Текст книги "Чел. Роман"

Что она со своими пальцами о нем знает? Что умеет? Да кто она вообще такая по сравнению с ним?

Поглощенный конструированием мести, он не замечает, как черная шапочка возобновляет маневры. Да так, что к концу второго лестничного пролета он теряет ее из вида. Тщетно пытается пробраться вперед. Натыкается на улыбки и дорожные сумки какой-то туристической группы. Обойти – и думать нечего. Только перепрыгнуть. Зреет, но так и не возникает международный конфликт.

Он выходит на платформу с опозданием от нее минуты в полторы. Кружится на месте. Бессмысленно. Два выхода в разных концах зала и два пути, полузакрытые столбами и арками. Еще и толпа. Обзора нет. Есть цепочка вариантов. И ни один из них не верен. Потому что каждый в одинаковой степени возможен.

Он мало-помалу успокаивается. Садится в ближайший поезд. Включает ридер с нотами. Но не может сосредоточиться. На нотном стане, исписанном когда-то ленивцем Джоакино, назойливыми картинками маячат по отдельности и все вместе «лоскутные» ладони, кочковатые пальцы, траурная шапочка и снуд, смеющийся язык, глаза, пришедшие из Кватроченто…

III

Линер сверлит Белую тяжелым взглядом. Но заведующую реанимационным отделением не сбить с толку. Она прекрасно понимает, что строгость Линер – не более чем маска, надетая вследствие растерянности. Спустя минуту, Белая, так и не дождавшись вопроса Линер, задает его сама:

– Какие будут дальнейшие распоряжения?

Линер дергает головой, будто просыпаясь. Ей трудно сформулировать что-то конкретное. Сложно, оставаясь в рамках логики, реагировать на предельно нелогичное. Но от следствия никуда не денешься.

«Вот только с чего начать? С виновника или экстерьера?» – размышляет Линер, вслух спрашивая:

– Когда вы планируете следующую перевязку? То есть когда в этом будет необходимость?

– С медицинской точки зрения, этой необходимости нет.

– Потому что его нет? С медицинской точки зрения… – язвит Линер и уточняет:

– Тогда почему он в бинтах?

– Вы хотите его раскрыть?

– Нет. Сейчас нет. Но увидеть своими глазами то, о чем вы сказали, рано или поздно придется.

– Хоть сейчас. Только нужны сестры. Пара человек.

– А без них?

– Долго и сложно.

– Не хотелось бы множить круг лиц, которым известно больше, чем нам хотелось бы…

– Я понимаю, но это не пластырь на мизинчик приклеить.

– И я все понимаю, но-о… —

тянет гласную Линер и задумывается:

– Похоже, начать выгоднее будет с экстерьера. Опять же – с чего именно? Климат? Флора? Фауна? Климат необъясним. Нет видимых источников тепла и света. И ладно бы весь город накрыло, а то пару футбольных полей, не больше. Там минус, здесь плюс. Никаких промежуточных стадий. Ни прихожих, ни коридоров. С флорой проще. Она вроде бы обычная. Даром, что выглядит не по сезону, занимает не обычные для себя места и растет порой в горизонталь. Фауна частично вполне объяснима. Совы те же, скворцы. Но большая часть видов – загадка. Их здесь и летом-то быть не может. Впрочем, на все это нужны экспертные оценки, а не ее «хочу все знать»…

Вслух, чтобы самой успокоиться, раздает указания:

– Так… Перевязку, или как это назвать, пока отложим. Вы собственно пока не нужны. Если что – я вас вызову. Постарайтесь все-таки навести порядок этажом выше. Хорошо?

– Я, конечно, постараюсь, но как?

– Оставьте тех, кто есть, но ограничьте приток новых. Есть же возможность перекрыть коридоры и этажи.

– Да. Но двери не очень надежны. Нужны люди. И не с голыми руками.

– Они будут. Пока сделайте то, что я прошу.

– Хорошо. Это всё?

– Да.

Белая кивает и идет к выходу. Линер уже в дверях останавливает ее:

– Оставьте историю болезни. Она уже часть дела. Правильнее сказать – его начало. И напишите ваш номер телефона. Чтобы не ходить лишний раз. Я позвоню, если будет необходимость.

Белая небрежно записывает номер прямо на титульном листе и, отдав папку Линер из рук в руки, выходит. Линер раскрывает было историю, но почти сразу убирает руку.

«Нет, экстерьер так экстерьер. Нужно быть последовательной. Иначе точно с ума сойдешь».

Она смотрит на окна и понимает, что, находясь в палате, лишена какого-либо обзора. Рисунок из бабочек на окнах плотнее некуда. Правда, есть фото и видео, сделанные во дворе. С них можно и начать.

– Глеб, давайте сначала разберемся с тем, что вокруг. Потом изучим, что он там пишет… Надо узнать в зоопарках, садах, террариумах, не сбегали ли их подопечные. Если сбегали, то в каком количестве и кто именно. Также найдите контакты ведущих специалистов. Не знаю, каких-нибудь орнитологов, энтомологов, лепидоптерологов… Ну, вы меня поняли?

– Так точно.

– Параллельно продолжайте делать скрины. Необходим последовательный текст.

– Есть.

Линер собирает фото и видео, отснятые во дворе, в одну папку. Немного подумав, отправляет ее отцу на «мыло». Звонит:

– Алло, папуль, здравствуй. Я выслал тебе на почту материалы. Необходима твоя срочная консультация. Да, как можно скорее. Кто, что и как это возможно. Это внутренний двор 91-й больницы на данный момент. Там много чего. В том числе и то, что касается тебя. Ну, ты сам увидишь. Все, давай, не тратим время… Да, жду. Звони напрямую. По этому вопросу можно…

Линер убирает телефон и открывает первый скрин.

«Да, непоследовательно, но чего время зря терять? Может, там есть какая-то зацепка?»

Она успевает прочитать пару строк, но тут без стука в палату вваливается начальник ОМОНа города полковник Опалев. Сверкая звездой Героя, он обводит палату холодным, начальствующим взглядом, пропуская Глеба, словно он не человек, а манекен. Имя Линер вспоминает не сразу:

– А… Юлия Владимировна… Вроде…

– Вадимовна.

– Да… Вадимовна… Извините…

– Ничего, Иван Сергеич, бывает… Чем обязана?

– Обязаны… Хотелось бы знать… с какого такого… сюда сгоняют… весь… мой наличный состав… А? Чем вы… тут занимаетесь?

Выбранный Опалевым тон более чем резкий. Майор не полковник, конечно. Но она, а не он здесь главная. Да и компетенция не его. Опалев и его люди что-то вроде обслуги, и Линер спешит расставить все точки над «и».

– Я представитель НАК, Иван Сергеич, и не уполномочена давать вам какие-то комментарии. Не ваше дело, чем я тут занимаюсь. Ваше дело – контролировать то, что происходит там, – кивает на окно Линер, не сдерживая ядовитой улыбки.

Опалев на мгновение теряется. Таких улыбок от «фейсов»3232
  Фейсы – обозначение сотрудников ФСБ другими правоохранителями.


[Закрыть] разных уровней («учат их там, что ли, так лыбиться?») он за свою четвертьвековую службу повидал не мало и знает, что к ним нужно относиться серьезно, предельно серьезно. «Фейсы» редко улыбаются. А уж если улыбаются…

Опалев собирается с мыслями и, напряженно подбирая слова, отвечает:

– Юлия Вадимовна, давайте без этого вашего… Ну, вы поняли… Собрали тут… толпу… Пепсами думали справиться? А теперь… «Не ваше дело»… Да… Не мое… Но… Короче… Я должен знать… Что и кого… и главное… во имя чего мы здесь охраняем… Для вашей же… Для нашей… общей пользы… Юлия Вадимовна…

Линер обращает внимание: Опалев говорит с огромными паузами, обрывками фраз. Лицом к лицу Линер сталкивается с Опалевым впервые. Косвенно они пересекались и не раз. В памяти всплывает эпизод в связи захватом театрального центра. Краем уха она слышала, как Опалев раздавал команды своим комбатам. Воспоминание не оставляет сомнений: Опалев, при всей своей суровости, в разговорах с представительницами противоположного пола или по крайней мере в их присутствии не выражается. Именно это правило лишает его речь сегодня привычной связности…

Линер еще раз улыбается. Но уже по другому: без яда, словно благодаря Опалева за неожиданную, выстраданную им галантность.

– Вам необходимо обеспечить безопасность следственных действий. То есть не допустить проникновения сторонних лиц в медицинское учреждение. Особенно это касается данного отделения и данной палаты. Заведующая отделением, Маргарита Анатольевна, уже получила соответствующие указания. Но ей требуются люди. Найдите ее. Она здесь в корпусе.

– Имеются в виду… только собравшиеся вокруг больницы гражданские… или… есть новая информация о лицах, причастных… к вчерашним событиям в метро?

Информация, которую он хочет получить, не для него, но раз уж дело идет к мировой, то можно, краем, ввести в курс дела, решает Линер:

– Точной информации пока нет. Но, возможно, в отделении находится лицо, причастное к теракту. В связи с чем и проводятся следственные действия.

Опалев удовлетворенно кивает:

– Я услышал вас. Ожидать ли… в связи с этим… лицом… прибытия ваших… «тяжелых»?

Новая заявка на конфликт легко улавливается, но Линер спешит загладить углы и здесь:

– Я думаю, нет. Не их профиль. Вы знаете. Наш спецназ другими делами занят. Они не охранники. Но все будет зависеть от развития ситуация и…

– …Ваших докладов, Юлия Вадимовна.

– Точно так, Иван Сергеич.

Опалев, похоже, находит точку равновесия, но на всякий случай уточняет:

– Хорошо, тогда… каковы… мои полномочия… в отношении уже имеющихся гражданских?

– Это не ко мне вопрос, Иван Сергеич. Это к политикам. С ними и общайтесь. Там кто-то есть?

– Да, Лесков на входе. Изучает окрестности.

«Этот – следующий. И его не отошлешь так просто, как Опалева», – вспоминая роскошные лесковские усы, досадует про себя Линер. Вслух, констатирует без эмоций:

– Вот с ним и общайтесь. Мое дело здесь.

– Хорошо, я все понял. Мы приступаем.

– Успехов.

– Спасибо. И вам.

Опалев поворачивается и берется за ручку двери. Немного подумав, оглядывается и спрашивает:

– А что… вы, Юлия Вадимовна… по поводу всего этого думаете?

– По поводу чего?

– Ну, по поводу вот этого… лета… не пойми откуда… этих… тропиков… в средней полосе… Что известно?

– Это часть следствия. Но пока я не могу ничего конкретного вам сказать. Честно говоря, пока я сама в полном недоумении.

Опалев некоторое время смотрит в пол. Линер кажется, что его мучает еще какой-то вопрос, но он то ли не решатся его задать, то ли не до конца его сформулировал. Она пытается его направить:

– Что-то еще?

Опалев, не отрывая взгляда от пола, качает головой:

– Да нет… Чудеса, Юлия Вадимовна… чудеса! – натуженно ухмыляется он на прощание и скрывается за дверью. Но тут же возвращается, просунув голову в дверной проем:

– Да, вот еще… с прессой… Что делать?

– Сюда не допускать.

– В палату или… в корпус?

– Вообще на территорию.

– Ни при каких?

– Ни при каких.

– Это… верно… Юлия Вадимовна… Это абсолютно… верно… А то…

Опалев секунду думает, как завершить начатое предложение, но, видимо, так и не подобрав допустимых для беременной женщины выражений, закрывает дверь на полуслове. Линер в третий раз за время их беседы улыбается и возвращается к скрину.

Текст – диалог. На первый взгляд, пустой треп влюбленной парочки. Им понятно – остальные свободны. Понимайте, как знаете. Правда, участников диалога – ни его, ни ее – объективно не существует. Это люди-ничто. По бумагам – ничто. Как бы – ничто…

Линер пытается читать скрин, но весомые сомнения мешают сосредоточиться, сбивают исследовательский настрой:

«Да и есть ли, что здесь исследовать? И главное – зачем. Если он и она пострадавшие, то что даст этот текст? Что он изменит в их судьбе? И что даст следствию? Ничего. А все, что происходит вокруг, по большому счету к теракту не относится. Нельзя же считать природную и медицинскую аномалию его прямым следствием. Но если принять текст как данность, несмотря на всю его фантастичность, и на секунду предположить, что участники переписки имеют отношение к теракту? Особенно она. Что если между пропавшими останками и фрагментами на этом теле есть прямая связь? Теоретически, да и практически, эта девушка могла быть смертницей. Или их было сразу две… Да, парами они обычно не ходят. Но почему нет? Не успели разойтись или еще что. Увидели толпу и направляющие решили сработать их вместе. Тогда кто он? Не подрывник же… К чему ему самому гибнуть? Какой смысл? В таком визуальном контроле за исполнителем взрыва нет необходимости. Подрывники-организаторы – люди умные и циничные. Рай всячески пропагандируют, но сами отчего-то туда не спешат. Да, но, может, что-то пошло не так, а он просто сопровождал? Если допустить этот вариант, то текст нельзя читать дословно. В нем должен быть второй план…

Размышления Линер прерывает ожидаемо появившийся Лесков – заммэра по вопросам общественной безопасности. Бывший коллега, подполковник экономического отдела, ушедший три года назад в политику. В отличие от Опалева он стучится, но входит так же, не дожидаясь приглашения. Бросает от дверей:

– Здравствуй, Юля.

Они не то чтобы хорошо знакомы, но встречались. Формат общения на «ты» с учетом «бывшести» – вполне допустимый.

– Здравствуй, Дмитрий.

Лесков, пряча руки в карманы роскошного твидового пальто, косится на Глеба и предлагает Линер:

– Выйдем?

– Можно и здесь. Глеб в теме.

– Как скажешь… Какие есть объяснения того, что происходит?

– Пока, строго говоря, никаких. Но что ты имеешь в виду под «что происходит»?

– Да Бог его знает. Но у нас налицо четыре момента. Учти, у меня, кроме визуальной, информация только из побочных источников… Первый. Не то живой, не то мертвый пациент. Это, кстати, он?

– Он.

Лесков на секунду впивается глазами в палец, скользящий по дисплею и продолжает, профессионально сохранив эмоцию в себе:

– Второй. Поток выздоравливающих. Причем этот как-то связан с первым. Третий. Тропический сад посреди зимы. Четвертый. Толпа людей вокруг больницы, которая поминутно растет. И все это в свете вчерашнего теракта. А это, можно сказать, уже пятый момент, напрямую связанный с первым… Если все это, конечно, увязывать в одну цепочку…

– Все это в одной цепочке.

– Установлено или версия?

– Очень много временных и пространственных состыковок.

– Значит теракт, пострадавший, сад, выздоровления, толпа?..

– Может, и так.

– А что может быть не так?

– Возможно, это не пострадавший.

– Вот как? А почему тогда Опалев, а не… ваши?

– Это версия. Я только начала работу.

Лесков опирается руками о спинку кровати.

– Ну, для города по большому счету все равно, кто он и что он. И вообще, что здесь внутри происходит. Главное – навести порядок на улице. Мой шеф сейчас на совбезе у САМОГО…

Лесков закатывает глаза в потолок.

– …Но оно и так ясно – какие решения в итоге будут приняты. «Усиление» всех и вся. Ну, и прочая связанная с этим канитель. В связи с этим любые массовые скопления людей исключены. А у нас тут народный сход. По сказочному поводу. Мечта подрывника.

– Так разгоняйте. В чем проблема. Несанкционированно же.

– Есть проблема. Уже навскидку есть проблема.

– А именно?

– Контингент. Старики, женщины, дети. Как на подбор. Через три человека костыли с колясками. Слов не слушают. Хоть матюгальник ломай. А спецсредства могут двухсотыми кончиться…

– Обсуди с Опалевым. Возможно, есть варианты.

– Возможно. Еще пресса…

– Я дала указания никого не пускать.

– Это верно. Но они и на входе мертвого достанут. И мне им говорить что-то надо. А то сами напридумают. Раскрутится веревочка, хрен концов потом соберешь. Да и по должности деться некуда… Тут важно определиться, что нам всем говорить… Чтобы без разночтений… Чтобы вся эта пресса, особенно интернет-дрянь, не злобствовала… Прежде всего, он жив или нет?

– Тебе по медицинскому заключению или на глаз?

– На глаз я и сам вижу.

– По объективным данным, он мертв.

Лесков щурится, поглаживая усы, ухмыляется:

– Ладно, приняли. Но говорим-то мы что?

– Говорить тебе. Ты и решай.

– Отмазалась…

– У каждого своя работа.

– Это верно… Ну, пусть будет жив. Тогда легко будет объяснить изменение состояния в худшую сторону. Обратное – сама понимаешь – более редкий факт. Если вообще факт.

– А что уже говорят?

– «Телики» – показывают окрестности, ждут «официоза». То есть меня. Блогеры – хохмят над «теликами». Реальной инфы ни у кого нет. Создают шум. Ну, как обычно… Так, по нему мы договорились… Жив и точка. Теперь по больным. То есть по исцелившимся больным. От них весь сыр-бор.

– Может, их пока не выпускать?

– Основания?

– Общественная безопасность.

– Это не психиатричка. Здесь нет оснований их держать. Хоспис через дорогу. И там-то держать нельзя, если человек не хочет. Права человека и гражданина.

– Какая беда! – иронизирует Линер.

– Беда, представь себе. ЧП нет и «военки» тоже. АТО3333
  АТО – антитеррористическая операция.


[Закрыть] не предусматривает таких ограничений на передвижение. И молчать не заставишь. Не гостайна. Вот и полнится земля слухами. Из-за этого и люди на улице. Всякая букашка жить хочет. Значит, надо как-то объяснять. Весь этот поток исцеленных…

– Ну, точных же цифр в свободном доступе нет?

– Предлагаешь официально их снизить до приемлемых?

– Чуть больше обычного и всё.

– Списать на праздники и Рождество?

– Хотя бы.

– Ладно, второй вопрос закрыт. Климат с птичками?

Линер пожимает плечами.

– Во-о-от! У меня та же реакция. А двор заметнее всего. Его не скроешь. С пятиэтажек особо не видно. Но с западной стороны девять этажей. Двор как на ладони. И два въезда. Север и юг. Да что я тебе объясняю – сама видела…

– Мы работаем сейчас над этим вопросом. Пытаемся включить экспертов.

– «Телики» уже нашли.

– Да ну?

– Академик какой-то.

– И что?

– Лепечет что-то, да плечами водит, как ты. Но с более умным видом, конечно… Извини… С кучей слов для избранных. Меня уже просил допустить на территорию. Для полевых исследований. Представляешь?

– Отказал?

– Ну, разумеется. До выяснения обстоятельств. Может, все-таки пустить? Кто знает, может, ясность хоть в чем-то появится?

– Нет. Лишние слухи. Только с большей степенью доверия.

– Тогда что говорим?

– Говорим, что работаем.

– А потом?

– А потом – Опалев – и на карантин. И вот тогда полевые исследования. Если все, конечно, останется как есть.

– Подытожим. Клиент – жив. Цифры по выздоровевшим – обычные. Над пространством – работаем. Параллельно обсуждаем варианты с Опалевым.

– Твой когда будет? – интересуется планами мэра Линер.

– А кто ж его знает? Там «безлимитка». Как САМ скажет…

Лесков вторично закатывает глаза и смотрит на часы:

– Тридцать пять минут от начала. Не думаю, что больше двух часов. Может, и меньше. Ну, и оттуда пока. Считай два часа есть – это по минимуму.

– Он извещен о сути?

– В общих чертах. Я сам пока здесь не оказался, знаешь, мало чего понимал.

– Будто сейчас понимаешь…

– Ну, ты еще будешь прикалываться… Ладно, пошел на камеры.

– На казнь?

– А то… Не тяни с инфой, если что. Войди в мое положение.

– Как только, так сразу.

– Ну, бывай.

Лесков сует руки в карманы и, чуть шаркая по полу ногами, выходит. Линер тяжело вздыхает и поворачивается к Глебу:

– Что у вас?

– Второй скрин. Я пометил цветом новый текст.

– Что по экспертам?

– Список есть. Обзванивать? Или? Недавно был ТВ-эфир. Там выступал один из списка. В приоритете. Ведущий спец по птичкам.

– Это тот, о ком Лесков говорил?

– Ну, да, наверное.

– А блогеры?

– Одного успел посмотреть. Того самого Dane. Он как раз этот выпуск разнес. Коротко, но в клочья. Там и эксперт есть нарезкой.

– Дайте его мне.

– Бросаю.

Линер включает видео и невольно вздрагивает, слыша крик кукабарры, не сразу понимая, что это не звук со двора, а позывной Dane.

– Новость дня, как известно, события около 91-й больницы. Там же и главный фейк дня. В первом сегодняшнем включении я уже говорил о высосанной из пальца официальной версии. Это, похоже, генеральная линия. Ради нее всё. Как вдруг где какая-то непонятка и беспорядки, так сразу легкий вывод – это они всё, те самые. Из пятой колонны. Чего там думать? Что называется – дави эту мразь. Потом разберемся, кто при чем. Пока не давят. Но полковник Опалев с компанией прибыл. Уже занял периметр. Ждет, видимо, указаний. Вот, казалось бы, тема для размышления. Но куда там. Привлечены эксперты. Вы думали политологи и психологи? Да что вы? К чему? Нам же надо с птичками разобраться. Вот заведующий кафедры орнитологии собственной персоной:

«Я, конечно, могу говорить только о том, что касается моей специальности… На территории больницы мы наблюдаем ярко выраженную природную аномалию. Лишь некоторые из наблюдаемых здесь видов птиц могут находиться здесь по естественным причинам. К ним относятся практически все виды сов. Еще как-то объяснимо присутствие аистовых. Но те же стерхи четко привязаны к ареалу обитания, и он, мягко говоря, не рядом. Что до тропических видов, то их нахождение здесь абсолютно необъяснимо. Например, столь массовые скопления попугаев характерны исключительно для тропических широт. Есть, конечно, примеры интродукции3434
  Интродукция – переселение особей какого-либо вида животных и растений в новые места обитания.


[Закрыть]. Можно вспомнить висбаденскую популяцию кольчатых попугаев. Но это явление локальное и развивалось в течение длительного времени, как результат размножения нескольких сбежавших особей. В нашем же случае эти птицы появились здесь в одночасье. Да, попугаи, разумеется, есть в зоопарках и в частном содержании, но не в таком количестве. Поэтому сложно, да и невозможно предположить, что птицы вдруг все разом сбежали от своих хозяев и собрались на одной территории…»

Действительно, невозможно. И какой же из всего этого следует вывод? Вы не догадываетесь? Да элементарно:

«Я предполагаю, что вся популяция была собрана в одном месте и потом интродуцирована сюда целиком…»

Нет, ну каково? Не чувствуете аналогии? «Собрать всех в одном месте…» Вспомним господина Сбитнева немногим ранее: «привлечь к массовому мероприятию», «очередная попытка известных лиц раскачать ситуацию…» А за спиной эксперта – толпа в расфокусе… Генеральная линия в действии! Собрали и свезли. И ведь не единственная параллель:

«Обращает на себя внимание поведение птиц. Они молчат. За исключением периодически кричащей кукабарры. Хотя большая часть видов отличается, скажем так, крикливостью. Те же попугаи и в обычной среде обитания, и в домашнем содержании очень шумны. Здесь же… Какое-то подчеркнутое молчание… Я пока не могу объяснить его причину…»

Молчат и люди вокруг. Редкий шепот и детские возгласы. Не очень похоже на акцию протеста. Но это же «подчеркнутое молчание», господа! Подчеркнутое, Карл!

Итак, неважно, с кем и где вы собрались. Неважно, говорите вы или молчите. Глядите на львенка или на солнышко. Вы виновны. Виновны просто потому, что собрались все вместе и на это вам не было дано разрешения. И если вам кажется, что вы не виновны – не обольщайтесь. Когда-нибудь все изменится. Ибо вы виновны не потому, что собрались – здесь или там, – вы виновны просто потому, что вы есть…

Линер выходит из блога. Ее в который раз поражает способность «нэтовских» либералов делать из мухи слона:

«Инфы – ноль. А столько праведного гонора. Даже если „телики“ и крутят что-то подобное, сам-то ты что знаешь? Уж не больше, чем они. Только и можешь, что поливать дерьмом чужое. Не великое искусство. И да, у них линия. А у тебя не линия? И кто тебе сказал, что она верная? Что она – лестница в небо, а не в подвал? Кто тебе сказал, Карл?»

Звонит отец. Быстро он разобрался. Голова в полном порядке. Только голос выдает старика:

– Юля, доча, я все посмотрел, слушай. Я сначала пройдусь по видам, а уже потом обсудим, возможность их появления в городе. Согласна с таким раскладом?

– Нет, лучше уж сразу и виды, и их возможность.

– Ну, как скажешь. Итак, виды в основном других биотопов. Есть и наши, но их меньшинство. Ты, я думаю, заметила крапивниц, адмиралов, махаонов, лимонниц. Ну, и прочее. Только махаонов тут быть не должно – слишком сухо, и, как правило, их не бывает в городе. Остальные – вполне. Смущает концентрация и в целом количество. Да и не сезон. Что да залетных, то там, у себя, многие из них круглогодичны. Особенно те, что с экватора или рядом с ним. Орнитоптеры, например. У нас они есть единично в отдельных коллекциях, но, конечно, не в таком количестве. С морфо та же история, а их у тебя завал просто. Будто на месте была закрытая популяция. Откуда только? Категорически не их ареал. Но преобладают, ты и сама, думаю, обратила внимание, монархи. Вот они-то как раз теоретически возможны. Их порой заносит ветром через океан, но все-таки не на такое расстояние и не зимой, разумеется. Даже в их зиму, крайне умеренную, они не летают, а сидят на деревьях. Кстати, сидят так же – сплошным ковром. Но теоретически, повторюсь, их присутствие как-то еще можно объяснить. Далее – совки. Мелкие почти все наши. Не сезон, но вполне себе могут быть. Странно, что днем летают. Не должны. А вот совки агриппины – опять же загадка. Их, насколько мне известно, нет в городе. То есть предположить побег невозможно. А их на воротах навскидку несколько десятков. Совершенная загадка, Юля. Но главное не это. Главное – сквер и аллея.

– А что там такого? Белянки как белянки…

– Вот, я тоже так сначала подумал, а потом присмотрелся… До сих пор руки дрожат, прости…

– А что там такое?

– Открой снимки… Нашла?

– Да… Секунду… Ну и что?

– Смотри, в левом углу кадра, вверху, увеличь, если плохо видно… Увеличила?

Линер увеличивает фото и вздрагивает. Отчетливо видна утренняя гостья.

– Да, вижу. И что?

– Юля, это с ума сойти! Это невозможно!

Отец прямо кричит в трубку. Очень для него нехарактерно. И ведь непонятно с чего.

– Обычная белянка. Разве что заметно больше остальных…

– Да при чем тут размеры! Ее не может быть, потому что ее просто нет.

– Пап, объясни, я не понимаю. Что значит «нет»?

– Юля, это большая белая бабочка Мадейры.

– И что? Не тот ареал, климат, отсутствует в коллекциях?..

– Ее вообще нет.

– Такая редкая?

– Да как ты не поймешь! На данный момент ее вообще нет в природе. Они вымерли где-то лет десять назад.

– А в зоо? В домашнем содержании?

– Нигде. Только сухие в коллекциях. Но эта-то летает! Я фото увидел и не поверил. Видео поставил. Летает, Юля! Она жива! Ты понимаешь, жива! Это сенсация, Юля! Я уже собираюсь выезжать…

– Пап, ты что? Куда выезжать?

– К вам. Куда же еще?

– Постой, объект закрыт для посещений. Тем более по такому поводу.

– Ничего этому объекту от одного генерала в отставке не сделается. А то и в другом чем помогу. Но пропускать такое я не намерен. И не отговаривай. Всё! Консультацией удовлетворена?

– Да.

– То-то. Я позвоню, как буду на месте. Работай!

В голосе отца уже не слышно старичка. Вполне себе генерал при делах. Куда тут возражать. Как и не слышит. Вот не было других проблем. Еще одна появилась. Он ведь действительно приедет. Чего доброго и в дело влезет.

Линер встает и подходит к дальнему окну. Оно выходит в сквер. Рассмотреть что-либо сложно. Мешает слишком плотный узор из бабочек. Да и далеко. Она возвращается на место.

– Ничего не видно. Такие вот занавески. Они все как будто охраняют это тело…

Глеб отрывается от ноута:

– Уже и тут.

– Что тут?

– Охраняют.

Линер отслеживает взгляд Глеба и только теперь замечает на левом плече пишущего большую белую бабочку Мадейры.

– И давно она здесь?

– Я только вот обратил внимание.

Линер осматривается.

– Как? Все очень плотно. Двери, окна.

– Сколько людей заходило…

– Да, верно. Занесли… Как бы ее поймать, Глеб?

– Зачем?

– Да, нужно тут одному знакомому лепидоптерологу.

– Она живая ему нужна?

– По возможности.

– А может, его дождаться? И он сам. Куда она теперь денется?

– У меня есть ощущение, Глеб, что все это в один прекрасный момент может исчезнуть – так же неожиданно, как и появилось, и нас не спросится. Надо ловить момент. Потом может быть уже поздно.

– Руками?

– Не думаю.

Линер снимает халат. Склоняется над телом и резким движением, напоминающим жест матадора, пытается накрыть бабочку халатом, но та в последний момент успевает вспорхнуть и отлететь к окну. Линер идет следом. Бабочка садится на стекло. Линер на цыпочках подбирается ближе и делает вторую попытку набросить халат. На этот раз удачно. Приподнимает краешек ткани.

– Бред!

Линер смотрит в окно. Большая белая бабочка Мадейры удаляется в сторону сквера. Линер машинально касается пальцами стекла. На месте. Бабочки с той стороны окна как будто на мгновение расступились, пропуская беглянку. Образовавшийся просвет мало-помалу заполняется полупрозрачными гретами ото3535
  Грета ото – вид бабочек семейства нимфалид.


[Закрыть].

IV

Ее жизнь – как и у всякого скалолаза – это пальцы. Они будят ее каждое утро. Ноют с вечера. Мешают уснуть. Зато помогают проснуться. Каждое утро в 7.50 боль становится нестерпимой. Будильник – лишнее. Она не понимает, как можно долго валяться в постели. Это ведь просто-напросто больно…

Кисти и пальцы разминаются в первую очередь – еще лежа. Она поднимает руки над собой и крутит кисти, собрав их в замок. Затем вытягивает каждый палец по отдельности. Снова возвращает кисти в замок, добиваясь за пару минут столь нужного им тепла. Одновременно делает ногами «велосипед» – живот тоже требует внимания. Оформленный подчеркнутыми квадратиками, он одна из немногих частей тела, которая почти лишена ушибов и растяжений. По сравнению с руками и ногами живот выглядит не нюхавшим жизни пижоном. Но и он не болит – пока что. У него своя боль – цена идеальной формы. Каждая из пяти серий упражнений на пресс делается до отказа. Утром помимо прочего он отвлекает от пальцев. Так одна боль спасает от другой…

Спину и плечи, в отличие от живота, с утра не надо напрягать. Их надо, как пальцы, тянуть. «Кошка» делается четыре раза. Не удержавшись – «кошка» приятна! – добавляет пятый. Затем шестой. Это не слабость. Она просто не любит нечетных чисел. Как и высоких кроватей. С них больно скатываться на пол. Ее кровать даже и не кровать. Это водяной матрас, брошенный на пол. Он с легким, булькающим в оболочке волнением отпускает ее.

Она ложится на спину и выпрямляется на полу, насколько это возможно, так что кажется себе длиннее на десяток сантиметров. Голова кружится. Белый потолок на секунду расплывается перед глазами. Она с усилием и не без удовольствия фокусирует взгляд. Эта вторая за утро «приятность» не должна продолжаться слишком долго. Отец говорит:

– Приятное – ложь. Боль – истина.

Глубокий вдох, переворот на живот, выход в упор лежа, тут же в упор, присев, и из этого положения резко, прыжком на ноги. Весь этот утренний ритуал давно неизменен. Еще более постянен тысячелетний крутой изгиб реки за окном. Каждое утро Чарли посвящает ему три минуты у окна. Все одно то же. В который раз по весне побелены стены монастыря на другом берегу. Все та же вода. Ее постоянство притягивает и завораживает. А вообще-то вода – ненавистна. Но она есть всегда. Как и небо. И камни. Камни. Конечно, камни.

Она помнит реку с раннего детства. Мама подходит к окну с ней на руках. Река для нее тогда еще и не река вовсе. Она – огромная серо-зеленая полоса воды, уложенная в камень. Во время прогулок, случается, мама подходит к реке совсем близко. И тогда девочка плачет. Река пугает ее. И отношение к ней с возрастом не меняется. Она по-своему любит реку. Но издалека. Избегает набережных. А если все-таки оказывается там, то всегда идет ближе к проезжей части – подальше, хотя бы на метр, от воды. Отдельный разговор – мосты. Они и притягивают, и отталкивают ее. Сами по себе они прекрасны. Не раз и не два Чарли прокладывает по некоторым из них скалолазные маршруты. Рельеф мостов особенный. Передвижение по ним имеет в ряде случае свои сложности. И вода поблизости – самая главная из них. Однажды она случайно натыкается в Сети на статью о том, как осушаются реки. С интересом читает где-то до середины, но потом ее осеняет – без реки не будет и мостов – и она закрывает страницу. Тут же понимает, что ее страх – лишний повод пройти по маршруту. Задача как бы удваивается: непростой рельеф умножается на боязнь воды. Чарли ждет шестнадцатилетия. Оно скоро. Тогда административный штраф будет платить она, а не родители. Зачем их вмешивать в преодоление своих внутренних стен. Они ее и ничьи кроме.