Текст книги "Рассветы над Вавилоном"

– Дмитрий Сергеевич! – крикнул ему Буров.

Поднявшись с дивана, Давид устремился к Хоченкову. Тот замер от неожиданности, а потом совершил нечто странное – бросился бежать по коридору в сторону пожарного выхода.

– Стоять! – приказал Давид.

Его голос, страшный и громкий, пригвоздил Хоченкова к полу.

Давид не спеша подошел к беглецу, а тот в свою очередь так же медленно повернулся вокруг своей оси и уставился на Бурова. Глазки Хоченкова бегали из стороны в сторону со скоростью, превышавшей все допустимые для этого нормы, а на высоком лбу блестели капельки пота.

– Вы из службы судебных приставов? – испуганно спросил он.

– Да, – мгновенно отреагировал Давид, – пристав-исполнитель Буров. Отдел взысканий Центрального района города Нарима.

Дима вытер рукавом светлой свободной рубашки пот со лба и пробормотал, отойдя на шаг назад:

– Как вы меня здесь-то нашли?

– Мы работаем в связке с полицией. А теперь еще и ФСБ подключилась. Хорошо, что я раньше добрался. А то ничего бы с тебя уже не получил.

– ФСБ?!

Дмитрий отступил еще на шаг.

– Да. Девчонок с поезда зачем сняли?

– Девчонок? – закрутил глазами Хоченков.

– Девчонок, – повторил Давид. – У одной из них отец заботливый. Да хотя у второй, скорее всего, тоже, но здесь уж так карта легла. Ты наличными будешь платить?

– Дай мне уйти, – прошептал Дмитрий, – а я тебе еще сверху накину.

– Не надо сверху. Расскажи лучше, где девчонки. И где коллега твой?

– Пашка в номере, – затараторил Дмитрий, – дрыхнет. А девки и студент в соседнем корпусе. Там пятый этаж весь выкуплен Викторией Викторовной. У нее там и бизнес-пространство, и апартаменты, и чего только нет.

– Кто это?

– Виктория Викторовна?

– Да.

– Удивительная женщина. Женщина-загадка. Женщина-бронепоезд. Но сейчас ее нет, завтра приедет. Рори за нее.

– Охраны сколько?

– Два бойца всего. Мы с Пабло девок проводили до апартаментов. А Рори домой уехал. Утром только явится. Там вообще все очень навороченное в плане безопасности, поэтому и двух бойцов много. Давай с карты снимем, а? С наликом беда.

– Пойдем присядем, друг.

Давид кивнул в сторону диванчика, и Хоченков обреченно поплелся за ним. Они сели, и Дима, заполнив большую часть дивана, проникновенно посмотрел на Бурова.

– Смотри, – сказал тот, разглядывая капельки пота, стекавшие по выдающемуся лбу собеседника куда-то в сторону не прекращавших беготню глазок, – я тебя обманул. Я не пристав. Я частник. Меня наняли, чтобы девчонок найти. Картина ясна?

Хоченков замотал головой, изображая непонимание.

– Мы их только три часа назад с поезда сняли. Никто не может знать, что они исчезли. Маяков на них нет. Мы проверяли, – растерянно проговорил он.

– Дима, не льсти себе. Всё все знают. Все. И скоро будут здесь. Давай сделку: ты помогаешь мне их вытащить из этих чертовых апартаментов, а я отпускаю тебя на все четыре стороны. Я очень быстрый. Ни полицейские, ни контора раньше завтрашнего утра сюда не доберутся. У тебя фора будет, часов шесть точно.

– Я без Пабло не поеду.

– И это очень, очень похвально, – улыбнулся Буров. – Это характеризует тебя как человека порядочного. Уедешь со своим Пабло. Мне до него дела нет. Но сейчас мы его будить не станем. Ни к чему прерывать хороший сон. Не полезно.

– Он плохо спит. В последнее время один и тот же кошмар видит. Как будто садится в вертушку, а там его какое-то чудовище засасывает и на молекулы и на атомы разрывает. Он от боли дикой орет и просыпается…

– Интересно… – задумался Буров.

– Его в последнее время в вертушки вообще не затащить. Боится.

– Ясно, – резюмировал Давид. – Слушай, ну тем более не надо будить. Пусть хоть какое-то время поспит нормально. Пошли.

– Куда? – не понял Дима.

– В апартаменты. Мне они не откроют, а тебе – возможно.

– Ладно, – грустно вздохнул Дима и поднялся с дивана. – Пошли.

За ним встал и Буров, и они медленно направились к лифтам.

8

Никто из тройки узников так и не заснул, хотя Рори, показывая им комнату, высказался вполне однозначно:

– Слушайте сюда, котятки! Вот ваши койки. Очень даже удобно. Выбраться и не пытайтесь – невозможно. И стены крепкие, и мужички за этими стенами. Поймаю при попытке к бегству – накажу. Сурово. Ясность есть?

Молчание было ему ответом, и он продолжил, приняв его за знак абсолютного согласия:

– А завтра приедет Виктория Викторовна и определит вашу дальнейшую судьбу. В большей степени это касается, конечно, тебя, студент… С девчонками-то все более или менее понятно…

Рори сверкнул глазами в сторону Глеба.

– Короче, всем спать! Ясность есть? – рявкнул он напоследок и вышел из комнаты.

Щелкнул замок, и Глеб тут же кинулся к двери и принялся ее осматривать. Но не обнаружил ничего, даже ручки. Дверь представляла собой абсолютно гладкую металлическую поверхность, открывавшуюся исключительно с внешней стороны. Девочки разбрелись по койкам, а Глеб минуты две возбужденно побегал по десяти квадратным метрам комнаты и тоже лег на оставшуюся койку с правой стороны от двери. Еще через шестьдесят секунд погас свет, управление которым также осуществлялось извне. Так они и проворочались каждый на своем месте где-то около часа молча, а потом Валентина все-таки подала голос:

– Есть хочется, блин…

– А мне жить, жить хочется! – мгновенно отреагировал Глеб. – Слышали, что этот коротышка нес?

– Да не, – попыталась успокоить парня Карина, – из-за меня все. Им деньги нужны.

– А если нет? – продолжал нервничать студент. – А если их наняли для мести? Если твой папаня кому-нибудь не тому дорогу перешел? Такое может быть?

Карина молчала в задумчивости, и Валентина решила отвечать за нее.

– Может, – подтвердила она.

Ее реплика вывела Карину из состояния спокойствия.

– А ты-то откуда знаешь? – не очень-то вежливо спросила она.

– Новости городские читаю, – отозвалась та.

– И что там?! В новостях? – еще сильнее разволновался Глеб.

– Ее папа подмял под себя всю розничную торговлю цветами в городе, – сообщила Валентина.

В ответ раздались несогласное хмыканье Карины и вопросительный возглас Глеба.

– Писали, что там как минимум три человека имеют на него очень большой зуб, – добавила Валя.

– Но речь же не идет о миллиардах долларов? – засомневался Глеб. – Кто будет из-за этого детей красть?

– Я уже давно не ребенок! – запротестовала Карина.

– Ты его дочь, – не согласился студент. – И я так понимаю, единственная наследница. Правильно?

– Наследница! Слова-то какие. Еще скажи – принцесса!

– На горошине, – мрачно вставила со своей койки Валя.

– Валентина, это ты бурлишь или твой живот с голодухи? – рассмеялась Карина.

– Ты еще смеяться можешь? – продолжала нервничать ее подруга.

– А что? – вдруг закипятилась Карина. – Что? Плакать, что ли? Не поздно? Ребята, я вот не помню, чтобы, когда я одежду со своими маленькими электронными доносчиками в утиль сдавала, кто-то из вас меня за руки хватал, останавливал или ругал. Наоборот: давай-давай. А ты…

Карина попыталась рассмотреть Валю сквозь абсолютную темноту их камеры.

– Ты свою одежду тоже выкинула, хотя у тебя-то никаких жучков не было!

– А может, были! – обиженно фыркнула та.

– А может, и были, – обреченно согласилась Карина.

Она демонстративно повернулась на другой бок, забыв, что здесь эти ее жесты никто просто не разглядит.

– Ты знаешь, кого твой батя нанял? – спросил Глеб, естественно, не заметив, что Карина всем своим видом показала, что не желает больше разговаривать.

Молчание собеседницы ничуть не смутило студента: он всерьез беспокоился за свою жизнь, поэтому продолжал оценивать сложившуюся ситуацию, рассматривая ее со всех сторон. Он повторил вопрос, и Карина, повернувшись обратно, соблаговолила ответить:

– Понятия не имею. Но теперь, мне кажется, это не имеет ровным счетом никакого значения. Найти нас невозможно. Максимум – город. Но, блин, Нарим – огромный такой лабиринт. Надо думать, как самим выбраться.

– Самим выбраться! – передразнила подругу Валя. – Ты коротышку слышала? А если не получится? Что он с нами сделает?

– А может, коротыш блефует? – предположила Карина.

– Не хочется проверять… – протянула Валя.

– А жить – хочется, – снова взялся за свое Глеб.

– Хочется – будешь, – неожиданно изрекла Карина и во второй раз отвернулась к стенке.

Минут двадцать в комнате снова висела тишина, а потом ее опять нарушила Валя.

– Все. Я – сплю, – сообщила она своих планах и добавила скорее уже для себя: – А то еще немного, и я кого-нибудь из вас съем. Наверное, тебя, Кариныч, студент какой-то костлявенький.

Глеб обиженно фыркнул и хотел что-то возразить, но в этот момент в темнице загорелся свет, а еще через секунду раздался характерный щелчок электронного замка, и железная дверь открылась, явив заключенным усталое лицо Бурова. Из-за его плеча выглядывал Хоченков, красный от перенапряжения, но уже чуть более спокойный, чем раньше. Давид прошел в комнату и внимательно все осмотрел. Узники ответили Бурову такими же внимательными взглядами, и лишь неполная информация о происходящем добавляла к ним небольшую порцию страха.

– Ребята, подъем, – спокойно произнес Давид.

Он старался ничем не напугать и без того встревоженный коллектив, хотя что-то внутри него требовало иронизировать, устрашать и злословить.

– Вы кто? – спросила Карина.

Голос ее оставался по-прежнему бодрым, но и там все-таки появились нотки недоумения.

Буров бросил на нее проницательный взгляд.

– Меня зовут Давид Буров. Я частный детектив с лицензией Д-5.

– Это высший уровень, – прошептал все еще бледный Глеб.

– Рад, что ты в курсе, мой юный друг, – отреагировал Буров.

Карина села на кровати и, улыбнувшись, уточнила:

– Вас мой папа нанял? Чтобы найти?

– Чтобы сопровождать, милая. Сопровождать. А вы проявили самостоятельность и этим немного добавили мне работы. А финансирование, выделенное твоим глубокоуважаемым отцом, фиксированное. Так, чтобы вы знали. Вставайте, нам лучше здесь не задерживаться.

Ребята засуетились и повскакивали с коек. Хотя собирать было особо нечего, Давиду удалось вычленить их из помещения только минут через пять. Хоченков молча улыбался, наблюдая за телодвижениями собравшихся, но глазки его, небольшие, немного влажные, продолжали беготню.

Они вышли из камеры, пройдя метров двадцать по светлому пустому коридору, свернули направо и почти сразу уперлись в огромную титановую дверь. Буров возглавлял отряд и, поравнявшись с дверью, остановился и обернулся к девушкам и парню.

– Ребята, если кто-то из вас хочет опять поиграть в «Зарницу» или сымпровизировать что-нибудь еще, то сейчас самое время сказать об этом, – объявил он, разглядывая напряженные лица молодых людей. – Я уважаю ваш юношеский максимализм. Но в настоящий момент он, к сожалению, расходится с моими задачами. В основном, конечно, это касается Карины Гарифовны. Она в любом случае уйдет со мной. А вы – останетесь здесь. За суперпрочной дверью, сделанной то ли из титана, то ли из какого-то сплава, этот самый титан содержащего. Будете дожидаться Викторию Викторовну. А Виктория Викторовна – человек, говорят, серьезный! Да, Дмитрий Сергеевич?

– Очень серьезная женщина, – заверил Дима, – женщина-загадка.

– Женщина-бронепоезд, – пробормотал Глеб. Затем торжественно сказал Бурову: – Я, Глеб Василевич, клянусь, что впредь никогда в жизни не допущу подобной импровизации и уж тем более никаких «Зарниц».

– Чудно, – кивнул Давид и посмотрел на Валю.

– Я тоже, – буркнула та.

– Ну вот и славно. Тогда вперед, – улыбнулся Буров.

Он открыл дверь и переступил порог; компания устремилась за ним, и через секунду они обнаружили себя в большом (по сравнению с той камерой, где их заперли) помещении, представлявшем собой некую смесь ресепшен и холла. По правую руку от них располагались несколько рабочих мест; сейчас два из них занимали мужчины в одинаковой темно-синей форменной одежде, видимо, охранники, оставленные Рори присматривать за пленниками. Руки мужчин были заведены назад и прикованы наручниками к поперечным перекладинам одинаковых офисных стульев. Один из охранников, помоложе, встретил компанию грубой ухмылкой.

– Вы еще пожалеете! – выкрикнул он и злобно посмотрел на Давида.

– Благодарен вам, мой друг, что даже в такой, скажем откровенно, непростой ситуации, несмотря ни на что, вы остаетесь апологетом вежливости и обращаетесь к моей, безусловно, скромной персоне на «вы».

– Да я не к тебе вовсе, а ко всей вашей группке обращаюсь, – процедил сквозь зубы охранник и добавил, немного подумав: – Носастый хрен!

– Ну что ж, тогда я забираю свои слова обратно и прощаюсь с вами, мой друг, оставляя вас с коллегой в таком, прямо скажем, не самом динамичном состоянии. Знаю, что не далее как завтра ваши друзья, возглавляемые неким Рори, а может быть, даже Викторией Викторовной, безусловно, освободят вас.

При упоминании Виктории Викторовны молодой охранник побледнел, а его коллега нервно дернулся, но оба не проронили ни слова. Буров, отдав им должное небольшим уважительным полупоклоном, покинул помещение, и ребята послушно последовали за ним. В коридоре теперь шедший первым Хоченков вдруг замер от какой-то внезапно посетившей его мысли, поэтому сначала Буров, а затем и все остальные уткнулись в его широкую спину. Дмитрий медленно повернулся и посмотрел на Давида.

– У них камеры натыканы везде, – пробормотал он.

– Видел, – ответил Буров. – Из-за этого ты создал паровозик, друг мой?

– Ага, – нервно ухмыльнулся он, – гнаться будут.

Буров задумался, разглядывая бегавшие глазки Хоченкова. А потом невозмутимо сказал:

– Пусть гонятся. Может, повеселимся.

В итоге через три минуты они стояли напротив аэротакси, все-таки дождавшегося Бурова. Давид кивком пригласил ребят занять места в салоне, а сам повернулся к Дмитрию, который ни на шаг не отставал от их маленькой группы.

– Ты свободен, брат, – улыбнулся ему Давид.

Тот лишь кивнул в ответ и еще сильнее завращал глазами, неотрывно глядя на припаркованный аэромобиль. Буров протянул ему ладонь и, отметив крепкое рукопожатие Хоченкова, уточнил:

– У тебя по приставам, кроме алиментов, висит еще штраф за превышение?

– Ну да. Разок только поймали. Я знаю все их камеры и ловушки.

– А что гоняешь-то? – поинтересовался Давид.

Дима уставился на него в абсолютном непонимании вопроса. По всей видимости, езда с превышением скорости была его совершенно естественным состоянием. Буров, так и не получив ответа, направился к аэротакси, но чуть-чуть не дойдя до него, повернулся и снова посмотрел на Дмитрия, который и не думал двигаться с места.

– Дима, – сказал ему Буров, – ты бросай эту чушь.

Давид кивнул в сторону серой громады здания, из которого они только что очень удачно выбрались.

– Ты прирожденный гонщик. Есть полупрофессиональная лига. Знаешь же наверняка. Туда вход стоит пятьдесят тысяч и свое авто. Гонки каждую неделю. Треки по всей стране. Хватит валять дурака. Ферштейн?

Буров подошел к аэротакси и сел на ближайшее к пилоту место.

– Куда летим, начальник? – спросил его водитель.

Давид, не отвечая, продолжал смотреть на Хоченкова сквозь темное солнцезащитное стекло машины. Взгляд Дмитрия впервые за все время их взаимодействия был абсолютно четко сфокусирован на окружающей его среде. Хоченков глядел на правое крыло аэротакси и улыбался.

– Дай бог памяти, друг мой, – наконец ответил Буров, – есть у вас мини-отель «Миранда»… Где-то на северо-западе.

Пилот немного покопался в бортовом компьютере и, отыскав нужное место, радостно воскликнул:

– Нашел! Все, полетели!

Проехав метров сто, он поднял свой агрегат в воздух и, набрав разрешенную высоту, направил аэромобиль на северо-запад. Минуты три они летели молча, но затем пилот, не очень жаловавший тишину, спросил у Бурова, скосив взгляд на его гордый профиль:

– Давно в Нариме-то не были, начальник?

– Три года и шесть месяцев, – улыбнулся Давид.

– Точность – вежливость королей? – ухмыльнулся таксист.

– Как знать, как знать. Три года и шесть месяцев назад я приезжал в Нарим, чтобы попытаться договориться с женой, которая на тот момент уже подала на развод.

– Договорились?

– Не удалось.

– Есть хочу! – вклинилась Валентина.

Буров, повернувшись к ней, мягко произнес:

– Придется еще немножко потерпеть, милая.

– А сейчас она где? – не отступал пилот.

– Кто?

– Жена ваша. Бывшая.

– В Москве. Она в Нариме работала, в мэрии, а потом ее в Москву позвали. На повышение.

– Из Нарима в Москву? Провинилась? – скривился таксист.

– Да, – иронично ответил Буров.

Дело в том, что Нарим являл собой одно из трех экспериментальных пространств страны, где еще несколько десятилетий назад официально перестали бороться с коррупцией. Многовековая битва с этой напастью раз за разом заканчивалась ничем, и в итоге где-то в семидесятых прошлого века руководство решилось на смелый эксперимент. Выбрали три региона и легализовали в них взятки, но объявили пожизненное заключение за подкуп должностных лиц в любом другом регионе страны. И теперь любой чиновник мечтал рано или поздно, но все-таки оказаться в Нариме, где все законодательство было выстроено так, что уже и не приходилось ничего выдумывать – лишь пользуйся ясными, проверенными десятилетиями схемами.

– Елизавета отработала в должности заместителя председателя имущественного комитета Нарима без малого четыре года и за это время стала миллионершей. Но, кроме всего прочего, она ведь очень четкий профессионал, и в Москву ее перевели именно поэтому. К тому же алчность была уже накормлена, и она потихонечку выходила из-под прессинга многовековой нищеты, отраженной в ее генетическом коде.

– А вы?

Пилот вновь проявил любопытство, и вновь вопрос был задан как-то не очень внятно.

– Что я? – пришлось переспрашивать Бурову.

– Ездили за ней?

– Нет. Я Питер люблю. Она моталась. Да мы и развелись вскоре после ее перевода.

– Почему?

Давид задумался, а таксист, решив, видимо, что залез туда, куда не стоило бы, добавил:

– Если, конечно, можно.

– Ты понимаешь, она прирожденный дизайнер интерьеров. Такую красоту может сделать с нуля. Свет из тьмы. И главное, самой нравится. Ну вот и оказалась она между молотом и наковальней: изнутри долбит алчность и желание набить закрома, а снаружи муженек – не тем, мол, занимаешься. Она этот гордиев узелок и рубанула. Не в мою пользу.

– Понимаю, о чем вы, – вздохнул таксист. – Я с женой тоже собачусь. Она все бубнит: сколько можно баранку крутить, займись своими курочками нормально…

– Ты фермер? – спросил Буров.

– Да, есть хозяйство. Люблю это. Но шоферить тоже люблю, черт возьми. Понимаете?

– Да, – сказал Давид. – У моей – так же. Любила госслужбу. Дисциплина, аккуратность, соцпакет. Часто злилась: ты-то, мол, делаешь, что хочешь, а почему мне не даешь? Так и обменивались любезностями день за днем.

– Добрались! – радостно воскликнул пилот. – Вон ваша «Миранда»!

Он показал рукой куда-то вправо и аккуратно посадил машину. Ребята немедля выбрались из такси, а Буров на секунду задержался, прощаясь с шофером. В конце концов тот улетел, и Давид, кивнув ребятам в сторону, противоположную отелю, сказал:

– Пошли, детвора. Тут чуть-чуть. Полтора квартала.

– Так вот же «Миранда»! – возмутилась Карина.

– Точно. Но остановимся мы не в ней.

– А где же?

– Покажу.

И они гуськом двинулись по мокрому асфальту тротуара. Стояла глухая ночь, и улица была абсолютно пустой. Минут через десять компания подошла к небольшому пятиэтажному зданию, на фасаде которого гордо красовалась вывеска «Сиракузы».

– Вот здесь, – устало проговорил Давид, – здесь мы совершим остановку, но сразу хочу вас предупредить, будет она очень недолгой.

Буров пользовался услугами «Сиракуз» дважды и оба раза оставался очень доволен этим местом. В холле он попросил ребят подождать его на диванчике справа от входа, а сам оформил номер, состоявший из двух сообщавшихся друг с другом комнат. В итоге через пять минут компания заселилась, а еще через пять спала мертвым сном. Глеб – на диване в одной комнате с Буровым, а Карина и Валя на большой двуспальной кровати в соседней. Причем Валентина уснула первой, несмотря на самые громкие заявления по поводу желания подкрепиться. Давид, критически оглядев свой спящий пионерский отряд, достал из мини-бара маленькую бутылочку виски и, вылив ее содержимое в стакан, находившийся там же, присел в кресло, которое предварительно перетащил к двери в номер и поставил таким образом, чтобы из него нельзя было выйти. Затем открыл книжку и продолжил знакомиться с файлами Стасова.

Две тысячи сто одиннадцатый оказался урожайным на неудачные телепортации. В ноябре известный немецкий офтальмолог и хирург Филип Мойзес должен был из Ганновера перебраться в Цюрих, где его ждали на суперсрочную операцию. Однако в Цюрихе Филипа не оказалось, и пациентом пришлось заняться его другу, коллеге и ассистенту Томасу Рейме. Рейме забрался в вертушку сразу за Мойзесом, но, в отличие от первого, вышел из другой такой же в Швейцарии. Пятидесятилетний Филип на фотографии был лыс, скуласт и очень хмур.

Давид сделал глоток и перешел к следующему файлу. Седьмым потеряшкой оказался армянский музыкант Гагик Мовсисян, который вместе со своим джаз-бэндом перемещался с одних гастролей на другие. В июле две тысячи сто тринадцатого Гагик последним из всего коллектива зашел в вертушку в Марселе и так и не присоединился к ребятам в Лиссабоне. Мовсисян успел отпраздновать сорок три дня рождения и был таким же лысым, как и Филип Мойзес, но не в пример тому весел, по крайней мере, на фотографии.

Давид допил стакан и поставил его на пол рядом с креслом. Глаза его закрывались от желания отправиться в царство Морфея, но он силой заставил себя прочитать восьмой файл. Тот содержал информацию о заместителе мэра небольшого шведского городка. Звали его Ульм Свенсон, и он осенью две тысячи сто пятнадцатого хотел попасть в Осло, переместившись туда из Копенгагена. Ульму тогда было чуть за тридцать, а выглядел он еще моложе. С фотографии на Давида смотрел белокурый голубоглазый юноша с небольшой бороденкой и улыбкой, светлой, как и весь его облик.

Буров дочитал информацию о шведе и, закрыв книжку, положил ее на пол рядом с опустевшим стаканом. Он не хотел больше сдерживать огромное желание хоть немного поспать, да и смысла теперь не было, поэтому Буров вытянул ноги, откинулся в кресле и уже через несколько секунд оказался во власти сновидений.

Сначала появилась Лиза, которая всегда приходила к нему, когда он засыпал, выпив хоть немного. Она была одета в черный брючный костюм и белую рубашку, видимо, только с работы. Но ее волосы, длинные, огненно-рыжие, уже струились по плечам, говоря о том, что рабочий день закончен и теперь начинается совсем другая история. Она сидела на кухне их первой петербургской квартиры в четырехсотметровом небоскребе-кондоминиуме, маленькой, но очень уютной. Сидела и молча смотрела, как он варил кофе. Потом прервала тишину, спросив:

– Буров, как думаешь, меня отправят в Нарим?

Давид молча доварил кофе и, разлив его по чашкам, поставил одну из них перед женой. Она все еще продолжала напряженно разглядывать его, ожидая ответа, но Буров так и не дал его. Вместо этого он подвинул свой стул почти вплотную к ее и, оказавшись совсем рядом, поцеловал Лизу. Как всегда и бывало, вспыхнул от вкуса ее губ и огня пахнувших жасмином волос, окутывавших теперь и его голову. Она ответила на поцелуй, и Давид, подхватив жену на руки, отнес ее в единственную в этой квартире комнату. На этом месте, как, собственно, и обычно, пожар ярких волос Лизы сменился на огненный рассвет в каком-то незнакомом Бурову месте. Он сидел на камне, огромном, монументальном исполине, и ноги его, обтянутые снизу чем-то похожим на кожаные сапоги американских индейцев, не закрывали собой и треть своеобразного стула. Буров понимал, что солнце вставало, а не садилось, хотя ярко-красный, кровавый цвет небес так однозначно не указывал на это. Камень располагался на холме, и перед Давидом открывался чудесный вид на залитую алым светом прерию. Холмы сменялись ровными участками, песчаные перекаты – зарослями ковыля, а за ними загадочно поблескивал, отражая едва пробивавшиеся сквозь рассветные облака лучи солнца, водоем – небольшое озеро, вокруг которого Давид разглядел несколько крупных животных, издалека напомнивших ему бизонов. Он пристально смотрел в сторону озера, готовясь к появлению всадника, и тот, не заставив себя ждать, вскоре показался на горизонте и черной точкой стал приближаться к нему. Давид проверил лежавший рядом с ним карабин и замер в напряжении. Всадник скакал очень быстро, и уже через несколько минут вместо черной точки Буров мог достаточно четко разглядеть плащ и широкополую шляпу наездника. Бизоны разбежались, почуяв неладное. Давид положил руку на карабин, не спуская взгляда с приближавшегося человека. Тот неумолимо надвигался, и Буров уже различал детали всей его фигуры, и только лицо, спрятанное за шляпой, оставалось закрытым от его глаз. В небе появился кондор – предвестник того, что скоро Бурова вытащат из этого частого для него сна. И действительно, не успела птица сделать и пары кругов над всадником, как прерия погрузилась во тьму. Далее сон Давида не сопровождался более сновидениями.

9

А над Наримом рассвет выдался темный и мрачный, как и большая часть этого нового для планеты города. Солнце встало около половины пятого утра, а в семь Рори уже сидел напротив двух прикованных своими же наручниками охранников и угрюмо переводил взгляд с них на заспанного Попова, который расположился тут же, и обратно. Прическа его, сделанная, вероятно, в спешке, все-таки немного напоминала то, что было на голове вчера, но не имела ничего общего с волосами короля рок-н-ролла.

– Где твой дружок? – спросил Рори у Павла.

Красавчик нервно зевнул.

– Я не сторож ему.

Один из охранников – помоложе – промычал нечто, желая вступить в диалог, но Рори прекратил невнятный поток звуков, выложив на стол реструктуризатор. Молчание, вызванное этим, нарушил сам маленький хозяин грозного предмета. Процедил, глядя куда-то в угол комнаты:

– Погоди пока. Я скажу, когда можно будет начать доклад.

И снова обратился к красавчику:

– Не сторож, да? Но вы вместе прибыли в этот дом. В скромную обитель Виктории Викторовны. И покидать его должны были исключительно вместе. И желательно с моего ведома. По крайней мере, пока Виктория Викторовна в отъезде. Я не набиваю себе цену, это вопрос дисциплины. Вопрос порядка. Ясность есть?

– Неполная, – продолжал упираться Павел. – Я вчера, как расстались, спать пошел. Рубило – жесть. Дима отправился набивать утробу. Плюс выпил наверняка. Он почти всегда за рулем, а здесь типа свобода. Приходил или нет – не знаю. Я спал как сурок. Ты меня разбудил. Может, случилось что?

– Случилось! Случилось! – не выдержал второй охранник. – Он всех нас предал. Это он девок взял!

Рори мгновенно повернулся к говорившему и впился в его лицо своими маленькими злыми глазками.

– Продолжай, – велел он.

– После полуночи в дверь позвонили, я глянул в камеру, а там этот Дима ваш.

– А с ним мужик какой-то, – добавил молодой.

– И что? – спокойно осведомился Рори.

– Я громкую связь включил и спрашиваю его, что, мол, надо, – стал рассказывать первый, – а он отвечает: пустите, нужно срочно связаться с вами.

Охранник прервался и поднял глаза на своего маленького командира, но тот, никак не отреагировав на это, продолжал смотреть в угол.

– А в чем дело, спрашиваю, беда, отвечает, беда, – снова заговорил секьюрити. – Нельзя, уверяет, из коридора. Пусти. А с тобой кто, спрашиваю? Брат мой, объясняет, двоюродный. В Нариме живет. В гости заехал. Ужинали. А тут звонок из Питера. Беда! Нужно срочно вызывать Рори. Ну я и открыл. А этот брат двоюродный Хоченкова отпихнул, влетел и мне с двух рук по ушам как звезданул, я на секунду вообще потерял ориентацию. Где я, что я… В голове звенит. А потом он и его… – охранник мотнул головой в сторону коллеги, – и его вырубил.

Рори перестал разглядывать угол и поднял глаза на молодого охранника, приглашая его продолжить.

– Он в два прыжка около меня оказался, – промычал тот, – и троечку провел – два в голову и один в корпус.

И замолчал. Рори продолжал выжидающе смотреть на пристегнутого к стулу охранника.

– И? – наконец спросил он.

– И все, – промямлил парень.

– Что – все?! – сорвался Рори.

– Очнулся уже пристегнутым к стулу.

– Что же, – как будто успокоился Рори, – все ясно. Ясность есть. Ты впустил внутрь помещения постороннего, а ты не смог справиться с ним, хотя вам обоим созданы все условия для тренировок. Но в итоге мы возвращаемся к тому, с чего начинали. К тебе, мачо.

Рори вновь сфокусировался на Павле, а тот, понимая, что ветер переменился и погнал его корабль в сторону отмели, напрягся, не зная, чего ожидать от маленького растрепанного тирана.

– Итак, где твой толстый друг? Где Дима?

– Я не знаю, Рори. Я спал, говорю тебе.

– Ну так узнай! Свяжись с ним! Какие вопросы?

– Связывался уже. Пытался. Рори, я, может быть, выгляжу как-то не слишком интеллектуально, но поверь мне: я не идиот.

– Охотно тебе верю, мой милый, милый Пабло! И что же?

– Он игнорирует меня.

– Как же так? – делано возмутился Рори.

– Сам удивляюсь.

– Ладно, – устало выдохнул маленький крикун, – ладно.

Он посидел в молчании минуты, наверное, три, и все находившиеся в комнате также притихли, искоса поглядывая на него. Потом он сказал, обратившись к красавчику:

– Пабло, дорогой друг, сделай одолжение, выпусти на свободу моих мальчиков, – Рори кивнул в сторону охранников. – Ключи от наручников должны быть у них в карманах. В нагрудных. Посмотри. По крайней мере, должны быть по инструкции. У кого найдешь, того и выпускай. А нет – будут сидеть до завтра. Ясность есть?

– Есть, есть, – проворчал Попов.

Он направился обыскивать охрану и едва слышно пробормотал:

– А вообще-то, я на такое не подписывался – мужиков ощупывать.

Ключи нашлись только у молодого секьюрити. Его Павел и выпустил. Пожилой же завыл:

– Рори, он был, был там! Клянусь! Наверное, выпал, когда меня этот носастый по ушам долбанул! Для меня инструкция – это все! Священное писание! Клянусь тебе!

Рори жалобные крики выслушал молча, а потом связался с кем-то, нажав на маленькую черную кнопку, примостившуюся на стене справа от двери. Ему почти сразу ответил усталый низкий голос с небольшим восточным акцентом:

– Да, Рори, слушаю.

– Ахмед, собирай всех. Всех ребят. Всех, кто в городе.

– Случилось что?

– Девки сбежали. Не без помощи внешних сил. А у Виктории Викторовны уже возникли определенные ожидания. Смекаешь?

– Это нехорошо, – спокойно отозвался голос Ахмеда.

– Так я о том же.

– Что за силы?

– Зайди, Ахмед, так неудобно. Всех под ружье, а сам приходи.