Текст книги "Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая"

Два слова об этом санатории. Местечко было тихое, спокойное; кругом птички, белочки, а ещё – отсутствие посторонних. Марина с Муром приехали поддержать Сергея Яковлевича, сняв на лето комнату поблизости от здравницы. Лечение пошло больному на пользу; позже он там лечился ещё несколько раз.

Но только ли лечился? В один из приездов Эфрон, будучи связанным с советской разведкой, завербует сына владельца санатория – некоего Михаила Штранге, – молодого парня, увлечённого историей и писавшего неплохие стихи. Вскоре в Горную Савойю «для лечения» станут приезжать единомышленники Сергея и даже агенты. Достоверно известно, что однажды там «подлечивался» и хорошо нам знакомый Константин Родзевич.

Марина всего этого не знала. Зато быстро выявила интрижку мужа с какой-то девицей во время его первого пребывания в санатории. И это было особенно больно: ведь всё, что они зарабатывали, в основном шло на Сергея, на его лечение, переезды, одежду. Семья же прозябала в крайней нужде. Так, сливочное масло предназначалось исключительно больному Эфрону и Муру. Одежду практически не покупали, перешивая старую. Последнее своё платье Цветаева купила ещё в 1922 году, в Берлине, да и то по настоянию жены Эренбурга.

После того как новое увлечение Сергея кинооператорством закончилось очередным пшиком, жить стало ещё тяжелее. Скорее всего, именно нищета и отчаяние толкнули Сергея Эфрона пойти на предательство. (Речь идёт о предательстве памяти его погибших в боях с большевиками товарищах.)

В одном из писем сестре в Москву он открыто напишет: «…Мы увидимся. Я не собираюсь кончать свою жизнь в Париже… Здесь невмоготу»[46]46
  Л. Поликовская «Тайна гибели Марины Цветаевой». С. 175.


[Закрыть].

Не выдержав пытки эмиграции, в середине 1931 года Эфрон обращается в советское полпредство в Париже с просьбой выдать ему советский паспорт. Обещают. Правда, не всё так просто, объяснили ему люди со стальными глазами: родину, мол, обидеть легко, а вот прощение ещё нужно заслужить. Так бывший белогвардейский офицер Сергей Яковлевич Эфрон стал советским агентом в Париже.

Рука едва не написала «в одночасье». Нет, не в одночасье: Эфрон уже давно искал выхода из «эмигрантской ловушки». Когда на горизонте замаячила ещё худшая ловушка, но с сыром, он, не задумываясь, шагнул в её сторону…

* * *

Вообще, во Франции Цветаевой пришлось поездить не меньше, чем в Чехословакии. Так, с весны по осень 1926 года она жила в Вандее; до весны 1932 года – в столичном пригороде Мёдоне. Потом в течение двух лет семья проживает в Кламаре, окончательно обосновавшись в 1934-м в Ванве, где проживёт вплоть до 1938 года.

Именно Кламар считался центром крайнего (левого) «евразийства». Здесь обосновались князь Николай Трубецкой, аристократ Пётр Сувчинский, философ Лев Карсавин (брат известной балерины), Алексей Ремизов; сюда из Лондона часто наведывается князь Дмитрий Святополк-Мирский[47]47
  Князь Святополк-Мирский закончит свои дни в 1939 году в лагере под Магаданом; Лев Карсавин – в 1952-м, скончавшись от туберкулёза в спецлагере для инвалидов в комяцком посёлке Абезь.


[Закрыть]. В Кламаре жил и русский философ Николай Бердяев. (В наши дни на втором этаже дома, где жил философ, по адресу Rue du Moulin-de-Pierre, 83, находится его кабинет-музей; к слову, Бердяев в этом кабинете и умер, прямо за письменным столом.) И все они ратуют за русскую государственность восточного (монгольского) типа.

Скорее всего, именно с середины двадцатых «евразийцами» вплотную занялась Лубянка, сумев создать из идейно-философского и литературного центра русских эмигрантов настоящий «мозговой центр и опорный пункт ОГПУ».

Цветаева проживала сначала на ул. Кондорсе, позже – в доме № 10 по улице Лазаря Карно.

Из воспоминаний Зои Ольденбург:

«Ссыльная королева, бродившая в старых стоптанных туфлях по улицам Кламара, – что там „уборка чужих квартир“, заработок более пристойный, чем многие другие, – натирая черепицу пола или раковину, продаёшь лишь силу своих мускулов. А она жила, отгороженная от целого мира кошмарной музыкой слов, опалявших её днём и ночью… ворожея и вакханка, волчица, колдунья, заклинательница, чаровница, звезда, упавшая с неба на перрон станции метро»[48]48
  Б.М. Носик «Русские тайны Парижа». СПб, «Золотой век», 2006 г. Книга 3, с. 213.


[Закрыть].

«Вакханка»… «волчица»… «звезда, упавшая с неба»… Не самые худшие эпитеты для Таланта.

Но всё это уже позади. А пока Марина лишь только догадывается об истинной роли мужа в гэпэушной игре «в кошки-мышки». И ехать в большевистскую Россию отнюдь не собирается. Хотя жить становится всё тяжелее. В начале тридцатых во Франции её почти не печатают, а если какие-то издательства соглашаются это сделать, гонорары мизерные, часто задерживаются. Помимо стихов, начинает писать так называемую лирическую прозу, которую, хоть и со скрипом, но всё же печатают.

В её письмах к знакомым иногда звучит отчаяние: «…Не в Россию же мне ехать?! Где меня раз (на радостях!) и – два! – упекут. Я там не уцелею, ибо негодование – моя страсть (а есть на что!)…»[49]49
  Л. Поликовская «Тайна гибели Марины Цветаевой». С. 177.


[Закрыть]

Нищета душит. Плохо не только этой семье – плохо всей Европе. Америка переживает чудовищный кризис. Во Франции небывалая безработица. Те из эмигрантов, кто до этого был где-то пристроен, оказались на улице; власти освобождали рабочие места для своих.

Эфрон и Цветаева переезжают в какую-то хибару, где Марине приходится спать на кухне. Бытовые невзгоды угнетают обоих, заставляя «углубляться в себя». Она много пишет, «разрываясь между сковородкой и тетрадками», а он… А он в одно прекрасное утро оказывается в «Союзе возвращения на Родину». За красивой ширмой с заманчивым названием действует парижский филиал ИНО ОГПУ. Узнав о поступке соотечественника, эмигранты стали открыто называть Эфрона большевистским агентом. Сергей же просто молчал.

Сказать по правде, Сергей Яковлевич молчал, когда нужно было молчать; когда следовало говорить, и говорить складно, пуская в дело личное обаяние и актёрское мастерство (вот где пригодились навыки статиста!), тут он был непревзойдённым мастером. Мастером вербовки.

Доподлинно известно, что лично Эфрон завербовал не менее десятка русских эмигрантов, использованных позже сотрудниками ОГПУ в различных неприглядных делишках. Мало кому из них удалось выйти сухим из воды. Как, впрочем, и самому Эфрону. Хотя Сергей Яковлевич старался изо всех сил. Например, по заданию своих новых хозяев в 1933-м вступил в небезызвестный «Гамаюн» – масонскую эмигрантскую ложу. И это тоже неспроста. (Как вспоминал Роман Гуль, после того как он (Гуль) стал масоном, журналистская и писательская карьера пошла резко в гору: автора стали активно печатать.)

Для чего, спросите, нужен был агент в масонском стане? Да всё для того же – быть в курсе тайных дел (а вдруг, скажем, замышляют убийство советского вождя или строят козни против Коминтерна?). Эфрон покрутился там несколько лет и даже сделал пару пространных докладов, но в 1937-м, после похищения чекистами генерала Миллера, «брата Эфрона», заподозрив в соучастии, из общества с треском исключили…

Когда об Эфроне как о платном агенте ОГПУ заговорил весь «русский Париж», Марина уже об этом знала. Догадаться помогли невесть откуда появившиеся в семье деньги. Небольшие, но достаточные для того, чтобы им переехать в более просторную квартиру. А с наступлением лета они вообще позволили себе немыслимую роскошь – съездить на море.

Хотя денег хватает, что называется, впритык. Во-первых, гэпэушное жалованье не такое уж большое; а во-вторых, Сергей, как поговаривали, сумел «свить гнездо на стороне», умудрившись жить на два дома. И это вскоре Марина почувствовала женской интуицией. Но уже не вмешивалась, ещё больше погрузившись в творчество. Именно в этот период рождается гениальная цветаевская проза, не уступавшая, на мой взгляд, по силе её поэзии. Семейные неурядицы и постоянная борьба за выживание настолько закалили эту женщину, что даже приезд в Париж Бориса Пастернака (эту встречу она ждала 13 лет!) не нарушил душевного состояния Марины.

Встреча Пастернака и Цветаевой безвозвратно запоздала. Случись это в Чехии – в Праге, во Вшенорах, – и всё было бы иначе. Сейчас же и она стала другой, и Пастернак изменился до неузнаваемости. Женившись повторно, Борис Леонидович частенько впадал в депрессии; а очутившись на парижских бульварах, больше занимался поисками модных платьев и прочих «женских тряпок» для молодой жены. Поэтому говорить Цветаевой с Пастернаком в 1935-м было, в общем-то, не о чем. Она даже не проводила его на поезд…

Интересно, что Пастернак приезжал во Францию не просто так: он был командирован на Международный антифашистский конгресс в защиту культуры. Так вот, по воспоминаниям Н. Тихонова, принимавшего участие в этом форуме, зал заседания конгресса находился под охраной, возглавляемой… Сергеем Эфроном[50]50
  Там же, с. 192.


[Закрыть].

Вывод: к середине тридцатых Эфрон становится заметной фигурой на том новом поприще, которое сам себе избрал…

…Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трёх: отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери…

Лк 12:52-53

Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне.

Лк 16:13

Глава IV

В любой войне первыми погибают Дон Кихоты.

Д. Ибаррури

В гражданской войне не бывает победителей – только побеждённые.

О. фон Бисмарк

Чтобы понять, в каком мире очутились во второй половине тридцатых годов Сергей Эфрон и Марина Цветаева, следует знать, что это был этап очередного противостояния: впервые после Гражданской войны в России на европейских полях сражений вновь столкнулись русские – советские «военспецы»-советники и русские легионеры из числа бывших эмигрантов. И хотя случилось это в революционной Испании, происходившее там всколыхнуло всю Европу. От Андалузии до Каталонии и от Кастилии до Арагона испанская земля обильно полита кровью наших земляков. И не важно, кто и за что из них тогда воевал, – главное, что на Пиренейском полуострове те и другие оставили по себе крепкую память…

Как любую гражданскую войну, испанскую спровоцировал очередной политический кризис, разгоревшийся на Пиренеях в тридцатые годы. В отличие от Российской империи, лишь по недоразумению свалившейся в политический хаос, Испанское королевство скатывалось к краху долго и неотвратимо. Достаточно сказать, что страна находилась в затяжном экономическом кризисе чуть ли не с середины XIX века. Период правления короля Альфонса XIII (занимал трон с 1902 по 1931 гг.) остался в национальной истории, пожалуй, самым нестабильным за всё время послеколумбовой эпохи. Простые испанцы, живя за гранью бедности, едва сводили концы с концами, а многочисленные национальные меньшинства (баски, галисийцы и каталонцы) требовали отделения и независимости от власти Мадрида.

Началу политического хаоса предшествовали свободные муниципальные выборы, состоявшиеся в апреле 1931 года и показавшие, что разочаровавшийся в своём короле народ желал бы видеть страну республикой, но никак не монархией. Ну что ж, желание народа для монарха – закон: с гримасой неудовольствия покинув уютное королевское кресло, Альфонс XIII… просто бежал[51]51
  Формально Альфонс XIII от трона всё же не отрёкся.


[Закрыть]. Не будем осуждать испанского монарха. Хорошо усвоивший уроки русской революции, он прекрасно был осведомлён о судьбе своего царственного собрата. И, уходя, Альфонс даже не попытался громко хлопнуть дверью – наоборот, он удалился чуть ли не на цыпочках…

Так произошла шестая испанская революция, в результате которой страна провозгласила себя парламентской Республикой. А потом было… утро прозрения. Испанцы не сразу осознали, что в то утро враз порозовели вместе с правительством. «Демократическая республика трудящихся всех классов» (именно так отныне именовалась Испания), закрепив равенство всех перед законом, одним махом отменила все аристократические титулы и звания, объявила право на труд, образование, социальную помощь; церковь отделила от государства, запретила Орден Иезуитов, по всей стране развернуло национализацию земель и частных предприятий.

Не забыв, правда, создать и конституционный суд – Трибунал. Каталония под шумок обрела статус автономии, баскам пообещали то же самое. В общем, классика революционного жанра, умело сдирижированная Коммунистическим Интернационалом.

Попытка государственного переворота, организованная в августе 1932 года генералом Санхурхо, потерпела неудачу, а январское восстание барселонских анархистов было потоплено в крови. Расправлялись с бунтовщиками просто – расстреливали прямой наводкой из пушек, рассредоточенных посреди улиц; счёт погибших шёл на сотни…

В этой мутной водице подняли голову различные радикалы – коммунисты, фашисты и всё те же анархисты. В 1933-м была образована ультраправая (читай – фашистская) партия – так называемая Испанская Фаланга[52]52
  «Отцом-основателем» испанской фашистской партии был Хосе Антонио Примо де Ривера (1903–1936), сын премьера Примо де Риверы. В марте 1936-го Ривера был заключён в республиканскую тюрьму, а после того, как поддержал франкистский мятеж, без суда и следствия расстрелян в Аликанте 20 ноября 1936 года.


[Закрыть].

Бомба замедленного действия рванула в ночь с 16 на 17 июля 1936 года. Именно тогда под контролем мятежников оказалось Испанское Марокко, а потом и другие испанские колонии: Канарские и Балеарские острова, Испанская Сахара (ныне – Западная Сахара), Испанская Гвинея (Экваториальная Гвинея). Сигналом же к всеобщему мятежу стала фраза, переданная сутками позже радиостанцией Сеуты:«Над всей Испанией безоблачное небо». И началось…

Первая большая кровь пролилась уже 19-го июля, в Мадриде. Там правительственные войска при поддержке трёх орудий и трёх бронеавтомобилей (в воздухе, скорее – для острастки, ещё летал самолёт) штурмом взяли оплот столичных мятежников – казармы Ла Монтанья. В связи с тем, что потери республиканцев оказались огромны (при штурме только убитыми те потеряли полторы сотни человек!), защитников казарм прикончили всех до одного, раненых докалывали штыками. Руководил подавлением мятежников некто Энрике Листер, будущий республиканский полководец.

Удача сопутствовала властям и в Толедо, где около полутысячи мятежников были попросту блокированы республиканцами в замке Алькасар, откуда те будут освобождены лишь два месяца спустя.

А вот в Севилье подавить путчистов не удалось. В разгар боевых действий между мятежниками и правительственными войсками на местный аэродром вдруг приземлились какие-то самолёты. Как оказалось, это были присланные генералом Франко из Африки части спецназа – 5-я бандера и 2-й марокканский табор, решившие в конечном счёте исход боя не в пользу республиканцев[53]53
  Бандера – спецподразделение испанского Иностранного легиона, соответствует батальону; табор – марокканская воинская часть, состоящая из трёх рот, также соответствует батальону.


[Закрыть]. Губернатор Севильи сдался франкистам добровольно, а вот за здание телеграфа пришлось повоевать. Когда засевшие там вооружённые рабочие категорически отказались покинуть позиции, в дело были пущены крупнокалиберные пулемёты, не оставившие забаррикадировавшимся ни шанса…

В тот же день крупный десант частей марокканского корпуса был высажен в порту Кадиса. Несмотря на яростное сопротивление защитников города (порой уличные бои переходили в рукопашные схватки), к концу дня город-порт оказался под полным контролем мятежников. Но и это не всё. В Мадриде даже не догадывались, что из Вальядолида в сторону столицы уже выдвинулись вооружённые до зубов восставшие солдаты местного гарнизона. Это была крупная колонна мятежников под командованием полковника Серрадора.

С «безоблачным небом» было покончено надолго: всю Испанию заволокло едким дымом жаркого пламени братоубийственного пожара…

* * *

Будто в насмешку за объявленную «безоблачность», испанское небо зло отомстило мятежникам: 20 июля из-за отказа работы обоих двигателей разбился самолёт, в котором летел генерал Хосе Санхурхо, принявший было руководство восстанием. Мятеж возглавил Франсиско Франко, за которым стояли все африканские части.

Гитлеровская Германия и фашистская Италия с первых же дней мятежа (читай – Гражданской войны) в Испании поспешили оказать мятежникам самую действенную помощь оружием, деньгами и даже добровольцами. Будучи прагматиками, фюрер и дуче рассматривали испанскую войну исключительно как полигон для немецкого и итальянского оружия, в частности – для их танков и самолётов, ничуть не сомневаясь, что после окончания сей «заварушки» место Испании если и не в составе Итальянского королевства, то уж в рядах верных союзников «оси» – точно.

Как только немецкие истребители полностью очистили от республиканских самолётов небо над Гибралтаром, из Марокко в Испанию хлынул поток антиправительственных войск генерала Франко. За две недели германские и итальянские пилоты доставили из марокканского Тетуана 14 тысяч солдат и офицеров Африканского корпуса.

Кровавая карусель набирала обороты. 19 августа по обвинению в «разжигании революционной пропаганды» мятежники расстреляли известного испанского поэта Федерико Гарсиа Лорку. 30 августа на арене для боя быков в городке Бадахос путчистами было расстреляно более двухсот республиканцев.

«Мостовая перед зданием военной комендатуры залита кровью казнённых и усеяна их головными уборами, – писала парижская газета «Тан». – Арена для боя быков, где двое суток шли массовые расстрелы, похожа на глубокую кровавую лужу».

На следующий день после «мясорубки» в Бадахосе немецкие «Юнкерсы» совершают первый налёт на Мадрид. Город в дыму и пламени, больницы не успевают оказывать медицинскую помощь сотням раненых и обожжённых. На улицах посреди пепелищ лежат человеческие трупы. Пока к ним ещё боятся подходить, но скоро привыкнут…

Несмотря на растерянность в первый день бомбардировки, властям удаётся внушить жителям столицы, что враг не пройдёт. 3 сентября на трибуне перед многотысячным митингом одна из лидеров компартии Долорес Ибаррури.

«Если позволить фашистам продолжать преступления, которые они совершают в Испании, агрессивный фашизм обрушится и на другие народы Европы. Нам нужна помощь, нужны самолёты и пушки для нашей борьбы… Испанский народ предпочитает умереть стоя, чем жить на коленях», – кричит с трибуны неистовая Пассионария[54]54
  Именно так Долорес Ибаррури назовут земляки. «Пассионария» с испанского – «страстная», или «пламенная».


[Закрыть].

И, сжав кулаки, испанцы взрывают криком мадридскую площадь: «No pasaran!» («Они не пройдут!»)

И они не прошли. По крайней мере, тогда…

* * *

Ситуация в корне изменилась, когда в республиканской Народной армии началось формирование интернациональных бригад. Уже в конце октября 1936 года были сформированы первые четыре интернациональных батальона, составившие первую интербригаду, которую возглавил австриец Манфред Штерн («Эмиль Клебер»). Это соединение в Народной армии стало называться 11-й интербригадой. В ноябре была сформирована 12-я интербригада (командующий – Мате Залка («Лукач»), венгерский коммунист), а в декабре – ещё две: 13-я (Вильгельм Цайссер («Гомес»), немецкий коммунист) и 14-я (Кароль Сверчевский («Вальтер»), польский социалист). В 1937-м появились ещё три подобные интербригады.

Что ни фамилия – то легенда. Венгерский коммунист Мате Залка являлся душой своей 12-й интербригады. Неисправимый гуманист, он запрещал подчинённым бессудные расправы над пленными и воздерживался от расстрелов своих солдат, проявивших в бою малодушие и трусость.

Прославленный «генерал Вальтер», он же – Кароль Сверчевский, был полковником Красной армии. Именно с него в романе «По ком звонит колокол» Эрнест Хемингуэй писал генерала Гольца. Во время Второй мировой войны Сверчевский командовал 2-й армией Войска Польского; после войны являлся заместителем министра обороны Польши[55]55
  В 1948 году легендарный генерал Кароль Сверчевский погибнет в бою с бандеровцами.


[Закрыть].

В разгар Гражданской войны на стороне республиканцев действовало семь интербригад в количестве не менее двадцати батальонов. Учитывая, что интернациональный батальон по своей численности никогда не превышал шестисот человек, а интербригада – трёх тысяч, общее количество интернационалистов, принимавших участие в боевых действиях на территории Испании, как считали сами участники событий (в частности, испанский генерал Листер), приблизительно 35 тысяч человек, причём пять тысяч из них погибли[56]56
  Э. Листер «Наша война». М., 1969 г., с. 295.


[Закрыть].

* * *

Чтобы создать регулярную армию и организовать военную промышленность, требовалась хорошая помощь извне. И прежде всего республиканцы надеялись на крепкую руку Советского Союза. Они не ошиблись. 28 августа 1936 года Сталин подписал декрет об отправке в Испанию инструкторов-добровольцев и военной техники, а уже 10 сентября в испанском порту Картахена высадились первые советские военные летчики. Так началась Операция «Х».

Пройдя перед этим на родине жесточайшее «сито» энкавэдэшных кадровиков (проверялись на лояльность к власти не только сами кандидаты в «добровольцы», но и все ближайшие их родственники), советские «добровольцы» по поддельным паспортам и разными путями (чаще – морем) переправлялись на Пиренеи.

Помимо расписки «о неразглашении», каждому в доходчивой форме разъяснялось, что за любую оплошность с его стороны во время командировки за рубеж пострадают родные. Под «оплошностью» подразумевались в первую очередь предательство и, конечно же, плен. Ничего удивительного, что советские «добровольцы» боялись плена больше самой смерти.

Правда, то ли по недопониманию, то ли по наивности, все прибывавшие на испанскую землю «специалисты» были словно сиамские близнецы, а потому – узнаваемы с первого взгляда. «Органы», отвечавшие за отправку «добровольцев» в Испанию, явно переигрывали, и встречавшие вновь прибывших были немало озадачены, когда с причалов сходили десятки мужчин и женщин в одинаковых тёмно-синих комбинезонах-«моно» на металлических «молниях». Некоторые пытались, правда, совсем уж «замаскироваться», накинув на голову кокетливый берет, только от этого больше испанцами отнюдь не становились, скорее – наоборот, этакими испанцами наизнанку. И хотя местным было не до смеха, порой при виде всей этой публики они начинали хохотать…

Всеми советскими «добровольцами», в том числе советниками, руководил Главный военный советник. Таких с 1936 по 1939 год в Испании сменилось три.

В августе 1936-го на поезде «Москва-Париж» во Францию прибывает легендарный советский разведчик Ян Берзин.

Ян Карлович Берзин (Петерис Янович Кюзис) (1889–1938) (он же – «генерал Гришин», «Доницетти»). С марта 1924-го по апрель 1935 года – начальник 4-го (разведывательного) управления штаба РККА. Именно им была создана легендарная советская военная разведка (среди лучших учеников Яна Берзина – Рихард Зорге и Леопольд Треппер).

Без труда перейдя испано-французскую границу, Берзин оказался в Испании. Быстро установил прекрасные деловые отношения с главой испанского правительства Ларго Кабальеро и прочими «товарищами». Заслугой Берзина с полным правом можно считать хорошо организованную в ноябре 1936 года оборону Мадрида, в результате чего было, наконец, остановлено стремительное наступление мятежников. Кроме того, под руководством Яна Берзина и его окружения в лице советников в марте 1937-го республиканцами была блестяще проведена так называемая Гвадалахарская операция.

В ходе последней войска итальянского корпуса (куда, кстати, входили такие боеспособные дивизии, как «Голубые стрелы», «Литторио» и «Чёрные стрелы») только убитыми потеряли полторы тысячи солдат и офицеров, чуть меньше оказалось в плену. 65 пушек, 500 пулемётов, 3 000 винтовок, 10 танков и 200 машин – таковы оказались трофеи республиканцев. Захваченные «дефицитные» патроны исчислялись миллионами, а снаряды – десятками тысяч.

Больше всех итальянцам досаждала авиация: воздух был усеян советскими истребителями и бомбардировщиками. За штурвалом каждого сидел опытный лётчик-«доброволец».

Из дневника убитого итальянского офицера: «Все испанцы стоят друг друга. Я бы им всем дал касторки, даже этим скотам фалангистам, которые только и знают, что есть и пить за здравие единой Испании. Всерьёз воюем только мы – итальянцы»[57]57
  В. Телицын «„Пиренеи“ в огне». С. 37.


[Закрыть].

Григорий Михайлович Штерн (1900–1941) (он же – «Григорович»). В 1929–1936 гг. находился в распоряжении наркома по военным и морским делам (с 1934 года – наркома обороны СССР) для особо важных поручений.

В бытность генерала Штерна в Испании силами Восточного (Арагонского) фронта республиканской армии была проведена наступательная Теруэльская операция (декабрь 1937-го – январь 1938 года). Целью операции являлась ликвидация так называемого теруэльского плацдарма франкистов, через который те планировали, выйдя к Средиземному морю, начать очередное наступление на Мадрид. В результате блестяще проведённых боевых действий в крайне сложных погодных условиях (при двадцатиградусном морозе и метели) в районе Сан-Блас в окружении оказалась восемнадцатитысячная группировка противника. Несмотря на то что «кольцо» мятежникам всё же удалось деблокировать, а переходящий из рук в руки городок Теруэль так и остался за франкистами, эти действия заметно подняли боевой дух республиканцев, не говоря уж о том, что очередной штурм Мадрида был отложен на неопределённое время.

Генерал Кузьма Максимович Качанов (1901–1941), в отличие от двух первых, в должности Главного военного советника был скорее номинально, поскольку на его долю выпало несчастье присутствовать при заключительном акте испанской трагедии. При Качанове из числа советских «добровольцев» на испанской земле остались единицы, остальные были отозваны домой. С последней партией «добровольцев» покинул Испанию и Главный военный советник…

Кузьме Максимовичу было непросто наблюдать разгром республиканцев. Чего стоила одна Каталонская операция (декабрь 1938-го – февраль 1939 года), вылившаяся в форменную резню. За 24 дня ожесточённых боёв в Каталонии общие санитарные потери республиканцев (убитые, раненые и попавшие в плен) составили почти 70 000 человек! Большие потери понёс и противник, правда, значительно меньше – что-то около сорока тысяч…

Контрнаступление республиканцев под Эстремадурой в начале января 1939-го уже ничего не могло изменить. Это конец, понимал генерал Качанов, испанская революция обречена…

В 1941 году Качанов командовал 34-й армией, принявшей участие в контрударе войск Северо-Западного фронта под Старой Руссой. Однако под ударами превосходящих сил противника его армия была вынуждена отойти в район Демянска. Обвинённый Л. Мехлисом «в потере управления войсками и в преступном бездействии», командующий был арестован и в сентябре 1941 года Военным трибуналом Северо-Западного фронта приговорён к высшей мере наказания[58]58
  Всех троих «Главных военных советников» расстреляют: Яна Берзина – в июле 1938-го, в печально известной «Коммунарке»; Георгия Штерна – в октябре 1941-го; Кузьму Качанова – в сентябре 1941 года. Место расстрела и первоначального захоронения генерала Качанова было обнаружено лишь в сентябре 2018 года, когда жительница деревни Лобаново Валдайского района Новгородской области сообщила поисковикам о расстрелянном около её дома в начале войны генерале. После того как указанное ею захоронение было вскрыто, останки идентифицировали как принадлежащие именно командующему 34-й армией. 22 июня 2019 года они были перезахоронены на воинском захоронении в деревне Исаково Демянского района Новгородской области.


[Закрыть].

Главные военные советники в Испании находились в тесном взаимодействии с нашими советниками в различных службах Генштаба республиканской Народной армии. Так, при начальнике Генерального штаба Висенте Рохо сменилось пять советских советников, самым известным из которых был Кирилл Мерецков («Петрович»).

Штаб ВВС пережил девять советников, среди которых был и Яков Смушкевич («Дуглас»). (Дважды Герой Советского Союза. В 1941 году будет арестован и расстрелян.) Именно под его руководством осенью 1936 года республиканская авиация отстояла Мадрид. Из четырёх советников штаба артиллерии наиболее значимой фигурой являлся Николай Воронов («Генерал Вольтер»), наладивший артиллерийскую оборону испанской столицы в ноябре 1936 года.

При командующих фронтами также имелись советники из советских «спецов». Среди девятнадцати фронтовых советников были будущие советские полководцы Родион Малиновский («Малинно»), Павел Батов («Паблито»), Михаил Шумилов («Шилов»), Митрофан Неделин («Педро») и др. А замыкали всю эту «цепочку» советские лётчики, танкисты, моряки и прочие «добровольцы»…

На ум приходят слова старой советской песни: «Комсомо-о-ольцы… доброво-о-ольцы…» Придётся уточнить: комсомольцев в Испанию не брали – исключительно коммунистов.

* * *

По мере того как раскручивался маховик Гражданской войны, становилось понятно, что этой братоубийственной бойне суждено будет стать самой кровопролитной за всю испанскую историю.

24 апреля 1937 года навсегда останется траурным рубцом в памяти каждого жителя Пиренеев. В тот день самолёты «Легиона Кондор» сровняли с землёй городок Герника (Страна Басков). Только погибшими оказалось 1645 человек – старики, женщины, дети. Счёт раненым шёл на тысячи.

Незадолго до этого пятидесятитысячная Северная армия генерала Мола, сломив сопротивление местного населения, овладела столицей басков – городом Бильбао. С независимостью данной территории было покончено. Тысячи жителей когда-то мирного региона нашли свою смерть на полях сражений.

«Легион Кондор» порой не оставлял от испанских городков Валенсии камня на камне. При бомбёжках Барселоны, например, сравнивались с землёй целые кварталы. Погибшие исчислялись сотнями, раненых никто не считал, не того было – спасали…

Через две недели после бомбардировки Герники в результате франкистского мятежа в Барселоне в пятидневных уличных боях погибло девятьсот человек. После этих событий прежнее республиканское правительство Кабальеро было распущено, а вновь избранное, которое возглавил Хуан Негрин, оказалось полностью прокоммунистическим.

13 мая 1937 года были расстреляны четыреста республиканцев – солдат и офицеров из состава Толедского фронта, обвинённых в измене.

С каждым днём росла обоюдная ненависть противоборствующих сторон, показателем которой во все времена являлось отношение к пленным. Надо сказать, республиканцы по жестокости ничуть не уступали противнику.

Так, в одном из боёв под Теруэлем была захвачена группа разведчиков-фалангистов, над которыми была учинена форменная расправа. Известно, что тяжело раненому добровольцу, бывшему юнкеру Александру Куценко (киевлянину по рождению), во время пыток отрезали половые органы, после чего голову разбили о камень[59]59
  «Наш Путь», 1937 г., № 228 от 31 августа.


[Закрыть].

15 марта 1938-го, в разгар так называемой Арагонской операции, в районе Альканьиса части 11-й пехотной дивизии (командир – подполковник Энрике Листер) разбили колонну франкистов. Жестокость, проявленную тогда республиканцами в отношении пленных офицеров, позже осудили даже в Мадриде. Подчинённые Листера выстроили пленников в так называемую «цепочку» (голова к голове) и устроили друг с другом некое состязание, победителем в котором стал тот, кто с одного выстрела пристрелил наибольшее количество узников – три. Одним словом, садистская оргия…

* * *

28 октября 1938 года в Барселоне состоялся прощальный парад интернациональных бригад. Добровольцы покидали Испанию. Это должно было стать для страны первым шагом к окончанию войны. Оповестив об этом весь мир, отныне республиканское правительство Негрина вынуждено было уповать лишь на собственные силы. «No pasaran!» – гневно кричали испанцы, из глаз которых лились слёзы.

Уже через месяц началась знаменитая Каталонская операция, во многом определившая будущее поражение республиканцев. 26 января 1939 года франкисты вошли в Барселону, временную столицу Хуана Негрина. Почти полмиллиона его сторонников были интернированы на границе с Францией.

2 марта Негрин назначил нового командующего республиканской армией генерала Касадо, которому предстояло не только руководить войсками, но и оборонять Мадрид. Но этот умник сделал всё наоборот, возглавив антиправительственный мятеж. В ночь на 6 марта по мадридскому радио было объявлено о низложении республиканского правительства и создании Хунты национальной обороны. Хунту возглавил… генерал Миаха, ещё вчера яростный республиканец. Ещё через три недели пал Мадрид, а 30 марта каудильо Франко заявил о своей победе. Начался массовый террор против побеждённых. Ничего, впрочем, нового…