Текст книги "Чел. Роман"

«Может, кто залетный наведается?»

Редко, но бывает такая блажь у кого-то из звезд. Чарли из них. Но своя. И дело верно обстоит так:

– Давай, Ириныч, вкрутим Чарли проблемку, пока она дрыхнет. Папашка ее звонил. Хочет дочуре сюрпрайз подарить на заминку.

– И скока крутить? 7 к 8?

– А то. Это ж Чарли. Наши шестеры она с завязанными гляделами пролезет.

– Не бережет папик Чарли. Ее после колец выносить можно. А тут восьмера в конце дня. Это ж не камеди, Юрыч. Поломаться в раз.

– Не наши дела, Ириныч. У гениев свои черви в башках…

Чарли допивает фреш и встает с дивана. Нарочито медленно и не глядя в сторону Юрыча и Иришки, перемещается в раздевалку. Маршрут уже проложен Чарли в голове. Но это не отменяет его сложности. Пусть будет якобы сюрприз. Она в конце концов не виновата, что заметила установщиков.

Чарли меняет шорты на треники. Белую майку на синюю. До прихода отца минут десять. Можно пока растянуться. Он сам не любит тратить время на эти мелочи. Она должна быть разогрета к его приходу.

Силовая работа – то еще удовольствие. Главное – нудятина. Ни подъема. Ни спуска. Монотонные до отупения движения. Мышца воет сейчас. Результат – через месяц. Да и он не так очевиден. Мышечный корсет существует как бы сам по себе. Но без него никуда. И он требует постоянного внимания. Вон, как эти детишки: чуть отвлекся и беда – лови меня, господин крэшпэд!

Чарли садится на матах напротив входа. Тянет плечи и шею, соединяя руки за спиной. Затем складывается книжкой лицом в колени. Опять плечи. Второй раз «книжка». В завершении полушпагат. Поперек и вдоль.

Отец входит на поперечном. Приветствует чемпионской улыбкой и большим пальцем. У Чарли нередко спрашивают, где он берет эти свои желтые парки. Она не знает. Но сколько себя помнит, отец всегда ходит в них. На входе в мужскую раздевалку он обнимается с Юрычем, который согласно кивает ему в ответ на вопрос – как, мол? И говорит – Чарли читает по губам – «восемь».

«Спрятали, блин… Ага…» – ухмыляется про себя Чарли.

Встает и идет в сторону колец. Отец переодевается быстро. Скидывает парку и меняет обувь. Пара минут и вперед, бодхисаттва, вперед! Пиши «жизнь – сука!» и умирай прямо здесь и сейчас.

Два часа на кольцах, перекладине и шарах. Отдых между подходами тридцать секунд. Многие, видевшие эти тренировки, отказываются верить, что их ведет отец спортсменки. Со стороны они напоминают экзекуцию, хотя и не лишены творческих изысков. Фантазия отца неистощима. Всевозможные виды хватов и расположений рук в последовательности, ясной только ему. Все движения предельно медленны и доводятся с фанатичным упорством до совершенства. Сегодня особое внимание шарам. Подтягивания и висы на них занимают весь второй час. Хват снизу остается на десерт. К тому моменту Чарли слегка потряхивает, но она выдерживает положенные секунды, прежде чем без сил упасть. Чарли отдыхает на резине фитнес-зоны две минуты. Тренер сегодня неслыханно добр. После чего отец касается ее плеча. Она поворачивает голову и открывает глаза. Так и есть, не зря шугались Юрыч с Иришкой:

– Тапки надень. Есть проблемка. Мелочь. Но приятная. Замнемся.

К тому моменту слух о восьмерке для Чарли уже разнесся по залу. Люди толпятся рядом с боулдером. Есть и те, кто пытается подняться. Самые удачливые срываются уже на третьем движении. Упавшие предполагают, что трудность – все девять. С ними не соглашаются. Но не очень активно. Этого нельзя исключать.

В раздевалке Чарли порывистыми движениями снимает кеды и носки. Скальники берет не глядя. Те, что сверху. Можно повыпендриваться и потянуть время. Но Чарли хорошо знает, чего никогда не успеть сделать перед смертью.

«Так что фигасе выгадывать, подруга? Встала и пошла!» – внутренней плеткой подгоняет себя она и возвращается в фитнес-зону. Спрашивает у отца:

– Куда?

Тот смотрит на Юрыча. Он указывает на собравшуюся толпу.

К рельефу отец подходит первым. С минуту оценивает композицию и шлет авторам жест «большой палец». Чарли, сидя за его спиной, натягивает скальники. На боулдер ни взгляда. Она просчитывает маршрут на подходе. Предварительный расчет верен. Нечего выдумывать. Хватило бы сил. И надо бы с первого раза. С каждым следующим шансы тают. Трасса силовая. Мужская. Есть что-то от Action Directe5151
  Action Directe – скалолазный маршрут трудности 9а.


[Закрыть]. Юрыч, как и она, к несчастью, болен паном Гюллихом.

У стенки Чарли для порядка читает трассу руками. Для нее это пантомима без содержания. Если маршрут уже есть в голове, зачем что-то изображать. Но публика любит ритуалы, и их нужно соблюсти. Чарли берется за нижние зацепки и смотрит вверх. Топ в пяти метрах. Как это близко по горизонтали и как же далека вертикаль…

Запись, сделанная Иришкой, прокручивается десятки раз. Отца не интересует подъем. Он показывает Чарли в первой попытке. Она срывается не на дино. Это было бы простительно. Она падает с верхних мизеров. На одном движении до топа. Все от того, что убивает руки на первых двух. Их нужно не идти и не висеть тем более, в каком-то философском раздумье, а пробегать. Пальцы еще вынесли дино, но умерли к самому топу. Пришлось грести заново. Все обходится. На каком чутье она на второй попытке буквально залетает на третью зацепку. Дальше по накатанной. Отец выключает запись. Ее дино, от которого у всех захватывает дух, его нисколько не удивляет. Победа скучна и наивна. Внимания достойно только поражение.

Чарли кивает, соглашаясь со всем. Отец прав. Он единственный, кому она не смеет возражать. Она даже поедет домой на такси, как он хочет. У него еще одна тренировка в зале по соседству. Она безуспешно просится вместе с ним. Но его «нет» всегда в квадрате. Оно не предполагает возражений. Отец уйдет один. Они давно не приходят домой вместе. И непонятно, то ли она уже такая взрослая или он банально слишком занят. И то, и другое, и третье. Отец твердит в этот год как мантру одно и то же.

– Ты – соло. Тебе никто не нужен.

Он накидывает парку.

– Ты всегда будешь одна.

Застегивает молнию до самого верха.

– Как и сейчас.

Вдруг спрашивает:

– На завтра нашла кого?

– Да, – привирает Чарли. Возможно, ведь, что и нашла. Она еще не проверяла дневные сообщения.

– Что за чел?

Типично для отца – все эти карьерные сопровождающие для него какие-то полчеловечка без имени.

– Ты его не знаешь, – отстраняется Чарли.

В подробностях нет смысла. Тем более когда их нет. Интерес отца и так исчерпан. Он уходит без «чмоков» и даже «бай-бай» ладонью. Они увидятся за завтраком. Не раньше. Но и тогда он не обнимет ее, как прежде.

Чарли дремлет полчаса, – нет сил подняться, – и заказывает такси. Не вовремя – час пик. Метро быстрее. Но в приказе отца главное не ее усталость, а события утра. Возможно, в метро ее так же не пустят и завтра. Такое уже было. Теракты случаются. Впрочем, завтра бассейн в шаговой доступности и вечерняя пробежка. Метро итак не предполагалось. В воскресенье, если она поедет за город, мама точно отправит ее на такси. Самое время поверить пост на стене. По распорядку уже можно вернуться в Сеть. Пусто. Только лайки. Без компаньона.

«Человеки! Что с вами со всеми случилось? Всех не пускают в метро?»

Панель фиксирует три письма. Чарли решает посмотреть их в такси. Душ в клубе – мини-вариант домашнего. Только по причине поездки в транспорте. Чтобы не морщили носы и не пялились. Зато пялятся клубные девочки, оказавшиеся в этот момент с ней в душе. Ищут в ее теле ответы на вопросы. А оно не хуже и не лучше остальных. Мозг всегда в приоритете. Его не видно. Но он решает всё.

Уже на выходе Чарли допивает йогурт. Сразу обе бутылочки. Они будто падают и растворяются в ней. И вроде бы все понятно. Вишня и черная смородина. Все те же хлопья и зародыши. Но есть нюанс во вкусе – и он хоть убей не ясен.

«А что если? Да нет… Киви? Не может быть. Да точно».

Боясь в который раз ошибиться, Чарли, уже сидя в такси, некоторое время ищет варианты. Так и не разгадав маминого рецепта, открывает письма.

Две рекламы. Старая рассылка с беседками и оттяжками. Не могут ничего нового придумать, лузеры. Дорога в спам навечно. Третье – приглашение. Приходит еще днем. Электронный билет прилагается. Концерт. Завтра. В соборе. Что-то пасхальное.

«Что за фигня?»

Чарли читает программку. Опять горит лицо. Должно уже вроде остыть.

«Ничоси!»

Чарли передергивает. Отправитель – тот, выражаясь по-папиному, Чел из метро. Да, он – певец. Тенор. Солист. Три номера за вечер. Все вроде как на иностранном. Куча непонятных слов. Ясна только Ave Maria. Да и то, как сказать ясна… Прочитано…

«Как он узнал адрес? Успел сфоткать гляделами? Этот Чел прям удивляет…»

Чарли нервно хмыкает, но вдруг понимает, что приглашение не имеет никакого значения. Концерт в шесть. По расписанию в это время у нее вечерняя пробежка. Примерно середина пути. И точка. Лицо горит.

«Да, ну на фиг! Забыла! Забыла…»

В лифте Чарли едва не засыпает. Тыкается лбом в зеркало. Прохлада стекла приводит ее в чувство. Но ненадолго. Она успевает доесть пасту с морепродуктами, прежде чем уснуть прямо за столом. Братья относят ее в комнату. Мама раздевает и укрывает одеялом. На Чарли остаются шапочка и снуд. Чарли или сама снимает их, или не снимает, как сегодня, вовсе.

Пальцы не различают выходных и будней. Они срабатывают с точностью швейцарских ходиков. Будильник, который Чарли не в силах отменить. Суббота тем не менее день особый. Нет лазания. Плавание в первой половине дня и бег во второй. Зимой только плавание. Бег часто переносится на воскресенье. Но завтра карьер. Возможно… Там, пусть и за городом, жаль терять время на что-то другое, кроме скал.

Бассейн в получасе ходьбы. Обычно Чарли ходит туда пешком. Сегодня и подавно. Мама категорически запрещает спускаться к метро. Чарли, по правде сказать, и самой становится неуютно, когда она проходит мимо ближайшей к дому станции. Но люди входят и выходят как обычно. Ни страха, ни сомнений. Большой город съедает все. Слишком много и многих нужно убить, чтобы мегаполис хоть что-то заметил.

С Чарли легкая сумка. В обычном рюкзаке нет смысла. Купальник и шапочка почти ничего не весят. Вес – это йогурты. Сегодня их три. Сигнал – на улице заметно потеплело. С киви вчера Чарли не ошиблась. Сегодня новая загадка. Чарли уже делает ставки. В фаворитах пока тыква. Она замечает ее на подоконнике среди цветов. Но там же лежат и бурак, и репа. Овощное рагу.

«Ничоси помесь!»

В бассейне Чарли без рывков и ускорений, но и не останавливаясь преодолевает установленные полтора километра. Задача не только подышать, но и растянуться как следует. Неприязнь к воде блокируется необходимостью – ничего лучше плавания не восстанавливает и не расслабляет мышцы – но, конечно, не уходит совсем. Чарли выбирается из воды как только, так сразу. Нежиться в ней просто так – не ее. В раздевалке она не идет под душ как все.

«Из воды под воду? Да че я, идиотка?»

Спрятавшись за дверью шкафчика Чарли меняет шапочку для плавания на обычную. Снуд не снимается и в бассейне. Он причина ее долгого ожидания. Надо сидеть в фойе, пока он не высохнет. Одного случая хватает, чтобы это понять. Шею заклинивает на неделю. Она пропускает этап мирового кубка, а вместе с ним и призовое место. Такова цена нетерпения, попытки сэкономить пятнадцать минут.

Чарли размещается в фойе. Накидывает капюшон толстовки. Не лишняя страховка. Сквозняки в бассейне почище скалодрома. В который раз проверяет пост. В который раз безрезультатно. Смягчает неудачу тыква в первой же бутылочке. Бурак во второй воспринимается уже как должное. Репы в третьей не обнаруживается. Обычная фруктовая смесь. В основном апельсины вперемешку с яблоками.

«Живи, йогурт, живи. Репа пока не пришла. Тебя, белая тварь, помиловали».

Чарли возвращается тем же маршрутом. Мамы в кои-то веки нет дома. Без объяснений и предупреждений. Дела обычные. Кто в этой семье кому-то что-то объясняет?

Обед на столе. Печеный картофель с курицей. Только разогреть. Дневной сон в выходные не обязанность. Можно просто лежать. Как пойдет. Чарли размещается на диванчике в кухонной лоджии. Греясь на солнышке, без какой-либо надежды проверяет пост. Но тем не менее расстраивается от полного молчания. На каком-то автомате жмет на сообщения. Натыкается на присланный вчера билет. Краснеет как помидор. В гневе уходит со страницы. Бросает смартфон. В бессилии что-либо изменить бьет себя по щекам. Тот еще эффект. Еще больше зарделась.

«Да что такое?»

Вопрос остается без ответа. Чарли отворачивается от солнца к стене и пытается заснуть. Но сну, как и щекам, не прикажешь. Один не приходит, вторые не желают менять вдруг избранный ими цвет. Помыкавшись несколько минут, Чарли берет темные очки с подоконника, садится по-турецки лицом к солнцу. Так себе попытка убрать жар с лица. Даром, что причина его не тренировка.

«Да фиг его знает, какая у него причина. Ну, ни этот же Чел?..»

Чарли снимает очки и падает на кровать. Включает ютьюб. Ashima, говорят, помешана на Крисе Шарме. У Чарли свои приоритеты. Она заказывает фрисоло. Ставит плейлист. Лучший способ забыть всех и вся, здесь и сейчас. И сегодня он поначалу работает. Хубер с Хоннольдом мало-помалу затягивают Чарли на высоту. Поттер в который раз бесит своим безразличным величием. Безумная Стэф с парашютом за спиной, заклинивающая на бесконечной трещине, казалось бы окончательно лишает щеки пурпура. Но все рубит африканская «безбашка» Дестивель5252
  Крис Шарма (род. 23 апреля 1981 года) – американский скалолаз, специализирующийся на прохождении сложных (9а и выше) скальных маршрутов. Первым в мире пролез 9а+. Алекс Хубер (род. 30 декабря 1968) – немецкий соло-скалолаз. Алекс Хоннольд (род. 17 августа 1985 года) – американский соло-скалолаз. Дин Поттер (1972—2015) – американский соло-скалолаз, альпинист, BASE-джампер. Стэф Дэвис (род. 4 ноября 1973 года) – американская соло-скалолазка, виндсьютер и BASE-джампер. Катрин Дестивель (род. 24 июля 1960 года) – французская скалолазка, известная прежде всего своими соло-восхождениями.


[Закрыть]. Там местные, иссиня-черные в первобытном экстазе танцуют и поют.

– Поют!

Щеки охвачены пламенем. Чарли выключает ютьюб и укрывается одеялом с головой.

Спустя три часа полусна Чарли выходит на пробежку. Маршрут построен заранее. Километраж не так принципиален, как в бассейне. Имеет значение время. Надо хорошо прогнать кровь и протрясти мышцы. Максимально убрать статику, накопившуюся за неделю. Маршрут выстроен отцом. Каждую неделю разный. Учитываются все мелочи. Переходы, светофоры, подземки. Отец присылает маршрут накануне в виде карты-навигатора. Ради интереса Чарли не изучает его заранее, предпочитая ориентироваться по ходу движения.

Бег приносит Чарли какое-то особое удовольствие. Быть может, потому, что он лишен финального топа. В нем процесс важнее результата. Конечная точка – начало. Без падения вниз. Ни победы, ни поражения. Простое возвращение домой. Разве что по очень неровному кругу.

Чарли не знает, бегает ли сам отец придуманными им маршрутами. Скорее да, чем нет. Не такой уж он и знаток города, чтобы составлять маршрут виртуально или по памяти. И каждый раз она не может отделаться от ощущения, что отец бежит вместе с ней. Не впереди зайцем и не сзади хвостом, но рядом бок о бок, как партнер по тренировке. Подобное чувство возникает у нее еще и на некоторых особенно сложных трассах. Поднимаясь, она только повторяет за отцом его движения. Он исчезает на топе, никогда не деля с ней победу. Но всякий раз оказывается рядом, если она срывается, чтобы начать восхождение снова.

Сегодняшний маршрут в первом части повторяет предыдущий. Длинная и почти бесконечная набережная. Все лучше шоссе и проспектов. Благо мост единственный. Отец, понятно, в курсе всех фобий Чарли. И он относится к ним вполне серьезно. От моста два пути. Сегодня иной. Чарли понимает это метров за сто. В ту сторону она бегает по осени. Старый город. Кривые переулки. Узкие улицы. Куда только не заносит отца! Вообще он «любитель древности». Его скальные туфли сверху – ровесники Чарли. И только их подошва умирает ежегодно. У метро Чарли спускается в подземный переход, уходит влево и, оставив по правую руку зоопарк, вбегает на старинную улочку с односторонним движением. Именно здесь – она впервые. Благородное старье вперемежку с быдловатым новостроем. Что-то заброшено. Что-то реставрируется. Кафе и магазинчики на первых этажах. Трафик что пеший, что автомобильный – нулевой. Контор почти нет. Этакий «спальник» в историческом центре. На перекрестке стройка. Похоже на торговый центр. Нет, надо же – Чарли читает плакат для жителей – какой-то универ. От него налево. Метров пятьдесят. И сразу направо. Чарли вспоминает – здесь она уже была. По осени. Лужи. Жирные к зиме вороны. Джамшуты угрюмо сгребают листву. Но сейчас, в апреле, гложет еще что-то. Спустя тридцать беспокойных шагов она вдруг понимает, что именно. На левой стороне улицы собор. Красного кирпича, высокий, тонкостенный, почти невесомый, словно перманентно взлетающий. Чарли останавливается и неконтролируемо, в тон собору густо, краснеет. Концерт у Чела из метро здесь, и он уже идет.

Чарли берет себя в руки и бежит дальше. Нельзя прерывать пробежку. Даже на светофорах надо бежать на месте. В противном случае эффект от занятия снижается в разы. Но уже через десяток шагов Чарли замирает снова. Предательское: «Билет в телефоне. Можно зайти…» – останавливает ее.

«Зачем? Тебе-то зачем?» – сомневается Чарли, но не двигается с места. Продолжая ругать себя на чем свет стоит, она перебегает улицу и застывает у кованых ворот. Нищая старушка с кружкой у калитки. У ее ног бомж на корточках. Сегодняшняя газета с набросанной мелочью. Чарли, крадучись, входит на территорию. Двор пуст. До конца не понимая, зачем это делает, Чарли подходит к лестнице и останавливается. Смотрит вверх. Входная дверь. До нее стандартные пять метров. Но на этот раз нет проблемы. Уклон – какие-то 30 градусов. Разминка для ног в скалах. Руки за спину.

«Какая дурь, какая дурь!»

Чарли разворачивается и отбегает к воротам. Около калитки останавливается и бежит назад. Влетает по ступеням и хватается за ручку двери. С минуту не может решиться открыть дверь. В конце концов входит и тут же зажмуривается от неожиданно яркого света. Открыв глаза, Чарли осматривает притвор, понятия не имея, что делать дальше. Наткнувшись на спасительную табличку «Касса», со стрелкой, ведущей в цоколь, она ловит на себе удивленный взгляд билетера.

«Что его не устраивает? – недоумевает Чарли спускаясь. – Опоздание? Одежда? И то и другое», – находит Чарли нехитрый ответ.

На кассе похожим взглядом встречает Чарли девушка с бейджиком «Алина». Чарли без объяснений показывает ей билет в телефоне, получая в ответ натренированную улыбку:

– Не успели распечатать? Не беда. Только сверить номер. Правда, концерт вот уже полчаса как начался. Все равно пойдете?

Чарли кивает и спустя минуту получает билет, который почему-то назван благотворительным взносом. Ощутив на кедах недоумевающий взгляд Алины, Чарли поднимается в притвор, чтобы окончательно сбить с толку билетера. Он, не скрывая скепсиса, оглядывает спортивный костюм Чарли. Дресс-код в соборе строгий. Формально Чарли можно не пускать. Даже в притвор. Но девочка торопилась, да и выглядит как-то измученно. Бежала. Боялась опоздать… и опоздала…

Билетер надрывает «благотворительный взнос» и открывает дверь. В притвор прокрадывается арпеджио арфы в си-бемоль минор. Чарли входит в зал и видит Чела вдали, на амвоне. Они встречаются взглядами. Под купол собора возносится «Una furtiva lagrima»5353
  «Una furtiva lagrima» – ария Неморино из оперы Г. Доницетти «Любовный напиток».


[Закрыть].

V

Следом за гретами ото под окнами палаты возникают бойцы Опалева. Они выстраиваются в два ряда с промежутком в несколько шагов. Второй рубеж, так же в два ряда, у южных ворот. И без того едва заметные пепсы растворяются в массе черных шлемов. Линер возвращается на место. Она может не беспокоиться за экстерьер. С ним полковник Опалев. И строго говоря, экстерьер пока можно игнорировать. Он – не причина возможных беспорядков. Не ради бабочек-цветочков собрались люди. А вот ради этого – в бинтах. К нему прилагается текст и история болезни. Или история смерти.

«Как ее назвать?»

И никаких вещей кроме смартфона, который работает, хотя работать не должен.

В очередной раз Линер убеждается, как мал и незначителен человек. В отсутствие вещей, так или иначе связанных с ним, о человеке как будто и нечего сказать. Тело само по себе – пустышка. Оно лишено смысла. Впрочем, отсутствие одежды – уже смысл. Присутствие же любой самой завалящей тряпочки рождает целый веер значений, раскрывающийся от количества и качества тряпочек и иных сопутствующих предметов. Здесь же – ничего.

«Стоп! Тупишь! Есть же запись с камер из метро!» – ругается про себя Линер и открывает ноут. Но чего-то существенного запись не дает. Свитер под горло, темные брюки, вроде джинсы. В руках ничего кроме смартфона. Человек будущего – гаджет и всё. Футуристический минимализм. Весь мир у тебя в ладони. Только что-то не так. Линер чувствует подвох, но не может понять, в чем он заключается.

«Нужен еще чей-то взгляд, – понимает она. – Глеб здесь очень кстати».

– Глеб, посмотрите еще раз запись с его подрывом. Что не так с ним? Как вы думаете?

– Есть.

Линер терпеливо ждет. Глеб прокручивает запись раза три. Дергает его сразу. Но он словно боится сказать.

– Ну так что? – торопит Линер.

– Да всё не так, товарищ майор.

– Что всё? Говорите яснее.

– Вчера было минус пятнадцать. Холоднее, чем сегодня. А он в метро в одном свитере и босой.

«Да, конечно! Все просто. Вот, что ее зацепило. Профи, а не заметила очевидное…» – про себя сокрушается Линер. Вслух:

– Та-ак… Значит, или он жил или работал поблизости от метро, возможно, в том же здании, раз мог себе позволить выйти так.

– Или и то и другое.

– Ехал из дома?

– Как вариант.

«Зацепка? – спрашивает про себя Линер и кривится. – Едва ли».

Размышляет вслух:

– Это всё хорошо, Глеб, но мало что дает. Начальная точка не ясна. Судя по всему, он ехал не с этой станции. Идет с перехода. Момент его входа в метро, конечно, можно найти. Долго камеры отсматривать, но можно. А вот куда он едет – вопрос. Тысячи вариантов. Кроме того, эта версия работает, только в том случае, если он был в адекватном состоянии. А если нет? С учетом его одежды в минус пятнадцать – в этом можно серьезно сомневаться. Он мог быт пьян, обкурен. Да просто бомжом – надеть нечего…

– По видосу нормально всё. И смарт нормальный для бомжа…

– Хм… По видосу, Глеб, по видосу… А смарт, чего проще? Украл. Нашел. Мало ли чего… Но в любом случае факт с не зимней одеждой интересный. Он может быть точкой отсчета для дальнейших поисков. Хороший у вас глаз, Глеб.

– Так это ж очевидно, товарищ майор.

– Очевидное незаметнее всего, Глеб. Дайте последний скрин. Прочую информацию обобщите как-нибудь и сбейте в один файл. Чтобы не бегать туда-сюда.

– Слушаюсь.

Линер оборачивается к окну и не сдерживает улыбки. Часть бабочек с окон переместилась на омоновцев. Их черные шлемы, плечи и спины в трехцветном хаки превратились в веселую детскую раскраску. Линер захотелось услышать, что по этому поводу думает Опалев. Предположить можно. Но услышать вряд ли. При ней, сохраняй он прежний «дресс-код», ему и сказать будет нечего. Сплошные многоточия.

«Интересно, а спереди они такие же, как со спины?» – думает Линер. Глеб за ее спиной хмыкает и в очередной раз удивляет:

– А на пепсов они не садятся. И на местных охранников тоже. И на нас с вами, пока мы во дворе были.

Действительно. Линер разворачивается.

– Глеб, что вы делаете в ЦИБе? С таким-то глазом вам в следственный надо… А если теперь подумать почему?

– Что почему? Почему я в ЦИБе? Я же рассказывал. Я…

– Да нет, Глеб. Почему бабочки садятся на них, а на других нет?

Глеб пожимает плечами.

– Благодарят, – предполагает он.

– За что?

– За охрану.

– А нас с другими вроде не за что?

– Так точно.

– Свои к своим тянутся, хотите сказать?

– Ну в каком-то роде…

Хотя это и бред, видеть в насекомых и птицах разумное начало, но объяснение Глеба имеет некоторый смысл. Правда, дальше – скользко. Психиатричка. Она не рядом. Но надо будет – отвезут. И Линер, не комментируя предположения Глеба, открывает последний скрин.

Она пропускает уже прочитанный текст. Пробегает глазами новый. Первое, что бросается в глаза, – отсутствие знаков препинания и заглавных букв. Немудрено. Это несбыточная мечта в тредах. Здесь о них и не подозревают. Или, что вероятнее, знают, но считают ненужными, лишними, чему-то мешающими.

«Чему мешают знаки препинания?»

Вопрос едва не задается вслух. Только в последний момент Линер решает, что впутывать Глеба в анализ скрина пока не стоит.

Да и ответ вроде бы лежит на поверхности. Линер формулирует про себя: «Отсутствие знаков препинания – это экономия времени и усилий. Каждый знак – лишнее время. Это от руки они пишутся быстро, но на клавиатуре точка и запятая – те же буквы. Но в отличие от них знаки препинания часто можно опустить, не потеряв ни грамма смысла. Писали же в старину без них и даже без пробелов между словами. И ничего, понимали друг друга… Итак, эти двое торопятся общаться. С заглавными буквами та же история, что и со знаками препинания. Задача – убрать все лишнее, что хотя бы немного мешает, задерживает. Секунды копятся в минуты, минуты в часы…»

«Но куда они сейчас-то торопятся? – еще один вопрос, который Линер едва не произносит вслух и на который сама тут же дает ответ: – Привычка. Как общались до этого, так и общаются сейчас. Только вот зачем в той их прошлой жизни им нужно писать быстрее обычного? Спешат все. Общение в Сети идет на расстоянии. Лишняя минута всегда имеется. И не одна. Но у этих двоих ее как будто бы нет».

– А когда ее нет? – шепчет, не сдержавшись, Линер.

Мельком смотрит на Глеба. Тот непонятно, или не слышит, или делает вид.

«Сама, сама, – приказывает себе Линер. – Все же опять просто. Минуты, а порой и секунды нет при прямом контакте, с глазу на глаз. Вопрос-ответ здесь и сейчас… Выходит, они и будучи физически рядом общались так? Но зачем? Точнее почему? Не хотели? Не могли иначе? Или и то и другое? И какое-то третье?»

– Товарищ майор, инфа готова.

Линер несколько мгновений, все еще находясь в своих мыслях, смотрит на Глеба. Она вдруг отчетливо понимает, что Глеба не надо исключать из процесса следствия. Пока он здесь, надо «иметь» этого «бывшего» по полной программе, спрятав при этом подальше свою «важняцкую» гордость.

– Хорошо… Что думаете по поводу отсутствия знаков препинания и заглавных букв?

– Да щас многие так пишут. Тупо быстрее, но понятно.

Вот. У нее теория. А у него просто «тупо быстрее». Но этому-то он точно удивится:

– А если предположить, что они общались так и будучи с глазу на глаз?

Глеб кивает как ни в чем не бывало:

– Может, гейм. Или что-то такое.

– Что?

– Игра. Не говорим вслух. Только по Сети.

– Зачем?

Глеб разводит руками.

– Игра…

– Может, и все остальное там… по Сети?

– Может. А может, и нет. Риал с виртуалкой вместе. Вполне себе. Только договориться, что и где.

– А вообще их возможно где-то еще найти? Ну, я имею в виду их прошлое общение. До сегодняшнего дня.

– Я не уверен, что мы их найдем.

– Они что же – всегда были в этой своей… как бы это сказать… личной сети?

– В какой-то мере да. Но дело-то не в этом. Они могли просто удалиться. Да, есть резервные копии на серверах. Но там миллиарды тредов. У нас нет ников. По косвенной инфе искать – например, по частоте упоминания терминов – закопаемся…

– Может, до этого и не было никакой переписки?

– Ну, или даже так.

– А они-то сами были?

– Ну, тело же какое-никакое есть. И эти на нем, как их… фрагменты… И вот же палец. Он пишет. Чистый риал.

Линер задерживает взгляд на старательно выбивающем буквы пальце. Он – главная нестыковка. Главное противоречие реальности. Единственный индикатор жизни, перебивающий все объективные данные. Он, и только он, делает это забинтованное нечто человеком. Если задуматься, только по этой причине Линер сейчас здесь. Иначе так бы и торчала дома. Беременный надомный аналитик терактов – новое слово в профессии. А он был бы в морге. И вряд ли как объект, вызывающий хоть маломальский интерес. Дежурный номер среди визуально неопознанных, строчка в очереди на генетическую экспертизу. Предельное одиночество. О мертвых хоть кто-то помнит. Останки все стараются забыть.

Линер переводит взгляд на Глеба.

– Посмотрите скрины на предмет часто звучащих терминов.

– Нужен авторский словарь?

– Что-то вроде того.

– Сделаем.

– И… Ну, хватит пока. А то все сразу. Запутаетесь.

– Ничего, товарищ майор, можно. Я привык на куче страниц висеть.

– Надо работать, а не висеть… Разве что… Надо бы картинку улицы. Чего там вообще творится – чтоб не выходить…

– «Теликов»? Или кого еще?

– А кто еще?

– Да кто угодно. Хоть прохожие. Снял – выложил. Делов-то.

– Ну, телик сама открою. А вы остальное соберите в плейлист. Вот вам и куча страниц, господин «бывший», как хотели. Вперед.

– Есть, товарищ майор.

Глеб падает взглядом в ноут. Линер качает головой. Нет, все-таки – как вымуштровали гуру за полгода! Срывается иногда. Но узко в своей теме. А субординацию вбили, как выжгли железом, только что клейма не оставили.

«Эх, Вася, Вася, чем ты их?»

Линер вздыхает и отсматривает каналы. Новости впрямую только на городском. И хорошо. Наверняка новость дня. Так и есть. Только странно: корреспондент на северо-восточном входе. Этот факт порождает в голове Линер серию вопросов: «На южном места, что ли, уже не хватает? Всё федералы заняли? Или главное происходит уже здесь?»

Репортерша с внешностью модели, тренированно улыбаясь, все объясняет:

– Мы находимся у главного входа в больницу №91. Она стала объектом пристального внимания еще вчера – сюда была доставлена львиная доля пострадавших в теракте. Сюда везли самых тяжелых. К большому сожалению, многие из них скончались от полученных ранений уже в первые часы после взрыва. Список умерших уточняется. Но речь идет по крайней мере о восемнадцати. Такие цифры озвучил нам заместитель мэра по общественной безопасности Дмитрий Лесков. Вот, что он, в частности, нам рассказал:

«На данный момент здесь из тяжелых находится только один пострадавший. К сожалению, накануне вечером в целом в больницах города скончалось восемнадцать человек. Более двух десятков находятся на интенсивной терапии. Состояние многих из них крайне тяжелое. Получившие легкие ранения в большинстве своем выписаны. Им требуется психологическая помощь… Что касается граждан, собирающихся вокруг 91-й больницы – люди, я видел, несут цветы и свечи – то я могу только поприветствовать такие проявления солидарности. Но руководство города считает необходимым напомнить о недопустимости массовых скоплений граждан. Речь идет об элементарной безопасности. Уровень террористической угрозы в настоящий момент максимальный, и такого рода факты террористам только на руку. Тем более что большое количество людей, которое мы наблюдаем вокруг 91-й больницы, – результат необоснованных слухов о якобы имеющих место многочисленных исцелениях. Со всей ответственностью могу заявить, что количество выздоровевших в данном медучреждении за истекшие сутки не выходит за рамки среднестатистических показателей. Еще более странным нам представляется связывать выздоровление пациентов с пострадавшим, который находится в отделении реанимации. Во избежание дальнейших слухов могу лишь сказать, что больной находится в тяжелом состоянии, но он на данный момент жив. Прогнозы врачей я бы не назвал оптимистичными. Надо быть реалистами. Пострадавший, насколько мне известно, находился в эпицентре взрыва. Никакого особого, так сказать, статуса и тем более каких-то сверхъестественных способностей у этого больного нет и быть не может. Что да странностей климатического и биологического характера, наблюдаемых на территории больницы, то в этом направлении уже работают эксперты и, думаю, в ближайшие часы они дадут ответ, что и почему здесь происходит…»