Текст книги "Фатальное колесо. Пятое колесо в телеге"

Глава 11
«За что, братцы?»

– Не велено пущать!

Точно, не ждали. Собственно, как я и думал.

– Тогда просто позовите его на вахту, – медленно и терпеливо выговариваю слова в тщетной надежде достучаться до искры человечности, возможно, еще тлеющей внутри этой железобетонной конструкции, которая по недоразумению выглядит всего лишь как бабка на проходной. – Его зовут Сережа Семенов. Второкурсник. На третьем этаже живет. Его комната в самом конце коридора, вон с той стороны. Он сам меня приглашал!

Не удержался все-таки, дал малость фальцетного «петуха» в конце тирады. Ох уж эта мне подростковая голосовая ломка! Бесит.

– Не велено!

Зато здесь никаких ломок нет.

Как и сомнений в собственной непогрешимости. Все тут давно уже окрепло и устоялось – на радость людям. И мир надежно воспринимается… в черно-белом цвете. Как то изображение на отечественном «Славутиче», уголок которого виднеется за мутным стеклом поста.

Здесь велено, а здесь не велено! Двоичная система счисления.

– Бабуля…

– Какая я тебе бабуля?!

– Ну… женщина! Послушайте…

– Какая я тебе жен… мм… – Вахтерша краем своего бинарного сознания почувствовала, что не туда ее повело, и тут же поспешила вернуться в родную колею: – Не велено пущать посторонних! Шагай давай отсюдова!

– Зачем же так грубо, гражданка? Кем не велено?

– Кем надо!

– Кому надо?

– Я щас в милицию позвоню!

Самое обидное, что даже в голову не приходит, как выкрутиться из этой развеселой ситуации. Нет приема против лома! Если нет другого лома. Да и… лом бы тут тоже не помог! Гаубица разве что…

И вообще – странно это!

Совершенно нетипичная бдительность для стандартной советской общаги. Я понимаю еще вечером, когда до одиннадцати остается не больше получаса разудалого времени. Под страхом высшей меры социальной справедливости запрещается ночевать в чужих общагах! Тем более в «смешанных». Кто не понял – по гендерному признаку «смешанных».

А как же?

Вдруг ты, чужой мальчик, заночуешь не у знакомых мальчиков, что не сильно и наказуемо, а у, господи упаси, у девочек… полузнакомых?! Далеко ли до греха? При таком раскладе – да, вахтерши к вечеру звереют не по-детски. Но днем! Днем-то всех нормально пускают – друзей, родственников. А ведь Ленка что-то мне говорила об усилении режима – не принял всерьез. Думал, утрирует для красного словца, интересничает.

Ан нет!

Я скроил обиженное выражение лица и… отступил. На заранее подготовленные позиции – к входным дверям. Надежда пока еще не умерла, но уже сильно кашляет. Что-то надо выдумать, неужто зря тащился в этакую даль? Ай да бабка! Самого пришельца из двадцать первого века сделала! Что подскажешь, умудренный мозг с одним средним техническим и двумя высшими гуманитарными образованиями?

Прищурившись, я оценил диспозицию с точки зрения супермена.

Турникет не заблокирован. Ломануться внахалку, а потом налево по коридору! Там виднеется центральная лестничная клетка – ищи меня потом по этажам.

М-да. Мудрее и не придумать, просто гений. Что значит «вышка»!

Скандала захотелось? А вот возьмет бабка да и вызовет ментов, как обещала. С такой станется! Вон как зыркает из своего окошка. Как из амбразуры! Не иначе подозревает в чем-то непотребном честного и благородного подростка.

Неожиданно я заметил, как из отверстия напротив турникета медленно и зловеще выдвигается стопор, похожий на неумолимую черную мамбу перед смертельным прыжком в сторону жертвы. Все! Вертушка надежно зафиксирована железным прутом, и путь в Землю обетованную отрезан окончательно.

Я застыл в восхищении. Даже так? Серьезно?

Неожиданно в глазах померкло.

Что это? Опять? Не так уж я и испугался… этой бабки.

Свет в холле мигнул еще пару-тройку раз.

Фу-у! Так это не у меня темнело. Это… с внешней стороны черепной коробки. В погасших люминесцентных лампах с легким потрескиванием заработали стартеры, по-новому разгоняя газ в стеклянных трубках. Вахтерша с недоумением огляделась. Еще один непорядок на ее голову!

Где-то на верхних этажах общаги послышался неразборчивый бубнеж далеких голосов. Взволнованных, надо сказать: это слышно было даже на расстоянии, без слов.

– Случилось что-то? – добавил я маслица в огонь, как матерый иезуит. – Давайте схожу, гляну.

– Я те схожу! – проворчала бабка, но уверенности в ее голосе явно поубавилось. – Чевой-то они там? От же фу-лю-гань-е!

Высокие, гляжу, отношения в этой студенческой коммуне. Бабуля, видно, просто души не чает в своих подопечных. Внучочки же ж!

Лампы мигнули еще раз, и одновременно со стороны лестницы где-то наверху послышался треск сильного электрического разряда.

И стало темно.

По крайней мере так сперва показалось – после яркого дневного света снаружи здания и обилия светильников в районе проходной.

А еще кто-то завизжал! Там же, на верхних этажах.

И тут же зашаркали, затопотали по коридорам невидимые ноги, разномастные голоса горохом рассыпались по всей общаге – кто-то кого-то искал, кто-то на кого-то орал с надрывом, а кого-то явно посылали в дальние дали посредством вульгаризмов из широко распространенного словаря нецензурной лексики. Во всеобщей какофонии мне даже послышалось что-то похожее на женские причитания. Или всхлипывания. Ничего себе!

– Я посмотрю, что там, – безапелляционно заявил я, по-хозяйски перепрыгивая через заблокированный турникет. – «Скорую» на всякий случай наберите. Там явно кому-то поплохело!

– Нельзя! – фальцетом пискнула бабка, хватаясь все же, как велели, за телефонную трубку. – Не велено!

Инерция. Железные рефлексы обезглавленной курицы-чемпионки по забегам на короткие дистанции. Во всяком случае, старушка «петуха» умеет пускать не хуже, чем я.

Треснул железобетон!

Перепрыгивая через ступени, я помчался на шум. Ну, и можно сказать, на запах – сильно воняло горелой проводкой. С моего пути в разные стороны шарахались какие-то полуодетые силуэты, пару раз меня пытались ухватить за плечо – так и не понял зачем. Может, спросить чего хотели? С грохотом по ступеням вниз проскакала жестяная кастрюлька, разбрызгивая вокруг себя что-то пахучее. Еле увернулся.

На втором этаже краем уха уловил фразу – что-то типа «у них… сверху на этаже… током убило» – и, не останавливаясь ни на миг, помчался выше, на третий.

Там, за первым же поворотом в коридор, стало особо людно. Не меньше десятка студентов толпилось рядом с электрощитом с распахнутой дверцей. Ни черта не было видно – из окна с лестницы чуть пробивал свет через замалеванное белой известкой окно, да в конце коридора – знакомые стеклянные двери. От паленой изоляции щипало в глазах, что особой зрячести тоже не прибавляло. Где-то рядом в полутьме мелькал фонарик, а кто-то издалека тащил зажженную свечу, толкаясь, обжигаясь и злобно шипя на окружающих. В центре разномастной тусовки у самой стены чувствовалось какое-то копошение под ногами. Не церемонясь особо, я раздвинул тела в сторону.

– Свет сюда! – рявкнул, чувствуя недоброе. – А ну, шаг назад все! Где фонарик?!

Луч света полоснул по эпицентру неприятностей.

На полу лежал пострадавший.

На спине. Какой-то доброхот неуверенно пытался то ли надавить, то ли пощупать того за грудь. Рядом, прислонившись к стене, сидела на корточках девчонка в халате и полотенце на голове. Всхлипывания и повизгивания неслись с ее стороны. А окружающие старательно создавали бардак вокруг центральной композиции – лопотали что-то, сокрушались, переживая, подталкивали друг друга в спину, советовали хрень и дергали за плечи пыхтящего от стараний Айболита-первопроходца.

Свирепо рыкнув что-то нечленораздельное, я оттолкнул в сторону сразу двоих зевак, маячащих у меня перед носом. Один что-то угрожающе вякнул, но я не стал тратить на него время. Присев на корточки, стал щупать пульс на сонной артерии у лежащего без сознания парня. Не пойму толком, есть или нет. Скорее… нет! Дыхание? Я ухом почти прижался к его губам. Не чувствую!

Черт! Черт-черт!

– А ну, в сторону! – бросил я потеющему от ужаса неудавшемуся медику, отодвигая его плечом. – Полотенце дай!

Девчонка непонимающе уставилась на меня, по-мышиному блестя бусинками глаз в прыгающих отсветах фонарика и прибывшей все же свечки. Крякнув с досады, я просто содрал с ее головы полотенце и стал запихивать его валиком под затылок лежащему. Арифметика первой помощи – правильно запрокинуть голову жертве для проходимости дыхательных путей. Нащупав на груди у парня выпуклость мечевидного отростка, сдвинул ладони чуть выше и стал размеренно давить ему на ребра. Так… три…четыре – хватит. Теперь вдох, рот в рот, есть! Даже не успел почувствовать позывов к брезгливости.

Нет дыхания!

Резко двинул парня по грудине, стараясь попасть точно по точке массажа. Еще раз! Еще! Ну, давай! Снова потянулся ко рту пострадавшего. С силой вдул ему воздух в легкие. Нет результата.

– Видел, как делаю?

Тот, кто до меня изображал реанимационные действия, мелко закивал.

– Я давлю, ты вдуваешь! Когда скажу. Поехали!

Раз… два… три… четыре…

– Давай! Сильно дуй!

Я так злобно гаркнул, что парень перепуганно дернулся к лицу лежащего. Клацнули зубы о зубы.

– Осторожно, Дракула! Нос ему зажми и рывком воздух внутрь. Как трубку дыхательную продуваешь после ныряния. Давай же!

О! Получилось вроде. Плавал, значит, мой помощник с маской. И с трубкой нырял.

Раз… два… три… четыре…

– Дуй, ныряльщик!

Нет эффекта!

Раз… два… три… четыре…

– Еще дуй! Сильнее! Сильнее!!! Кака синяя!

Я почувствовал, как липкие щупальца знакомого ужаса начинают проникать в подсознание. Отбросит? Вновь неведомая сила швырнет меня назад по времени? Главное, тогда на бабку время не тратить, сразу сюда. Сам прибью этого электрического естествоиспытателя. Лично!

Зверея, я особо сильно двинул пострадавшего в центр грудины.

И… услышал хрип.

Есть!

Парень содрогнулся всем телом и, подавшись вперед, захрипел еще громче.

Ну, слава богу!

Я осел на коленях. А ведь на какой-то миг показалось, что кранты страдальцу. Не надо баловаться, дети, с электричеством! Учили же мамы с папами.

– Артем! Артем, как ты?

Артем? Это тот самый Артем? «Жених» Ленкин, который на именинах чуть не угробил ее своим спиртом? Или тезка?

Я попытался в полумраке рассмотреть лицо судорожно дышащего парня, активно возвращающего себе сознание и демонстрирующего желание пожить еще малость после встречи с разницей потенциалов.

Вроде похож. Плохо видно.

– Проволока, – просипел утробно пострадавший еле слышно. – Там… была.

Чего он лепит?

– Там.

Я поднял глаза на щит. Проволока?

Там, на секундочку, целые мотки проволоки.

– Ну, проволока, – произнес я успокаивающе. – Ты не волнуйся. Это обычное дело. Если бы ты там колбасу увидел, тогда можно было бы переживать. А так – подумаешь, проволока!

Бедолага замотал головой:

– Нет. Специально… кто-то.

Ага. Специально. А еще его специально загипнотизировали и приказали, чтобы он в щит полез. Нашкодил, понимаешь, теперь ищет крайних! Встречал я таких.

– Ты постой-постой, не надо вставать. Полежи тут на полу, тебе вредно шевелиться. Сейчас врачи приедут. Настоящие. Им и расскажешь про свою проволоку.

Парень послушно расслабился.

Кто-то уже подсовывал ему под голову подушку. Кто-то пытался укрыть его покрывалом. Это, кстати, правильно. Ему поспать надо. В тепле.

Сидя на коленях, я устало опустил плечи и прикрыл саднящие от гари глаза.

И тут меня ударили по затылку.

Кастетом.

За что, братцы?

Глава 12
Запретов нет

Как я понял, что кастетом?

Легко.

Ощущение – как от лягнувшей тебя в голову подкованной лошади. Жесткое и монументальное! Контакт с железякой определяешь не мозгом, а сразу черепной костью, без посредников. Кость тоже иногда умеет думать, по крайней мере неплохо разбирается в прикладных материалах, особенно когда это «прикладывание» происходит таким скоропалительным способом.

На этот раз я в полной мере ощутил всю прелесть эффекта, так как сознание потерял не до самого конца – видимо, удар был вполсилы. Оцепенел только от болевого шока да взгрустнул до помутнения от вопиющей несправедливости человеческой и все равно из последних сил старался поддерживать исчезающую связь с реальностью. Цеплялся почем зря за этот предательский мир. Оглушенный и полуослепший, почувствовал, как несколько субъектов подхватили меня под мышки и потащили куда-то по коридору. А вот после этого уже соизволил окончательно вырубиться.

Надо полагать, не меньше чем на полчаса.

Потому что очнулся на койке в одной из комнат, укрытый одеялом и с мокрым полотенцем на лбу. Между полотенцем и подушкой жила боль, не оставляя места мыслям и желаниям. И свет неприятно резал глаза. И лежать было неудобно одетым.

И вообще – все бесило!

Особо бесил меломан Сеня, заботливо склонившийся надо мной, чтобы поменять одно мокрое полотенце на другое. Маячит тут, понимаешь, перед больными глазами своей анархической каракулей на впалой груди.

– Се! Ня! – Я попытался вложить все бушующие во мне эмоции в свой еле слышный лепет. – Се-э-эня!

– Очухался, Витек? Слышь, Петюня! А ты говорил, до утра спать будет.

– Твою бога-душу, Се-ня! Это ты меня? Двинул?

– Чего? Куда… двинул?

– В ухо! Сеня!! В ухо!!! Вот сюда! В заушно-затылочную область!

От движения рукой в сторону пострадавшей головы боль новой удушливой волной заполнила пространство как раз в том месте, где по идее и должна была эта голова находиться. Если бы не было занято.

– Ты чего, Витек? Никто тебя не двигал! Ты сам сознание потерял. Вон у Петюни спроси.

– Ага! Сам…

Бледненький такой сарказм вышел.

И почему-то совершенно не хотелось дискутировать: доказывать что-то, расспрашивать. Но и обиженным терпилой быть тоже не прикалывало. Я собрал в общую кучу остатки мужества и здравого смысла, сосредоточился и попытался сформулировать вопрос вопросов:

– Почему я здесь?

Сеня легкомысленно пожал плечами:

– Принесли.

Вопрос вопросов обернулся пшиком. Видит бог, я старался.

Еще попытка:

– Кто принес?

– Пацаны.

– Какие?

– Наши.

Мне остро захотелось, чтобы виноватым во всех моих неприятностях оказался бы именно Сеня. И процедуру следственного разбирательства я обязательно начну с самого конца – с высшей меры наказания. С расстрела!

– Зачем. Ваши. Пацаны. Принесли! Меня!! Сюда!!!

Ожидаемо словил фальцет на последнем гласном звуке. Сейчас простительно – последствия травмы, эмоциональный всплеск опять же.

– Так я же им сказал. – Сеня явно не понимал, чего от него хотят добиться. – Сначала сидел тут в потемках, потом твой голос услышал в коридоре: «Дуй. Не дуй». Пока сообразил, где вы там и чего друг другу «вдуваете», пока подбежал, смотрю – ты сидишь на коленях и набок заваливаешься, как пьяный.

– Стой-стой-стой! – поморщился я от неожиданно прорвавшейся лавины информации. – Не части́! За мной, кто за моей спиной стоял?

Сеня вновь пожал плечами:

– А я знаю? Пацаны.

Вот те раз, опять – за рубль деньги. Наша песня хороша, начинай сначала.

– Дай угадаю, какие пацаны. Наши?

– Не. Не ваши. Наши.

Расстрел. Теперь я уверен – только расстрел! Через повешение.

Я отбросил одеяло и сел на койке:

– Сеня, дорогой мой человек, просто скажи: кто меня сюда притащил? Меня ведь притащили? Сзади подхватили под руки и вперед! Вот тот, кто это сделал, тот сзади и стоял. Я и спрашиваю – кто?

Сеня задумался.

– Никита был. Что из соседней комнаты. Здесь тебя уже Петюня перехватил, а Никита к себе пошел. А второй…

Никиту и Петюню я помнил по той, прежней тусовке, поэтому терпеливо ждал продолжения.

Молчал даже.

– А второй…

А круче расстрела бывает что-нибудь? Какие-нибудь «испанские сапоги»! Или «головная дробилка». Блин, я даже чувствую сейчас на себе, как она будут действовать на этом занудном Сене!

– А! Точно! Второго я… не знаю. Чечен какой-то с первого этажа, там у нас все нацмены живут.

Приехали. В нашей формуле появилась новая неизвестная величина.

Похоже, этот «злой чечен» меня и приложил кастетом. Потом отскреб то, что осталось, от пола и транспортировал по направлению, указанному добряком Сеней.

А что я плохого сделал этому «чечену»? Я осторожно потрогал ссадину за ухом. Пульсирует! За что получил – теперь можно только гадать. Раз сразу не растолковали…

Кажется, я кого-то толкнул!

Да-да. Как раз перед тем, как начал Артема откачивать. Этого кавказца? Тот еще рыкнул что-то в мой адрес. Да! Что-то гортанное, агрессивное, похоже на чеченский акцент. Или это я уже за уши притягиваю? Блин, как башка болит. Особенно если думать.

И вообще – фигня какая-то несоизмеримая. Получается, достаточно кого-то пихнуть слегка, чтобы в ответ получить кастетом по кумполу? Какие чудесные обычаи в этой строительной общаге! Я начинаю понимать бабку на вахте. А по прошлому посещению и не скажешь, что тут садисты живут.

Я тяжело поднялся с койки, непроизвольно поддерживая голову рукой:

– Пойду я. Злые вы…

– А чего приходил-то?

– Нормально! Ты же сам звал – Юрай-Хипов переписывать:

Сеня выразительно оглядел меня с ног до головы:

– Куда переписывать? В записную книжку, что ли? Ты ж без мага!

И правда.

– Договориться хотел, – буркнул я непоследовательно, – на потом.

– Я завтра могу. Подваливай к трем.

– Завтра я не могу. И послезавтра тоже. И вообще – у нас стройотряд. Через пару недель звякну вам на вахту, оставлю мэсседж.

– Чего оставишь?

– Бабку вашу заряжу, чтобы передала тебе сообщение.

– Если согласится…

В коридоре послышался шум голосов, и я вспомнил о главном.

– Слушай, а что с Артемом?

Сеня недоуменно посмотрел на меня:

– А что с Артемом?

– Его же током ударило!

– Кого? Артема?

Я почувствовал неладное. Опять за рыбу гроши?

– Сеня! Ты меня не пугай! Когда я сознание терял, там что, рядом со мной на полу никто не валялся?

– А-а! Так это Артем был?

Я выдохнул. По крайней мере никаких сдвигов реальности на этот раз не произошло.

– Конечно, Артем!

– А я и не разглядел. Просто ушел сразу за пацанами, когда тебя тащили.

Узнаю общагу – всем все похрен!

– У вас человека чуть током не убило, а ты говоришь «не разглядел»!

– Ха! Первый раз, что ли? У нас на этаже щиток – как окно в преисподнюю. Автоматы на ладан дышат, и свет вырубает по этажу, как только кто-нибудь чайник поставит. Ты, кстати, чая не хочешь?

– Спасибо. Не горю желанием. Откачивай потом очередного электрика…

И замер на полуслове.

А ведь по факту я опять спас жизнь человеку, как ни крути!

Тот старательный помощник, которого я по ходу дела обучил вдувать пациенту воздух в легкие по методе «рот в рот», реально ничего не смог бы один сделать. А у Артема тогда точно пульса не было – я теперь в этом даже и не сомневаюсь. Сердечко того, простаивало! Иначе бы непрямой массаж в сознание пациента не привел. Добил бы только.

Иными словами, два-ноль в мою пользу – появляюсь тут второй раз, и второй раз кто-то незапланированно задерживается на этом грешном свете вопреки планам Создателя, или кто там эти дела планирует? Традицией становится!

От этой знаковой мысли даже голова стала успокаиваться.

И вместе с тем в нее стали возвращаться мысли более сложного порядка.

К примеру.

Вернувшись из темного зловещего коридора с заманчивым сиянием на выходе, Артем первым делом упомянул какой-то провод. Точнее, даже не провод, а проволоку. Надо думать, посредством которой он в тот самый коридор и угодил, иначе не попала бы она в категорию артефактов, упоминаемых в первую очередь при возвращении с того света. Незапланированного, напомню, возвращения. Такого, что больше похоже на чудо. Не маму вспомнил, не девочку любимую и даже не начало третьего семестра, которое он ознаменовал своим вторым днем рождения. Проволоку!

Что это может означать?

А то, что эта проволока его сильно зацепила! Она не просто осталась ярким впечатлением в сознании перед отключкой, но и выпадала как-то из обычного порядка вещей. Иными словами – была лишней! И если учесть, что, как я раньше заметил, этих проводов и проволок в щите пруд пруди, то именно один конкретно упомянутый предмет – что? А вот что! Он был привнесен злонамеренно!

Вот как.

Поэтому Артем не просто охренел от избыточного потока электронов в организме, он еще и понял в последний полумиг функционирования мозга, что его неприятность подстроена!

Об этом и хрипел, возродившись.

Его хотели убить!

От чудовищности сделанного открытия я опять плюхнулся задом на койку.

Это всего лишь версия, один из вариантов причин и следствий, имеющий право на существование с неизвестной долей вероятности. Разумеется, не со стопроцентной! Может быть, все и не так было, но… галочку, что называется, поставим.

– Сеня, а можно ваш электрощит посмотреть?

– Смотри, – равнодушно пожал плечами парень, – он сразу после поворота на лестницу, в нише.

Провожать и показывать мне местные достопримечательности он, как я понял, вовсе и не собирался. Возился уже со своими колонками, нетерпеливо трогая пальцами нагревающийся паяльник.

Я встал и вышел в коридор.

Лампы там не горели. В редкой общаге включают освещение днем, поэтому на этаже царил привычный полумрак. Мелькали студенты, на нашей половине – мальчики, за лестницей – пара девчонок точила лясы около душевой в дальнем конце. Гарь от жженой проводки уже не ощущалась. И вообще признаков того, что какой-то час назад тут чуть не убило человека, не было напрочь. Все как в обычной студенческой общаге советских лет.

Я подошел к щиту.

Ха! Так он же опечатан! Свежей бумажкой. И что я тут увижу?

Можно, конечно, сорвать эту полоску с треугольным штампиком коменданта, но я прекрасно понимал, что этим злодейством подведу под монастырь всех местных старожилов. Какие за это могут последовать санкции – одному богу известно. Да и не у бога будет комендант консультироваться по этому поводу, не его это компания. Бывал я в шкуре бездомного студента-общажника, все понимаю, поэтому не стану вредить братьям по разуму.

– Эй, хирург! Артема ищешь?

Я оглянулся на голос.

В небольшом закутке напротив лестницы на потрепанном диванчике сидел рыжий паренек и держал в руках открытую книгу. Вылитый артист Лойе. Как он умудряется читать в такой полутьме?

– Артема, – не стал я возражать. – А почему «хирург»?

– Так ведь ты его откачал! Нет?

– Э-э… ну да, я.

– А потом в обморок упал. От переживаний?

– Ну-у… железно! От таких переживаний бывает, что и не встают.

– Ага, – согласился рыжий. – А Артема «скорая» увезла. В Первую городскую, на Восставших, знаешь?

Мне и не знать! Я там рядом живу.

– Конечно, знаю, а что с ним?

Парень хихикнул:

– Ты хирург, тебе виднее. Не я же его… целовал!

Идиот. Хоть и похож на актера.

Оборвав на редкость содержательную беседу, я вернулся в комнату Сени-меломана.

– А в какой комнате Ленка живет? – поинтересовался как бы между прочим.

– Какая Ленка? – глянул на меня Сеня через канифольный дым. – Лаврова?

Кабы знать.

– Ага, Лаврова. Мы же на ее именинах познакомились?

– Ну да, на ее. В триста четырнадцатой она. Только нет ее в общаге. Они с девками в церковь пошли, на кладбище.

Я почему-то ощутил легкую тревогу.

Беспокойство легко заняло то место, которое только что освободила головная боль, – хорошо, что на мне все заживает моментом. Потрогал на автомате ссадину за ухом – даже шишки нет, легкая припухлость по краям царапины, под пальцами в волосах крошится корка запекшейся крови. И почти уже не болит.

– Странно, комсомолки – и в церковь ходят, – пробурчал я вполголоса, словно разговаривая сам с собой.

Но Сеня услышал.

– Да они прикалываются! – усмехнулся он. – Свечки хотят зажечь. И поставить где-нибудь под иконой, как это, «за здравие» – в честь начала второго курса. И за упокой… первого курса. Ненормальные.

– Да уж, – не то чтобы я согласился, но… удивился слегка. – И кто придумал… сие таинство?

– А я знаю? Какая-нибудь религиозно-припоцанная. А другие недоразвитые подхватили. Это ж бабы! Дурищи.

И не поспоришь.

– Ладно, Сеня. Пойду я.

– Хиляй.

– И ты не болей.

– Даже и не надейся.

– Анархия – мать порядка! – поднял я на прощанье сжатый кулак.

– Запретов нет.

Правильно отвечает. Какой эрудированный паренек этот Сеня.

Так и расстались.