Текст книги "Пуговица Дантеса"

«В одно из своих странствований по России Пушкин остановился обедать на почтовой станции в какой-то деревне. Во время обеда является барышня очень приличной наружности. Она говорит ему, что, узнав случайно о проезде великого нашего поэта, не могла удержаться от желания познакомиться с ним, отпуская различные приветствия, похвальные и восторженные.

Пушкин слушает их с удовольствием и сам с нею любезничает. На прощанье барышня подает ему вязанный ею кошелек и просит принять его на память о неожиданной их встрече. После обеда Пушкин садится опять в коляску; но не успел он еще выехать из селения, как догоняет его кучер верхом, останавливает коляску и говорит Пушкину, что барышня просит его заплатить ей десять рублей за купленный им у нее кошелек. Пушкин, заливаясь звонким своим смехом, любил рассказывать этот случай авторского разочарования» [11].

В двадцатом состоялась дуэль поэта с Кондратием Рылеевым, к слову, тоже поэтом[34]34
  Рылеев, Кондратий Фёдорович (1795–1826); подпоручик, с 1818 года в отставке. Один из руководителей «Северного общества»; активный организатор восстания декабристов 14 декабря 1825 года. Казнён 13 июля 1826 года.


[Закрыть]. Инициатором поединка явился Пушкин, воспринявший близко к сердцу слух (пущенный графом Фёдором Толстым), будто «Пушкина высекли в Тайной Канцелярии за оскорбление Государя в стихах». А Рылеев имел неосторожность повторить это в одной из светских гостиных.

Стрелялись с дистанции в пятнадцать шагов. Оба сильно нервничали, особенно Рылеев. Он и выстрелил первым, но промахнулся. Прицелившись в товарища по перу, Пушкин вдруг поймал себя на мысли, что, нажми он на курок, и противник будет повержен. После чего демонстративно… выстрелил в воздух. Расстались довольно холодно.

Один их канонов дуэльного кодекса гласит: «Если кто-либо из дуэлянтов, выстрелив в воздух, успеет это сделать до выстрела своего противника, то он считается уклонившимся от дуэли».

Как видим, от дуэлянта требовалось много выдержки и самообладания. Выстрел в воздух мог обернуться большими неприятностями: бравировавший у барьера по-настоящему рисковал жизнью. Не каждый, над чьей головой пролетала пуля, находил в себе силы не отвечать на выстрел, стреляя в воздух.

Александр Бестужев-Марлинский считался признанным «дуэлянтом чести». Было время, его имя гремело по всей империи. Этот бретёр мог вызвать на дуэль из-за сущей безделицы, пустяка. Например, за неосторожно брошенное в свой адрес слово, не говоря уж об откровенном хамстве или прилюдном оскорблении. Тем не менее во время поединка этот сорвиголова вёл себя столь отважно, что иногда казалось, будто своя жизнь для него ничего не значила. По крайней мере, в трёх дуэлях с участием Бестужева после выстрелов противников он отстрелялся в воздух.

Пушкин Бестужевым восторгался! По мнению поэта, такие люди являлись олицетворением кодекса чести, следовать которому надлежало каждому дворянину. Стоит ли говорить, что этот знаток русской дуэли частенько выступал в роли секунданта в поединках, где стрелялись другие.

Очень часто дуэль проявляла истинный характер человека, выставляя напоказ как благородство, так и самые низменные качества.

19 марта 1820 года у барьера сошлись будущий декабрист и герой романа Дюма «Учитель фехтования» корнет лейб-гвардии Кавалергардского полка Иван Анненков с корнетом лейб-Гусарского полка Владимиром Ланским. Во время бала кавалергард-повеса ради озорства надумал приударить за молоденькой женой Ланского. Последний, возмущённый нахальством «сопляка», вызвал Анненкова на дуэль. Дело не стали откладывать в долгий ящик, решив драться прямо в парке за домом.

Первым стрелял обиженный муж, для которого поединок являлся справедливым актом отстаивания семейной чести. Ничего удивительного, что Ланской выстрелил в воздух, ожидая точно таких же действий и от своего противника. Однако Анненков повёл себя совсем не так, как того ожидали соперник и секунданты: встав к барьеру, он, вытянув руку с пистолетом, долго прицеливался, а потом нажал на курок. Через минуту двадцатилетний Ланской был мёртв. Кавалергард же спокойно покинул место дуэли.

Примечательно, что убийца за своё преступление (будем называть вещи своими именами) не понёс никакого серьёзного наказания. Впрочем, сам Анненков воспринял три месяца гауптвахты как личную обиду на власть, примкнув к декабристам. К слову, четыре года спустя на дуэли погибнет младший брат Ивана Анненкова, Григорий, смерть которого старший не раз называл отмщением свыше за убийство Ланского…

* * *

Начало девятнадцатого века ознаменовалось дуэлями, связанными с семейными делами, называемыми «жениховскими». Суть этих поединков в следующем: когда посватавшийся жених по той или иной причине увиливал от брака, рискуя нанести серьёзный репутационный урон девице, на которой накануне собирался жениться, в ответ на подобную дерзость честь семьи отстаивал кто-либо из ближайших родственников невесты, как правило, один из братьев.

Подобные дуэли отличались неслыханной жестокостью: стрелялись, как правило, до серьёзного ранения, чаще – со смертельным исходом. Причина такой жестокости вполне объяснима: бескровный исход дуэли не решал проблемы.

Бестужев-Марлинский был секундантом в «жениховской» дуэли Кондратия Рылеева с женишком своей сестры. По-видимому, молодой повеса после помолвки попытался уклониться от обязательств. Это и возмутило Рылеева.

Из воспоминаний брата Бестужева – Михаила:

«Дуэль была ожесточенная, на близкой дистанции. Пуля Рылеева ударила в ствол пистолета противника и отклонила выстрел, направленный прямо в лоб Рылееву, в пятку ноги» [12].

К счастью, оба дуэлянта остались живы.

Ещё один пример «жениховской» дуэли.

В декабре 1807 года стрелялись лейб-гвардии Преображенского полка полковник Дмитрий Арсеньев и граф Хрептович. Известный храбрец и герой войн, егерский полковник Арсеньев посватался к фрейлине великой княгини Анны Федоровны Каролине Марии фон Ренни, которая, ответив взаимностью, дала своё согласие на женитьбу. Следует заметить, полковник, помимо храбрости, мог предложить невесте разве что ещё личную порядочность – не более. Потому как, будучи горд и честен и отличаясь скромностью в быту, за душой ничего не имел.

И вот незадолго до назначенной свадьбы девушке делает предложение другой претендент – богатый польский аристократ, некто Хрептович. Девица Ренни и рада бы дать поляку от ворот поворот, но расчётливая мать убеждает её отказать Арсеньеву в своей руке и принять предложение Хрептовича. В результате Арсеньев вызвал Хрептовича на дуэль.

Секундантом у Арсеньева был граф М.С. Воронцов. В жесточайшем поединке Дмитрий Арсеньев погиб на месте. Петербург был потрясён! Прежде всего произошедшей несправедливостью. Никто не сомневался, что полковник был прав, тем не менее дуэльная рулетка оказалась слепой и жестокой. Хоронили погибшего в присутствии многочисленной молодёжи, открыто осуждавшей «хладнокровного убийцу». Хрептовичу оставалось лишь по-тихому убраться из столицы…

А произошло следующее: несмотря на гибель, Арсеньев вышел победителем, так как его противник оказался опозоренным. И такие дуэли – ради обесчещения недруга даже путём собственной гибели – окажутся очень популярными в России. Подобная идейность делала русскую дуэль как жестокой, так и справедливой; её непредсказуемость превращала поединок в серьёзное испытание…

* * *

В январе 1822 года Пушкина вызвал к барьеру полковник Семён Старов. Повод: «хамство», увиденное офицером в поступке молоденького поэта, поменявшего на танцах заказанную каким-то подпоручиком кадриль на мазурку. За своего подчинённого вступился сам командир 33-го егерского полка, в отношении которого поэт повёл себя довольно дерзко, что и привело к ссоре.

Боевой офицер, участник Отечественной войны, Старов был серьёзным противником, тем более что за его плечами насчитывался не один кровавый поединок. Условия дуэли определили нешуточными: стреляться до результата. Последнее означало тяжёлое ранение или гибель одного из соперников.

Из воспоминаний генерала Липранди:

«Погода была ужасная; метель до того была сильна, что в нескольких шагах нельзя было видеть предмета, и к этому довольно морозно… Первый барьер был на шестнадцать шагов; Пушкин стрелял первый и дал промах, Старов тоже и просил поспешить зарядить и сдвинуть барьер; Пушкин сказал: “И гораздо лучше, а то холодно”. Предложение секундантов прекратить было обоими отвергнуто. Мороз с ветром… затруднял движение пальцев при заряжании. Барьер был определен на двенадцать шагов, и опять два промаха. Оба противника хотели продолжать, сблизив барьер; но секунданты решительно воспротивились, и так как нельзя было помирить их, то поединок был отложен до прекращения метели» [13].

Решено было продолжить в зале дворянского клуба, но стараниями секундантов дело удалось уладить миром. Пушкин был страшно недоволен. Единственным утешением для него стали слова полковника о том, что его противник «так же хорошо стоял под пулями, как хорошо пишет…»

Следует отдать должное Пушкину, хладнокровия и выдержки ему было не занимать. И в этом проявлялся сильный характер. Лучше всех рассказал об этом всё тот же Иван Петрович Липранди:

«Я знал Александра Сергеевича вспыльчивым, иногда до исступления; но в минуту опасности, словом, когда он становился лицом к лицу со смертию, когда человек обнаруживает себя вполне, Пушкин обладал в высшей степени невозмутимостью, при полном сознании своей запальчивости, виновности, но не выражал ее. Когда дело дошло до барьера, к нему он являлся холодным, как лед. На моем веку, в бурное время до 1820 года, мне случалось не только видеть множество таких встреч, но не раз и самому находиться в таком положении, а подобной натуры, как у Пушкина, в таких случаях я встречал очень немного» [14].

Как закончил известный бретёр и «человек чести» Кондратий Рылеев, хорошо известно – виселицей в составе пяти организаторов декабрьского восстания 1825 года. Однако незадолго до казни, в сентябре того же года, Рылеев в очередной раз заставил говорить о себе весь Петербург, приняв участие в нашумевшей дуэли.

Сестра подпоручика Семёновского полка Константина Чернова Екатерина влюбилась во флигель-адъютанта Владимира Новосильцева. Как и положено, после определённого периода ухаживания молодой человек просил руки девушки у её родителей (к слову, отец Катеньки был генерал-майором); те дали своё отеческое благословение. О сватовстве Новосильцева заговорили в обществе. Дело шло к свадьбе, когда вдруг заупрямилась матушка жениха, строгая графиня Екатерина Владимировна (из рода Орловых), заявившая, что брать в снохи незавидную невесту не намерена. Да и если пройтись по родословной, наставляла она сына, эта Чернова не чета нам, Новосильцевым! Молодой граф матушку почитал, а потому был вынужден пойти на попятную.

«Оба были юноши с небольшим 20-ти лет, но каждый из них был поставлен на двух, почти противоположных, ступенях общества, – писал князь Е.П. Оболенский. – Новосильцев – потомок Орловых, по богатству, родству и связям принадлежал к высшей аристократии. Чернов, сын бедной помещицы Аграфены Ивановны Черновой, жившей вблизи села Рождествена в маленькой своей деревушке, принадлежал к разряду тех офицеров, которые, получив образование в кадетском корпусе, выходят в армию. Переводом своим в гвардию он был обязан новому составу лейб-гвардии Семёновского полка, в который вошло по целому баталиону из полков: императора австрийского, короля прусского и графа Аракчеева» [15].

Чернов-младший воспринял поведение Новосильцева явным оскорблением их семьи и вызвал графа на дуэль. Однако тот вызов отклонил, объявив Чернову в присутствии военного генерал-губернатора и некоторых известных особ, что никогда не оставлял намерения жениться на Екатерине. Чернову же ничего не оставалось, как извиниться за свои сомнения в честности графа. В то же время графиня Новосильцева письменно изъявила родителям Чернова согласие на брак своего сына с их дочерью.

Тем не менее дело шло к разрыву. Воспользовавшись своими связями, Новосильцев обратился к фельдмаршалу Сакену, который принудил отца девушки, генерала Чернова, жениху отказать, дабы скандал не вышел за рамки приличия. Однако через какое-то время уже сам Новосильцев вызвал Чернова на поединок, обвинив последнего в распространении слухов относительно насильственного принуждения жениться. Чернов возмутился; Новосильцев же объявил при посредниках, что он женится-таки на его сестре. Но теперь уже Черновы не желали Новосильцева видеть своим зятем. Узнав о письменном отказе отца (как мы помним, под давлением начальства), подпоручик Чернов сделал Новосильцеву повторный вызов, который был принят.

Чернов являлся двоюродным братом Кондратия Рылеева; кроме того, в его друзьях значился и другой известный бретёр – Александр Бестужев. Ничего удивительного, что эти двое с огромным энтузиазмом взялись за организацию «справедливого» боя. Узнав о предстоящем поединке, в дело вмешался московский генерал-губернатор, после чего дуэль была расстроена. Правда, ненадолго.

Дуэль была назначена на 10 сентября, в шесть утра, на пистолетах, за Выборгской заставой.

Условия поединка, как и следовало ожидать, были очень жёсткими:

«Мы, секунданты нижеподписавшиеся, условились:

1) Стреляться на барьер, дистанция восемь шагов, с расходом по пяти.

2) Дуэль кончается первою раною при четном выстреле; в противном случае, если раненый сохранил заряд, то имеет право стрелять, хотя лежащий, если же того сделать будет не в силах, то поединок полагается вовсе и навсегда прекращенным.

3) Вспышка не в счет, равно осечка. Секунданты обязаны в таком случае оправить кремень и подсыпать пороху.

4) Тот, кто сохранил последний выстрел, имеет право подойти сам и подозвать своего противника к назначенному барьеру.

Полковник Герман

Подпоручик Рылеев

Ротмистр Реад

Подпоручик Шипов» [16].

Что ни строчка – то явная опасность для жизни каждого из дуэлянтов. Количество выстрелов не ограничивалось, следовательно, кто-то должен был погибнуть, в лучшем случае – тяжело ранен. Очевидным было и другое: каждый хотел убить соперника.

Стрелялись на три шага. Секундантом Чернова был Рылеев. Сомнений в том, что один из дуэлянтов будет убит, ни у кого не было. По крайней мере, в записке, написанной перед поединком подпоручиком Черновым, вполне определённо говорится следующее:

«…Стреляюсь на три шага, как за дело семейственное; ибо, зная братьев моих, хочу кончить собою на нем, на этом оскорбителе моего семейства, который для пустых толков еще пустейших людей преступил все законы чести, общества и человечества. Пусть паду я, но пусть падет и он, в пример жалким гордецам, и чтобы золото и знатный род не насмехались над невинностью и благородством души» [17].

Подойдя к барьерам, оба выстрелили одновременно. Каждый из выстрелов оказался смертельным: погиб и Чернов, и Новосильцев. Похороны подпоручика Новосильцева стараниями декабристов (дуэль произошла незадолго до известных событий на Сенатской площади) вылились в настоящую демонстрацию, ставшую, к слову, первой политической демонстрацией.

Кондратий Рылеев напишет известные стихи «На смерть Чернова»:

 
Клянемся честью и Черновым,
Вражда и брань временщикам.
Царей трепещущим рабам.
Тиранам, нас угнесть готовым.
 
 
Нет! Не Отечества сыны
Питомцы пришлецов презренных.
Мы чужды их семей надменных:
Они от нас отчуждены.
 
 
Так, говорят не русским словом.
Святую ненавидят Русь.
Я ненавижу их. Клянусь,
Клянуся честью и Черновым…
 

Рылеев, Якубович, Анненков… Куда ни ткни – упрёшься в декабриста. Через одиннадцать лет очередная дуэль всколыхнёт общество: в январе 1837-го на поединке погибнет Александр Пушкин. Такой же, как считали при Дворе, возмутитель спокойствия и неудавшийся декабрист. По крайней мере, именно так нам твердили со школьной скамьи…

Глава III

 
…Сначала эти разговоры
Между Лафитом и Клико
Лишь были дружеские споры,
И не входила глубоко
В сердца мятежная наука.
Всё это было только скука,
Безделье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов…
 

А.С. Пушкин

…Если рассуждать об Истории и историках, то роль последних, как бы кто ни хотел, сводится исключительно к философскому подведению итогов прошедшей эпохи, причём порой – в пользу действующей власти. Говоря проще, когорта учёной братии призвана наводить глянец на парадном фасаде Истории. В противном случае не было бы вообще ничего – одни руины и полное забвение.

Неудивительно, что с декабристами историки явно перестарались: безжалостно отсекая одно, они беспричинно выпячивали другое, получив в результате нечто неопределённое. Ведь если царские офицеры силой пытались свергнуть законную власть, то в таком случае подобный процесс следовало бы назвать вполне определённо – военный переворот. И даже если переворот этот осуществляли сугубо штатские лица, всё равно не обошлось бы без душка государственной измены. Власть должна быть легитимной. Так что в попытке государственного военного переворота 14 декабря 1825 года со стороны заговорщиков, как и следовало ожидать, не было проявлено ни должного героизма, ни стойкости духа, ни решимости. Так что же было? Отвечу: бунт кучки застоявшихся от безделья неудачников, замешанный на презрении к власти и близорукой самонадеянности. Однако из затеи ничего не вышло; как результат – кровь невинных солдат и осознание собственной никчемности.

Кому впервые пришла мыслишка назвать Пушкина декабристом, судить не берусь. Хотя одно можно сказать определённо: это опять-таки явное лукавство. Вольное ли, невольное, но однозначно целенаправленное. Так вот, Пушкин не был декабристом! Прошу, уважаемый читатель, запомнить это. Другое дело, что многие из тех, кто числился в тайных антиправительственных организациях, были ему хорошо знакомы, а с некоторыми он даже находился в дружеских отношениях. Но если бы при жизни Александра Сергеевича спросили о его отношении к мятежникам, не сомневаюсь, поэт ответил бы коротко и ясно: «Боже упаси!»

Впрочем, сохранилось вполне лаконичное мнение Пушкина по данному вопросу: «И я бы мог с ними, как шут…» Согласитесь, человек, сказавший такое, разве мог быть декабристом? Не иначе, как только в богатом воображении каких-нибудь марксистов-ленинцев…

Для сомневающихся же придётся рассказать и о «стоянии» на Сенатской площади 14 декабря, и о самих декабристах. Не обо всех, конечно; но тех, у кого на шее затянется петля, обойти никак не получится…

…В первых числах декабря 1825 года французский посол в Санкт-Петербурге граф де ла Ферроне намеревался вручить российскому императору верительные грамоты, а заодно и поздравительное письмо от короля Карла X. «Вашего Императорского Величества добрый брат Карл», – напишет в конце французский монарх. Правда, умышленно не указав при этом имени царя, которому предназначалось послание. Пьер-Луи-Огюст Феррон (он же граф де ла Ферроне) был слишком искусным дипломатом, чтобы не понимать, что в России назрел серьёзный политический кризис. Поэтому посол привёз из Парижа сразу две верительные грамоты: одна адресовалась императору Константину, другая – императору Николаю. Кто знает, как там сложится у этих русских?..

Но сложилось – как и должно было сложиться: в пользу среднего из братьев, Николая Павловича[35]35
  Император Павел I в первом браке с Натальей Алексеевной (Вильгельминой Гессенской) детей не имел. От второго брака с Марией Фёдоровной (Доротеей Вюртембергской) у него было четверо сыновей (Александр, Константин, Николай и Михаил) и шесть дочерей (Александра, Елена, Мария, Екатерина, Ольга и Анна).


[Закрыть].

Смерть императора Александра в захолустном Таганроге для всех стала полной неожиданностью. На берег Азовского моря августейшую чету заставил приехать давний недуг императрицы Елизаветы Алексеевны – прогрессирующая чахотка. Однако беда пришла откуда не ждали: в дороге заболел сам государь. Утром 19 ноября 1825 года Александр Павлович скончался…

После смерти Александра I российский трон должен был достаться его брату – великому князю Константину Павловичу, следующему по старшинству. И здесь неожиданно возникли серьёзные проблемы.

В Петербурге о смерти императора узнали лишь через неделю после случившегося. Из дневниковых записей Николая I от 27 ноября 1825 года:

«…Во время молебна Гримм [камердинер Марии Фёдоровны] стучится в дверь, выхожу тотчас; в библиотеке батюшки; по фигуре Милорадовича вижу, что все потеряно, что все кончено, что нашего Ангела нет больше на этом свете!» [1]

В тот же день Николай в Малой церкви Зимнего дворца принёс присягу на верность новому императору Константину Павловичу. Около двух часов пополудни собрался Государственный совет, на котором доверенное лицо Александра I князь А.Н. Голицын вскрыл запечатанные конверты, в одном из которых содержался Манифест Александра I от 16 августа 1823 года[36]36
  Речь о документе под названием «Манифест Императора Александра I, утверждающий отречение Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича и утверждающий Наследником Престола Великого Князя Николая Павловича» от 16 августа 1823 года.


[Закрыть]. Зачитанное князем Голицыным многих удивило: «…Вследствие того, на точном основании акта о наследовании престола наследником нашим быть второму брату нашему, великому князю Николаю Павловичу».

Дело в том, что цесаревич Константин, расставшись к тому времени со своей фавориткой (Жозефиной Фридрихс) и разведясь с законной супругой – великой княгиней Анной Фёдоровной, принцессой Саксен-Заальфельд-Кобургской (единственный в Романовском семействе развод!), – вопреки желанию своих царственных родственников, в 1820 году… женился по любви. Его избранницей стала графиня Жанетта Грудзинская, получившая в браке имя светлейшей княгини Лович (по названию дарованного Константину в честь бракосочетания имения Лович).

«Жанетта Антоновна не была красавица, но была красивее всякой красавицы, – писал П. Вяземский. – Белокурые, струистые и густые кудри её, голубые выразительные глаза, улыбка умная и приветливая, голос мягкий и звучный, стан гибкий и какая-то облегающая её нравственная свежесть и чистота. Она была Ундиной. Всё соединялось в ней и придавало ей совершенно особенную и привлекающую внимание физиономию в кругу подруг и сверстниц её» [2].

В соответствии с Законом о престолонаследии Российской империи (основанным на Акте Павла I о престолонаследии от 5 апреля 1797 года) член императорской фамилии, вступивший в морганатический брак, терял право на престол за себя и за потомков от этого брака. В связи с тем, что Манифест о передаче прав наследования престола не был вовремя обнародован (о существовании этого документа знал лишь узкий круг лиц), возникла некая заминка в виде «династического кризиса», ставшая причиной декабрьского «разброда и шатания».

Явившийся на заседание Государственного совета военный генерал-губернатор Петербурга Милорадович объявил, что великий князь Николай Павлович и войска столичного гарнизона уже присягнули на верность Константину. Тогда члены Госсовета обратились к Николаю Павловичу для разъяснения ситуации. Николай был неумолим: для общего спокойствия приносить присягу Константину!

И Россия стала присягать великому князю Константину Павловичу[37]37
  В 1831 году великий князь Константин Павлович скончается в Витебске от холеры. В том же году умрёт и пани Грудзинская, светлейшая княгиня Лович


[Закрыть]. Наместник в царстве Польском, Константин оказался в своеобразной западне: ему присягали, в то время как было дано обещание Александру не претендовать на российский престол. Не легче было и Николаю: преждевременно присягнув Константину, после ознакомления с Манифестом он поставил всех в неловкое положение. Государство очутилось в политическом клинче. Во-первых, несмотря на обнародование Манифеста Александра I от 16 августа 1823 года, никто не отменял Акта Павла I о престолонаследии. Во-вторых, Александр был мёртв. И его договорённость с Константином выглядела некой «домашней сделкой», которой для монархического государства было явно недостаточно. Константин имел полное право занять трон. Тем более что на верность ему уже присягнул основной претендент – младший брат Николай.

Но всё оказалось не так просто. Если Константин действительно не желал стать императором, он должен был отказаться от прав на престол официально. Лишь в этом случае Манифест обрёл бы вполне законную форму. А вот этого-то цесаревич не делал – он явно медлил и, находясь в Варшаве, с интересом наблюдал за происходящим в Петербурге.

* * *

«Династическим кризисом» вовремя воспользовались те самые заговорщики, которых позже и назовут декабристами. В начале двадцатых годов в России создаётся несколько тайных обществ, целью которых становится свержение самодержавия, отмена крепостного права и изменение устоев российского общества.

В феврале 1821 года появляется так называемое «Южное общество». Организация включала в себя три управы, расположенные в нескольких украинских местечках, центральной из которых являлась Тульчинская, где в ту пору размещался штаб 2-й армии. Возглавлял Тульчинскую управу полковник Павел Иванович Пестель – адъютант главнокомандующего армией, героя Отечественной войны 1812 года фельдмаршала П.Х. Витгенштейна. Во главе так называемой Васильковской управы стояли Сергей Иванович Муравьев-Апостол и Михаил Павлович Бестужев-Рюмин; Каменской – Василий Львович Давыдов и генерал-майор князь Сергей Григорьевич Волконский.

Всеми управами руководила Директория – «тройка» особо доверенных лиц, председателем которой был избран Павел Пестель (члены – генерал-интендант 2-й армии А.П. Юшневский и Н.М. Муравьев; после отъезда последнего в Петербург третьим членом Директории был избран С.И. Муравьев-Апостол).

Именно Пестель («сущий Робеспьер», как назвал его следователь по делу декабристов Боровков) составил знаменитую программу «Южного общества» – так называемую «Русскую правду». Документ ставил перед заговорщиками две главные цели: свержение самодержавия с одновременным установлением в стране республиканской формы правления, а также отмена крепостного права. В переходный период Пестель предлагал вручить власть Временному верховному правлению с диктаторскими полномочиями (диктатором, конечно, полковник видел только себя!). Высшим законодательным органом должно было стать однопалатное народное вече, исполнительным – Державная дума, блюстительным – Верховный собор. Ну и о будущей столице Российской республики: ею должен был стать Нижний Новгород.

По «Русской правде», в России уничтожались сословные привилегии; все россияне мужского пола с 20 лет наделялись избирательными правами; каждому гарантировалась свобода слова, занятий, вероисповедания; вводился общий и равный для всех граждан суд присяжных. На веки вечные отменялось крепостное право; крестьяне освобождались с землей без выкупа, наполовину урезалось помещичье землевладение.

Несколько позже, осенью 1822 года, сложилось и «Северное общество», основу которого составляли офицеры-гвардейцы столичного гарнизона. Руководила обществом так называемая Дума, «правителем» (председателем) которой стал капитан Генерального штаба Никита Михайлович Муравьев (члены – М.С. Лунин и Н.И. Тургенев).

Из-под пера Муравьёва вышла «Конституция Никиты Муравьёва», ставшая программным документом «Северного общества». В отличие от «Русской правды», в «Конституции» Муравьёва самодержавие предлагалось заменить не республикой, а конституционной монархией, с той же столицей (Нижний Новгород) и двухпалатным народным вече в качестве высшего законодательного органа; высшая же исполнительная власть вручалась царю. В случае несогласия последнего с конституцией в России мог быть введён парламент и должность президента. По большому счёту, не так уж утопично. Другое дело, что преждевременно.

Сословия, по Муравьёву, уничтожались; все россияне становились равными перед законом, с 21 года получали избирательные права (при наличии имущественного ценза); гражданам гарантировались демократические свободы и национальное равенство; отменялось крепостное право. Таким образом, «Конституция» существенно ограничивала самодержавие и помещичье землевладение, давая населению больше прав.

Тем не менее внутри Северного общества из-за возникших противоречий выделились два крыла: умеренное, конституционно-монархическое во главе с Н. Муравьёвым, Н. Тургеневым и князем Трубецким, и радикальное, республиканское, возглавляемое Кондратием Рылеевым (туда же примкнули И.И. Пущин, Е.П. Оболенский, П.Г. Каховский, братья А.А. и Н.А. Бестужевы). Республиканцы выступали за освобождение крестьян с землей и за бесцензовую конституцию.

Как видим, между «северянами» и «южанами» имелись серьёзные противоречия. Поэтому для более тесного взаимодействия между Севером и Югом Пестель организовал в Петербурге особую, четвёртую, управу Южного общества во главе с Муравьёвым-Апостолом.

С весны 1824 года оба общества начали готовиться к совместному выступлению. Более активным был Пестель. Он даже вёл переговоры с польским тайным «Патриотическим обществом» и с французскими карбонариями; кроме того, состав «Южного общества» значительно пополнился и за счёт «Общества соединенных славян», основу которого составляли в основном младшие (армейские, а не гвардейские) офицеры. Главной целью этого общества было создание республиканской федерации славянских стран (России, Польши, Богемии, Моравии, Сербии, Молдавии, Венгрии и пр.).

Почти весь двадцать пятый год декабристы активно готовились к выступлению. Причём у заговорщиков имелось сразу несколько планов восстания. Один из них (так называемый второй Белоцерковский), составленный Муравьёвым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым, был одобрен Директорией «Южного общества» и согласован с уполномоченным от «Северного общества» князем Трубецким.

Согласно этому плану, летом 1826 года, во время царского смотра войск 3-го корпуса 2-й армии под Белой Церковью, караульные офицеры «Южного общества», переодетые в солдатские шинели, должны были, застрелив императора Александра, поднять корпус; после чего войска двинулись бы на Петербург. В то же время в столице планировалось восстание «Северного общества». В результате государственного переворота назначалось Временное правительство, со всеми вытекающими из этого последствиями. Заговорщики рассчитывали, что только на Юге их поддержат до 70 тысяч человек…

Помимо военной силы, заговорщикам требовались влиятельные люди, способные в нужный момент оказать посильную помощь. Причём – не только среди военных, но и гражданских, в частности среди лиц из состава дипломатического корпуса. Известно, что за полгода до восстания декабристы пытались склонить на свою сторону влиятельного дипломата Александра Сергеевича Грибоедова. Для этого в июне 1825 года в Киев, где остановился писатель, съехалась вся мятежная верхушка – князь Трубецкой, Бестужев-Рюмин, Артамон Муравьёв, Сергей и Матвей Муравьёвы-Апостолы. Уговаривали больше недели. Тщетно! Будучи далеко не глупым, Грибоедов быстро смекнул, что будущее восстание обречено на провал. Он покинул Киев, даже не попрощавшись с заговорщиками…

* * *

Теперь о том, что из себя представляли эти самые декабристы.

Статистика – вещь бесстрастная, хотя, спору нет, довольно-таки вертлявая. В былые годы, насколько помню, всегда твердили, что участники декабрьского восстания являлись чрезвычайно достойными людьми, из которых чуть ли не каждый если и не герой Отечественной войны 1812 года, то, по крайней мере, её участник. Враки! Участников, как и героев, в той заварушке оказалось не так уж много, сущие единицы. Доподлинно известно, что из ста шестнадцати осужденных по делу декабристов лишь двадцать восемь принимали непосредственное участие в Отечественной войне [3]. (Навскидку получается – только каждый четвёртый.)