Текст книги "#ЯЗемля"

Мы готовы.

Земля поднимает взгляд на голос. Пять метров. Около того. Скорее, меньше. Шестеро в ряд. Старшие посередине. Второе поколение справа. Третье слева. И…

Как вспышка. Установка Бьянчи. Шесть тарелок в ряд. Упражнение последних недель. До десяти метров. Но это же не…

Мысль не завершается. Левая рука роняет айфон, правая выдергивает пистолет из кобуры. Они сходятся вместе, как учили, в районе груди и выносятся вперед на цель одновременно с выжимаемым спусковым крючком.

Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть…

Eyjafjallajökull.

Шепчет Земля, глядя на шесть распростертых тел. Не меняя стойки и не опуская оружия, подходит к лежащим и отмечает, что лишь четверым пули попали в голову, лоб или виски, не важно. Трупы. Жене Четвертого в шею. Тоже летально. Она еще дергается, но явно истекает кровью. Минута, не более. Какая-то шейная артерия. Кровь бьет ручьем. И только младшая из всех – ранение в грудь – еще хрипит, пытаясь остаться единственным свидетелем. Земля опускает руку и разряжает остатки магазины куда-то ей в голову. Разворачивается, на ходу подбирает айфон и убегает туда, откуда пришла.

Отход проходит как в тумане. Практику собирания гильз приходится оставить. Много и долго. Одежда на этот раз сожжена в мусорном баке. Там же попавшимся под руки камнем давится сим карта. Айфон с отпечатками разматывают по трассе колеса машин. Пистолет, в полной прострации, Земля зачем-то привозит в Москву и уже там бросает в реку. Ствол и магазин отдельно уже на Фрунзенской набережной, по обе стороны от Андреевского моста. После чего Земля долго плачет, глядя на веселящийся и безмятежный Парк Горького, настойчиво шепча не сразу сработавшее успокоительное.

Eyjafjallajökull…

Eyjafjallajökull…

Eyjafjallajökull…

Демо не понимает, как он мог спросить такое. Да еще у Куртки. Крик и прочая фруктовая бельгийская хрень, конечно, для мужчины признак, но не явный. Тем более одна кружка. Да хоть три-четыре. Все остальное в этом парне вообще не рядом с означенным контингентом, но вот поди ж ты – спросил.

И что теперь?

Сколько раз он корил себя за подобные в лоб вопросы и комменты, ставшие не раз и не два причинами конфликтов. По большей части оставшихся вербальными, но здесь можно и огрести. Ну, не прямо здесь. Куртка не производит впечатления быдла. Прямо тут бить не станет. Впрочем, после таких вопросов гарантировать ничего нельзя. Озвереть может интеллигент в третьем поколении. Если, конечно, не попасть в точку и не поздравить тем самым товарища с продвинутой в закат солнца ориентацией. Не, не тот случай.

Почему он молчит? Размышляет над санкцией?

Есть над чем подумать. Все-таки Демо озвучил вопрос, а не утверждение. Можно и помиловать на первый раз.

Нет.

Всего-то и отвечает Куртка. Просто нет. Без лишних движений и слов. Делает глоток из почти полного бокала и отворачивается в сторону окна. Ничего себе выдержка. Прямо повод для знакомства. Странные во всех отношениях люди притягивают Демо. Это не блогер-философ за спиной. Тут натура по крепче. Только как после такого начала продолжить разговор?

Вопрошает глубины своего сознания Демо. Коммуникативная загадочка. Проблема, на первый взгляд, из нерешаемых. Но почему нет…

Размышляет Демо, налегая на пом-фри с чесночным соусом. Картошка, как всегда, великолепна.

Чем не идея нации?

Вместе с пивом. Смысл существования Бельгии во всемирной истории. Пьяно и вкусно. Всего-то. Без заморочек. Морали. Бога. Философии. Жри и пей во все дни жизни своей… А ведь у них еще и вафли есть. Святая Троица, епти!

Меж тем Куртка оборачивается, ловит парящий между внешним и внутренним взгляд Демо и наносит ответный удар.

А вы?

Бог миловал.

Почти автоматически выбрасывает Демо фразу, обычно озвучиваемую в связи женитьбой. Надо же, и по другому поводу пригодилась. И как вовремя. Главное теперь не потерять связь.

Хорошо они придумали, да?

Пид… в?

Картошку. Вафли. Пиво не придумали, но есть узнаваемый стиль. Не спутать. Крики, вот, трапписты.

Демо показывает бокалом за спину.

А это?

Бланш-то? Немчура. Когда-то был элиткой. Примесь пшеницы. Дорого для простых. И пшеничку экономили. Даже вроде запрещали.

Вы все об алкоголе знаете?

Я – нет. Он обо мне – все. Алкашка – тема безбрежная. И книжки тут – полдела.

Пробовать надо?

Точно. Прежде всего пробовать. Ага, спасибо.

Демо принимает корюшку и третий бокал. Краем глаза ловит перекличку взглядов Куртки и Блогера.

Знакомы? Нет, бред. Чего тогда молчат и сели не рядом?

Блогер посмотрел и спрятался в планшет, а Куртка взгляд задерживает…

Так на бывших смотрят… Может, все-таки… Ну не. Тогда и Блогер. И то, рыбак рыбака… Да ну все, хватит…

Отгоняя навязчивые мысли, Демо принимается за корюшку. Ее поедание – одно из немногих дел, на котором он мог концентрироваться всецело. Ритуал. Простой донельзя. Демо ест рыбу целиком. От головы до хвоста. Ни грамма отходов. Благо в этом месте корюшка никогда не была слишком крупной и ее как надо, до хруста прожаривают. Поставщики и повара работают без сбоев. Поэтому стиль пива от посещения к посещению меняется. Корюшка – никогда. На гастрономические рекомендации, изложенные в меню, Демо не обращает внимания, давно поняв: есть можно все и со всем. Рекомендации – слова, принимаемые опытным пользователем не более чем к сведению. Гиком, бдительно следящим за формой стакана и гастрономией, Демо был, но переболел. От того времени осталась алкокулинарная энциклопедия в голове, из которой берутся время от времени факты не для применения, а для продуктивного общения. Особенно с начинающими алкогастропутешественниками. Но на практике все проще. Хочешь – пей. Хочешь – ешь.

Из чего? С чем?

Вопросы праздные. Вопросы для слишком умных и слабаков, боящихся принять жизнь во всем ее многообразии. Жизнь, в которой все когда-то смешалось как попало и продолжает как попало смешиваться без придуманных пупом эволюции правил.

На порцию корюшки Демо хватает десяти минут, в продолжении которых никто из окружающих его не говорит ни слова. Кончив с рыбой, он тщательно вытирает пальцы мокрой салфеткой. Третий бокал бланша идет в растяжку. Некуда спешить. Может и не быть именно здесь четвертого. Надо подумать. Последствия вчерашнего физически уже не ощущаются. Легкий дискомфорт на душе – обычное дело – повод содержательно провести день и вечер. Они редко проходят в каком-то одном месте. Время преданности одному заведению, как и состояние гика, безвозвратно прошло. Хочется даже не столько абсолютно нового, сколько разного. Наследство и город дают такие возможности. Доход (квартиры и вклады) пассивен и велик даже по среднестатистическим московским меркам. Ни в один из дней года Демо не нужно на работу. Количество заведений потенциально бесконечно. Всегда есть что-то новое или на худой конец хорошо забытое старое. Память Демо наполнена адресами, телефонами, барменами, хостес, официантками и администраторами, где-то даже шефами и хозяевами. Меню в подробностях, барные карты, акции, трансляции и концерты выстраиваются в его сознании в причудливую иерархию, со сменой позиций в зависимости от дня недели, времени года, будней, праздников, просто хорошего настроения или хандры, желания немного пригубить или напрочь убраться из реальности, в которой бесконечно много всего, но всегда чего-то не хватает.

Демо поворачивается к Блогеру. Нет, ушел в сеть. Никакой реакции. Взгляд как наведенную камеру чувствует, но на контакт не идет.

Что Куртка?

Смотрит в окно. Потоки Оху….х делают Орликов их исключительной зоной. Проезжая часть и тротуар слились. На стене Минсельхоза очередной творец, стоя на лонгборде, старательно выводит пять безальтернативных букв. Чуть ниже ему вторит сошедший на землю для удобства рисования самокатчик. Краска в баллонах. Льют не жалея. Сбрасывают баллоны под ноги и спокойно уезжают.

У Демо смешанные чувства. С одной стороны, лозунг очевидно его, и такой онлайн, перешедший в офлайн, не может не радовать первоисточник. С другой, мем в сети, дабы поржать, – это одно, а раскрашивание черной краской министерств и ведомств, очевидно, другое. Ему, например, ни при каких условиях не пришло бы в голову так распространять свое творчество. Честно говоря, если бы не Оху… е, он не сегодня-завтра забыл бы про эту поправку. Шутка. Не более. Набравшая, кстати, при публикации не так уж и много лайков. Сотен несколько. И вот, можно сказать, бунт в масштабах столицы. Это еще неизвестно, что творится за МКАД. Может, и страны. Впрочем, мнение страны Москву никогда не волновало. Она говорит. Там слушают. Таково извечное правило.

Куртка завершает исследование улицы и поворачивается к Демо, и тот не выдерживает.

Мое.

Что?

Моя идея.

Расписать Минсельхоз?

Нет. Моя теория. Это практика. Тут я мимо. Щас.

Демо находит пост, встает и протягивает смартфон Куртке. Возвращается и откидывается на стуле. Куртка читает, позволяя себе лишь легкие, если очень всматриваться, улыбки. Демо делает большой глоток и полуоборачивается назад. Блогер со странным, лишенным однозначного толкования выражением лица смотрит то на него, то на Куртку, будто вопрошая.

Разве так можно?

Что можно?

Чуть было не спрашивает его Демо. Но Куртка упреждает своим.

У вас что?

В смысле?

Скейт, самокат, велосипед?

Не, я пешеход. Такси если.

Тогда вы не с ними.

Никак. Я же говорю: мое.

Демо забирает протянутый Курткой смартфон.

Есть пересечение.

Соглашается Куртка.

Плагиат. Сократили. Примитивы, что с них взять.

А вы это серьезно?

Поправку? Да увольте. Я ж не депутат. Так, поржать.

Ну так и они не плачут.

Демо собирается было ответить, но чувствует перемещение за спиной. Оборачивается. Блогер уходит. Как-то вдруг. Бросил наличку на стол. Чаевых ноль.

До свидания.

Прощается Демо.

До свидания.

Кивает блогер и опять как-то странно, на этот раз вполне читаемо, затравленно бросает взгляд на Куртку, но ничего ему не говорит и скрывается в арке.

Нет, точно знакомы.

Решает Демо, но Куртка не дает времени уточнить. Уже встал. Также наличка без чаевых. Ну, разве что куцые пять-десять рублей. Не прощается. Словно и не было общения, переданного на руки смартфона.

До свидания.

Почти кричит Демо вслед, но получает в ответ только легкий кивок и дежурную улыбку.

Спешка, с которой Куртка ушла вслед Блогеру, конечно, ничего не доказывает, но…

Счет.

Отвечает Демо на запрос официанта.

Но… но занятно. Как пришли, так и ушли. Вместе. Почти… Странные персонажи. Неуютные…

А может, все-таки пи… ы?..

На камешках у «Известий» не протолкнуться. На Пушкинскую площадь вход закрыт. Занята полицией от Тверской до Театра мюзикла. Присутствие силовиков впервые столь заметно. Впрочем, может показаться, что они, прикрывшись временными заграждениями, оказались будто в осаде и не собираются наводить порядок где-то еще. Большой Путинковский и Страстной бульвар, по крайней мере в пределах площади, не работают для авто. Точнее сказать, пешеходка смешалась с проезжей частью. На светофоры никто не обращает внимания. Тверская в обе стороны еще движется, но и она под угрозой.

Впрочем, Марк, поглощенный рукой Беллы, слабо оценивает ситуацию. Белла, успевшая в отличие от него осмотреться, к удивлению Марка, руки не одергивает. Теперь она ведет его. Ведет уверенно. Толпа не подземелье. Небо над головой.

Весь Путинковский до Нарышкинского сквера они двигаются молча. Разговор невозможен. И не нужен. Она ведущий, он ведомый. Да и шум от тысяч людей, грохочущих и клацающих самокатов и досок такой, что себя не разобрать. Марку остается наблюдать и чувствовать.

Белла не такая высокая, как показалось на Патриарших. И, вероятно, совсем худенькая. Платье-балахон обманчиво. Худоба предсказуема по тонким, длинным, аккуратно остриженным пальцам без маникюра. Еще шея. Как Нефертити. Вспоминается египетский бюст из школьного учебника. Лицо, конечно, Пенелопа. Коротко постриженная Пенелопа Крус. Не такая смуглая кожа и чуть тоньше губы, но она. Почти копия. Бывает же.

Марк чувствует, как его ладонь преступно потеет, но одернуть и вытереть руку – мысль долой.

Как ее потом вернуть обратно?

Стыд от любой заметной окружающим физиологии давний, детский. Он до сих пор с ужасом вспоминает прилюдный малышовский горшок. Сейчас на людях он позволяет себе только вытереть пот со лба. И никогда рукой. Боже упаси! Платок. Одноразовый платок. Аккуратно после использования сворачиваемый и убираемый в отдельный пакетик. Чихнуть при посторонних – катастрофа. Высморкаться можно только в отдельной комнате. Также никаких писсуаров в вузовском туалете. Исключительно отдельные кабинки.

Вспотевшие ладони – отдельная тема. При возможном рукопожатии Марк всегда предварительно погружает руку в карман брюк или пиджака, даже если не жарко и ладонь гарантированно сухая. Холодная ладонь – также проблема. Она греется при случае в том же кармане. Не перевести ее в категорию вспотевшей – искусство, доведенное Марком до совершенства.

И вот многолетние выкладки летят прочь. Темп, взятый Беллой еще на Патриарших, для него высок. Его пешеходные прогулки коротки и размеренны. Не ходок, как ни крути. Марк давно взмок. А тут даже лоб на ходу не вытереть. В левой руке портфель, правая захвачена Беллой. Уже в Нарышкинском проезде Марк, спасаясь от лезущего в глаза пота, совершает святотатство. На ходу, портфель жутко мешает, но куда его деть, вытирает пот рукавом то ли рубашки, то ли пиджака. Процедура, очевидно, потребует повторения. И очень скоро. Но вот правая ладонь.

Что с ней делать?!

Только что не кричит про себя Марк. Белла наверняка уже ощущает неудобство. Молчит, потому что в этой толпе неудобно говорить. Ну и просто потому, что вежливая.

Мучения Марка разрешаются в Нарышкинском сквере, неподалеку от Твардовского.

Белла, явно спасаясь от поднадоевшей толпы, выходит на первый попавшийся газон и наконец-то оборачивается.

Сопрел?

Вопрошает она по-простому и к ужасу Марка ладонью, вытирает ему пот со лба. Снимает рюкзак и, бросив на траву, садится сверху. Марк все еще переживает потерю прямого контакта – Белла перестала его вести за руку, едва они вышли в сквер. И потому не сразу реагирует на жест-приглашение сесть рядом. Мелочь, если не знать, что не то что присесть, а просто пройти по газону в черте города для Марка табу. Для ходьбы есть дорожки. Для сидения скамейки. Газон для глаз. Бабушка с дедушкой, по большей части воспитавшие его, не давали других вариантов. На газоне он уже стоит. И не заметил, как случилось.

Теперь второе – сесть. Просто на траву невозможно. Даже босоногая Белла села на рюкзак. У него есть портфель.

Но разве можно сидеть на портфеле?

Лихорадочно соображает Марк. Его сомнения разрешает Белла. Она без церемоний и просьб забирает портфель и кладет его на траву, ставя Марка перед фактом.

Помявшись, он, неуклюже опираясь то на одну, то на другую руку, садится. Находит равновесие и замирает в ужасе, вдруг поняв, что сидит на второй главе, точнее, втором параграфе, еще точнее – на распечатанной поправке к Основному закону, им разработанной. И не чтобы он кого-то этим обижает, нет. Но все же, все же… Возможный Основной закон страны (его крохотная часть) под его, страшно сказать, задницей!

И пусть уверенность в поправке поколеблена Беллой еще на Патриарших, Марк ерзает как на иголках. Белла замечает его беспокойство, но расценивает его по-своему.

Сопрел.

Повторяет она и вынимает из бокового кармана рюкзака воду. Отпивает пару глотков и протягивает ему бутылку, сама того не зная, ставя перед Марком еще одну проблему, когда-то созданную заботливыми бабушкой и дедушкой: не пей прямо из бутылки – пей из стакана. Теперь мало того, что нет стакана, так и из бутылки выпили до него. Без стакана!

Марк принимает воду, напрочь пока что забыв об Основном законе. Тут проблема серьезней.

Пить или не пить? Если пить, то как поступить с горлышком? Вытирать или не вытирать? Если вытирать, то чем?

Салфетки в рюкзаке, на котором он сидит. Их не получится достать, не встав на ноги.

Может, не вытирать?

Спрашивает Марк вслух, несколько потерявшись от нахлынувших на него проблем.

Что?

Переспрашивает Белла, глядя в расширяющиеся от ужаса глаза Марка.

Пей. Рука устанет.

И Марк пьет, уже после первого глотка понимая, что обычная вода никогда еще не была такой вкусной, а бабушка и дедушка хоть и желали ему добра, явно чего-то не понимали, по крайней мере, в воде.

Вернув бутылку, Марк вспоминает об Основном законе, решив поделиться с Беллой своей озабоченностью.

У меня здесь поправка.

Марк касается края портфеля рукой.

К воде?

К Конституции.

А, ты же юрист. И?

Я на ней сижу.

И?

Нехорошо. Я автор. И это Конституция. Возможная Конституция.

Флешка?

Распечатка.

Это бумага. И буквы на ней.

Нет, это закон. Это слова.

Им все равно, сидишь ты на них или не сидишь.

Марк думает, как возразить, но Белла вдруг просит.

Прочти.

Что?

Поправку.

Сейчас? Здесь?

Она испортится?

Ухмыляется Белла.

Читай. Я пока чай сделаю. Водой не напьешься.

Чай? Здесь?

Читай.

Белла встает и, присев на корточки, достает из рюкзака мягкий кейс с чайным набором: две пиалы, гайвань, мешочек с чаем, стеклянный чайник, сухой спирт, запасная бутылка воды. Марк как завороженный смотрит на нее и не трогается с места.

Там, на Патриарших. Ты сказала про обязанность. Здесь пока еще – право. Я не уверен, что…

Читай.

Настаивает Белла. Марк вскакивает, хватает портфель, нимало не беспокоясь о безопасности информации, не прикрываясь, как обычно, ладонью, расстегивает кодовый замок, достает рукопись, возвращает портфель на землю и на этот раз одним, без помощи рук, движением падает на него сверху, как-то сразу сев по-турецки. Перебирает листы. Уточняет.

Читаю?

Валяй.

Соглашается Белла и чиркает спичкой. Спирт занимается мягким коптящим пламенем.

ПОПРАВКА МАРКА ФЛАГОВА.

ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА И ТЕКСТ.

Статья 20 Конституции РФ устанавливает право на жизнь, которое включает в себя, помимо некоторых действующих ограничений на применение смертной казни, множество аспектов как социально-экономического, так и социально-политического плана, ставящих жизнь, здоровье и достойное существование человека в основу деятельности всех без исключения государственных институтов. Реализация права на жизнь так или иначе отслеживается в большом количестве законодательных актов как федерального, так и регионального уровня. На сегодняшний день можно сказать, что право на жизнь на нормативном уровне в полной мере раскрыто и нуждается лишь в незначительной, сообразно текущим задачам, корректировке.

При этом, разумеется, практическое его осуществление требует серьезной и вдумчивой работы всех ветвей власти, прежде всего исполнительной и судебной. Проблема правоприменения общая и касается и других прав и свобод, заявленных в Конституции РФ как неотъемлемых и основополагающих. Вместе с тем в основном законе до сего дня не нашел отражение такой важный аспект человеческого существования, как смерть. Мы видим в этом серьезное упущение, ибо жизнь и смерть предполагают друг друга и существование одного неизбежно приводит к возникновению другого. И если есть право на жизнь, само собой предполагается наличие права на смерть.

Впрочем, является ли такой вывод неизбежным — вопрос обсуждаемый, ибо очевидно, что, в отличие от права на жизнь, право на смерть ограничено по государственной компетенции, так как за его нарушение человека, совершившего действия в отношения себя, нельзя преследовать, как в случае если их печальный итог удалось предотвратить, так и тем более в том случае, если желаемые субъектом права последствия в виде смерти все-таки наступили.

В первом случае в силу принципа свободы воли, который не может быть ограничен в отношении собственной жизни, во втором в силу отсутствия субъекта преступления на момент возникновения юридической ответственности, даже если предположить, что законодатель начнет считать его таковым. Кроме того, деятельность государства, направленная на обеспечение права на жизнь, не может быть по элементарной логике направлена на осуществление права на смерть. Так, упоминаемое спасение самоубийцы теми или иными специальными службами, осуществляя право на жизнь, неминуемо при первом рассмотрении нарушает право данного человека на смерть.

Особняком стоит смерть-казнь, но не ясно, в какой степени это наказание является выражением права на смерть, так как оно не является выражением свободной воли индивида, его прямого желания расстаться с жизнью, но выступает крайней формой государственного принуждения.

Налицо правовая дилемма: осуществление одного из действующих естественных прав неизбежно, как кажется на первый взгляд, ограничивается в случае признания нового права таковым. Поэтому сразу возникает вопрос: стоит ли вообще порождать такую дилемму и не лучше ли оставить ситуацию как есть? То есть ограничиться юридическим обоснованием права на жизнь, а право на смерть оставить в сфере морали, не пытаясь регулировать его правовым образом. Смеем считать, что такая постановка вопроса неверна, а указанная дилемма, хотя и выглядит как аксиома, ошибочна, и потому право на смерть требует скорейшего конституционного установления и в дальнейшем полноценного законодательного регулирования.

Итак, в чем же ошибка указанной дилеммы?

Она прежде всего в признании полярной ценности конфликтующих прав, их разведении в противоположные стороны, как сущностей абсолютно противоположных, тогда на самом деле это не так и вот почему.

Право на жизнь дается человеку с рождения и не является его личным выбором, человека никто не спрашивает, желает ли он получить право на жизнь. Получение этого права, связанное с известными биологическими моментами, является своего рода неизбежностью в случае появления человека на свет, но ведь и смерть, несмотря на все, в том числе и медицинские попытки ее ограничить, является также своего рода неизбежностью.

Мы не знаем, во-первых, когда она в каждом конкретном случае наступит. Смертная казнь и самоубийство – единственные исключения. Самоубийство с известными оговорками в виде спасения людей, решивших свести счеты с жизнью. Но и то, и другое – процессы не естественные, а насильственные.

Во-вторых, мы знаем, что смерть наступит неизбежно. И этой неизбежностью, на которую каждый из нас не имеет никакого влияния, смерть равна рождению, то есть жизни в момент своего возникновения.

Итак, жизнь и смерть объединяет неизбежность, невозможность со стороны субъекта права категорически влиять на факт естественного наступления того и другого. Уже в этом смысле жизнь и смерть не являются чем-то предельно противоположным.

Помимо этого, оба этих явления есть звенья одной цепи. Жизнь неизбежно заканчивается смертью. Исключения невозможны. Смерть является прямым следствием жизни. Нельзя умереть, не живя при этом хотя бы мгновения. То есть жизнь порождает смерть. Но верно, как это ни покажется странным, и обратное. Поддержание жизни как человека, так и других существ неизбежно, вне зависимости от типа питания, основано на биологической смерти или животных, или растений, или, что чаще, того и другого. Смерть одних поддерживает жизнь других, приводя тем не менее всех в конечном итоге к смерти. То есть жизнь и смерть взаимно обуславливают другу друга и их существование — не борьба и противоречие, а причудливой симбиоз. Отсюда рассматривать право на жизнь оторвано от права на смерть по меньшей мере некорректно. Нарушается необходимое равновесие в конкретном институте права, что со временем, учитывая фундаментальность права на жизнь и смерть, может привести к нарушению всей системы права, являющейся основой как государства, так и общества в целом.

Таким образом, философско-правовой анализ исходных понятий приводит нас к выводу, что право на смерть не противоречит и не умаляет право на жизнь, а развивает его и дополняет. Одно попросту невозможно без другого. Необходимость регулирования права на смерть в нашей системе права назрела. Тем более, что в мировой практике уже есть примеры фактического установления права на смерть в виде так называемой эвтаназии, принятая модель которой вызывает многочисленные и справедливые вопросы, порой дискредитируя право на смерть в глазах наших граждан.

Поэтому важно избежать ошибок в нормативной конкретизации и применении права на смерть, что должно найти отражение не только в уточняющих и разъясняющих данное право конституционных и федеральных законах, но непосредственно уже в самом тексте поправки к Конституции РФ.

Предлагаемая ниже поправка в первом пункте устанавливает норму, в трех последующих конкретизирует ее в необходимых для основного закона пределах в отношении неразрывно связанного с правом на смерть права на жизнь.

Статья 20.1

1. Каждый имеет право на смерть.

2. Право на смерть носит исключительно личный характер, посему всякая пропаганда добровольного ухода из жизни, а также склонение к нему не допускается и преследуется по закону.

3. Любые действия граждан и государственных служб, направленные на обеспечение права на жизнь, не считаются ограничением права на смерть и не могут быть обжалованы в судебном порядке.

4. Положения пунктов 2 и 3 данной статьи распространяются в том числе и на эвтаназию, которая, с указанными ограничениями, признается возможной исключительно как выраженная в установленном федеральным законом порядке воля совершеннолетнего дееспособного лица.

Марк умолкает, отрывается от листа и осторожно, будто опасаясь второго за день применения Беллой палки, смотрит на нее.

Белла наблюдает за готовой вскипеть водой. Марк сникает. Не слушала.

Все?

Вдруг спрашивает она, не отрывая от воды взгляда.

Все.

Плохой из тебя философ. Накрутил в записке. Сам-то не запутался? Но главное, в чем тут право?

Неизбежность, невозможность…

У тебя про обязанность.

Нет.

Как нет?

В поправке нет. Она о праве, а не об обязанности. Да, и не может быть обязанности, которую невозможно не исполнить.

А ты поменяй одно слово и все.

Марк пробегает глазами финальный лист и вслух правит текст.

1. Каждый обязан умереть.

2. Обязанность умереть носит исключительно личный характер, посему всякая пропаганда добровольного ухода из жизни, а также склонение к нему не допускается и преследуется по закону.

3. Любые действия граждан и государственных служб, направленные на обеспечение права на жизнь, не считаются ограничением обязанности умереть и не могут быть обжалованы в судебном порядке.

Пункт четвертый без изменений.

Подытоживает Марк и вновь смотрит на Беллу, которая, бросив щепоть чая в гайвань, промывает его из чайника. Слив воду прямо на газон, она вновь наполняет гайвань и накрывает его крышкой.

Так?

Уточняет Марк нетерпеливо.

Тсс.

Останавливает его Белла, показывая пальцем на чай.

Нет. Но… Тсс.

Минуту спустя Белла разливает чай по пиалам и, передав одну Марку, повторяет.

Нет.

Что не так?

Марк принимает чай одной рукой, обжигается и спешно перехватывает пиалу двумя руками, берясь за верхний, не столь горячий край чашки.

Эвтаназия ни при чем.

Как? Именно здесь человек сам решает…

Вот именно.

Белла пригубливает чай. Марк не решается еще пить и дует в пиалу, внимательно глядя на Беллу, ожидая объяснений, тут же поймав себя на мысли, что ожидает их с точки зрения науки непонятно от кого. И ожидает с нетерпением, как истины в последней инстанции.

Да, кто она такая, чтобы советовать ему?

Спрашивает себя Марк, готовый взбунтоваться. Но бунт короток. Он заканчивается улыбкой Беллы, убравшей возникшее было возмущение Марка как небыль. Марк невольно улыбается в ответ. Белла, сделав второй глоток, все-таки объясняет.

Тогда каждый должен.

То есть?

Мне кажется, эвтаназия – она или для всех, или ни для кого.

Нет, это выбор. Выбор каждого конкретного человека. Или… Ты хочешь сказать, что если смерть – обязанность, то в строго определенных законом ситуациях эвтаназия должна быть неизбежной, обязательной? Но чем она тогда будет отличаться от казни?

Белла делает третий глоток.

Я ничего не хочу сказать. Это твоя поправка. Ты говоришь. Я просто пью чай.

Но мы же ищем сейчас что-то общее?

Общее между нами лишь то, что мы оба видели кита на Патриарших. Если увидим на Чистых – будет второе.

Еще мы пьем чай.

Вступает Марк и делает первый за время глоток. Белла кивает.

Третье.

Третье.

Повторяет Марк эхом и улыбается, что-то вспомнив.

Мой сокурсник пишет, можно, наверное, так сказать, «об общем».

Поправку?

Да. Вместо второй статьи. Ну, там, где о человеке, его правах и свободах как высшей ценности.

Он против?

Нет. Не то чтобы. Хотя… Можно сказать, и против. У него, слово в слово не помню, но пока, кажется, так:

Общее благо народа – высшее благо. Оно цель и смысл существования гражданина и государства. Никакой личный интерес не может противостоять интересам общего блага, но должен всех случаях подчиняться ему, исходить из него…

Почему ты смеешься?

Смысл жизни? В Конституции? Серьезно?

Это не я…

Понимаю, не ты. Но этот друг твой, он серьезно? Он мою, твою и свою душу хочет вставить в основной закон?

Душу?

Душу. Человек – он, конечно, мясо. Но у него еще душа есть. Вы там у себя в академии слышали о такой?

В ней смысл?

Но не в законе же. Он дает… Ну, не знаю… Порядок. Но не смысл. Нельзя жить только ради того, чтобы соблюдать закон.

А для чего мы тогда живем?

Не знаю… Быть может, для того, чтобы пить чай… Да просто иметь возможность, когда и где захочется, пить чай. Ни о чем не думая, ничего не делая, ничего не обещая и ни к чему не стремясь… Вкусно?

Да, очень. Согревает и… собирает.

Подбирает-таки слово Марк. Белла торжествующе улыбается.

Хей Цзинь – он такой, да!

Буду знать… И вот еще… Хотел спросить… Там, на Тверском, до перехода… ты летела? Да?

И ты?

И я.

Это случается. Это как кит.

Тогда почему не перелететь вот это все?

Не прикажешь. Как и киту.

А если бы…

Если бы, если бы…

Данные Демо, срисованные в пару секунд взглядом профессионала, Серафим отправляет в отдел первым же сообщением. Может, уже и без него нашли первоисточник граффити, но не факт. Явно любитель, не профи. В картотеке говноядцев его нет. Серафим помнит всех наперечет. Полно мажоров, наркоманов и алкоголиков. Но этот не отметился пока. Но лучше поздно, чем никогда. Шанс ограничиться беседой с глазу на глаз в соответствующем кабинете и антураже. В половине случаев достаточно, чтобы новоявленный борец с режимом вернулся к обычной жизни. Похоже на демонстрацию орудий пыток в Тайной канцелярии лет так триста назад. Только человек мельчает. Сейчас и разговора достаточно.

Спешный, без видимых причин уход Фана не выбивает Серафима из колеи. Всякое бывало. При всей однообразности жизни в мелочах Фан подвержен эмоциям. Вот и сейчас этот срыв с места – явно эмоциональная реакция на что-то или кого-то.