Текст книги "Фатальное колесо. Третий не лишний"

Пятясь задом, словно встревоженные ракообразные, мы с Ириной коротко и незаметно для приближающейся шпаны обменялись взглядами. Она указала глазами на того, кого поименовали Косяком, потом чуть качнула головой в сторону развалин стены и слегка покрутила кистью руки. Для посторонних – будто пальцы слегка затекли, разминала рассеянно. Для меня: «Крути его». Или: «Работаем этого персонажа». А еще точнее: «Сделай так, чтобы этот шустрый Косяк перестал быть шустрым и оказался с тобой вот за этой стеночкой, где мы будем задавать ему интересующие нас вопросы. Вдумчиво и неторопливо. Разумеется, после того, как по просьбам местных трудящихся я ближе познакомлюсь с остальными персонажами».

Бедняги.

Хвала мужеству мотыльков, самоотверженно летящих в пламя свечи!

А ведь и верно. Если кому и задавать вопросы, так это самому «отверженному» в компании. Шестерке. Шнырю. Тому, кем все помыкают.

Во-первых, поможет давняя и скрытая обида на угнетателей. Во-вторых, постоянная опасность делает таких типов действительно шустрыми. Внимательными и наблюдательными. Закон выживания каменных джунглей. Ну а в-третьих, другие могут начать изображать героев. Недолго, конечно. Но оно нам надо?

– «А сколько я зареза-ал. Сколько перереза-ал… Сколько душ я погуби-и-ил…»

Неубедительно имитируя артиста Леонова и раскачиваясь в такт собственному сольному исполнению, Косяк рывками приближался ко мне. Оттирал, получается, сопляка от места основных событий. Джентльмен удачи хренов. Кино, значит, посматриваем иногда? Это хорошо. Значит, для мозгов не все еще потеряно. Я синхронно с этим телом смещался задом в сторону разбитой постройки, держа Косяка на фиксированной дистанции.

Оставшиеся трое не особо торопясь брали Ирину «в клещи». Та тоже пятилась спиной вперед, щемяще выставив перед собой беззащитные ладошки. Ага! Беззащитные. Агрессоры что-то ей втирали неразборчиво, глумливо при этом гогоча. Что именно там говорили – мне уже было не слышно: расстояние между нами постепенно увеличивалось.

Все, можно начинать. Достаточно удалились.

Я перестал пятиться и остановился как вкопанный, пристально глядя прямо в глаза напирающему на меня типу.

– Слышь, Косяк! По фамилии Доцент. А тормозни-ка чуток. Стоп! Все, кина не будет! Электричество кончилось.

– Че?

Парень тоже остановился и, раззявив от неожиданности рот, оторопело уставился на меня. Ему явно резанула по сознанию необъяснимая смена имиджа потенциальной жертвы. Только что перед глазами был бледнеющий от ужаса шкет, а теперь – неизвестно кто, нагло произносящий «взрослые» слова.

– Че-че. Не горячо! Я говорю, понты кончай колотить перед школьником. Разговор серьезный есть.

– Да… я тебе… щас…

Не дослушав, я спокойно развернулся к нему спиной и шагнул за стену битого ракушечника, коротко бросив назад:

– Сюда иди.

Там, особо не торопясь, я нашел глазами обломок подходящего булыжника и сел рядом с ним прямо на землю, опершись спиной о стену. Сейчас клиент прилетит. Надо полагать, взбешенный моей наглостью и слегка ошарашенный неадекватностью разворачивающихся перед носом событий.

То ли еще будет!

Трех секунд не прошло, как раздались рядом и сверху слова, злые и нехорошие, небушко надо мной заслонила тень зловещая, и потянулись к моей головушке черные протуберанцы загребущих рук. Правда, я этого всего не видел, так как глаз не поднимал. Мог только предположить. А вот две чумазые ступни во вьетнамках видел перед собой отчетливо. Как и предполагал. Кстати, от них попахивало.

В общем, недолго думая поднял я рядом валяющийся булыжник и легонько тюкнул им в большой палец левой от меня ступни. Получается, нога правая. Правильно? Тюкнул не так, чтобы окончательно размозжить чумазую плоть, но… тоже прилично. Ориентировочно – или сильный ушиб кости, или даже небольшая трещинка в фаланге.

Ну а это, во-первых, очень больно. Во-вторых – надежно ограничивает любое перемещение. И на приличный срок.

– А-а-а-а-а-а!!!

Тут, брат Косяк, кричи – не кричи…

Я встал с земли и неторопливо на два шага отошел от прыгающего на одной ноге злодея. Как раз хватит, чтобы легко разорвать дистанцию в случае чего. Ага! Точно – прыжок в мою сторону. Исполняется на одной ноге. Одной левой, так сказать.

– Ты! Че! А-а-а?!!

Не готов пока к беседе.

Вы думаете, мне стыдно? Да нисколечко!

Мне, на секунду, восемь лет всего. А нападающему типу с низким, между прочим, уровнем социальной ответственности – лет на десять больше. И пять пудов живого веса. Пакостного, злобного и ненавидящего все вокруг веса. Мне с ним честный спарринг устраивать – себе же хуже.

Вот, полюбуйтесь – еще один прыжок в мою сторону! Наверное, от распирающих его нутро позывов доброты и стремления к всепрощению. М-да. Не дошло с первого раза.

А так?

Я быстро присел на корточки и все тем же булыжником не очень сильно приложил по другому пальцу. По брату-близнецу первого пострадавшего. Только теперь на левой ноге.

Тело, находящееся сверху от меня, удивилось и грузно осело в пыльную землю-матушку, не прекращая вопить, что любопытно, ни на мгновение. Менялись разве что обертоны.

– Ты че делаешь, фаш-шист?! Ы-ы-ы!!!

– А ну, закрой пасть, – навис я над поверженным врагом злым роком, зловеще сжимая обломок булыжника в руке. – Ты кого здесь фашистом назвал? Меня?! Ты, жертва… Вали Котика!

– Ы-ы-ы! Больно-о-о!

– А ну, встал! Быстро. Пошел вперед. Смотри туда. Внимательно смотри!

И буквально вытолкнул его из-за стены, где «серьезный разговор», можно считать, уже состоялся.

А здесь было на что посмотреть!

Вожак стаи лежал ничком на животе, подломив под себя шикарный куст ежевики. Он был при сознании, но даже без малейшего намека на желание хоть как-нибудь переменить позу. Типичное «вне игры». На черных сладких ягодах, которые из такого положения можно было потреблять даже без помощи рук. Если от шипов увернешься.

Второй нападающий задумчиво сидел неподалеку от старшего товарища на корточках и осторожно на носках, как заводной цыпленок, раскачивался вверх-вниз, стараясь восстановить дыхание. И сфокусировать зрение. При этом надо было еще и поддерживать равновесие! Так что парню было просто некогда отвлекаться на пустяки, творящиеся вокруг.

А третий занимался… бальными танцами с Ириной, у которой, между прочим, одна бретелька все-таки оборвалась. Вела почему-то девушка. Партнер же, низко согнувшись и мелко перебирая ногами, нарезал бесконечные круги возле своей партнерши. А та грациозно поворачивалась вокруг своей оси, бережно придерживая танцора за руку, которая почему-то была неестественно задрана кверху и за спину.

Косяк обомлел. Даже скулить перестал. Видимо, забыл на время о неприятных ощущениях в области больших пальцев своих задних конечностей.

– Вы э-эт-то… че… из этих… что ли?

Оп! Стоять!

С этого момента, пожалуйста, поподробнее!

Я не очень громко свистнул, так, чтобы Ирина нас заметила. Она в свою очередь перестала «вальсировать», что-то шепнула, нагнувшись, своему напарнику и отпустила ему руку. Тот неожиданно резво скакнул в сторону и как-то боком яростно вломился в близрастущий кустарник, с треском пробивая себе путь к свободе.

Что характерно, сидящий на корточках «мыслитель» инстинктивно потянулся в образовавшийся в листве проем. Вслед за трещавшим впереди товарищем. С корточек он при этом предпочел не вставать.

И совсем уж поразил меня главарь. Пачкаясь в ягодном соке и окончательно уничтожая и без того уже порванную майку, он по-пластунски (!) двинулся вслед за остальной стремительно убывающей аудиторией. Змеей! Ритмично работая бедрами, как падшая женщина. Капитан покидал тонущее судно последним! Косяк – не в счет. Ему уже ничем не поможешь. Он просто уже вычеркнут из бытия…

И действительно, видя приближающегося ангела в сарафане, Косяк, похоже, экстренно прокручивал в своем внутреннем кинотеатре главные события своей короткой и никчемной жизни. Возможностей к бегству в настоящем он был лишен злобным школьником, а будущее тревожно мерцало багровым и с каждым набегающим мгновением безвозвратно окрашивалось в более темные тона.

Ирина безмолвно подошла суровым Сфинксом, присела на корточки перед сжавшимся в комочек обреченным Косяком и стала с интересом рассматривать его травмированные пальцы. Потом глянула на меня и постучала пальцем по лбу.

Я проигнорировал ее человеколюбивую укоризну.

– Из каких мы «этих»? – вкрадчиво задал я вопрос горе-агрессору, коротко глянув на Ирину.

Мол, клиент тут кое-что интересное ляпнул в запале, пока там кое-кто на танцполе зажигал. Тут же включившись, Ирина легонько тряхнула парня за плечо.

– Ты не молчи, родимый. Тебя люди спрашивают.

– Из этих… Хлюп! Из чокнутых… Хлюп-хлюп! – попытался унять текущие сопли бывший герой. – Хлюп! С Черной речки… с пещер… Хлюп-хлюп!

– А ну, успокоился! – сильнее тряхнула его Ирина. – Не из «этих» мы! Из других. А про «этих» давай рассказывай. Все, что знаешь.

Неожиданно взгляд Косяка непроизвольно скользнул за пазуху сидящей перед ним на корточках девушки. Я, кстати, тоже обратил внимание на этот выгодный ракурс, только в отличие от моей вполне (не по годам) естественной заинтересованности Косяка это открытие привело почему-то в неописуемый ужас. Как будто его в очередной раз могли уличить во всяком таком непотребстве. Да еще и в такой неоднозначной ситуации.

Я хмыкнул непроизвольно.

– Нравится? – зловеще поинтересовалась Ирина, оскалившись и блеснув белизной зубов. – Тем троим тоже очень понравилось. До сих пор впечатлениями делятся.

Косяк истерично засучил ногами, не отрывая глаз от лица девушки. Боже упаси очередной раз опустить взгляд!

– Я не знаю про «этих»… ничего, – заскулил он, – по пещерам они лазают… дерутся как бабы… только… больно очень… нас много… их по двое… все равно нас мочат… спортсмены чертовы!

Мы переглянулись.

– А кто у них главный? – спросил я. – Смотрящий кто?

– Да откуда я знаю?! – вновь потянуло Косяка в истерику. – Там малолетки одни, школьники сопливые! Почем мне знать, кто главный? Там один всего взрослый. Был. Может, он? Черный. С волосьями вот такими…

– До плеч?

– Да нет. Хвост как у бабы. Черные волосы, говорю же. Как бичуган одет. В мешковину. И джины. На цыгана похож. Только он не из цыган. Я местных ромал знаю. Он не от них. Из города… Блин… Нога болит…

И ненавидящий взгляд в мою сторону.

Прикол. «Плохого полицейского» я еще никогда не исполнял. А Ирина, получается, фея в фиалках?

– Когда они появились в вашем районе? – поинтересовалась «фея». – В первый раз когда вы от них огребли? Помнишь?

Косяк чуть ли не с обожанием уставился в подбородок Ирины. Ай, как хочется глянуть пониже. Но… нельзя. Карма такой! Еще два здоровых больших пальца осталось. На руках. Не стоит рисковать.

– Давно уже. Года три-четыре. Бегали там, на речке, прыгали, кувыркались. По скалам на веревках ползали. Туристы. Наши на них поначалу наехали… Потом… еще раз наехали. Только…

– Отъехали, – подсказал я. – Резину не тяни, сластолюбец.

– Ну, это… стали, короче, вычислять их… по одному. Только они всегда… по два. И чуть что… как поролоновые… начинают выкаблучиваться… руки-ноги выкручивать… нам…

Воспоминания, видимо. были не из приятных, потому что Косяк очередной раз всхлипнул, покосившись на быстро синеющий палец правой ноги.

– А! Еще вот что! – неожиданно вспомнил он. – Так нету их уже! С весны. Исчезли, короче. Не лазают больше здесь. Спокойнее стало на ГРЭСе.

– И вы, стало быть, волю почуяли? – вкрадчиво поинтересовалась Ирина.

– Ну да, – забывшись, подтвердил бывший агрессор, – наша балка-то. И Зеленая горка тоже наша.

– А Воловьи лужки? Тоже ваши? – с серьезным видом поинтересовался я.

– И… кружки… вол… а… какие кружки?

– Проехали.

– И это… короче, я знаю, как фамилия этого мужика… с хвостом… что в мешке как поп ходит…

На какой-то миг наступила звонкая и выразительная тишина.

– Что же ты… драгоценный наш… говори же, солнышко ты наше красное!

Ирина так близко придвинулась к нашему драгоценному светилу, что тот, наверное, почувствовал жар, исходящий из-под запретной ткани сарафана. Что очередной волной ужаса освежило сознание. И сильнее стимулировало память.

– То ли Ойчик, то ли Бойчик, – с трудом переводя дыхание произнес он. – Дед!

– Чего «дед»?

– Дед, говорю, знает. Старик.

– Я поняла, что «дед» – это к тому же еще и «старик». Ты скажи, где нам его искать?

– Так под скалой. В Инкермане. Монах. Или, как его, отшельник, что ли. Старец, короче. Этот хмырь с ним перетирал чего-то. А я потом слышал, как дед окликнул его. Товарищ… Ойчик, заходите, мол, когда надо, двери всегда открыты и всякое такое.

– А как ты все это умудрился услышать?

Глаза у Косяка выразительно забегали из стороны в сторону, старательно огибая центральное направление.

– Правду лучше говори, лишенец. Здоровее будешь.

Да, действительно. С этим школьником-неадекватом лучше не связываться.

– Там ящик… жертвуйте, мол, на скит… а я выше по скале… на полке над шуршей деда… ждал, короче, когда тот вниз спустится за водой… а тут этот… Бойчик… мне и пришлось ждать… целый час…

Понятно. Пожертвования тырил.

– Вот что, – задумчиво произнесла Ирина, – Костя. Тебя ведь Костей зовут?

Косяк выпучил глаза, уставился на Ирину как на божество и мелко утвердительно затряс головой. Тоже мне чудо! Костя – Косяк. Вероятность процентов пятьдесят, если не больше. Рисовщица.

– Так вот, Костя. Расскажешь сейчас, где тебя найти, если чего. Ты ведь с Турбинной улицы?

– С Яб-блочкова.

– Пусть с Яблочкова. Назовешь нам свою фамилию, адрес – и хромай себе в медпункт. Там у вас на Линейной есть. Понял?

– А…

– Ой, Костя. Лучше и не спрашивай… – махнула рукой Ирина.

– Фамилия, лишенец! – рявкнул я.

– П-приходько. А адрес – Яблочкова, четыре.

– Все. Свободен.

Ирина уперлась ладонями в колени и устало поднялась с корточек, унося в недостижимую высь свой заманчивый ракурс. Я в свою очередь мечтательно подбросил на ладони обломок булыжника, выразительно глянул на товарища Приходько и метнул камень в кусты.

Через две секунды Константина с нами уже не было.

А пальцы? Так он что, симулировал, что ли?

Проходимец.

Глава 8
Либо крест, либо трусы…

Значит, все-таки монастырь.

Оказалось, что идти туда пешком четыре километра вовсе и не обязательно! Выяснилось, что для нашего транспортного средства люди предусмотрели чудесную дорогу, в меру разбитую и в меру кривую. Зато – о чудо! – даже асфальтированную местами. И, кстати, проходит она рядом с поселком ГРЭС, где согласно показаниям и проживает «наше солнышко красное Константин». Правда, с другой стороны железки, через которую ближайшую пару километров переезда нет.

Рискуя остаться без свечей, колес и чемодана, мы оставили мотоцикл в зарослях кустарника и все же прогулялись по поселку, вольготно раскинувшемуся в Воловьей балке. Прикольно! Я почти угадал с «лужками». Вместе с незабвенным Антоном Павловичем. Нашли дом Косяка, прикинули на всякий случай подходы, подъезды и скорехонько вернулись к нашему транспорту. Не стоит искушать судьбу. Все-таки искать старца-отшельника удобнее на колесах.

Что же это за отшельник?

Всегда испытывал сложные чувства к религиозным вопросам и к людям в этой среде. Формально я неверующий. Гностик, как это модно сейчас называть, хотя, если честно, атеист точнее. Другое дело, что с недавнего времени слово «атеист» стало чуть ли не ругательным. Обвинительным и обличительным. Очередная дань зловещей моде в непримиримой войне клише и стереотипов.

Собственно, «верующие» мы все. До одного.

Это, кстати, один из показательных примеров широко распространенных банальностей: «Кто-то верит в Бога, а кто-то верит в то, что его нет». И если вторые «кто-то» выглядят, на мой взгляд, более цельными и последовательными, то первые множатся и дробятся в геометрической прогрессии – в зависимости от того, в какого бога они верят, какую церковь посещают и каким обрядам отдают главное предпочтение.

А как они судят других!

Широко и с размахом. И за ересь, и за неверие, и за кучу самых разнообразных высосанных из пальца накладок и несоответствий, не говоря уже о тех моральных тонкостях, которые свойственны той или иной религии. Какая, в конце концов, разница Богу – человеком вы его Сына считаете или сверхчеловеком? Или как относитесь к Богоматери? Или сколькими перстами креститесь? Когда и что едите? С кем спите?

Эти наши, а эти, извините, все же нет. Тут единоверцы, коих на поверку оказывается не так уж и много, а там, где-то по пути в ад – огромная и неприятная толпа: всякие разные язычники, вероотступники, злобные атеисты, а то и, упаси господи, ужасные еретики, не считая богатых россыпей всяких других неверных.

Я по этой причине и считаю себя неверующим.

Не по душе мне эта оголтелая дележка людей на «наших» и «не наших»? Что это вообще за дикий маркер такой – веруешь ты в Бога или нет? К чему этот ярлык, придуманный хитромудрыми жрецами на заре человеческой цивилизации? Чтобы удобнее было прореживать людское море? Разделяй и властвуй?

Короче, не нравится мне это.

Я хоть и неверующий, но делить людей, маркировать их по религиозному признаку и классифицировать в системе собственных предпочтений всегда избегал. Вообще судить людей, мерить своим лекалом тех, кого ты просто не в силах понять, – самое неблагодарное дело. Гарантия ошибки – сто процентов.

Одно время я очень тесно общался со священниками Русского Севера. В качестве представителя спонсора. Восстанавливали храмы, возвращали к жизни разбитые временем и людьми монастырские комплексы. С высот полученного в свое время качественного образования, в заблуждениях гордыни человеческой, связанной и с достатком, и с успехом, я первое время снисходительно и высокомерно относился к этим странным людям, которые в полунищете, в грязи и антисанитарии, плюя на холод и порой даже на голод, камушек за камушком, дощечка за дощечкой восстанавливали и возрождали святые для них места. И постоянно молились.

Как минимум я их не понимал.

Но их одержимость и непостижимая исступленность в безнадежных на первый взгляд делах, на которые побоялись бы замахнуться и сверхмощные строительные корпорации, лишала меня покоя. Объяснение, что силы свои они черпают в Боге, меня не устраивало.

Впрочем, не устраивает оно меня и сейчас. Потому что эти люди для меня до сих пор непостижимы. Однако свысока на них я смотреть зарекся. Потому что их вера оказалась гораздо сильнее моей не-веры. И за свою не-веру я не стал бы бросать насиженное место, облачаться в рубище и брать в руки кайло с топором.

Я не стал бы отдавать свою жизнь за нее.

А они бы стали. Собственно, они ее уже и отдали.

Поэтому не торопитесь никогда пускаться в религиозные споры. Примерьте для начала на себя чужую веру. Поймите ближнего. А потом, если сможете, и возлюбите его.

Не этому ли и учил Иисус?

Пусть я неверующий. Зато я «правильно все понимающий». И принимающий то, что дает Бог истинно верующим. К слову, я гораздо честнее тех, кто вчера истово крестил свой лоб, а сегодня с новыми силами ворует, лжет и прелюбодействует. А то и убивает. В нашем двадцать первом веке такое везде и всюду. Чтобы оставаться порядочным человеком, недостаточно повсеместно ставить свечки и оголтело бить земные поклоны. Нужно просто соразмерять свои поступки с базовыми нравственными принципами. Или не грешить, говоря языком Церкви. А если накосячил, будь добр – ответь перед самим собой в первую очередь. Перед своей совестью, а не перед строгим дядей в облаках.

А то хорошо устроились! Баш на баш: видишь, боженька, я хорошо себя веду. Дай мне за это то и это. И плацкарт в Раю под занавес.

А я вот не верю в рай!

Поэтому мое стремление к порядочности по меньшей мере бескорыстно. Я не рассчитываю за свои поступки получить персональное облако с подогревом, белоснежный хитон и хрустальную арфу на неограниченно долгий срок.

Я просто стараюсь по мере своих скромных сил всегда оставаться человеком. На этом свете. И всегда оставлять за собой право на ошибку. И даже на грех, если того требуют обстоятельства (Костя-Косяк не даст соврать).

А что касается грядущего ада за все мои грехи – так я в него тоже не верю.

Поэтому и боюсь меньше. По жизни.

Ну все. Кажется, я настроился на беседу со старцем.

Только старца дома не оказалось.

Ну как дома. В помещении, где он… существовать должен. Нет. В постройке. Тоже чересчур. Наверное, в… скиту. О! Подходит. Итак, старец, к нашему разочарованию, на время покинул свой… скит.

Знаете, как стать отшельником в очень густонаселенной местности?

К примеру, в такой, где мы с друзьями из Госбезопасности крутим свои земные и никчемные грешные делишки? Да очень просто. Нужно забраться на вырез в скале, на так называемую полку, которую оставили в незапамятные века то ли монахи, то ли добытчики строительного камня. Потом из обломков щедро разбросанного повсюду известняка соорудить… помещение, состоящее из двух стен, потому как другие две – это просто внутренний угол скалы. И комфортно расположиться на оставшемся свободном пространстве, укоризненно наблюдая с десятиметровой высоты на бестолковую людскую суету уровнем ниже.

Я уже говорил, что ненавижу высоту?

Дело в том, что посетить этот скит без особого труда может каждый желающий. Если не считать за труд преодоление метров тридцати одной замечательной тропинки, затейливо огибающей скалу с востока на запад. Да, впрочем, при чем здесь направление? У этой… дорожки, если можно так выразиться, слева – пропасть (может, для кого-то метров пятнадцать-двадцать и не пропасть, только это не ко мне, блин), а справа – скала. А снизу под ногами – от пятидесяти до тридцати сантиметров не всегда ровной поверхности! А еще она, в смысле эта геометрически неправильная поверхность, местами осыпается мелкими камушками! Тем самым известняком, который, как известно, легко обрабатывается из-за своей мягкости. А иногда эта поверхность и вовсе пропадает!!! Где-то на полметра, а где-то и на целый метр…

Фу-ух.

Дай боже тебе здоровья, дедушка-отшельник! И хорошей координации движений. И вестибулярного аппарата. Побольше.

– Ну что, подождем? Или обратно? – поинтересовалась Ирина, деловито осматривая хозяйство монаха, размещенное на скальном уступе под открытым небом. – Вряд ли старик ушел надолго. Смотри, примус еще теплый.

Обратно? Не стал бы я настаивать, что эта перспектива меня чрезмерно воодушевила.

– А тут нельзя просто спуститься? По веревке?

Я осторожно, мелкими приставными шажками попытался приблизиться к срезу скалы. Потом храбро присел и, опершись на руки, глянул вниз. Да и не высоко тут особо. Где-то уровень третьего, может быть, четвертого этажа типовой хрущовки. Я же ведь там на балкон не опасаюсь выходить. Чего здесь-то бояться?

– Стр-рашно? – жутко рокотнуло возле самого уха.

Тело рванулось назад. Именно тело, потому что мозги даже и не собирались включаться. Так, только полыхнули ужасом и… ушли… куда-то. Блевать, наверное, извините.

– Дур-ра! – с чувством констатировал я. – Нет, ну как дите малое! А если бы меня вперед с перепугу рвануло? Дурак вы, боцман, и шуточки у вас…

– Смотри, – как ни в чем не бывало, произнесло это чудовище в сарафане, – «можите». Ошибочка, однако. Орфографическая.

Я подошел поближе. Коленочки после всплеска адреналина, между прочим, еще подрагивают. Меня с Косяком так не трусило, как на этой высоте про́клятой.

Что у нас тут?

Самодельный ящик из фанеры, похож на почтовый. На передней стороне нацарапано коряво: «Жертвуйте на скит! Сколько можите». И малюсенькая иконка рядышком.

Так, на голове святого – митра, позади нимб, почему-то темный, это редкость, седые локоны и борода. В левой руке Библия, справа – троеперстное сложение.

– Николай Чудотворец, – компетентно заявил я. – Покровитель моряков. И защитник обиженных, между прочим.

И с выражением посмотрел на Ирину.

– Ну и что? – легкомысленно бросила эта безбожница. – Ты что, верующий, что ли?

– Темнота ты, – вздохнул я, пытаясь нашарить в кармане мелочь. – При чем тут верующий, не верующий? Дай рубль. Ага. «Спасибо» при пожертвованиях не говорят. Но все равно Бог тебя спасет. Если сама захочешь. Николай – один из самых почитаемых святых на Руси. Да что там, самый почитаемый! После Христа и Божьей Матери. В твоем возрасте пора бы это знать. В плане общего развития.

– Истину глаголешь, отрок, – вдруг громыхнуло откуда-то сверху. – Святую истину. Не нужно пугаться, дети мои. Я спущусь сейчас.

Ни хрена себе!

Может, скрижали пора уже готовить? Для очередных заповедей?

«Не нужно пугаться»! Поздно озаботился, глас с небес. Я уже произвел соответствующее скачкообразное движение с перепугу. В стиле фристайл. Хорошо хоть не в сторону обрыва. В сторону безбожницы. Да так удачно, что та уже трет себе лодыжку, выразительно шипя сквозь зубы.

В противоположном от постройки углу на скале оказались ржавые скобы, на которые и смотреть-то было страшно. А обладатель густого баса, переполошивший нашу парочку, бесстрашно спускался по ним на наш уровень.

Снисходил. Да, так точнее.

– Сейчас-сейчас, – приговаривал он, раскачиваясь в воздухе и тем не менее уверенно приближаясь к нам. По оси «игрек».

Здесь бы барабанная дробь не помешала.

– Цирк, – вполголоса шепнула Ирина и добавила еще тише, наклонившись к моему уху: – Святые гимнасты демонстрируют смертельный номер «Возвращение из рая».

Остроумно. Но не ко времени. Да и не к месту, поэтому я демонстративно отстранился от воинствующей атеистки и сделал ей «страшные глаза».

Ни стыда ни совести!

– Здравствуйте, святой отец, – решила поприветствовать монаха Ирина в меру своей эрудиции. – Гостей не прогоните?

– Здравствуй, дочка, – переведя дух, ответил старец. – Не прогоню. Всегда рад гостям. Только нет здесь святых. Все они на небесах в большинстве своем, а мне еще и на этом свете чуток побезобразничать хочется. Вы ведь не станете возражать?

– А как… тогда… – смутилась было Ирина, но сообразительный монах тут же ее перебил:

– А зови Матвей Серафимычем. Как в миру. А лучше – дедом Мотей, а то и просто Дедом. Как нравится. Я все одно не спутаю, кого кличешь. Один я тут.

Такой старик интересный.

На вид – лет сто. А глаза молодые, острые. И будто смех в них застыл. Но не издевательский, а… снисходительный, что ли. Прощающий всем окружающим и возможную грубость, и бестактность, а то и просто глупость.

– Мы к вам, Дед… дед Мотя. Кх-гм. Матвей Серафимович… значит…

Я впервые в жизни вижу смущенную Ирину!

Агент «Сатурн», прием, прием. Там, в башне, все на месте?

– Ваше преподобие, – подсказываю шепотом буксующему агенту.

Она бросает злобный взгляд в мою сторону, но инерция – страшная сила.

– Это… Ваше преподобие… преосвященство…

И на инстинкте восприятия акустики чувствует, слышит своим богоборческим ухом, что все же сморозила бред. И второй сюрприз за сегодня – агент «Сатурн» выразительно пунцовой окраски! А день-то удался!

Старик деликатно усмехнулся в бороду, стараясь не показывать того, что ситуация его как минимум развлекает, и протянул утопающей руку помощи.

– А давайте, девушка, я вас чаем угощу. Настоящим монастырским. На травах. Вас и братика вашего, не по годам смышленого.

– С удовольствием, – тихо сказала Ирина.

И вот – о чудо! Перед нами снова великосветская леди. Гламурная львица. Проездом из Конотопа в Ливерпуль. Не хватает только монокля с веером.

– Вы думаете, чего это там старый обезьян по скалам ползает. Так ведь? – продолжал замыливать ситуацию монах. – А ведь все из-за чая. Да. Два друга у меня там, на северном склоне. Куст можжевеловый да деревце барбарисовое. Вот я к ним в гости и наведываюсь время от времени. Глядите!

И в пригоршне у него неожиданно появилась кучка можжевеловых колючек и бурых глянцевых листков. Как фокусник, извлек их складок своей длинной и выгоревшей на солнце то ли сутаны, то ли схимы.

– Просто замечательный чаек сейчас у нас получится. Без сахара, правда. Ничего?

– Не стоит беспокоиться, Матвей Серафимович, – завела было Ирина привычную шарманку, но, почувствовав мой обжигающий взгляд, скинула пуд-другой своего гламура. – Ничего страшного. Без сахара так без сахара. Мы к вам, дед Мотя, собственно, вот по какому вопросу…

– Чудны дела твои, Господи! – опять перебил Ирину отшельник. – Как времена-то меняются! И не вызывают уже. И в кабинетах не держат, и лампой в глаза не светят. Сами стали приходить сильные мира сего. Глядишь, когда-нибудь и церковь здесь восстановят. И молиться разрешат. И отроки такие, как твой братик, станут не исключением редкостным, а буднями и нормой. Ведь станут же?

И острый, крайне острый взгляд в мою сторону!

Верите? Я вдруг голым себя почувствовал.

– Откуда вы… – растерянно произнесла Ирина.

Что? С хулиганами-то оно попроще было?

Дед озорно хмыкнул, раскочегаривая свой керогаз. Потом смеющимися глазами глянул на обалдевшую Ирину.

– А я и не знал. Теперь вот знаю. Не обессудьте, гражданка начальница. И вы, юный гражданин начальник, не сердитесь на старого озорника. Я хоть и отшельник, да только признаюсь вам, мои дорогие, скучно мне бывает тут… до чертиков! Прости, Господи, грехи наши тяжкие. Погодите минутку, я еще трав принесу. Сушеных. Тут у меня в скиту…

Ирина растерянно посмотрела на меня. Вопросительно дернула подбородком. Мол, как тебе это? А я что? Плечами только пожал. Этого деда так просто не возьмешь. Я не удивлюсь, если мы прокатились напрасно. Впрочем…

– Послушай, Ир, – сказал я совершенно серьезно, – ты все-таки попробуй покрутить этого монаха, пока он сам тебя крутить не начал. Когда же он тебя пошлет, а он тебя пошлет, это непременно, тогда молча отойди в сторонку и оставь нас одних. Только без закидонов. По-английски. Тихо и скромно. Как хорошая девочка. Лады?

Теперь ее очередь недоуменно пожимать плечами. Ничего-ничего. Тебе и не обязательно все понимать. И все контролировать. Если малолетки не справляются, придется подключаться взрослым мальчикам.

– Вот какая у меня травка. Душистая, ароматная! – Потряхивая в воздухе подозрительными пучками, старик с трудом выбрался из узкого проема собственной жилплощади. – А ведь вы спросить чего-то хотели? Так же? А я привязался тут со своим чаем. Вот балбес старый!

– Да, – встрепенулась Ирина, победно глянув в мою сторону, – спросить. Не видели ли вы где-то с полгода назад…

– Ох, дочка, – снова с откровенным удовольствием перебил Ирину отшельник, – ты прости меня. За то, что… кхм… мозги тут вам… компостирую.

Я так и сел.

– Знаю я, зачем вы пришли, – продолжал удивлять нас старик, ловко орудуя примусом. – Знал, что придете. Как только рассказал мне этот парень-строитель, чего ему от меня надо, сразу понял, что придут за ним. Рано или поздно. Только вот что-то припозднились вы на этот раз. Раньше ждал вашего брата. Гм… А тут сестра! И симпатичная такая. Красивый у тебя сарафан, дочка, только больно уж короток. Далеко ль до греха-то?