Книга: Шлем ужаса - Виктор Пелевин

В интернет-чате восемь имен, за каждым из которых кроется один человек. Или нет? Каждый персонаж в виртуальной беседе пытается нащупать путеводную нить, которая помогла бы выбраться из гипотетического лабиринта. Или нет? Нет никакой возможности получить даже крохи информации о своих собеседниках. Нет абсолютно никаких предположений о том, кто виноват и что делать. И не о чем разговаривать. Разве о снах и параллельных измерениях.

“Шлем ужаса” подарил мне то самое незабываемое ощущение, когда книга медленно, но верно сводит тебя с ума. Охотно верю, что Пелевин наслоил здесь целые пласты смыслов, но сомневаюсь, что мне удалось сковырнуть даже первый. Более того, текст, который сначала кажется стройным и упорядоченным, ближе к финалу превращается в фантасмагорию и, кажется, что нить, называемая путеводной, ведет героя прямо в пасть ко зверю.

Книгу я слушала в исполнении целого созвездия артистов, каждый из которых, вне всякого сомнения, является профессионалом своего дела. Но мне странным образом мешала узнаваемость некоторых голосов. Ну как мешала - выбивала из лабиринта и возвращала на грешную землю. И все же если бы не аудиоверсия, я бы увязла в этой фантасмагории надолго и без всякой надежды на свет в конце тоннеля.

Я очень люблю удивительно меткое высказывание Твена, о том, что лучше промолчать и показаться дураком, чем заговорить и развеять все сомнения. Так вот в контексте “Шлема ужаса” она применима ко мне на все сто процентов. Дурой я показалась, когда книгу оценивала, теперь, в ходе написания рецензии, похоже, развею все сомнения. Впрочем, не оставляю надежду на то, что однажды мне удастся и лабиринт до конца пройти, и остатки здравого смысла не растерять.

В общем, это самое странное что я у него прочла. Мне понравился момент про игры, как мол игроков сама же игра подталкивает к определённому выбору, такими себе ненавязчивыми приемами. А вот все эти объяснения про то, как работает шлем...прошли мимо меня.

Мне понравилась форма написания, в виде чата в инете, прикольно. Но я точно не смогла осознать замысел автора, либо общую идею. Просто запуталась сама же в этом лабиринте.

Мы видим в книге некий чат. В чате несколько человек обсуждают то место, в которое попали. Все они заперты в одинаковых комнатах с небольшим набором предметов, а также компьютером, через который могут общаться. Чат называется "нить" и начала его пользователь по имени Ариадна. Пишут и другие пользователи. Они рассказывают, как у них открываются двери, они выходили наружу и видели высокого человека с головой быка, которому прислуживают два карлика. Это двойная шутка. Одна озвучивается в тексте (фаллический символ с двумя яйцами), вторая шутка понятна тем, кто смотрел ТВ тех лет - это форт "Байярд" с двумя карликами. У каждого за дверями - лабиринты, у каждого свой. Возникает в чате мысль о шлеме виртуальной реальности. В аудиопьесе персонаж Сартрик фактически сдаёт весь смысл романа. Сартрик говорит, что он и есть Тесей, шлем надет на него и живёт только за счёт того, что перед его глазами разыгрывает спектакль. Без Тесея шлема не существует. Это тот самый старый коан: издаёт ли падающее дерево звук, если некому его услышать? Ну и возвращение к старой-доброй квантовой физике, где наличие наблюдателя заставляет течь законы иначе.

Итак, давайте попроще. Есть некий человек, условный Тесей. На голову ему надевают шлем. И все в шлеме пытаются убедить его, что на самом деле он сидит в комнате, запертый, а за дверями комнаты - лабиринт. Но как можно убедить человека в этом, если он комнаты вокруг себя не видит? Запросто. Ведь единственное, что видит Тесей - это чат. Он представляет себе чужие комнаты и начинает представлять свою. То есть довольно простой постмодернистский приём: Тесей - это читатель. Это же мы не видим ничего, кроме чата. Но при этом уверяемся, что все персонажи говорят нам правду, хотя даже в самом тексте упоминается, что кто-то в чате может врать, его же нельзя проверить.

M'onstradamus, I'soldA, N'utscracker, O'rganizm, T'heseus, A'riadna, U'GLI 666, R'omeo-y-Cohiba, S'artrik (или Sliff_zoSSchitan) - складываются в слово Minotaur. T - в середине слова, это Тесей и фактически его воображение оживляет шлем, который единственное, что умеет - это печатать буковки.

Тесей снимает шлем. Насколько понимаю лично я, тут ещё одна шутка. То есть слова Fuck you, которые произносит Тесей, снимая шлем, не просто посыл всех (включая читателей) на фиг, но и указание на то, что Тесей мог ни хрена не понимать из того, что шлем разыгрывал перед его глазами, так как является иноязычным.

Но Тесей снимает шлем и хотя шлем полагает, что не может существовать без Тесея, на самом деле он существует, падающая сосна издаёт звук даже в лесу, где некому её слышать. Интересно, что Угли обвиняет Ариадну в том, что «Ариадна виновата. Она в Минотавре рядом с Тесеем стояла, вот и снюхалась». То есть объединение частей в отдельную личность понимается такой частью вполне буквально и территориально. Имя Тесея - TheZeus, то есть Зевс, который создал этот мир, а теперь мир пытается сделать его своей частью.

Почему части шлема не рассыпались, не исчезли, когда Тесей снял шлем и разыгрывать спектакль стало не для кого? Потому что второй Тесей, а именно читатель, остался. Но в реальности шлема Тесея больше нет, потому шлем превращаается в Minosa, а потом в чудовище Minosaur, в середине которого будет Сартрик. В общем, желал Сартрик, чтобы пьеса разыгрывалась для него, так теперь и будет. Под конец всё складывается в In Minosaur и всех тошнит ("Тошнота" Сартра и пьянство Сартрика), так как, каков основной герой, такую пьесу для него и разыграют.

Ох, самое неприятное - объяснять, какого чёрта синие занавески колышутся в сторону северо-запада. Первое. Даже в глубине шлема души Пелевина самый развёрнутый ответ может принять форму "Просто потомучто". Второе. Могу на голубом глазу ляпнуть вам: "Если вы это увидели, значит там это есть" и буду права. Но всё-таки давайте хоть немного помогу несчастным студентам, так как нормальных объяснений не существует, а уж какую хрень могут придумать студенты, я видела (читала реферат на серьёзных щах, а том, как реально в рассказе Шукшина "Срезал" деревенский показал городскому, ааааа!). Итак, Пелевин в очередной раз в этом произведении (у меня реально пальцы чешутся писать более привычными клише, вроде "автор хочет показать этим символом") говорит о том, что мы сами формируем реальность вокруг себя. Мы полагаем, что все вокруг двуноги с двумя глазами только потому, что нам с детства это внушали ("Мы же не можем молча надеть ему на голову то, чего нет. Объяснять необходимо. И лучше всего с детства. Только не так, чтобы он все понял, а так, чтобы он сам с собой все проделал"). Мы должны осознать, что вокруг нас мир, но при этом должны придать ему ту форму, которая удобна остальным. Быть может, наделить богами и чудовищами. Ну, сводя всё к простому - идея первична, а материя подстраивается под неё. Пелевин явно на моё определение скажет: "Фу, какая примитивная гадость", но вы ему не верьте, имел в виду он именно это. Основываясь на не менее простом "Чапаеве и Пустоте", можно сделать несколько выводов. Разделение на разные личности может быть иллюзией. Так вы можете придумать и записать спор двух персонажей, которые будут полагать себя индивидуальностями, но на самом деле будут существовать внутри вашей головы и являться только вашими частями. Таким образом, вы и в нашей реальности можете слиться с кем-то в один фьюжн, чтобы создать монстра а ля гномы из первой серии "Гравити Фоллз". А не делаете вы это потому, что вам говорили, что такое невозможно и так как вы в это верите, то потому для вас это и невозможно.

Фух, вроде объяснила. Разжевала, в рот положила, помогла местами переварить. Если вы скажете, что и после этого не понятно, я вам что-нибудь на голову надену. И это явно не будет VR-шлемом. В любой реальности.

 Повесть можно прочесть за час, а то и быстрее, потому что 223 страницы представляют из себя виртуальный чат с сохранением его вёрстки, отчего если верстку сжать (убрать отступы, снизить шрифт, сделать меньше абзацев), то объём уменьшится в разы. Но глупо полагать, что "афтар хотел бабла срубить на своём имени", потому что такая вёрстка обусловлена концепцией текста и упомянутой мною выше историей его создания. Остановлюсь на концепции. Данный креатифф представляет из себя интересную задумку сотворения текстового лабиринта-ловушки, которые уже неоднократно могли вам попадаться: это и текст-лабиринт, magnum opus Марка Данилевского «Дом листьев», это и текст-загадка, конспирологическая игра, выходящая за границы книги роман Джей Джея Абрамса и Дага Дорста «S.», это и приключения в текстовом лабиринте Юна и Софуса в книге норвежской писательницы Синкен Хоппы «Волшебный мелок» .

«Дом листьев» «S.» «Волшебный мелок»

Каждая книга рассказывает свою уникальную историю, но их объединяет концепция лабиринта и принципиальная неизвестность того, кто является автором лабиринта, кто его пленником, а кто его ...

МУУУУУУ!

Oh, shiiiit!

минотавром, одомашненным чудищем лабиринта, охотящимся как и за героями текстов, так и за читателем.

«Шлем ужаса» продолжает исследовать раскрытую в «Чапаеве и Пустоте» тему симулякров, тему настоящей Истины и её творца, к которому у героев-пленников лабиринта самое скептическое отношение, буквально повторяющее один яркий и грустный эпизод из «Радуги тяготения» Пинчона , касающийся геноцида птицы додо:

[Nutscracker] Я подозреваю, что твой спаситель по совместительству еще и создатель?

[UGLI 666] Правильно.

[Nutscracker] Знаешь, кого он мне напоминает? Злобного колдунишку, которому захотелось помучить котенка. Он забирается в подвал потемнее, лепит котенка из глины, оживляет, а потом – трах! – головой об угол. И так каждый выходной, штук по сто. А чтобы из подвала не доносилось мяуканье, колдунишка научил котят стоически мыслить – прах семь и возвращаюсь в прах. И заставил себе молиться те несколько секунд, на которые они возникают.

- это из «Шлема», а это из «Радуги» (цитата отредактирована в целях сжатия и удобства вашего чтения):

Однажды он весь день просидел, уставясь на одинокое белое яйцо додо в травяной кочке. Он ждал царапанья, первой трещинки, что потянет за собой сетку по известковой поверхности, — ждал рождения. Фитиль ружья зажат в зубах стальной змейки, готов зажечься, готов снизойти солнцем в море черного пороха и уничтожить младенца, яйцо света превратить в яйцо тьмы в первый же миг птенцова изумленного видения, влажного пуха, взъерошенного прохладой этих юго-восточных пассатов… Каждый час поправлял прицел, глядя вдоль ствола. Вот тогда-то он, наверное, и увидел — если увидел вообще, — что оружие творит ось, мощную, как земная, между ним и этой жертвой, еще целой, в этом яйце, с родовой цепью, которую нельзя порвать долее, чем на эту вспышку света. Так они и сидели — безмолвное яйцо и спятивший голландец, да еще ружьё, что навеки соединило их звеном, в раме, блистательно недвижные. Двигалось только солнце. Яйцо не дрогнуло, по-прежнему не взламывалось. Надо было разнести его на месте — он понимал, что птенец вылупится до рассвета. Но колесо солнца сделало оборот. Он поднялся на ноги и лишь захромал прочь, вскинув оружие на правое плечо.

Но это не единственное сходство «Шлема» и «Радуги», который помимо наименования носителя-владельца Шлема Ужаса - Шлемиля (в тексте Шлемиль - это тот, на ком одет Шлем, а вообще это известное еврейское слово «шлемихль» (schlemihl), обозначающее увальня и недотепу, которое использует Пинчон в своём первом романе «V.» в главе, имеющей тяжело усваиваемое при первом прочтении название - "Глава, в которой Бенни Профейн, шлемиль и йо-йо, достигает апохейя"), повторяет образ "собаки Павлова" и процесс выработки у неё новых рефлексов а-ля "колокольчик-слюновыделение-еда", что есть одна из самых, а может и самая главная и запоминающаяся метафора-образ-тема «Радуги тяготения», которую я цитировать не буду из-за того, что много цитировать придётся, процитировав лишь Пелевина:

Следующая технология — «Павловская Собака», это промежуточный редактор, условно-рефлекторный: когда вы смотрите на предметы, которые мы хотим исключить из списка выбора, у вас начинает рябить в глазах, возникает неприятный гул в ушах или даже бьет током. Поэтому лишний раз вы на них смотреть не станете. Это дешевая технология для стран третьего мира. Но если позволяет бюджет, можно использовать, например, инфразвук. Тогда Шлемиль не заметит ничего, но начнет испытывать мрачный мистический ужас перед всеми вазами, кроме нужной. Реверсивный метод — стимуляция центра удовольствия при правильном выборе. Раньше вживляли электрод, а сейчас это достигается фармакологическими методами или подстройкой под дельта-ритмы мозга.

 Пожалуй, на этом и остановлюсь, перейдя к выводу и "морали" произведения. Они просты и повторялись Пелевиным из книги в книгу, говоря о том, что очень часто человек является заложником собственных страхов, что он бродит большей частью не в чьём-то лабиринте, созданным высшей силой, а в том, что создал он сам. Это и лабиринт его страхов, это и лабиринт его "зоны комфорта", это и лабиринт его воспоминаний, которые по Пелевину есть ничто иное, как материал для настоящего и будущего, часто являющийся мешающим жить балластом и духовно превращающим под конец жизни старика, устремлённого своим взглядом в прошлое, в мальчика, из-за чего стирается граница между беззащитным старцем и беззащитным ребёнком (в чём разница между стариком и юношей, если их поставить рядом - вопрошает один из героев «Шлема», а в «Священной книге оборотня» есть прямая отсылка к первоисточнику - картине Пикассо:)

Я попыталась представить себе подходящее классическое полотно. Как назло, ничего интересного не приходило в голову — вспомнился только шедевр раннего Пикассо «Старый еврей и мальчик». Много лет назад я закладывала открыткой с репродукцией этой картины «Психопатологию обыденной жизни» Фрейда, которую никак не могла осилить, и с тех пор две печальных темных фигуры запомнились мне во всех подробностях.

Пабло Пикассо, "Старый еврей с мальчиком", 1903 год

Как избавиться от этих грузов Шлема - неизвестно, но возможно, что осознание факта его существования и принятие на себя ответственности за него (то самое кредо героев Уильяма Гэддиса , взятое им из книги «Уолден, или Жизнь в лесу» Генри Торо - "to live deliberately - жить разумно": я ушел в лес потому, что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то от нее научиться, чтобы не оказалось перед смертью, что я вовсе не жил) есть первый шаг к превращению Шлема Ужаса (у ужаса много разных имён: например, страх существования) в Шлем Радости, когда тебе открывается не только жалкий Месяц, а вся полная Луна.