Текст книги "Фатальное колесо. Шестое чувство"

Глава 4
Китайские сантименты

Ненавижу ножи.

Любые!

Нет, если там колбасу нарезать или салатик накрошить – нет никакого личностного отторжения. Все ро́вно. Собственно, как и у всех других нормальных людей. А вот ежели со злыми намерениями, ежели кто задумал ткнуть в меня… куда-нибудь в мягкие ткани – этого я уже как-то не приемлю.

Лет в тридцать у меня появилась… или, если принять во внимание мое теперешнее состояние во времени, через дюжину лет только еще появится – шикарная дырка в правом предплечье. Сквозная, надо заметить. И в самом центре – между кистью и локтем. Из-за этой дырки я завис в больничке почти на целый месяц, потому как чуть не загнулся от сепсиса. Не соизволил злодей промыть инструмент перед употреблением.

Слов нет – есть у меня и физическая подготовка соответствующая, и с реакцией все благополучно, но… это же нож! Спасибо, конечно, приобретенным навыкам – я-таки остался жив в данном конкретном случае. Что уже не мало, ибо удар пьяного неадеквата, с которым я нечаянно столкнулся на темной и безлюдной улице, был нацелен мне прямехонько в живот.

О да! Атаку я блокировал. Как и натаскивали – почти в автоматическом режиме. Но говорю же – нож! Неадекват просто дернул рукой чуть в сторону – то ли с перепугу, то ли с перепою, и траектория удара в итоге слегка поменялась. Всего-то на пару сантиметров – не так, как я привык двигаться на тренировках. И мой отточенный часами занятий блок сам себя и насадил на грязное лезвие, летевшее мне в солнечное сплетение.

В принципе, могло быть и хуже. Сильно хуже.

Повезло, выходит.

Это в фильмах ловкие положительные герои легко и просто отбиваются от любого холодного оружия. Даже не напрягаясь особо. А то и пританцовывая, как это бывает в индийских шедеврах. Ну и напевая, разумеется. В мажоре. Как же без этого?

Не верьте, люди, киношным суперменам!

Напрягайтесь в свое удовольствие. А напрягшись, разворачивайте на сто восемьдесят градусов свое пока еще не поврежденное тельце и бегите от злодея, в руках которого неожиданно обнаружилась финка, со всех своих ног. Куда глаза глядят. Не стесняйтесь! И не тратьте время на танцы, ибо нож непредсказуем. Даже порой и для того, у кого он находится в руках. Да-да! Именно поэтому так часто со скамьи подсудимых мы слышим жалобные отмазки – «не хоте-эл убивать», «попуга-ать только решил», «не думала, не знала, не гадала».

А чего тут гадать? Это нож, батенька. Или матушка, коли так вышло.

Это подлое, злобное и очень кровавое оружие, предназначенное для убийства живых людей. Не для «попугать» и не для «поранить», а именно для убийства! Потому что никогда не можешь сказать абсолютно точно, насколько опасна для здоровья будет ножевая атака. Ведь у человеков куда ни ткни – где не вена, там артерия. Или какой другой прочий жизненно важный орган.

И вообще, не дай бог вам видеть в своей жизни ножевые раны! Не говоря уже о том, чтобы ощущать их на себе. На своей тонкой, горячо любимой и такой ранимой кожице. Уж лучше действительно – убегайте!

Мне, к примеру, в этом туалете убегать было уже некуда.

Кто бы мог подумать? А как же так, любезный?

А, ну да! Кто-то совершенно недавно искренне верил, что вывалят ему тут в нужнике сокровища царские. Да за копеечки считаные, коих, к слову, у меня вообще было ни одной – с утра уже все сперли.

Э! Что вообще тут за страна такая?

Где не обворуют, так ограбят! Или вообще замочат. В сортире. А ведь… это действительно странно. Не характерно, я бы сказал, для предсказуемой в целом и от этого горячо любимой мною социалистической действительности. Но об этом потом поразмышляем.

Сейчас как-то не до политфилософии, знаете ли…

– Вы чего, ребята? – пятился я спиной вперед вглубь узкого и крайне вонючего помещения. – Нету у меня ничего. Истинный крест, нету!

– Ха! Нету, – передразнил меня чахлик, стоявший в дверях и перекрывавший выход. – А к цацкам чего приценивался? А ну гони давай хрусты, пока не порезали!

Второй тип – джинн из клозета – продолжал молча на меня напирать, выставив перед собой лезвие.

Плохо.

Морда у этого второго и действительно оказалась на загляденье – шириной в две моих! Щеки – глаз не видно и нос картофаном. С комплекцией тоже все было в порядке – под центнер. Как и ожидалось. А я что говорил? Эх, как дал бы… сам себе по шее!

Сейчас дадут, не волнуйся. Помогут.

– Да обыщите! – добавил я в голос истерики, не забывая чутко сканировать диспозицию. – Все ваше, что найдете.

Можно рвануть на выход и крутнуть чахлика, загораживающего путь к свободе, в сторону его подельника. Потому как именно со стороны второго – главная опасность: оттуда маячит вектор ножевой атаки. Но, во-первых, все же какой-то риск по-любому остается, так как не знаю я уровня подготовки этих отморозков, а во-вторых – есть еще весомый шанс договориться миром. Лучший бой – тот, что не состоялся. Да и денег у меня все равно нет, ради чего уж тут бычить и геройствовать?

– Сам достанешь. Много чести тебя обыскивать, – буркнул громила, медленно приближаясь. – Кончай базлать, сморчок! Гони лопатник.

Урка. К гадалке не ходи.

И не только по лексикону.

Ножом не играет, держит твердо перед собой. И двигается правильно. Чуть наискосок от меня и по дуге. На центральной оси возможной атаки остается лишь нож и… я собственной персоной. Две точки одной прямой. Очень плохо.

Обладатель крупного лица и зэковских прихваток уже рядом с выходом – там, где мается в светлом проеме лицо поменьше. Мои шансы на силовой уход резко пикируют в сторону грунта – без потерь через двоих пробиться практически нереально. Хоть бы зашел кто. Как специально – ни одного страждущего! Пиво в городе закончилось?

Я перестал пятиться и миролюбиво поднял руки.

– Все, дружище. Успокойся. Убери ножичек свой, никуда я уже не денусь.

– Что у тебя там?

– Где?

– Под свитером, за ремнем.

Я глянул вниз.

Одежка задралась и виднеется красная обложка общей тетради.

– А что там? Ничего. Тетрадка просто. Конспекты.

– Давай сюда.

– Зачем тебе, дорогой?

– Давай, я сказал!

Блин, эта тетрадочка для меня дороже любых денег. Но… не дороже телесных повреждений колюще-режущего характера.

– Ну, на-на. Посмотри. Не нервничай только!

Я протянул святыню своему неприятному собеседнику. Тетрадь тут же выпорхнула из рук. Только не в лужу!

Неожиданно на входе послышались раздраженные голоса. Похоже, бог услышал мои молитвы – нашего писающего полку прибыло. Слава урине, пивмэнам слава!

Громила покосился на шум и… вдруг что-то произошло.

Что-то в мире изменилось. Глобально.

В первый миг я даже не сообразил, что именно. Просто скандальный гвалт снаружи вдруг резко оборвался, и в мире воцарилась мертвая тишина. То есть – абсолютно мертвая! Даже без еле слышного городского шума, далекого плеска волн и шороха ветра в голых ветвях деревьев. Всего того, на что ты обычно и внимания не обращаешь, но, когда этот фон внезапно пропадает, ощущение – словно по ушам хлопнули. До онемения в барабанных перепонках.

Рука еще заныла. В той точке, где у меня в будущем появится шрам от ножевого ранения.

С чего бы это?

А потом я заметил, что застыли не только звуки. Замерли… и бандюга передо мной, и наркоша в дверном проеме! Причем не просто успокоились на своих местах, перестав двигаться, не затаились, как перед прыжком, а реально омертвели. Словно библейские соляные столпы в окрестностях бесславного города Содома. Превратились в памятники самим себе, созданные в мгновение ока каким-то шаловливым скульптором в полный рост и в масштабе один к одному.

Я в изумлении рассматривал неудобную позу ближнего бандита: вес тела на левой ноге, правая – чуть в воздухе в состоянии полушага, голова повернута в сторону выхода, рот приоткрыт, немигающий глаз выпучен.

«Море волнуется – три… Кривая фигура, замри!»

В пятне света поодаль – такой же неестественно застывший силуэт мелкого подельника. Напоминает поломанный манекен. Или персонаж художественной студии мадам Тюссо. В динамике. Окрысился на кого-то на улице и превратился в выразительную восковую статую.

Как это?

Я переводил взгляд с одного на другого, а в голове не было никаких версий происходящего. Шагнул вперед. Ничего не поменялось. Только в ушах тихо загудело, на пределе слышимости – низко и тревожно, словно в трансформаторной будке. Памятники продолжали стоять на своих местах, а нож в руке громилы по-прежнему целил мне в центр живота. Точно в солнечное сплетение.

Я медленно обошел бандита, тщательно его осматривая.

Он не может так стоять, даже будучи скульптурой! Законы физики – против. Точка опоры одна, а центр тяжести удален от нее в сторону по диагонали – пара сил, плечо, крутящий момент… Нет здесь равновесия. Получается, тело практически висит в воздухе, нарушая базовые принципы механики.

Смутная догадка шевельнулась в голове.

Рывком я поднес к глазам циферблат наручных часов.

Точно! Секундная стрелка в мертвом состоянии. Как и все мое нечаянное окружение. Так это не тела застыли в пространстве, это пространство залипло во времени.

Время остановилось.

Во как!

По крайней мере, это многое объясняет.

Это что – снова начинаются возмущения темпоральной аномалии? Той самой, что когда-то швырнула меня в прошлое? Совсем недавно, по меркам вселенной: каких-то одиннадцать лет назад. Тогда, когда я по необъяснимой причине угодил в свое собственное детское тело. Как в лужу сел…

А временны́е возмущения, стало быть, происходят только сейчас?

Ну и что? Будто бы есть какие-то писаные правила! И словно я здесь что-то решаю. Можно подумать, подобный сюрреализм происходит со мной впервые. Бывало и хлеще. В моем положении пора бы и перестать удивляться. Забыл уже, как прыгал вспять по времени какие-то три года назад? На четверть часа в прошлое – стоило лишь перепугаться. Было ведь дело!

На этот раз даже проще – никто никуда не прыгает.

«Ша! Никто уже никуда не идет».

И что дальше?

Гул в ушах с каждым шагом нарастал по экспоненте. Мне нестерпимо захотелось вернуться назад и встать на свою исходную точку – перед громилой с ножом. Где была тишина. И еще была смертельная опасность. Туда, где на меня как раз и обрушилось это вселенское безмолвие. А на окружающих – бездвижие. А на всех разом… я потянул воздух носом – безза́пашье, здравствуй, новое слово. Я имею в виду – вони ведь тоже нет! Ни тебе хлорки, ни… всякой другой сортирной гадости. Молекулы вонючей взвеси тоже замерли, прервав свое броуновское движение! Хоть я и продолжал дышать. В отличие от всех.

Поразительно.

Я все острее осознавал, что надо обязательно вернуться туда, где стоял раньше. До навязчивости. До острого дискомфорта в мышцах и физических колик где-то в области груди. И еще – пульсирующий гул в ушах. Он гнал меня на место. Туда, где время обязательно должно очнуться от этой аномальной спячки. И очнется! Я знал это почти наверняка.

Шестое чувство.

Я осторожно шагнул на вожделенный пятачок и вновь повернулся лицом к громиле. Животом к ножу. Гул в ушах постепенно затихал, будто кто-то плавно выворачивал звуковой резистор на ноль.

И снова наступила тишина. На этот раз хоть не так резко.

Дальше было просто.

Спокойно, как на тренировке, я шагнул вперед и от души врезал ребром ладони по запястью бандита. Сверху вниз.

Все верно – на входе снова загалдели: время ожидаемо рвануло вперед. Так я и думал. Не подвело шестое чувство, прорезавшееся во мне по случаю и при чрезвычайно замысловатых обстоятельствах.

Тайм-аут!

Это был тайм-аут в точке экстремума. Аномалия дала мне время на размышления, дабы не сгинул ее любимчик в расцвете сил. Такое вот новое свойство организма.

Отрадно. Во всяком случае, я успел придумать, как выкрутиться из тупиковой ситуации достаточно изящно. Нужно сказать, что ударил я врага по запястью аккуратно и целенаправленно. Не абы как, а исключительно в область точки под названием «Ян-Чи». В переводе – «Светлое озеро», ребята-китайцы такие романтики! Любое мордобитие разукрасят живописными сантиментами. Кстати, точка не столько болевая, сколько парализующая – фиксирует сухожилия лучезапястного сустава. Причем – в состоянии разогнутых пальцев, чего нам всем сейчас больше всего и хочется: нож жизнерадостно зазвенел по кафелю, благо все уже замечательно двигалось согласно физическим законам Ньютона.

Все вернулось на круги своя, сэр Исаак!

Не прерывая движения, я ухватил гопника за отвороты куртки и с силой дернул на себя. Постарался, чтобы и чуть вверх получилось – настолько, насколько мне позволял мой собственный рост: все же я значительно ниже этой махины. Тем не менее вывести вражину из состояния равновесия у меня получилось: он качнулся вперед. Осталось только подставить левую стопу на уровне его правого голеностопа – так сказать, воспрепятствовать его естественному желанию шагнуть вперед, куда зачем-то тянет его этот несостоявшийся терпила.

«А вот зачем!»

Утробно хрюкнув, громила распластался в воздухе, начиная свой печальный полет.

Передняя подсечка.

Классика.

Прием, который, на мой взгляд, следует изучать самым первым во всех видах единоборств. Потому как – дешево и сердито. И очень эффективно!

Чем-то неприятно хрустнув, разбойный элемент тяжко врезался в желоб мочеотвода. Или как там называется это гидротехническое устройство в советских туалетах – этот «арык» для оправления мужских естественных потребностей? Тех, которые «по-маленькому». Надо будет спросить потом у громилы – теперь-то он с этим арыком очень близко знаком.

Я, кстати, сам чуть не упал. Пока закручивал этот центнер злобного мяса, пришлось неуклюже заземлиться на одно колено. Довольно болезненно. И вновь в какую-то сырость! И тетрадка куда-то отлетела. Драгоценность моя, на сей момент единственная. А, ладно – зато путь свободен. Почти. Думаю, со вторым гопником будет проще договориться.

Вскочил на ноги, развернулся, но… почему-то вперед не рванул.

Прислушался.

Между прочим, пререкания на улице стали на порядок громче. И несколько раз отчетливо прозвучало слово «милиция». А ведь опорный пункт МВД – всего в ста метрах от общественного гальюна! Около паромного причала. Милиция сейчас была бы некстати. Очень-очень некстати!

Из арыка за спиной внезапно яростно зарычали.

Любопытно. Как можно одновременно и реветь, и матюкаться? Для этого талант нужен! Лингвистический. А ведь я, тормозя и прислушиваясь, свое преимущество, обретенное благодаря вновь обретенным свойствам, постепенно терял – наш брат-славянин, будь он хоть благородный защитник Родины, хоть бандюга-уголовник – никогда не смирится с первым поражением. Такая уж у нас особенность, у русских мужиков, – хорошо это или плохо, но с первой плюхи никогда не доходит. Бывает, что и со второй. А то даже и с третьей…

Ревущее и слегка мокрое существо уже качнулось в мою сторону.

Алкает мести. Что ж, его можно понять.

А на входе уже замельтешили какие-то темные силуэты – контуры человеческих фигур на фоне светлого прямоугольника свободы. Одна из них практически вручную заталкивала грустного наркомана внутрь общественного туалета. Или просто пыталась сама прорваться к вожделенным отверстиям в полу. А ее не пускали. И снова тема про милицию отчетливо зазвучала в пространстве. И ее снаружи бодренько так многоголосо продублировали! Плохо.

А где же все-таки мой конспект? Что-то не вижу поблизости.

Я похолодел.

Только не это! Перед ударом по «светлому озеру» темной личности я, если честно, выпустил тетрадку из своего поля зрения. Так. На полу нет, в писсуаре… тоже нет. А за спиной уже снова назревает опасность. Друг, не до тебя! Что такое есть разъяренный бандит-подранок в сравнении с потерей заветных конспектов? Где? Где ты… моя прелесть?

Мне вцепились в спину.

В бешенстве я крутанулся на месте и что было сил заехал приставучему громиле в ухо открытой ладонью. Аж рука онемела. Уголовный элемент, качнувшись и втянув голову в плечи, попятился, пританцовывая, к излюбленному арыку. Неловко присел туда, теперь уже ничем не хрустя в своем позвоночнике. Вот там тебе и место!

Матерное рычание прекратилось. Думаю, ненадолго.

Где конспекты, гады?

Поубиваю всех!

В туалет все-таки ворвался какой-то мужичок, судорожно рвущий пуговицы на ширинке. Второй за грудки держал наркомана, приперев его к дверному откосу. Весело там у них! Не то что у меня. Что же это делается, люди добрые? Полгода студенческого труда! Одну тетрадь чаем залили, а вторая просто исчезла. И где? Среди дерьма!..

Я обомлел.

У наркомана, трепыхающегося под напором обиженного туалетоюзера, в правой руке обнаружилась… моя красная заветная тетрадь! Когда успел, проныра? Пока я, стоя на коленке, равновесие свое по крохам собирал? Или когда врага по ушам шлепал?

Да какая теперь разница?

– Стой! – заорал я в панике. – Не шевелись!

Кому это предназначалось – сам не понял.

Скорее всего, тому, кто вручную удерживал гаденыша в рамках приличия.

Лучше бы я не орал! Только вспугнул ситуацию. И все испортил. Мужичок вздрогнул от моего крика и оглянулся недоуменно, а наркоша напротив – выпал из ступора и ударил сверху вниз по удерживающим его рукам, освобождаясь от захвата.

Я бросился к нему.

Да что там! Не к нему, конечно. К тетради! На кой ляд мне этот люмпен-пролетарий?

Тетрадь!

Вот только, освободившись, чахлик – не будь дураком – заметив мой рывок, толкнул на меня мужичка и исчез на выходе. Был таков, что называется. Когда я выскочил наружу, отбившись наконец от еще одной помехи, которая и меня пыталась схватить за грудки, того уже и след простыл. О боги, вместе с моими конспектами!

Этого не может быть. Нет! За что мне все это?

А! Это еще не все? Глумление мироздания еще не закончено? Поскрипывая портупеями, поблескивая хромом сапог и сверля меня свинцовыми взглядами, к туалету споро приближался милицейский наряд.

Группа быстрого реагирования, будь она неладна!

«Здравствуй, племя младое, незнакомое…»

А день-то как заиграл! Всеми красками украденной у нас радуги.

И вовсе и не скучно… оказывается.

В ноябре.

Глава 5
Сохнем

Задержали четверых – меня со слегка подмоченным громилой, мужичка с оторванной пуговицей на ширинке, и любителя хватать людей за грудки, который неожиданно оказался профессором гидробиологии. Аквариумист с дипломом, долгих лет ему рыбьей жизни. Из-за него, между прочим, и убежала моя священная тетрадь на вражьих наркомановских ножках!

В опорном пункте долго выясняли – что же такое на самом деле произошло в месте общественного пользования. Между прочим, не разобрались до сих пор – двое свидетелей искренне не понимали сами, а другие двое явно валяли дурака. Даже не сговариваясь. И… следствие естественным образом стало пробуксовывать.

Глухариком запахло!

Поскольку громила оказался самым грязным, грубым, да еще и в наколках – ему для повышения коэффициента коммуникабельности даже пару раз врезали по почкам. Дубинкой. А я думал, что в советской милиции людей не бьют. Это ведь не наш метод!

Как ни странно, профессор и кадр с распахнутым скворечником отнеслись к этому возмутительному нарушению прав человека довольно-таки снисходительно. Если не сказать – одобрительно. Почему-то на свой счет эту вопиющую перспективу они вообще не рассматривали, несмотря на собственный определенный беспорядок в одеждах.

Мне же было наплевать.

Было о чем подумать. Значится, новые «фишечки» появились в моем персональном арсенале? Время, получается, тормозим, гражданин хороший? «Остановись, мгновенье, ты прекрасно»?

Ну да, возможно. Прекрасно. Несмотря на отхожее место.

Теперь нужно сообразить, как этот персональный апгрейд можно лично контролировать. Нам самотек не нужен! Как инициируется мое новое умение? Где кнопка запуска? Пока не понял. И ничего в голову путного не приходит. К тому же невнятная радость новой находки омрачалась серьезной потерей: грустно мне без любимой тетрадки, хоть плачь! Да что там, больше скажу – мозг отказывался анализировать весь масштаб бедствия в преддверии нависающей надо мной как рок зимней сессии. Для студента страшнее потери конспектов уже ничего просто не может произойти в этом мире. С учетом того, что до последнего дня я уверенно шел на красный диплом и любая «четверка» на экзаменах ставила бы уверенный крест на всех моих амбициозных претензиях. К тому же обязательно нужно отметить – в среде наших преподов с человеческим лицом считается особым шиком загасить претендента, дерзнувшего «желать странного». На взлете подстрелить, как дикого гуся. Хлебом не корми – дай урыть зарвавшегося отличника!

Я тяжко и с надрывом вздохнул.

Похоже, у гуся даже взлета не получится – пора возвращаться с небес на грешную землю. И… что у нас вообще тут происходит?

– …просто упал, – продолжал бубнить громила, непроизвольно потирая зашибленную поясницу. – Скользко там на кафеле, льют ведь где попало… с-снайперы криводулые. Куда только милиция смотрит?

– Но-но, поговори мне!

– Могу и не говорить…

– Ты сейчас опять довыкобениваешься!

– Так говорить или нет?

– Говори!

– Поскользнулся. Упал.

– Очнулся – гипс?

– Не-а. Не было гипса.

– А что было?

– А ничего не было. Пока вон те потом не зашли.

– Кто?

– Присутствующие! Сначала студент, – чуть заметный, но все же злобный взгляд в мою сторону, – потом псих, а потом уже и профессор.

– Сам ты псих! Товарищи, он же меня оскорбляет!

– Молчать! Предупреждал же.

В этом опорном пункте нет ни коридора, ни «обезьянника» – не позволяет архитектура причального флигеля. Поэтому мы все, в нарушение норм процессуального производства, находимся в одном, хоть и большом помещении. И это тогда, когда происходит предварительный опрос участников инцидента! Хуже для УПК и не придумаешь. Единственное, что могли сделать хозяева для торжества буквы и духа закона, – это дружески посоветовать нам… «закрыть свои пасти и засохнуть».

Сидим. Сохнем. Только уши-то – куда девать?

– Нож – твой?

– Вообще в первый раз вижу.

– А если мы отпечатки сейчас снимем?

– Снимайте. Вызывайте криминалистов. То-то они обрадуются… по гальюну ползать на ночь глядя.

– А ну, пасть прикрыл! Умный, что ли?

– Умные – они в Соча́х. Тут те, кто потупее.

– Чего-чего ты только что сказал? Это ты о ком?

– Вас это не касается, гражданин начальник. Это я про себя. А что вообще случилось, генацвале? За что пакуете? Прям кипеш какой-то! Что, кто-то у кого-то тыщу грабанул?

Этот наглый тип услышал просто, что вся наша троица бьется в непонятках, вот и развлекается теперь как может. Глумится, что называется, над органами! Вообще-то… быка дразнит красной тряпкой: менты – не самая уравновешенная категория представителей человечества.

Вообще, милицией в момент скандала и драки всех стращал профессор-аквариумист, одновременно с этим терзая за грудки наркошу на входе. Аки рыбу. Достращался на свою и нашу голову! Прохожие услышали шум да и действительно вызвали милицейский наряд, как и просил уважаемый человек. Добрейшей душевной организации люди! Чахлик тоже хорош – наговорил профессору гадостей, не пуская появившихся, как на грех, желающих отлить граждан внутрь помещения. Нахамил, понимаешь, приличным людям, вот интеллигент и расстроился – ножками засучил возмущенно, ручки свои потянул к вражине, возмечтав подержать оппонента за грудки, как, видимо, неоднократно в молодые годы делал.

Только годы уж не те!

Примечательно, что о главной драке в самых глубинах клозета никто толком и не знал.

А мы с громилой в свою очередь дружно молчали по поводу нашего обоюдного недопонимания. Он – понятно почему, а мне было просто времени жалко. Сейчас еще по одному кругу опросят и отпустят восвояси – знакомая процедура. А стану заморачиваться с заявлением – зависнем еще надолго! И тогда я наверняка пропущу вечерний выпуск популярного советского ток-шоу «На добра́ныч ди́ты» в 20:45, не говоря уже о любимой с армейских лет информационно-развлекательной программе «Время».

После потерь священных папирусов драгоценного конспекта такого удара я уже просто не перенесу!

– …бессовестный ты тип!

– Да у меня дед – политрук! Под Москвой погиб в сорок первом. А папа – беспризорник войны…

– Знаем твоего папу – с пятнадцати лет по зонам. Ты тут золотой молодежью не прикидывайся!

– А я и не…

– У нас все садятся, коли закон нарушат. Слыхал, был такой в городе Платов Кондратий Палыч? Уважаемый человек, фронтовик, между прочим! Секретарь горкома.

– Откуда я…

– Сынок у него… разве что крылышек ангельских не видно было – папа не нарадовался. Спортсмен, отличник, комсомолец. А в армию призвали – сбежал сынуля через месяц! Всё, аллес: трибунал, дисбат – и ваши не пляшут. Папа наградной ствол в рот – и до свидания, мечты. Вот тебе и золотая молодежь!

– Так то ж…

– «То ж», «ты ж»… Ты папу своего, Кравсила, хоть раз живьем видел? Он сильно расстроился, когда ты малолеткой загремел за «злостное»? А?

– Да откуда я знаю? Что вы меня все воспитываете? Поздно, гражданин начальник.

– Все, достал! Пошел вон. В смысле… сел в угол и прикрыл варежку! Следующий.

Второй круг ада закончен. Достаточно интересный, как оказалось.

Начинаем третий и, хочется надеяться, – последний. Стартуем на финишный забег. Я тяжело поднялся и перебрался ближе к допросному столу.

– Я следующий. Караваев Витя.

– Так ты говоришь, никто на тебя не нападал?

– Никто на меня не нападал.

– А почему убежавший гражданин, согласно показаниям свидетелей, всех их держал на улице, а именно тебя – да и пропустил в туалет? А? По блату, что ли? Подельник?

– Не знаю. Наверное, потому что я ему слово волшебное сказал. Вежливое. Вот он и пошел навстречу воспитанному подростку. А профессор, так тот сразу кричать стал на человека. Громко. Вот и завязался конфликт! У парня, видно, с психикой чего-то не того, вот и обиделся. Как это говорится… впал в состояние аффекта.

– Тоже дурку включил, студент?

– Ничего я не включал. Вы спросили, я ответил.

– Ответишь еще у меня. Перед законом!

– Я что, против? Когда вы уже меня отпустите?

– Когда надо, тогда и отпустим. Разберемся вот…

– Так разбирайтесь.

– Покомандуй тут! Фарцуешь?

– Чего?

– Спекулируешь? Марки, значки, монеты?

– Побойтесь бога! Вы ж меня обыскивали.

– Чего тогда с коллекционерами терся?

Откуда знают? Следили, что ли?

– Просто смотрел.

– Просто! – передразнил меня милиционер. – Все у них «просто». Нож – твой?

– Не мой.

– Внимательно посмотри.

– Не надо его ко мне двигать. Что я, дурак, его трогать? Не мой, говорю!

– Ладно. Экспертиза покажет.

– Ага, и тест ДНК в придачу.

– Чего? Какого ДНК?

– Так… в кружке «Юный помощник милиции» рассказывали. И в ДНД тоже. Где, между прочим, я уже год как добровольно и сознательно состою. Как отличник, комсомолец и староста группы судостроительного техникума. Прохожих, между прочим, от хулиганов охраняем. Два раза в неделю. Вы проверьте!

– Проверим. В угол пошел. И прикрыл там свою… И молча посиди там пока. Дружинник… Следующий!

Я убрался восвояси.

Уселся рядом с громилой. Тот недовольно зыркнул в мою сторону и отодвинулся… на целый сантиметр. Дальше двинуться ему площадь табурета не позволяла. Тогда он еще и отвернулся демонстративно, гордо вскинув голову. Тоже мне, цаца какая!

Да плевать мне на него.

Где же моя тетрадочка сейчас гуляет? Лишь бы тот наркот не выбросил ее куда-нибудь по дороге. Пусть он ее пока еще подержит, ну пожалуйста! «Волшебное» же слово! А я как-нибудь попытаюсь это чудо сутулое отыскать. К примеру… через этого громилу.

А чем черт не шутит?

– Слышь, большой, – шепнул я, качнувшись к здоровяку. – Разговор есть.

Тот презрительно покосился в мою сторону. Промолчал высокомерно.

Можно подумать, это я от него огреб! А не наоборот.

– Ты это… извини, если что. Защищался я, не со зла. Ты ж не знал, что я спортсмен. И дружок твой тоже… не знал.

– Я тебе… кишки на глотку намотаю, – скрипнул громила чуть слышно. – Ноги повыдергиваю, падло. Руки…

– Беса не гони, – перебил я его шепотом. – Наехали по беспределу, вот и получили ответку. Теперь уже все. Ушел поезд, проехали. Я ж не сдал тебя ментам! Че не так-то? Или хочешь срок за «хулиганку»? А то и «разбойную» пришьют, этим околоточным только намекни! Знаешь, как рады будут лишнюю «палку» застолбить?

Здоровяк обиженно засопел.

А ведь сказать-то ему и нечего! Ежели по понятиям…

– Тебя «Пестрым» кличут?

– Откуда знаешь? – Он удивленно повернулся ко мне.

– Эй, там! А ну, кончай разговоры! – загремело из-за начальственного стола в дальнем углу. – Пестро́в. Караваев. Вас касается! В клетку посажу.

Которой здесь нет.

Напугал, что называется, ежей…

– Знаю, – шепнул я сквозь сжатые губы, не поворачиваясь. – Сорока на хвосте принесла! И земля слухами полнится.

Пестро́в – Пестрый. Тоже мне бином Ньютона.

– А ты кто? – Громила тоже старался не шлепать заметно своими «пельменями», дабы не раздражать «портупею». – Обзовись.

– А я… «Старик». Не слыхал?

– Не слыхал. Какой масти?

– Фраерской.

– Гы-гы!

– Пестров! Ты точно сейчас напросишься!

– Молчу-молчу, гражданин начальник.

– Еще одно слово!..

Пестрый молча пошлепал себя огромной ладонью по губам. Запечатано, мол.

Я выждал паузу.

– Так будет разговор?

– Мм…

– Где?

– У… щи… ын-це…

Не, ну это уже перебор с конспирацией! Ничего не разобрать в этом шифре.

– Не понял. Что ты там це-каешь?

– Ху… счи… кын… це…

– Хрущи?

– Мм… В кын… це…

– В конце? В конце Хрущей? За Хрусталкой? Где бетонка заканчивается?

– Да!

– Все, Пестров! Доигрался. Сюда иди! – По столешнице звонко шлепнула резиновая дубинка. – А ведь я тебя предупреждал. При свидетелях! Кравцов, Доренко, тащите этого болтуна поближе. Сюда, на свет.

– Все-все, начальник! Не надо аргументов. Стой, не хватай. Я сам… Ай… Ой… Начальник… Все… Хватит… Я понял-понял… Ой… Ай…

Бьют, заразы, людей почем зря.

А профессор-то как радуется – расплылся в улыбке. Такая вот у нас интеллигенция. Бездушная и двуличная. Чувствует, что минует его чаша сия. У советских милиционеров чуйка – кого можно приводить в чувство вручную, а кого и не стоит. К слову, я как юный студент нахожусь в пограничной зоне возможностей – с такими молодыми и социально малозначимыми для страны персонажами, как правило, не цацкаются. Просто сейчас веду я себя правильно, да и козырей накидал – отличник, комсомолец, добровольная народная дружина. Создал идейный барьер, так сказать. И со мной пока еще не все понятно.

А с явным бандюганом, да еще и дурно пахнущим мочой, – чего церемониться-то? Это лет через двадцать всё во вселенной диаметрально развернется и бандиты станут лучшими друзьями кое у кого в погонах. А пока налицо полная гармония во взаимоотношениях с преступным элементом: если не посадят, так отдубасят от души. Народная социальная справедливость. Я бы сказал – народно-милицейская. А что, милиция – не народ, что ли?