Текст книги "Фатальное колесо. Пятое колесо в телеге"

Глава 9
Ума не приложу

– Выбирайте сами между собой – кому не лень в город возвращаться.

Комсомольский бонза с удивительно говорящей фамилией Надрезов забыл захватить в технаре копию приказа об организации выезда первокурсников на уборку урожая. Точнее, даже не забыл, а не посчитал нужным отягощать себе и без того сложную жизнь лидера сознательной молодежи избыточными бумажками.

Волокита, понимаешь, все дела…

А вот заместитель директора совхоза, напротив, оказался человеком на редкость волокитным, да еще и педантичным ко всему прочему, о чем, если честно, можно было бы и раньше догадаться – ну, хотя бы по фамилии.

Блюм.

Это я не сглотнул. Это фамилия такая!

Говорят, что евреи в основной своей массе все же не очень забюрокраченный народ. Трудно сказать, достоинство это или недостаток. В любом случае не любят они лишних бумаг, чего греха таить. Это же нерационально! И выгоды не приносит. Больше скажу, злые языки утверждают, что зачастую в быту они бывают рассеянными, а иногда даже слегка легкомысленными людьми – не знаю, верить этому или нет. Надрезов, видимо, поверил. И, скорей всего, как-то рассчитывал подспудно на это легкомыслие…

На чем, собственно, и погорел.

Можно сказать, сел в калошу с… Блюмом.

Наверное, потому что к иудеям, как выяснилось сегодня, сей чудный представитель советского аграрного сектора уж точно не имел никакого отношения, несмотря на универсальность звучной фамилии. Ибо звали местную «крышу» виноградного бизнеса емко и выразительно, а главное, что обидно, абсолютно транспарентно в плане национальной идентификации личности: Иваном Гюнтеровичем.

Акцентирую: папа у него – Гюнтер! Гюнтер Блюм… был.

Все ясно?

Надо думать, он все же… немец, а не еврей.

А потомственный русак Надрезов нарвался в своей наивной простоте на предка злополучно-неудавшихся властителей мира, в свое время активно участвовавших в восстановлении того, чего они сами же в Крыму с таким азартом и наразрушали. Справедливости ради надо признать, что строили эти «белокурые бестии» гораздо лучше, чем воевали. Это при том, что и вояки они неплохие. И вообще, если отбросить мощные идеологические стереотипы, которые, к слову, абсолютно оправданны, нам, поклонникам славянского Авось-бога, есть чему поучиться у суровых тевтонцев.

Для начала – не забывать нужные документы, когда вывозишь людей на помощь сельскому хозяйству.

– Так что, есть добровольцы? – Комсорг, откровенно скучая, наблюдал, как мы со старостой Галиной лихорадочно придумываем отмазки. – Вы поймите, рядовых первокурсников послать не могу. Только кого-то из вас. Вы же начальники.

Вот сейчас совершенно некомплиментарно прозвучало!

Эх, карьера-злодейка.

– Пусть Фасулаки сгоняет, – хмуро предложил я, заведомо понимая, что гордому греку, а по совместительству помощнику комсомольского начальника, «по сроку службы не положено» размениваться на такие мелочи. – А то отъел ряху, понимаешь…

Последнее замечание на порядок тише.

Да что там – чуть громче, чем просто подумать. Но комсорг и этот аргумент услышал. Только вот бровью даже не повел. Люди самодостаточные и довольные собой очень редко сердятся по пустякам, коими мы с Галиной в настоящий момент и являлись.

– Да-а, – произнес он мечтательно, – ряха у Жорика действительно… достойна восхищения. Образец вам для подражания, девочек это не касается. Короче… не может он уехать. Выполняет мое поручение. Мне отчитаться какое?

– Не надо, – буркнул я, – и так все понятно.

– Вот и ладненько. Так, решили, кто поедет, или мне самому назначать?

– Виктор Анатольевич, можно я вам на ушко кое-что скажу? – Непосредственность Галины просто умиляет. – Только вам…

Я чуть свое ухо не подставил – это к тому, что я тоже, блин, Виктор Анатольевич, кто забыл. Но… не мне сейчас предназначались девичьи секреты. Впрочем, я и так знаю, о чем пойдет речь. Вернее, догадываюсь – у женщин не так уж и велик арсенал стандартных отговорок: от одиозного «голова болит» до беспроигрышных «красных дней календаря».

Поди-ка проверь… наличие этих дней! Не рискуя здоровьем и психикой.

– Ладно, поеду, – вздохнул я, выкидывая белый флаг. – Девочкам уступать меня мама еще в детстве учила.

– Вот и отлично, – засуетился Надрезов, отмахиваясь мимоходом от рвущейся к его уху Галины. – Значит, так, до города доберешься на наших автобусах, там двигаешь в канцелярию технаря, Мари-Ванне скажешь, что от меня, – я ей звонил, она в курсе. Никуда больше не заходи и не светись там! Берешь бумаги и пулей обратно. До «Шайбы» доедешь на рейсовом, от пяти копеек не обеднеешь, оттуда до общаги пешкодралом. Здесь всего-то километра два, не больше. Все понятно?

– Ага.

– Ты, главное, там на директора не вздумай нарваться!

– Да понял я, понял.

– А раз понял, двигай давай.

– А! Виктор Анатольевич, у меня предложение! – У меня появилась идея, для реализации которой нужно было слегка задержаться в городе. – Я лучше в технарь после обеда загляну. Можно?

– С чего это вдруг?

– Чтобы не встретить случайно кого-нибудь из начальства. Мари-Ванна ведь всегда уходит позже всех! До пяти вечера железно там просидит, вот я тогда и заскочу к ней за приказом. Спокойно и без па́лева. Годится?

Комсорг задумался на пару секунд.

Ему бы озадачиться, откуда зеленый первокурсник знает про привычки директорского секретаря, а он размышляет, как мягче подтереть, извиняюсь, собственную испачканную задницу. Профессиональный функционер подрастает от ВЛКСМ!

– Да, так лучше, – резюмирует номенклатурный хищник. – Дождись, когда все разойдутся, и только тогда заходи.

– Так что я только к вечеру вернусь.

– Хорошо, – с легким недовольством скривился комсорг. – Только не в самую темень! Разбудишь всех или… заплутаешь тут, в этой провинции.

– Ага.

На самом деле эта откровенная манипуляция страхами безответственного комсомольца имела совершенно другую цель – банальную легализацию моего неоправданно долгого отсутствия. На целый день! Это при том, что поставленная задача реально могла занять от силы всего-то часа полтора, не больше.

Просто мне подумалось, что нужно еще раз посетить своих новых друзей-строителей в лице пухлой Леночки и меломана Сени, который, кстати, как раз на сегодняшний день и зазывал меня на перезапись Юрай-Хипов – после занятий, надо думать, благо они первого сентября укороченные.

С какой целью посетить?

А не по душе мне оставлять мутные непонятки за своей собственной спиной!

Вот не все мне пока ясно и с тем невиданным спасением студентки, которое нарочно и не придумаешь, и с самой этой студенткой, обрывающей светские разговоры по телефону на самом интересном месте. Да и безобидный Сеня показался мне не таким уж и простым, как хотел предстать в тот вечер. Какой-то шальной у него глаз!

Короче говоря, размышляя на досуге о том сюрреализме в строительной общаге, я все больше и больше убеждался в необходимости вдумчиво покопаться в этом змеином клубке странностей и недомолвок. Что называется, непосредственно на месте происшествия. Да и знаменитое кладбище хотелось бы лично посмотреть. То самое место, где неизвестные насильники мучили Ленкину подружку почем зря.

Зачем? Понятия не имею.

Однако чувствую, что вредным не будет.

Через каких-то полчаса я уже был в техникуме. Прямо разбежался соблюдать не нужную никому конспирацию – это главному комсомольцу есть за что огребать, а меня тут еще никто даже и в лицо не знает. Логично?

– Я за копией приказа для Надрезова, – вломился я в приемную, не тратя ценного времени на «можно войти», «здрасте» и всякие прочие вежливые прелюдии. Молодняк, он же такой – слегка грубоватый и… не слегка туповатый, с точки зрения персонала учебного заведения.

Нужно ведь соответствовать стереотипам.

Мари-Ванна, полная румяная женщина бальзаковского возраста, которая из-за чрезмерного общения со студенческой молодежью совершенно не смеется в цирке, внимательно посмотрела поверх очков на оборзевшего шмакодявку-первокурсника, задумчиво побарабанила коротко остриженными ногтями по столешнице и все же решила на первый раз оставить легкомысленную жертву в живых… пока. И даже без явно выраженных телесных повреждений.

– Не помни́! – лаконично проинструктировала она меня, коротким движением двинув какой-то листок с машинописным текстом к краю стола. – Помнешь – умрешь.

Сильнее и не скажешь!

Стих прямо. Пушкин с Маяковским нервно курят в сторонке.

– А че выписка-то незаверенная? – рискнул я блеснуть навыками бюрократии и тут же получил ожог по всему телу, сродный по эффекту с действием гиперболоида инженера Гарина.

А ведь женщина всего лишь бросила на меня выразительный взгляд!

– Тебе кровью заверить? – скучным голосом поинтересовалась она и неожиданно извлекла из верхнего ящика стола кухонный топорик для отбивных. – Давай руку.

Нехилые у нее канцелярские принадлежности!

И вообще редкостное чувство юмора у секретарши директора советского техникума. Как у того боцмана…

– Да мне… да мы… да… думаю, и так, скорей всего, сойдет, – невнятно проблеял я, толком и не придумав, чтобы достойно ответить на… шутку.

И, кстати. Надеюсь, это шутка была?

– Мари-Ванна! Зайдите! – донеслось из-за приоткрытой двери директорского кабинета.

Женщина еще пару секунд покрутила топорик у себя перед носом, мечтая о чем-то о своем, потом грустно вздохнула и с явным сожалением швырнула инструмент в ящик.

– Свободен, – бросила мне, шумно поднимая с хлипкого стула свой могучий торс, и на пару десятков децибел громче в сторону директора: – Уже иду, Виктор Петро-ови-ич!

Меня сдуло.

Собственно, миссия выполнена. Лишь бы дорогой товарищ Блюм Иван Гюнтерович не придрался в порядке «ордну́нга» к документу без печати. В остальном – действительно, и так сойдет.

Я вышел из приемной и храбро сложил выписку пополам.

Помял, стало быть. Потом, слегка замешкавшись и невольно бросив осторожный взгляд на дерматиновую дверь, загнул листок четвертью да и сунул его в задний карман. И так тоже… сойдет.

Не будем делать из бумажек культа.

«Безумству храбрых поем мы песню»!

– Товарищ студент!

От неожиданности я крутанулся на месте.

О! Борис Афанасьевич, наш препод по технологии металлов.

Моложавый качок лет сорока, резкий в движениях и в раздаче двоек направо и налево. Сидишь, бывало, на лекции, мечтаешь о чем-нибудь музыкальном, и вдруг откуда-то из-за спины: «Караваев! Минимальный процент углерода в чугуне?» – «Э-э…» – «Садись, два». – «За что?» – «Вторая двойка. Еще есть вопросы к преподавателю?» – «Думаю… нет вопросов, Борис Афанасич. Достаточно. Уже сажусь». А злодей уже рисует две обещанные цифры в учебный журнал.

Как-то так и было.

И будет. Справедливости ради стоит заметить, что пятерки Боря раздавал так же резво и щедро – россыпью по аудитории. Даже за односложные ответы! Считал это своим ноу-хау – по минимуму тратить время на проверку «усвоения материала». В течение двух часов на этот блицопрос у него уходило всего-то минут пять, не больше. Остальное – новая тема. Подробно, с чувством и толком. Гений! С ним главное – не терять бдительности и быть по-пионерски «всегда готовым» к коварному нападению исподтишка.

Сейчас все же подловил он меня, застал врасплох!

И что? Опять «двойка»?

– Почему не на занятиях? – Борис Афанасьевич в своих вопросах и движениях всегда напоминал мне велоцираптора. – Прогуливаем? Филоним?

«Филоним». Смешно.

Это к тому, что у него и фамилия соответствующая – Фильченко. Второе прозвище – Фил. После Бори.

– Никак нет, не… филоним! – бодро увернулся я от клацнувшей около уха пасти ящера. – Совхоз «Золотая балка». Стройотряд! Сбор винограда.

Именно такая подача информации наиболее удобоварима для хищников юрского периода. И для Фила соответственно тоже.

– А здесь что делаешь? Сачкуешь? От лени отлыниваешь, олень?

То «филоню», то «отлыниваю»… «от оленьей лени». Тьфу ты, динозавровый язык.

Отфи́ливаю!.. От «Фила».

Филолог, блин. Зафилил мне мозги окончательно.

– Фил… То есть… Прил… То есть… П-прислан за документами! В приемную. Надрезов послал. – Я лихорадочно зашарил у себя в заднем кармане. – Вот! Это выписка. Только… э-э… слегка помялась. Можно я пойду? Там комсорг… переживает.

Борис Афанасьевич подозрительно сконцентрировал на мне свой пристальный взгляд. Господи! На какой-то миг мне показалось, что у него в прищуре – вертикальный зрачок. А радужная оболочка – ядовито-желтого цвета.

И не мигает. Велоцераптор!

– Идите, студент.

А нет, померещилось. Свят-свят.

– Яволь, мин херц!

– Стой!

– Стою.

– А вот хохмить не нужно. И хамить.

«Хохмить», «хамить» – любит он… словами пожонглировать да языком пощелкать! Меж зубов.

– «Двойку» поставите?

Вот меня-то кто за язык дергает? Непонятно! Ладно он… филолого-ящер. Я-то куда лезу? К немигающему взгляду добавился птичий поворот головы. Левым ухом кверху. Это означает, что мною сильно заинтересовались.

Надеюсь, не какой я на вкус.

– А когда-нибудь и поставлю.

– В следующем году, думаю, – заявил я, постепенно наглея. – «Технология» у нас на втором только.

– А ты неплохо проинформирован, парень. Как фамилия?

– Моя?

– Нет. Пушкина!

Было искушение ляпнуть «Лермонтов» или на крайняк «Гагарин», но… чревато это. У Бори память далеко не птичья. Дороже обойдется.

– Караваев моя фамилия, – вздохнул я, будто Штирлиц, признающийся Мюллеру, что он вовсе даже и не штандартенфюрер, а майор советской разведки Исаев, обманщик и шпион с точки зрения добропорядочных бюргеров. – Из «механиков». Группа М-111. Староста.

– Староста?

Теперь правое ухо кверху.

– Ага. Такой уж мне крест достался. Тяжкий.

Неожиданно Борис Афанасьевич игриво хрюкнул и хлопнул меня по спине. Кажется, пару позвонков сегодня найду у себя в трусах.

– Забавный ты… староста. Сработаемся. Не перегибай только.

– Хорошо, Борис Афанасич, не буду.

Препод восхищенно покрутил головой:

– И имя мое знает, и какой предмет веду. Далеко пойдешь!

– Если вовремя не остановите.

– Перегибаешь! – Указательный перст в момент чуть ли не уперся мне в переносицу. – Снова.

– Извините. Пойду я. А? Виноград ждать не будет. Прокиснет же урожай… на полях!

– Иди уж, юморист. Я тебя запомнил.

Бальзам на сердце.

– Я вас тож…

– А ну брысь отсюда!

Вот. Ну, вот может же, когда захочет – без дурацких филологических заворотов! Совершенно иной разговор получается – конкретный и понятный. Главное, что примечательно, без словоблудства и аллюзий. А то развели тут, понимаешь, политес со студентами – того и гляди, до протестных митингов докатимся! Несанкционированных.

Как там? «За все хорошее против всего плохого»!

И где потом время прикажете брать на учебу? Не будет времени-то! И как тогда сталь от чугуна отличать? В будущей взрослой жизни? Ежели еще и без Википедии?

Ума не приложу!

Глава 10
Размышлизмы о глобальном

Я вновь проигнорировал общественный транспорт и в общагу строительного техникума отправился пешком. Из самого центра, между прочим, а это только по прямой не меньше трех кэмэ! Подростковое энергичное тело просто изнывало от недостатка движения, поэтому по любому доступному поводу так и рвалось к физическим нагрузкам, причем к любым.

Какая интересная зависимость!

Чем-то напоминает лудоманию. Или маниакальную страсть коллекционера к собирательству, только сугубо ограниченной направленности. В рамках самого себя, любимого. Коллекционирую движение! Как-то раньше не замечал я этих страстей по фитнесу в своей юности. Видимо, не с чем было сравнивать. С собственной старостью, например…

И ведь усталость практически не наступает!

По крайней мере тогда, когда бы ты, к примеру, в свои пятьдесят давно уже мылом исходил, как тот загнанный конь. Ну да, открыл Америку! Разумеется, молодняк выносливее. Зато мы мудрее. Ага, сидят, понимаешь, пожилые мозги в молодом организме и умничают, рассуждают тут о подростковых странностях. Так и скажите, что завидно!

Эй! А ну-ка притормози.

Кому завидно? Самому себе? Это вообще-то мои ноги. И мои руки. И вообще все тело мое! Опять за старое? Вновь приступ диссоциативного расстройства идентичности? Чревато это, мил человек. Для обоих! Ну решил парень прогуляться, что здесь такого? Движение – это жизнь!

Пусть молодое тело напрягается в свое удовольствие, а пожилые мозги во время прогулки могут и «пораскинуться», между прочим. На какую-нибудь полезную тему. Променад вообще способствует «размышлизмам» – не мной замечено. Стало быть, не мне и сопротивляться.

Кстати!

А ведь действительно есть кое-что, о чем бы я хотел подумать на досуге. Сейчас чем не повод?

Не идет из головы грядущий скоро развал моей огромной страны! Вот такая серьезная мысль. Поразмышляю-ка я во время этого нечаянного путешествия на тему конца Советского Союза, который неминуемо наступит на исходе текущего десятилетия.

Неминуемо?

Теперь даже и не знаю…

Говорят, что для осмысления чего-либо обязательно необходимо время. Будь то хоть личная драма, хоть событие глобально-исторического масштаба. Ситуацию рекомендуется «отпустить» на неопределенно долгий срок, дабы потом все проанализировать, понять и переосмыслить. Помните, как изящно этой аксиомы коснулся любимый всеми русский поэт? «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье. Когда кипит морская гладь – корабль в плачевном состоянье»[1]1
  Сергей Есенин. «Письмо к женщине», 1924.


[Закрыть].

Как-то так.

«Корабль», конечно, в данном контексте совершенно ни при чем – всего лишь избыточный элемент декора. И вспомнился он мне лишь в качестве продолжения давно написанного стихотворения да как фантомный отголосок ноющих воспоминаний об утренних событиях, связанных с загадочной яхтой «Сатана». Тоже ведь не идет из головы, непонятка злосчастная!

Однако о стихах.

«Большое видится на расстоянье», и попробуй тут возразить великому словеснику! А я все же рискну.

В смысле – возразить.

Потому что да, бывает, что и удобнее рассматривать что-то там на определенном удалении, а случается все же, что и не очень. Бывает, и не работает эта ладненькая схема вопреки истине. Впрочем, ни одна истина не имеет права на вселенскую абсолютность – иначе не было бы в мире столько диаметрально противоположных точек зрения. Со всеми вытекающими последствиями, в том числе и по багряным рекам слез и крови человеческой.

Во как! Пафосно получилось?

Ну, да я не об этом. Во всяком случае, пока…

Я о том, что через три десятка лет после развала Советского Союза люди уже в новой капиталистической России так и не придут к единому мнению – как же эта досадная неприятность могла произойти в нашей благополучной стране? За какие прегрешения нас так угораздило-то? Если быть точнее – не найдут наши мудрецы и аналитики объяснения, которое устраивало бы всех абсолютно.

Потому что одни говорят – случилось предательство, другие – была внешняя диверсия, а третьи вообще все то странное время огульно считают коллективным помешательством. Массовым и тотальным.

И кто прав? Сложно ответить. Нет консенсуса, хоть плачь!

Что же получается?

Можно ли считать тридцать лет достаточным расстоянием для пристального разглядывания этого самого «большого», которое согласно общепринятому догмату ну просто должно стать ясным и понятным? Думаю, можно. А «перестройка» с логично вытекающим из нее развалом государства – что может быть «больше» для нашей истории? В обозримом, разумеется, отрезке времени для конкретно взятого поколения. Или – двух… ну ладно, трех поколений.

Вот и получите – «большое» у нас есть, «расстояние» присутствует, а все равно не видно ни черта! Будто разными глазами в ту сторону нашей истории смотрим.

Верь после этого поэтам!

Эх! Нет истин в мире, как в жизни счастья. Кругом одни парадоксы! А на парадоксах далеко не уедешь – как на том пресловутом пятом колесе в телеге, потому что оставшиеся четыре так и норовят разъехаться в разные стороны, как лебедь, рак и щука, ну… и еще какая-нибудь животина под четвертым номером. Дельфин, к примеру. Какая-нибудь афалина или белобочка.

Странно.

А почему это мне именно дельфин пришел на память? Совершенно алогичные ассоциации. Вновь какой-то парадокс подкрадывается? А ведь дельфином мне «навеяло» опять же после мелькнувшего невзначай воспоминания о чудесной утренней встрече с полоумным капитаном Дьябло. Да что же он не отцепится от меня никак! Тоже надо разобраться…

Сбил, сатана, с мысли. О чем бишь это я?

Да! Так о Союзе же!

Дело в том, что на существование напрашивается еще один парадокс – как раз в качестве антагонизма к вышеупомянутой народной мудрости о «большом» и «расстоянье». Меня ведь волей фантастической судьбы сейчас именно в 1981 год занесло – как раз за десятилетие до краха социалистической твердыни. И с каждым днем я все ближе и ближе к этой монументальной «достопримечательности», которую рекомендуется рассматривать чем дальше, тем пристальней. А мне, напротив, очень многое открывается именно сейчас, и очень многое становится понятным с каждым шагом приближения к пропасти.

Вблизи, так сказать. Лицом к лицу – вопреки утверждениям поэта.

К примеру, уже почти очевидно, что все наши аналитические выкладки про развал Союза наивны и… метафизичны, я бы сказал. Оторваны они от реалий и не «стреляют» по отдельности. Наши гипотезы описывают те горькие для страны события, как три слепца описывали слона на ощупь: у одного слон – стена, у другого – труба, у третьего вообще веревка.

А у того пресловутого «слона» есть и то, и другое, и третье.

Все есть!

ПРЕДАТЕЛЬСТВО?

Есть предательство! И не только со стороны так называемых «элит». Оно – в анекдотах про Брежнева и одиозного Вовочку, оно – в хрипе блатных песенок с магнитофонных лент и в лицемерии на партийных собраниях. Во лжи и в двуличии! В повседневной подмене понятий по мелочам и в массовой микроскопической подлости, ставшей обыденной нормой общества. В кино – одно, на кухне – другое, а про себя, один на один с собственной совестью, у кого она осталась, – третье.

«Здесь играем, здесь не играем, здесь рыбу заворачиваем».

ДИВЕРСИЯ?

Да сколько угодно! От безобидных «Битлов» с «Роллингами» до группы «Кисс» с «зигом» в аббревиатуре. От гиперпопулярной джинсы до батников цвета хаки с американскими флажочками на кармашке. От хохмочек про чукчей с молдаванами до шуточек про закопанный пулемет в огороде недобитого бандеровца. Ха-ха, какой глю-упый бандеровец – огород машинным маслом поливает!

А ведь не «ха-ха» это.

Это – тихое и коварное поскрипывание отворяющегося окошка мистера Джозефа Овертона, через которое в благополучное пока еще общество просачиваются шальные мыслишки. Хотя бы о том, что живы еще бандеровские недобитки, и пулемет в огороде – это лишь доля шутки… в шутке. И только последний тупорез не понимает, откуда сквознячком потягивает и кто этот «ветерок» у нас сеет с прицелом на предстоящую «бурю». И все равно, словно ржавый флюгер, ловит этот тупорез носом любое движение эфира, которое направлено вразрез общепринятому, идеологически выдержанному потоку информации. К тому же какие же они сладкие и заманчивые – волшебные «голоса свободы и демократии» из потрепанного транзистора! Тут и до ПОМЕШАТЕЛЬСТВА недалеко. От восторга! И чем ближе по времени страна подходит к «точке икс», тем шире и мощнее становится это коллективное помешательство.

Затмение!

И все равно, даже солнечное затмение не происходит моментально. Чтобы на сияющий диск светила накатила зловещая тень, нужно хоть какое-то время. А в нашем случае у злопыхателей и ненавистников Союза есть целый десяток лет в загашнике – и на подготовку общественного мнения, и на бесноватый шабаш перестройки с гласностью, и на пустые магазинные прилавки. Как итог – сонмище безмозглых черепных коробок в финале, обладатели которых с радостью и гиканьем будут крушить собственный родной дом.

Затмение!

Массовая дурь, бессмысленная и беспощадная. Да любую звезду можно опошлить и дискредитировать. Подумаешь, какое-то Солнце! Любой светоч можно коварно затушевать искусно подготовленной тенью, если эту самую тень грамотно накачать ядом и направить в нужное русло. На иссохшую подготовленную почву.

И ведь нас, советских людей начала восьмидесятых, тоже накачивали. В моем фантастическом случае – и сейчас накачивают. И готовят, и направляют! А мы ведемся – азартно и самоотверженно. Потому что все мы, кто из рода славянского, – дети наивные. Просты и бесхитростны как небезызвестные Иваны-дурачки! Будь ты хоть царевичем, хоть просто папиным сыном, третьим по лествичному обычаю.

А, кстати, помните того чудесного царя из нашей патриархальной мифологии: «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Оригинал, твою мать. У других народов есть похожий персонаж в их фольклорных анналах? Ну, хоть приблизительное подобие?

Думаю, вряд ли.

А вот у нас есть!

Достойное дополнение к легиону «третьих сынов» и царевичей… придурошных.

И чего-то им, как и всем нам, уставшим от благополучия, хочется, а чего – непонятно! Сами не знают. Возможно, как вариант, хочется им… разнести в пух и прах свою собственную страну. Авось что-нибудь дельное из этой процедуры да получится!

Процедура от слова «дура»! Опять халявы захотелось?

Наверняка, считаем мы, станет лучше, чем было. Все хорошее останется, плохое исчезнет, а вместо плохого – еще вагон «хорошего». В нагрузку! И на шару! И всего-то надо либо царя изгнать, либо коммунистов запретить. В зависимости от эпохи – на выбор!

И что вышло?

И с царем не прокатило, и с коммунистами что-то не очень.

Потому что «…не знаю куда… не знаю что… авось и так прокатит!».

Излюбленная народная забава – над граблями издеваться. Посредством собственного лба. Безмозглого. Мы ведь тоже известные любители парадоксов: нравится, видишь ли, не строить, а ломать. Этакое у нас ноу-хау в возведении государств-небоскребов. Вы все там, «правильные строители» в своих Европах и Америках, – дурачки непросвещенные, отстой контрреволюционный, а вот мы – продвинутые зодчие «лучшего» мира. Нового! Методом расколбашивания старого к чертям собачьим.

И как? Хоть один этаж этого мифического небоскреба выгнали к отделочному циклу? Ну, хотя бы к нулевому?! Бог с ней, с отделкой-то.

Что-то мне подсказывает, что… покуда нет даже первого этажа.

Подвальчик разве что.

Вот когда бузить прекращаем, начинает что-то дельное появляться. Фрагментарно. Порой даже не благодаря, а вопреки нашей живой натуре. И все равно результат есть результат! А с ним и житуха послаще, да и быт побогаче. И поспокойнее окрест.

Но это же так ску-учно!

А когда это «скучно» еще и «долго», как, к примеру, в застойные времена, получайте в качестве бонуса еще один парадокс, дорогие товарищи, очередной казус стабильности и благополучия – сытый бунт!

Все-таки братья Стругацкие – гении и провидцы: вспомним про их мифический Град обреченный, который постепенно из арены борьбы превратился в избыточно благоустроенный хлев. И граждан, у которых и осталось-то всего два выбора в этом чавкающем мире – быть либо сытой свиньей, либо сытым свинопасом. А они, мятежные, ищут чего-то третьего, которого и не дано. Странного хотят!

Вот она – центральная причина грядущей катастрофы.

Мина замедленного действия.

А как она образовалась – по причине предательства ли, диверсии или повсеместного помешательства, – роли, собственно, уже и не играет.

Вторично это.

Может быть, поторопились мы с социализмом? Лет так на триста – четыреста? Тащим поросенка за стол, а ноги на скатерть закидывать не разрешаем! Похоже, телега та с одиозным пятым колесом вновь оказалась впереди лошади! Может, не созрел еще человек? Не дошел эволюционно до нужной кондиции? То, что силком, то бишь революционным путем, выковать «нового человека» не удалось, теперь только ленивому непонятно. Но как же это признать? В смысле – безболезненно.

Вот и остается… крушить остатки здравого смысла в Беловежской Пуще.

А мне?

А мне – наблюдать, как микроскопические трещинки разбегаются по массиву гигантской плотины, сдерживающей естественные человеческие начала в рамках «коммунистической морали».

Потому что мое окружение – это люди, которых испортил квартирный вопрос. И хотя Михаил Афанасьевич говаривал это лишь про москвичей…

Лучше и не скажешь. Остальных он просто пожалел.

Собственно, и я… жалею. Хотя бы о том, что уже закончил свою замечательную прогулку – вон общага виднеется за кипарисами. Почему не вижу духового оркестра со «Встречным маршем» и радости на лицах?

Не ждали?