Электронная библиотека » Виктор Слипенчук » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Звёздный Спас"


  • Текст добавлен: 21 апреля 2014, 00:47


Автор книги: Виктор Слипенчук


Жанр: Социальная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Глава 6

Остальное – дома, сказала бабушка. Однако услышанное в леске разве можно так просто забыть или выбросить из головы, если оно уже в сердце?! Смерть деда, его приход во сне вместе с Флорентием Солунянином, обещание ждать бабушку и весть о новом небе, о каком-то Звёздном Ребёнке, точнее, о времени Звёздного Ребёнка, которого «в миру» называют индиго. Что всё это значит? Нет-нет, такое не выбросить из головы.

– Бабушка, а где похоронили деда?

– Известно где, на погосте, за деревней Рождествено, рядом с церквушкой, сам батюшка побеспокоился.

– Выходит, всё по слову ангела вышло.

– Именно, именно – и душегубы приезжали, повинились. Ох! – горестно вскрикнула бабушка.

До самой калитки они шли молча, потом Фива спросила:

– О каком Звёздном Ребёнке индиго говорил дед?

В ответ бабушка приостановилась и с такой проницательностью взглянула на Фиву, что Фива, невольно потупившись, покраснела. (Ей показалось, что бабушка знает про Кешу.) Потом, неожиданно даже для себя, рассмеялась. (Она попыталась представить его Звёздным Ребёнком, но не смогла.)

Бабушка уловила бурю чувств в душе внучки, пряча улыбку, отворила калитку.

– Об том мы поговорим после.

Они вошли во двор, и сердце Фивы радостно затрепетало. Всё здесь ей нравилось. И высокое крыльцо с навесом, огороженное низкими широкими перилами, на которых можно было посидеть с бабушкой. И летняя кухня, и банька с поленницей дров. И сараюшка с живностью – козой и курами. И примыкающий к сараюшке небольшой сеновал. Но больше всего ей нравились стол под берёзами, яблоневый сад и новый омшаник в саду. Даже не омшаник, а петляющая тропинка к нему. Летом вся в зарослях смородины и малины. А зимой – в высоких сугробах снега, круто срезанных по краям, так, что, казалось, идёшь и не по тропинке вовсе, а по запутанному лабиринту, ведущему либо в логово чудовища, либо в сказочный дворец.

Возле калитки снег был расчищен, но не полностью, а ограниченным и как бы вытоптанным пятачком. Те же пятачки у крыльца, летней кухни и за оградой денника – у сараюшки. Всё остальное пространство – царство снега и белизны. Причём такое, что уже и расчищенные пятачки воспринимались как неуместные – нарушали гармонию заповедной нетронутости. В особенности бросились в глаза толстый пуховик снега на столе, под берёзами, и змеистый след от валенок к омшанику. Фива вдруг остро почувствовала, что нет дедушки, навсегда нет, – спросила:

– А где у нас лопаты – за летней кухней?

Кивнув, бабушка осторожно поднялась на крыльцо и, присев на перила, стала отговаривать внучку, мол, поздно уже, сама потом всё расчистит. А для Фивочки есть радостное сообщение. Именно сообщение вынудило её каждый день ходить на вокзал.

Фива духом воспрянула, но от решения не отказалась – до темна ещё сколь? Успеет. Да на снегу и не бывает темно. А радостное сообщение пусть до ужина прибережёт. У неё тоже есть кое-что для бабушки.

В общем, сменила полушубок на телогрейку (всё остальное обмундирование на ней оказалось как нельзя кстати) и опять – на улицу. Конечно, бабушка – за ней. Но Фива назад отправила, пусть приготовит настоянный на травах чай, который в городе ей иногда даже снится.

Фива трудилась без устали более часа. Бабушка, выглядывая в окошко, только диву давалась – какая силища в ней. Всё убрала, всё расчистила, а главное – дорожку пробила к омшанику, да такую змеистую, словно сам дед помогал ей. Когда бабушка вышла принять работу, первое, что сказала Фива:

– Уж и не знаю, но сдаётся мне, что дед был бы доволен.

Запыхавшаяся, раскрасневшаяся, она так весело засмеялась, что и бабушка в ответ зарделась, отдала палку и, словно лебёдушка, легко проплыла по дорожке взад-вперёд. И заверила:

– Непременно, непременно – Флорушка доволен!

И опять, как при встрече на вокзале, Фива удивилась бабушкиному умению превращаться из одной, ей известной бабушки в другую, хотя и узнаваемую, но совершенно неизвестную. Но больше всего её поразило, что бабушка не воспринимает деда умершим – он для неё живой, находящийся рядом. Когда примеряла просторный платок, сказала, смотрясь в зеркало:

– Ну что, дед, насмотрелся – доволен подарком внученьки? А уж как я, старая, довольна – тому и слов нет!

Подошла к Фиве, обняла и поцеловала.

А потом они ужинали. Еда была весьма скромной: гречневая каша с квашеной капустой и ржаным хлебом и чай со смородинным листом и малиновым вареньем. В общем, как раз такой, какою и должна быть в строгий пост.

Затем лепили рождественские пельмени. Что это за прелесть – лепить пельмени и разговоры разговаривать, отдаляя и отдаляя радостную весть, которая уже в каждом предмете и в самом окружающем воздухе наступающего Рождественского сочельника!

Наконец и с пельменями покончили. На широких фанерках Фива вынесла их в летнюю кухню, чтобы за ночь прихватило морозцем. А когда вошла в избу, почувствовала запах леса и родника в знойный полдень. Бабушка стояла на табуретке и заглядывала за икону Божией Матери, точнее, запустила руку за празднично вышитый рушник, в который она была наряжена. Ещё бабушка ничего не сказала, а Фива уже чутьём поняла – цветок, колокольчик. Бабушка осторожно слезла с табуретки.

– Вот тебе весть от ангела Флора, тёзки мово Флорушки.

Протянула белый цветик-семицветик с розоватым пестиком и золотыми тычинками внутри. Так сказать, преподнесла.

– Лежал себе, лежал сухой былиночкой. А это, как раз перед Новым годом, протирала икону Царицы Небесной – слышу, духмяным горошком повеяло, будто из родникового леска. Запустила руку за рушник – вот оно в чём дело! Объявился у нашей Фивы Иван-царевич, добрый молодец.

Взяла Фива лесной цветок и засмеялась всем своим существом, всем своим сознанием.

– Не Иван-царевич, а Иннокентий – Кеша.

Понюхала цветок, а он в её руках ещё сильнее и вольнее заблагоухал, словно и не зима, и не ночь вокруг, а знойный летний полдень.

Пока любовалась колокольчиком и ставила его в кефирную бутылку, бабушка легла отдыхать. А когда подвинула цветик-семицветик к своему изголовью, словно светом голубых зарниц озарилась горница – кристаллы мерцающих звёзд вспыхнули в воздухе. Фива услышала далёкий-далёкий серебряный звон – услышала и тут же уснула.

Глава 7

Задуматься было о чём.

Неистребимая тысячерублёвая банкнота в энциклопедическом словаре, которую дважды «потратил»: на апельсины и шампанское для Фифочки, а ещё прежде одолжил хозяину квартиры Никодиму Амвросиевичу. Давнишнее происшествие с новогодними апельсинами, перетянутыми красной нитью крест-накрест. Синеглазая девочка из прекрасной страны зелёных холмов. Странный сон или сны, в конце концов обернувшиеся для него потерей одного вполне реального дня, а для лаборатории – ещё и потерей дорогостоящего электронного оборудования. В общем, задуматься было о чём.

Он невольно взглянул на экраны почерневших мониторов, на обуглившиеся пучки проводов, на спёкшиеся в коричневые оладьи полимерные трубочки, но не почувствовал ни страха, ни сожаления – ничего. Перед масштабами стихийного бедствия, вызванного цунами и унёсшего тысячи человеческих жизней, всё это выглядело несущественным.

Внезапно зазвонил дверной звонок. Прежде обезьянки всегда реагировали на него, а в этот раз будто не услышали. Только с появлением обслуживающего персонала (двух мужчин и одной женщины в тёмно-зелёных халатах) подняли обычный ор, почуяли, что их забирают на ужин.

Воспользовавшись сумятицей, вызванной перемещением макак в обезьянник, подошёл Зоро и сунул Кеше вчетверо сложенный лист бумаги.

Кеша не торопясь развернул его, на нём на всю страницу были запечатлены они с Фивой, причём в обнимку. Снимок был чёрно-белым и весьма слабо пропечатанным, словно его напечатали на принтере с выработанным картриджем. И всё же изображение было достаточно отчётливым, чтобы узнать их. Он стоял вполоборота, его лица почти не было видно, зато лицо Фивы, обрамлённое вязаной шапочкой, было видно вполне. Какая она красивая, невольно подумал Кеша и строго спросил:

– Где ты взял это?

Зоро указал стол, возле которого он поднял лист. Прямо над ним возвышались главный компьютер и электромагнитор, преобразователь магнитных полей, названный ими в честь писателя-фантаста Толкина Властелином колец.

Кеша узнал торец стола – возле него стояла клетка с обезьянкой из контрольной группы, к которой во сне подвёл его Богдан Бонифатьевич. А потом Фива оперлась о Кешино плечо, и все разом вскрикнули: кирдык приборам – сгорели. В ответ Кеша крепко-крепко обнял Фифочку и в потрясении проснулся, потому что обезьянка вдруг стала напевать: «Фифа, Фифочка моя! Фифа, Фифочка, я – твой!»

Кеша молча спрятал изображение во внутренний карман пиджака. Встал. И, захватив чистый лист бумаги (прежде на нём было исчезнувшее письмо Богдана Бонифатьевича), подошёл к столу, на который указал Зоро, и недолго думая положил его на край стола, придавив рукой. И сразу же на листе выступили уже известные строчки руководителя лаборатории, рекомендовавшего Кеше немедленно явиться на кафедру.

– Как это?! – удивился Зоро.

Неожиданно у них за спиной вырос охранник в жилете, потребовал письмо. Кеша, не возражая, отдал, заметив, что письмо сугубо личное.

– Сугубо личные письма мы возвращаем, – парировал охранник и поторопил их – уже все вышли в коридор, а они мешают обслуживающему персоналу вывозить из лаборатории подопытных животных.

Слово «животных» резануло слух. В применении к столь милым и маленьким существам оно воспринималось неотёсанно грубым, но Кеша воздержался от каких бы то ни было замечаний, промолчал. Он не хотел раздражать охранников, более того, побаивался какой-нибудь неосторожностью навлечь на себя их гнев и таким образом подставить Фиву. Ведь её изображение на фоне лаборатории находится не где-нибудь, а у него в кармане. Вдруг его пропустят через сканер, умеющий всё считывать?

В коридоре, как только уединились, Зоро напустился на Кешу:

– Зачем отдал письмо? Прежде чем вернуть его, они поинтересуются – кого именно Богдан Бонифатьевич посылал к тебе? Это же элементарно, Кеша.

Впервые Зоро оживился, в глазах блеснули весёлые огоньки. Было понятно, почему он повеселел. Кешу осенило.

– Помнишь сны, которые у нас были одинаковыми, ты ещё шутил о родстве душ, о психологических близняшках?

Ничего в жизни Кеша не желал сейчас так страстно, как подтверждения факта, которого никогда не было, но который в бесконечности времени, конечно же, был, повторялся в его реинкарнации множество раз.

– А в чём дело?

– Дело в том, – сказал Кеша, – что настоящий виновник неотправленного письма и вообще всего происшедшего в лаборатории – ты, Зиновий. Точнее, твой экстрасенсорный дар.

– Как это? Я бы знал о своих возможностях.

– Совсем не обязательно, – безапелляционно заявил Кеша. – Мы все здесь такие. Когда-то каждый из нас ничего не подозревал о своих возможностях. А потом вдруг раз – и точка. Ты ведь не сразу обнаружил способность просвечивать взглядом, словно рентгеном? Так и здесь.

– Нет, не так, – возразил Зоро. – Тогда я в колодец упал, это было в пятом классе, я даже число помню – пятое августа.

Кеша весьма некстати засмеялся. Зоро обиделся, мол, чего смеёшься?

– Завидую, – нагло соврал Кеша.

На самом деле он засмеялся оттого, что прозрел. На какую-то долю секунды увидел загадочного старца в длинных золотисто-голубых одеждах с капюшоном на голове. Ощутил прикосновение жезла, который, потрескивая, зашипел на Кешином темени, словно опущенный в воду раскалённый металлический прут. Услышал убаюкивающий голос матери.

– А вы, Досточтимый Отец, и затворы запечатайте. Сделайте привязку к тому, что никогда не случится, например к ускорению земного времени. Только тогда пусть затворы рухнут…

Вот оно, вот оно в чём дело, обрадовался Кеша. Кажется, все «необъяснимости», которые терзали его, наконец-то сами собой разъяснились. Это же очевидно, что для экстрасенсорных способностей, дремавших в нём, таким «колодцем» стало землетрясение. И в итоге – ускорение земного времени. Раньше Кеша не мог видеть невидимого мира, так сказать, поезд шёл слишком медленно. Теперь время ускорилось – веселей побежали вагоны, и в просветах между ними вполне различимо предстал прежде не видимый мир. Более того, этот новый мир можно было не только видеть, но, наверное, и входить в него?! Во всяком случае, жёлтенький лоскуток, пахнущий экваториальным морем, давал надежду. Даже не лоскуток, а что-то в самом Кеше, вдруг включающееся во сне.

Кеша созерцал себя словно бы извне, откуда-то сверху.

Может быть, так чувствует себя любой, когда накопленное вну количество вдруг переходит в качество? Впрочем, этот философский закон всегда был для него за семью печатями.

Иннокентий Иннокентьевич представил себя конечной пылинкой на самом верху гигантской пирамиды. Да-да, он идентичен мириадам пылинок, но потому, что среди них он есть ещё и самая верхняя, и самая конечная пылинка, он тождественен всей пирамиде. И эта тождественность, и то, что он понимает своё место среди мириад пылинок, есть его новое качество, именно качество, которое при всей его внешней схожести с мириадами пылинок обособляет и отличает его от них пониманием своей значимости, то есть информированностью.

– Ты что, совсем уже отключился?! В который раз повторяю – чтобы завидовать, надо быть уверенным, что предмет зависти имеет место быть.

– Господи, он ещё сомневается! – очнувшись, вскричал Кеша с несколько фальшивой приподнятостью.

Но Зоро не заметил фальши. Всех честолюбивых людей, даже сверхгениальных, единит один недостаток – они прислушиваются только к тому, что может увеличить их личную власть, а всё остальное, как правило, пропускают мимо ушей.

Кеша перешёл на полушёпот. Он сейчас задаст Зоро несколько наводящих вопросов, на которые он пусть честно ответит не ему, а себе. Да-да, себе, потому что у Кеши нет никаких сомнений в его сверхспособностях.

В этот момент он действительно не сомневался, ему хотелось, чтобы всё, что произошло с ним во сне, привиделось бы и Зоро. На какую-то долю секунды, а может, это длилось вне времени, он вдруг ощутил себя под полотнищем звёздного всполоха, на вершине гигантской пирамиды, в обвале лопающихся пузырьков эха – всегда, буду, хочу!

– Может быть, ты наконец задашь свои вопросы? – неожиданно резко сказал Зоро, не скрывая нетерпения.

Как-то вдруг почувствовалось, что он не только гордится своим даром, но и благодаря ему считает себя Заратустрой, неким непризнанным сверхчеловеком, о непризнанности которого, дайте срок, ещё многие пожалеют.

Кеша невольно представил себя на месте птички, подпускающей охотника всё ближе и ближе.

Конечно, рискованно быть мишенью, но ничего не поделаешь – только потакая честолюбию коллеги, он обезопасит Фиву, весьма некстати запечатлённую в лаборатории.

Первый вопрос касался снов – снились ли Зоро в эту ночь какие-либо сны? Если «да», то один из них Кеша готов пересказать. Тот, в котором приснилось, как открывается дверь в лабораторию и появляется он, Кеша, с неизвестной красавицей. Ну, «неизвестной» – сказано слишком сильно, скорей всего, она знакомая Зоро или плод его художественного воображения, так сказать идеал, а ещё точнее – идея. Здесь Кеша прервался и напрямую спросил: кто она?

Видит бог, этот вопрос был самым трудным для Кеши, он буквально окаменел, ожидая ответа.

Зоро усмехнулся, в тёмно-карих глазах блеснули и тут же погасли знакомые весёлые огоньки. В нём как бы приоткрылся клапан, и всё, чего желал Кеша, вошло в него, словно вдруг вспомнилось. Наверное, Зоро сожалел, что рядом нет Мавры – некому оценить его иронию.

– Ты что, её знаешь или хочешь с ней познакомиться? – спросил он.

Кеше показалось, что его с ужасной силой ударили ровно промеж глаз. Он перестал что-либо видеть и соображать. Впрочем, сам Зоро и спас его. Сказал, что для проблемы, которую они обсуждают, этот факт сам по себе не имеет никакого значения.

Кеша немедленно согласился, продолжил пересказ сна, в котором всегда невозмутимый Богдан Бонифатьевич использовал его появление для улучшения показателей опыта, то есть использовал его способности усилителя, или, как они говорили, катализатора. Дальше Кеша особо выделил заявление Зоро, что все приборы зашкаливают. Да, именно это он особенно выделил, потому что якобы именно это было последнее, что запечатлелось в памяти.

– А момент, когда сгорели приборы, когда все выскочили из-за столов? – явно гордясь собою, спросил Зоро.

Нет, такого факта Кеша не помнил.

– Однако согласись, Зиновий, что, не будь меня, моих, пусть весьма скромных способностей катализатора, твои великие способности так бы и остались под спудом, не вскрылись.

– Ты это к чему?

– К тому, что все вы, в том числе и ты с Маврой, считаете Кешу бездарностью. Мол, Кеша – катализатор общего впечатления. Будет драка – Кеша усилит драку. Будет мир – Кеша усилит мир. А сам по себе Кеша ничего не стоит, не велика потеря, если его отчислят, исключат из аспирантуры. Однако же я помог тебе! Я тебе вот что скажу.

Кеша весьма подозрительно оглянулся по сторонам и, хотя вокруг всё было спокойно (обслуживающий персонал выкатывал тележки с обезьянками, коллеги в коридоре мирно покуривали), перешёл на шёпот.

– Может, Кеша и бездарность, но только в окружении бездарностей, но в присутствии одарённого человека Кеша ох как может пригодиться! Неспроста сам Богдан Бонифатьевич уважительно относится к Кеше.

– А, ты вот о чём, – усмехнулся Зоро.

Он посмотрел в даль коридора с устремлённостью полководца, умеющего видеть за горизонтом.

– Если подтвердится, вот тогда посмотрим…

– Что подтвердится, что посмотрим? – изображая придурка, спросил Кеша.

Зоро повеселел, теперь он отливал празднично начищенной самоварной медью.

– Не о том думаете, Три-И, – он похлопал его по плечу, как обычно хлопают младших по рангу или возрасту. – Сейчас надо думать о том, каким образом письмо Богдана Бонифатьевича оказалось в твоих руках.

Глава 8

Зоро решил выгородить Кешу: он скажет сотрудникам из СОИС, что вот только что у дверей лаборатории передал ему письмо. Тем более что Богдан Бонифатьевич именно его посылал в деканат философского факультета справляться об адресе. Кроме того, предупредил Кешу, чтобы ни словом не обмолвился ни о каких снах. Вполне возможно, им будут устраивать всякие очные ставки, ловить на слове.

– Их интересуют не столько сгоревшие приборы, сколько открытие новой энергии. Передача интеллекта на телепатическом уровне, представляешь?

В общем, Зоро предупредил Кешу, что никаких снов никто из них не видел. В остальном – будут выруливать по ситуации.

Получилось, что предупредил кстати. Потому что, как только обезьянки были увезены, а лабораторию прокварцевали и проветрили, в сопровождении Богдана Бонифатьевича появился главный начальник СОИС МГУ. При его появлении охранники встали, и как-то сразу почувствовалось, что они готовы выполнять любые его поручения.

Однако никаких поручений не было, главный был настроен доброжелательно. Прежде всего представился – Агапий Агафонович Акиндин. Своих сотрудников представил: в защитном жилете – старший лейтенант Назар Матвееич Наумов и его напарник – лейтенант Мефодий Онуфриевич Кимкурякин.

Сообщил, что за сгоревшие приборы никто материальной ответственности не понесёт. Рассказал о подобной ситуации в лаборатории великого Резерфорда, которая сгорела во время экспериментов с электричеством. В телеграмме-отчёте на имя учителя Пётр Капица лаконично сообщал, что лаборатория уничтожена полностью, но зато они теперь представляют, что такое электрическая дуга в шесть тысяч вольт.

– Нас интересует, откуда берётся и что это за энергия, которая напрямую материализует мысль экстрасенса? Материализация из ничего – что это?!

Кеша почувствовал, что ему трудно дышать. Вопрос адресовался как бы ему одному. Но он и сам хотел бы знать – что это? Казалось, что сейчас сосуды лопнут или сердце выскочит из груди. «Никогда, не буду, не хочу!» – непонятно к кому мысленно воззвал Кеша, и сразу по телу разлились успокаивающие слабость и бессилие. Безвольно свободный, не имея ни карт, ни ветрил, он словно бы поплыл на волнах невесомости.

Между тем Агапий Агафонович напомнил о задачах, стоящих перед лабораторией, о долге каждого учёного перед человечеством. О недавней трагедии в Юго-Восточной Азии, масштабы которой хотя и ужасны, но всё же мизерны в сравнении с предстоящей катастрофой.

– По последним сведениям, до так называемого времени «Х», то есть до столкновения с астероидом Фантом, осталось ровно три года и сто дней.

Агапий Агафонович поинтересовался: всем ли известно, почему, собственно, астероид 2004VD17 больше называют Фантомом, нежели обозначают цифрой в соответствии с присвоенным ему номером открытия?

Оказывается, в секретных инструкциях разъяснялось, что, используя методику русского астронома Н.А. Козырева о фиксации реального местоположения звёзд на небе, учёные НАСА с помощью телескопа Хаббла установили, что в 2102 году состоится ещё одно столкновение с Землёй. То есть спустя почти восемьдесят лет после ожидаемого нами столкновения. Получается, что, перестав существовать после первого столкновения, астероид каким-то образом опять возникнет в будущем небе 2102 года. Ну чем не причудливый призрак, то есть фантом?

Выдержав паузу, Агапий Агафонович немножко порассуждал на тему последствий столкновения.

– Конечно, человечество выживет, но как минимум будет отброшено в каменный век. К сожалению, человечество находится на таком уровне развития, что не в состоянии гарантировать спасения даже для миллионной части флоры и фауны Земли.

Остановился на последних решениях ООН.

– Хотя для предотвращения паники среди населения во всех СМИ имеются инструкции, а по сути, наложено табу на публикации материалов о предстоящей катастрофе, всё же встречается недопонимание со стороны некоторой части молодёжи. А есть и попросту деструктивные силы, готовые ради своих амбиций положить на жертвенный алтарь весь мир.

Поэтому Агапий Агафонович призвал всех к бдительности и сразу же принёс извинения за предстоящие неудобства – для работы в лаборатории будет введена новая схема допуска. И здесь же пообещал, что у амбициозных сил ничего не получится.

– Однако всем надо стараться. Как ни банально звучит, но спасение утопающего – действительно, дело рук самого утопающего.

Посоветовал посмотреть на всё происходящее с простых человеческих позиций, чтобы потом, в ответственный момент, не оказаться слишком близорукими.

В заключение (теперь это не казалось странным) предоставил слово Богдану Бонифатьевичу. Завлаб очень волновался, краснел, потел (вытирал платочком лоб), но высказал надежду, что опыты по изучению сверхчувственного продолжатся. А пока на две недели он отпускает всех на каникулы. Попросил Зиновия Родионова и Иннокентия Инютина задержаться, подняться к нему на кафедру. В общем, неубедительно выступил, как-то враз бросилось в глаза, что отныне в лаборатории не он полновластный хозяин.

Да и на самой кафедре, в своём обширном кабинете, он любил, беседуя, прохаживаться взад-вперед. Вдруг застывать напротив собеседника, сомкнув руки на круглом животике. Сейчас же утомлённо и безучастно сидел в своём кресле, а расхаживал Агапий Агафонович.

– У меня один вопрос к вам обоим – каким образом письмо Богдана Бонифатьевича, отправленное в урну и всё это время действительно находившееся в урне, оказалось в руках адресата?

– Элементарно, – сказал Зоро. – Была копия письма, которую я передал Инютину – догнал его в подвале, как раз перед дверью в лабораторию.

И пояснил, что любая бумага, согласно постановлению СОИС, должна оставаться на кафедре, а им, аспирантам, предписано работать только с копиями. И если руководитель опустил оригинал в урну, то это его не касается. Лично он, Зиновий Родионов, если бы не встретил Инютина, просто подшил бы копию в спецпапку, а содержание ввёл в свой компьютер.

– Прекрасно, – сказал Агапий Агафонович, потирая руки. – Теперь остаётся только сравнить наши индикаторы истины.

Он открыл шкатулку головного компьютера и усмехнулся.

– Самые плохие показатели мои и Богдана Бонифатьевича. Что касается вас, молодые люди, вы свободны.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации