломатическим языком начал он, обращаясь к графине, – вы, близко зная императрицу, имеете возможность донести до нее, что Германия не хочет войны с вашей страной, что сегодня Россия больше всего должна страшиться своих союзников, которые, сговорившись за ее спиной, затевают тайный заговор. У меня есть достоверные сведения о том, что Англия, несмотря на все ее обещания, решила не отдавать России Константинополь и проливы и, по нашему мнению, после войны намеревается предложить Турции использовать ее силы против России… Германия предпочитает заключить с Россией мир, потому что нуждается в сильной монархической России, – сказал в заключение премьер, – и потому уверена, что две царствующие династии должны поддерживать старые монархические и дружеские связи… В Германии считают, что продолжение войны опасно для династии…

После встречи с министром Яговым графиня принялась сочинять письмо в адрес императрицы.

«Ваше Величество!

Сознаю всю смелость моего поступка писать Вашему Императорскому Величеству… В настоящее грустное время я, кажется, единственная русская, имеющая доступ к вам, Ваше Величество, которая находится во враждебной нам стране… Я нахожусь в плену, т. е. не смею выходить из моего сада, – и ко мне, сюда, приезжали довольно влиятельные в Германии люди и просили меня, если возможно, донести Вашему Величеству, „что теперь все в мире убедились в храбрости русских, и что пока все воюющие стоят почти в одинаковом положении, не будете ли Вы, государь, властитель величайшего царства в мире, не только царем победоносной рати, но и царем Мира? У Вас у первого явилась мысль о международном мире, и по инициативе Вашего Величества созван был в Гааге мирный конгресс. Теперь одно Ваше могучее слово, и потоки, реки крови остановят свое ужасное течение. Ни здесь, в Австрии, ни в Германии нет никакой ненависти против русских. Одно Ваше слово, и Вы к Вашим многочисленным венцам прибавите венец бессмертия. В Пруссии император, армия, флот сознают храбрость и качества нашей армии, и в этих обеих странах большая партия за мир, за прочный союз с Россией. Теперь все гибнет: гибнут люди, гибнет богатство страны, гибнет торговля, гибнет благосостояние: а там и страшная желтая раса, против нее стена – одна Россия, имея во главе Вас, государь…“. Я была совсем поражена, когда все это услышала из уст немцев. На мое возражение – что могу я – мне отвечали: „Теперь дипломатическим путем это невозможно, поэтому доведите вы до сведения русского царя наш разговор, и тогда стоит лишь сильнейшему из властителей, непобежденному, сказать слово, и, конечно, ему пойдут всячески навстречу“. Я спросила: „А Дарданеллы?“ Тут тоже сказали: „Стоит русскому царю пожелать – проход будет свободен“. Люди, которые со мной говорили, не дипломаты, но люди с положением, и которые лично знакомы и в сношениях с царственными правителями Австрии и Германии… Конечно, если бы Вы, государь, зная Вашу любовь к миру, желали бы через поверенное, близкое лицо убедиться в справедливости изложенного, эти люди, говорившие со мною, могли бы лично все высказать в одном из нейтральных государств, они только – эхо обеих враждующих сторон…»

«Ваше Величество, – так заканчивала свое письмо Васильчикова, – я себя чувствовала не в праве не передать все вышеизложенное, которое теперь, вследствие того, что ни в Германии, ни в Австрии нет Вашего представителя, мне пришлось высказать. Молю меня простить, если Ваше Величество найдете, что я поступила неправильно. Конечно, если бы Вы, Государь, зная Вашу любовь к миру, пожелали бы через поверенное близкое лицо, убедиться в справедливости изложенного, люди, говорившие со мною, могли бы лично высказать это в одном из нейтральных государств».

Вполне удовлетворенный духом и содержанием послания Николаи переправил письмо через нейтральную Швейцарию в Петербург.

2

В рабочем кабинете Верховного главнокомандующего было тепло и уютно. Вильгельм принял своего обер-разведчика, сидя в самом настоящем кавалерийском седле, которое последнее время часто употреблял вместо стула. Только таким образом кайзер чувствовал себя увереннее и давал понять другим, что несмотря ни на что, он, как и прежде «на коне», и никто не в силах выбить его из рыцарского сиденья.

Дождавшись благожелательного кивка императора, Николаи, как обычно, сначала охарактеризовал обстановку на Восточном и Западном фронтах. Коротко остановился на действиях русских войск, которые после захвата Перемышля, готовились к броску на Будапешт и Вену через Венгерскую равнину.

– По информации агентов, находящихся в Петрограде, Ставка Верховного главнокомандования русской армии планирует в кампанию 1915 года нанести два основных удара, – сухим, деловым тоном, докладывал подполковник, – первый, через Восточную Пруссию и Силезию на Берлин, и второй, по австро-венгерской армии для окончательного вывода Австро-Венгрии из войны. Первоначально производилась борьба за одно из направлений, отстаиваемых Рузским, главнокомандующим Северо-Западного фронта, и начальником штаба Юго-Западного фронта Алексеевым. Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич неожиданно для всех утвердил оба варианта. Хочу добавить к этому, что в российской армии катастрофически не хватает снарядов, винтовок и патронов к ним. Из большинства расшифрованных нами радиограмм русских видно, что многие части и соединения к намеченным в Ставке наступлениям материально не готовы. В войсках наблюдается брожение. Часты случаи самострелов среди солдат, с тем чтобы не идти на передовую.

А на Западном фронте – без перемен. Англичане и французы прочно зарылись в своих окопах, не желая проявлять активности. Предпринятая было французами операция у Арраса носила локальный характер и окончилась ничем: ни один немецкий солдат не был снят с Восточного фронта. Все это еще раз подтверждает мое предположение, что взятый англо-французами курс на стратегическую оборону в 1915 году, оставляет русских один на один со всем нашим Центральным блоком. Этот факт подтверждает и недавнее обращение великого князя Николая Николаевича к французскому главнокомандующему генералу Жоффра с просьбой ускорить наступление на западе, на что тот отделался пустыми обещаниями и частным ударом в районе Арраса.

– По имеющимся у меня данным, – после небольшой паузы, продолжал Николаи, – затишье на Западном фронте англо-французское командование использует для насыщения войск вооружением и техникой. Мне стало известно о производстве англичанами нового оружия, под кодовым названием «танк». Я уже поручил агентам в Лондоне раздобыть тактико-технические данные этой «британской цистерны»…

– Вы полагаете, что на Западном фронте готовится наступление? – спросил кайзер, резко вскакивая с седла.

– Нет, Ваше Величество! – уверенно воскликнул Николаи. – По имеющейся у меня информации, только с начала года в глубь Франции, на промышленные предприятия, было снято с фронта до 250 тысяч человек. К тому же несколько армейских корпусов надолго завязли в Дарданеллах. При этом наблюдается неготовность Великобритании к проведению масштабных сухопутных операций. Как я докладывал вам, Ваше Величество, ранее, британская армия до сих пор находилась в процессе формирования…

– Да, – неожиданно быстро согласился Вильгельм, – это довольно веские доводы. Но начальник полевого Генерального штаба генерал фон Фалькенгайн, уверяет меня в том, что мощный удар готовится именно на Западе. И пока англичане еще не успели развернуть свои сухопутные силы, а французы переживают острую нехватку вооружения, он предлагает нанести упреждающий удар по англо-французским войскам. Каково будет ваше мнение?

Николаи замялся, не зная, что на это ответить. Верный своим принципам, унаследованным от тестя, генерала Кольгофа, он старался не высказывать суждений, не согласованных с сильными мира сего.

Видя замешательство своего главного разведчика, кайзер, массируя короткую левую руку, подошел к подполковнику вплотную и вопрошающе взглянул на него.

– Вы не забыли, что я возвел вас в ранг моего главного советника? – спросил он.

– Я горд, Ваше Величество, этим высоким званием! – восторженно воскликнул Николаи. – И, как ваш главный советник, рекомендую в ходе летней кампании нанести главный удар на Восточном фронте.

– На чем основывается это ваше умозаключение? – спросил император, направляясь к карте восточного театра военных действий, висящей в простенке между окнами кабинета. Николаи направился следом за ним.

Остановившись у карты, кайзер обозрел ее задумчивым взглядом.

– Продолжайте, я слушаю вас, – нетерпеливо промолвил он.

– Мощный удар на Востоке даст нам реальный шанс вывести Россию из войны раньше, чем ее союзники смогут прийти на помощь. В крайнем случае мы сможем столь основательно подорвать русскую военную мощь, что ее можно будет фактически сбросить со счетов. И тогда у нас появится реальная возможность выиграть войну генеральным наступлением на Париж. Подавляющее техническое превосходство нашей военной техники и оружия позволит нам вырвать окончательную победу у врага.

Заключительные слова шефа германской разведки неожиданно приободрили императора, и он удовлетворенно сказал:

– Вы правы, Вальтер! Этого же мнения придерживаются и мои генералы – Гинденбург и Людендорф, к тому же их полностью поддерживает и канцлер. Но я хотел бы знать, на чем основывается ваше утверждение?

– Моя уверенность в необходимости нанесений главного удара на Восточном фронте основывается не только на существенных результатах ведущейся нами маневренной войны, в которой так блестяще сказывалось стратегическое превосходство немецких войск и оружия. К тому же, как я уже вам говорил, русские, несмотря ни на что, планируют не только наступление в Восточной Пруссии, но прорыв через Карпаты в Венгрию. Так вот, для того чтобы упредить это широкомасштабное наступление русских, нам необходимо нанести мощный удар по армиям Северо-Западного фронта, а уже потом, совместно с австрийцами освободить Галицию. Перед моим отъездом с Восточного фронта генерал Людендорф сказал мне, что в штабе разрабатывается план под кодовым названием «Большие Канны», главная цель которого – окружение и уничтожение всего русского Северо-Западного фронта в Польше. Для успешного проведение операции требуется снять с Западного фронта еще десять корпусов…

– Гинденбург и Людендорф скоро оставят Западный фронт без стратегических резервов, – поморщился кайзер, словно от зубной боли…

– Нам остается лишь договориться с австрийцами о масштабах и временных рамках нашей будущей совместной операции. Это будет гениальный план, Ваше Величество, – восторженно заявил Николаи, – русские скоро вновь почувствуют на себе силу и талант фельдмаршала Гинденбурга!

– Не следует хвалить день до вечера, – ревниво пробурчал кайзер, не выносивший, восхваления других. – Пусть все знают, что я принял решение о генеральном наступлении на Востоке еще до ваших рекомендаций. Спрашивая ваше мнение, я только хотел удостовериться не только в вашей компетентности, но и в вашей искренности по отношению к своему императору.

– Оправдал ли я ваше доверие? – спросил Николаи, виновато потупившись.

– Вы же прекрасно знаете, что я никому не доверяю. Но вам верю, потому что вы один из немногих, кто говорит мне всю правду, без прикрас, какой бы она горькой ни была… Вот и сейчас, ответьте мне на такой вопрос: что будет, если задуманная нами на Восточном фронте операция не принесет полной и окончательной победы над русскими?

– Позвольте уточнить, Ваше Величество, – обдумывая ответ, промолвил Николаи, – вы намерены снимать с Западного фронта необходимые для успешного прорыва армейские корпуса?

– Нет! – коротко ответил кайзер и вперил свой проницательный взгляд в лицо подполковника.

– В этом случае, рассчитывать на быструю и окончательную победу просто нереально. В то же время, я считаю, что если кампания 1915 года на Востоке будет носить решительный, наступательный характер, то даже в случае неполного поражения российской армии мы так подорвем боеспособность ее вооруженных сил, что это непременно вынудит русских перейти до конца войны к пассивной обороне. И тогда они будут намного сговорчивее с нами, чем теперь. Я имею в виду миротворческую операцию, которая проводится мной по вашему указанию.

– Я так и предполагал, что Ники, окруженный со всех сторон нашими врагами, не пойдет на мирные соглашения, – промолвил недовольным тоном Вильгельм. – Вы думаете, в этом деле так и не будет никаких подвижек?

– Я так не считаю, – уверенно ответил Николаи, – но, как говорят русские, «первый блин – комом», а это значит, что первая наша попытка вовлечь русских в мирные переговоры не удалась. Никакого ответа на свое письмо графиня так и не получила… Однако не стоит отчаиваться, ведь сомнение, посеянные ее письмом при дворе, уже дали свои первые всходы. По имеющейся у меня информации, через несколько дней после получения императрицей послания фрейлины в лагере союзников начинается брожение. Царь сообщил французскому послу Палеологу, что он намерен принять радикальное решение, касающееся Константинополя и черноморских проливов. Немного позже министр иностранных дел России Сазонов представил союзникам меморандум, выдержанный в том же духе. Хочу отметить, что Англия сразу же дала свое принципиальное согласие, но сохранила за собой право на соответствующую компенсацию. Франция же задержалась с ответом более чем на десять дней. В это время, по моей просьбе наш посол в Стокгольме фон Люциус распространил в шведской прессе слух о тайных переговорах между Англией и Францией, направленных на то, чтобы «не передавать России Константинополь». После поднятой газетами шумихи Франция также дала свое согласие. Но все это, в конце концов, лишь усилило недоверие России к своим союзникам и увеличило количество наших сторонников при дворе…

– Значит, вы считаете, что миротворческую операцию стоит продолжать? – резюмировал император.

– Конечно, Ваше Величество. Я думаю, что сейчас самое время привлечь к этому и близких родственников императрицы. Через ее родного брата эрцгерцога Гессенского можно установить контакт между двумя правящими династиями…

– Только без моего личного участия, – озабоченно промолвил кайзер. – Уровня министра иностранных дел пока будет достаточно! Я считаю, что гессенских родственников императрицы следует использовать одновременно с вашей фрейлиной.

– Яволь, Ваше Величество! – понятливо воскликнул подполковник. – Я уже обговорил с графиней содержание ее следующего миротворческого послания…

– Но письмо письмом, – задумчиво произнес кайзер, – а вот личное общение было бы куда более эффективным…

– Я порекомендую фрейлине высказать в своем письме просьбу срочно предоставить ей возможность прибыть в Царское Село для доверительной аудиенции у императрицы… Но на случай, если наша миротворческая акция не возымеет действия на императорский двор и лично на царя, я хотел бы предложить Вашему Величеству более радикальный вариант вывода России из войны… – заметив живой интерес в глазах кайзера, Николаи вдохновенно продолжил: – С опорой на русских социал-демократов, находящихся в эмиграции, которые ставят своей целью полное уничтожение царизма и разделения России на более мелкие государства, провозглашая право наций на самоопределение. По-моему, если вовремя не разжечь в России настоящую революцию, то после войны Российская империя будет представлять собой опасность для Германии до тех пор, пока не будет раздроблена на отдельные части. Следовательно, интересы Германии совпадают с интересами русских революционеров, которые уже ведут активную борьбу с царским режимом. Финансовая подпитка с нашей стороны могла бы ускорить этот процесс. Для выполнения такого ответственного задания я уже подобрал надежных людей. А впрочем, я не хочу докучать вас подробностями. Если вы согласны, то я додумаю все мелочи этой акции самостоятельно…

– Вы умница, Вальтер! – удовлетворенно воскликнул Вильгельм. – Недаром я назначил вас своим советником! Думаю, что нам надо непременно прибегнуть к радикальному варианту, ибо силы Германии тают с каждым годом.

– Я предан вам, Ваше Величество, душой и телом, – искренне промолвил Николаи, – и приложу все усилия для того, чтобы с честью выполнить ваше повеление, и ради этого, не пожалею жизни.

– Я верю вам, Вальтер, – кайзер дружески похлопал Николаи по плечу и, окинув его своим пронзительным взглядом, в свойственной ему манере резко перейдя к другой теме, добавил: – Прошу вас лично и более тщательно изучить обстановку на Западном фронте. Я знаю, что вы создали на этом направлении достаточно широкую агентурную сеть и вполне доверяете своим сотрудникам. Но я хочу услышать лично от вас, что сейчас происходит на линии фронта и в тылу англо-французских войск, и самое главное: планирует ли противник в нынешнем году наступление? Я ведь должен как-то аргументировать свой отрицательный ответ начальнику Полевого Генерального штаба.

– Ваше Величество, разрешите мне завтра же выехать в Кобленц, а затем в Антверпен?

– Сколько вам понадобится времени?

– Постараюсь управиться за неделю.

– Заседание военного совета будет через пять дней! – категорично заявил кайзер.

– Яволь, Ваше Величество! К совещанию у вас будут все необходимые доказательства.

– С Богом, мой всезнающий Вальтер! – промолвил император, снова усаживаясь на свое кавалерийское седло. Перед ним на столе была разложена карта Европы, и он вновь принялся за свое любимое дело, прерванное шефом германской разведки – с видом триумфатора, Вильгельм кроил новые границы старушки Европы, самолично расширяя пределы Германской империи от Атлантики до самых Уральских гор и от Балтики до Черного и Средиземного морей… Поистине пророчески для кайзера, так же, как и для любого другого перекроителя мира, вещала Ипатьевская летопись пятнадцатого века: «Бог, егда хочет показнити человека, отнимает у него ум…»