Текст книги "Разгром"

Заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Кулик в Первой мировой войне был взводным унтером, а в Гражданской – начальником артиллерии армии. И опять – не простой армии, а самой подвижной в мире.

Заместитель наркома обороны генерал армии Мерецков в Первой мировой войне тоже выше унтера не поднялся, а в Гражданской был помощником начальника штаба дивизии.

Несколько выпадает из этого ряда заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Шапошников. Во время Первой мировой войны он был царским полковником. Но и у него в Гражданской войне случился захватывающий карьерный взлет до поста начальника Разведывательного управления штаба Высшего военного совета Республики. В том, что Шапошников не канонизировал опыт Первой мировой войны, каждый может лично убедиться, прочитав его книгу «Мозг армии» (Шапошников Б. М. Мозг армии. В 3 т. М.: Военный вестник. 1927–1929).

Так кто же в руководстве Наркомата обороны канонизировал опыт Первой мировой войны? А в Генеральном штабе? Изучите биографии Ватутина, Маландина, Голикова, Василевского, Соколовского, почитайте их мемуары. Никаких намеков на приверженность опыту Первой мировой войны ни до войны, ни после.

Можно проверить командующих как приграничных, так и внутренних округов. Та же картина. В 1941 году командный состав Красной Армии если и помнил опыт Первой мировой войны, то сводился он к кормлению вшей в окопах, к нудным перестрелкам да к бестолковым штыковым атакам. А в маневренной Гражданской войне они водили на большие дела роты, батальоны, эскадроны, полки, дивизии и даже корпуса и армии.

Так кто же из них канонизировал опыт Первой мировой войны?

Вся пропаганда Советского Союза до 1941 года была пропитана духом Гражданской войны. Книги, фильмы, статьи, стихи, песни – все о ней. Мы уже приводили в качестве примера фильм «Чапаев». А еще были фильмы про Котовского, Щорса, Фрунзе и Пархоменко, про Ворошилова и Будённого, и немного – про товарища Сталина. Если Первую мировую войну и показывали в фильмах, то только в самых мрачных тонах. Учебники военной истории четко делили предмет на две неравные части: меньшая часть – всё, начиная со времен фараонов и до 1918 года; большая часть – Гражданская война в России.

В Советском Союзе Первая мировая война была подвергнута уничтожающей и злобной критике: бездарные царские генералы, бестолковая кровавая бойня, измена в высших эшелонах. Из Первой мировой войны советской военной наукой для подражания и изучения были взяты только те эпизоды, которые стали исключениями из общего правила, которые по своему характеру противоречили всему духу Первой мировой войны. Среди этих эпизодов – Брусиловский прорыв.

Брусилов вступил в Красную Армию, был поднят к вершинам ее руководства, свой опыт он передавал новому поколению полководцев, сам делал выводы из ошибок и промахов. На войне Брусилов проломил стену, но кто был должен ворваться в пролом? Вывод Брусилова: в грядущей войне нужно иметь мощные подвижные соединения, которые могли бы ринутся в прорыв и выйти на оперативный простор. Если в начале войны есть возможность ворваться на территорию противника до того, как он успел развернуть свою армию и создать сплошной фронт, то этой возможностью надо пользоваться, то есть не зевать, а вводить в сражение всю свою мощь сразу.

7

Теперь разберемся со «многими из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба», которые, по словам Жукова, «слишком канонизировали опыт Первой мировой войны». Кто они?

Высшее руководство Наркомата обороны – это сам нарком, Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, и его заместители. С наркомом и его заместителями мы уже разобрались. Идем дальше.

В состав Наркомата обороны входили Генеральный штаб, семь Главных управлений и тринадцать отдельных управлений.

Главные управления НКО:

• политической пропаганды;

• автобронетанковое;

• артиллерийское;

• ВВС;

• ПВО;

• военно-инженерное,

• интендантское.

Кто же из руководителей этих структур мог канонизировать опыт Первой мировой войны?

Начальник Главного автобронетанкового управления генерал-лейтенант танковых войск Я. Н. Федоренко? Не мог он. Просто потому, что в Первой мировой войне не было в России никаких танков. А потому не было и опыта применения танковых войск. Нечего было канонизировать.

И никто из подчиненных генерала Федоренко на тот несуществующий опыт опереться не мог. Надо было выдумывать что-то новое и свое. Правильно или неправильно выдумывать – другой вопрос. Но, однозначно, это могло быть нечто такое, что в каноны Первой мировой войны не вписывалось.

Может быть, начальник Главного управления ПВО генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов канонизировал тот опыт? Опять же нет. Потому как и ему, и его подчиненным нечего было канонизировать.

Не иначе генерал-лейтенант П. Ф. Жигарев, начальник Главного управления ВВС, канонизировал? Да и он вряд ли мог. Потому как ВВС в 1914 и 1941 году – земля и небо. В начале июня 1941 года у Жигарева – 79 авиационных дивизий, а в царской России на протяжении всей Первой мировой войны не было ни одной. Потому не мог Жигарев и его подчиненные заглядывать в 1914 или 1916 год и там искать ответы на возникающие вопросы. Не было там ответов. Не могли авиационные генералы держаться за тот опыт. Не за что было держаться.

В 1941 году военная авиация находилась совсем на другом этапе развития. Как и артиллерия. И инженерные войска были совсем иными, они были ориентированы на выполнение совсем других задач, их структура, вооружение и специальная техника резко отличались от того, что было в Первой мировой войне.

Даже и Главное интендантское управление НКО работало в соответствии с другими принципами и стандартами. Вся система вещевого, продовольственного, финансового и всякого прочего обеспечения Красной Армии в корне отличалась от соответствующих систем Русской армии.

Остается только армейский комиссар 1-го ранга А. И. Запорожец, начальник Главного управления политической пропаганды. Но и его никак нельзя заподозрить в канонизации опыта Первой мировой войны. В Первой мировой войне политпропагандой в Русской армии занимались полковые священники. Они призывали «детушек» проливать кровь за веру, царя и отечество. А товарищ Запорожец твердо стоял на заветах Маркса: нет у пролетариев отечества! Наше отечество – весь мир. И пусть кто-нибудь попробует усомниться в правоте единственно верного учения!

Если спуститься на ступень ниже, к отдельным управлениям НКО, то и здесь та же картина: не мог начальник управления снабжения горючим генерал-майор танковых войск П. В. Котов канонизировать опыт Первой мировой войны, ибо не было в Первой мировой войне системы централизованного снабжения армии сотнями тысяч тонн горюче-смазочных материалов.

И начальник управления связи генерал-майор войск связи Н. И. Гапич не мог канонизировать опыт Первой мировой, и все по той же причине.

Перечисляйте дальше управления и отделы, и я вам заранее предскажу результат.

В 1941 году руководящий состав Красной Армии состоял из тех, кто поднялся и вырос по службе в ходе Гражданской войны. И уж если обвинять их в приверженности старому опыту, то надо говорить об опыте Гражданской войны. Но вовсе не о Первой мировой.

* * *

Мемуары Жукова восхваляли генералы и маршалы, доктора наук и академики.

Из этого следует, что они либо даже приблизительно не представляли себе, какой была Первая мировая война, либо не удосужились ознакомиться с восхваляемым «шедевром».

Глава 4
О раскачке

Польша перестала существовать через 17 суток. Операция в Бельгии и Голландии закончилась через 15 суток. Операция во Франции, до ее капитуляции, закончилась через 17 суток. Три очень характерные цифры, которые не могут меня не заставить принять их за некое возможное число при расчетах нашей наступательной операции.

Генерал-полковник танковых войск Д. Г. Павлов, командующий войсками Западного особого военного округа. Выступление на совещании высшего руководящего состава РККА 27 декабря 1940 года (Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940. С. 255)

1

В начальном периоде Второй мировой войны Германия крушила своих противников оглушительными зубодробящими ударами.

Блицкриг – это не просто быстрая война. Он подобен удару сверхмощного электрического разряда, который мгновенно убивает на месте.

Вся Центральная Европа была покорена и парализована именно такими сокрушительными ударами, когда Германия внезапно вводила в сражение всю имеющуюся в наличии боевую мощь огромной армии и авиации.

В первые два года Второй мировой войны Советский Союз держался в стороне от этой большой драки. Советские военачальники внимательно наблюдали за ее ходом и видели, как Гитлер громил Польшу, Бельгию, Францию и другие страны. Они видели, как Гитлер захватывал страны одну за другой, внезапно вводя в действие сразу все свои силы – в первый же день, в первый же час.

В 1939, 1940 и в первой половине 1941 года у советских стратегов была прекрасная возможность убедится в том, что август 1914 года не повторяется, Германия более не намерена терять самые драгоценные дни и часы в начале войны и наносит сокрушительный смертельный удар в первые минуты.

Итак, вопрос: сумели советские генералы за первые два года Второй мировой войны понять, как действует армия Гитлера, или не сумели?

Ответ на этот вопрос дает «величайший полководец всех времен и народов» Маршал Советского Союза Жуков:

Бывая в Академии Генерального штаба, которая находилась в моем ведении, я лишний раз мог убедиться в том, что накануне войны на военных кафедрах, в литературе, в учебных планах и разработках слушателям преподносилась современная военная теория, в значительной степени учитывавшая опыт начавшейся второй мировой войны. Учащимся прививалась мысль, что войны в нынешнюю эпоху не объявляются, что агрессор стремится иметь на своей стороне все преимущества внезапного нападения. Принималось как должное, что с самого начала в операции вступят главные силы противостоящих друг другу противников со всеми вытекающими отсюда стратегическими и оперативными особенностями. (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М: АПН, 1969. С. 215.)

Жуков совершенно четко и определенно утверждает, что в 1941 году каждому было ясно: в случае войны с первого момента произойдет столкновение главных сил противоборствующих сторон. Никакой раскачки. Никакой потери бесценных часов и минут в начальном периоде.

Под прямой контроль Жукова Академия Генерального штаба РККА попала 1 февраля 1941 года, когда Жуков вступил в должность начальника Генерального штаба. Следовательно, речь в этом пассаже идет о периоде между 1 февраля и 21 июня 1941 года. До того академия Жукову не подчинялась, а после 21 июня ему было уже не до академии.

Но в этот отрезок времени речь могла идти не о каком-то абстрактном столкновении каких-то армий, а только о войне между Германией и Советским Союзом. В тот момент никаких других противников у Красной Армии в Европе не было. А в Азии война пока не намечалась: дивизии, корпуса и даже целые армии в первой половине 1941 года перебрасывались из азиатской части СССР в европейскую.

Итак, сам Жуков прекрасно понимал, что война между Германией и Советским Союзом начнется сразу столкновением главных сил. Это понимали подчиненные Жукову руководители Генерального штаба. И за пределами Генерального штаба эта мысль была ясна всем. Это понимали преподаватели академий, эту мысль они внушали слушателям на лекциях и практических занятиях. Это принималось как должное, никто с этим не спорил. Жуков лично проверял, контролировал и твердо знал: в этом вопросе на всех уровнях полная ясность. Однако…

2

Однако уже через 9 страниц своей «самой правдивой книги о войне» Жуков делает внезапный и столь же решительный разворот кругом. Он меняет свое мнение на прямо противоположное:

При переработке оперативных планов весной 1941 года не были практически полностью учтены новые способы ведения войны в начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными государствами, как Германия и Советский Союз, может начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. (Там же. С. 224.)

Это обычное жуковские двоемыслие. Марксистская диалектика: Жуков думает и так, и эдак. И в то же самое время – и не так, и не эдак.

С одной стороны, самому Жукову, высшему руководству Красной Армии, всему командному составу и даже преподавателям и слушателям военных академий было совершенно ясно, что «с самого начала в операции вступят главные силы противостоящих друг другу противников».

С другой стороны, Наркомат обороны и Генштаб считали, что «главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений».

С одной стороны, «военная теория тех лет была на уровне времени». С другой стороны, весной 1941 года, на исходе второго года Второй мировой войны, советским стратегам были непонятны простейшие вещи, которые генералы армий других стран уяснили еще в августе 1914 года, в первый месяц Первой мировой войны: не теряй возможности, бей первым и сразу насмерть, иначе проиграешь!

Допустим, что какие-то злодеи, как рассказывает дочь «маршала Победы», вырезали из мемуаров Жукова «самое-самое». Пусть будет так. Но кто же заставлял Жукова писать на одной странице одно, а через 9 страниц – прямо противоположное? Разве кто-нибудь из советских мракобесов требовал от Жукова опровергать самого себя?

И не надо заявлять, что мракобесы после смерти «великого полководца» Жукова эти глупости в его «самую правдивую книгу о войне» вписали. Все это опубликовано в первом издании «Воспоминаний и размышлений» еще при жизни Жукова.

3

Однако во втором издании «Воспоминаний и размышлений» из книги исчезла ключевая фраза: «Принималось как должное, что с самого начала в операции вступят главные силы противостоящих друг другу противников со всеми вытекающими отсюда стратегическими и оперативными особенностями». Смысл был изменен на противоположный. Оказывается, будущие стратеги изучали совсем иные сценарии войны:

Бывая в Академии Генерального штаба, которая находилась в моем ведении, я лишний раз мог убедиться в том, что накануне войны на военных кафедрах слушателям преподносилась современная военная теория, в значительной степени учитывавшая опыт начавшейся второй мировой войны. Подчеркивалась непримиримость, ожесточенность вооруженной борьбы, возможность ее длительного характера и необходимость мобилизации усилий всего народа. (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 230. Выделение жирным курсивом выполнено мною. – Виктор Суворов.)

Из этого текста исключили мысль о том, что войны в нынешнюю эпоху не объявляются, что агрессор стремится иметь на своей стороне все преимущества внезапного нападения, и о том, что с самого начала в операции вступят главные силы. Вместо этого, оказывается, слушателям академий прививали мысль о возможности длительной войны.

Это вранье. Каждый читатель в любом издании мемуаров Жукова может найти опровержения этому, причем во множестве. Жуков сам неоднократно рассказывает, что война не предполагалась длительной. В конце декабря 1940 года Сталин собрал совещание высшего командного состава Красной Армии. Некоторые материалы совещания были рассекречены. Через полвека. Некоторые будут рассекречены еще через полвека. А часть из них не будет рассекречена никогда, ибо была уничтожена еще в октябре 1941 года, когда немцы подошли к Москве.

Но и того, что рассекречено, вполне достаточно для ясного понимания настроений, царивших в высших эшелонах командного состава Красной Армии.

Генерал-полковник танковых войск Д. Г. Павлов, как видно из эпиграфа к этой главе, считал, что для разгрома Германии потребуется 15–17 дней. Никто, включая и Жукова, с Павловым не спорил. Так о какой раскачке речь, если через две с половиной недели стремительных танковых бросков предполагалось выйти в долину Рейна?

Кстати, товарищ Сталин не только был с этим полностью согласен, но и всецело такие взгляды поддерживал. Через месяц после совещания Павлов получил от Сталина пятую звезду в петлицы. В Красной Армии в тот момент было пять Маршалов Советского Союза и три генерала армии. Присвоив Апанасенко и Павлову звание генералов армии, Сталин тем самым уровнял их в воинском звании с Жуковым и ввел в десятку высших военных руководителей страны. Такое могло случиться только в случае, если Сталин полностью разделял и одобрял настроение Павлова на решительный и быстрый разгром Германии в быстротечной сокрушительной войне.

И все так считали:

Только в одном, пожалуй, все были единодушны: если грянет война, то она будет короткой и завершится полным разгромом врага. Так уж мы были воспитаны. (Генерал армии М. И. Казаков. Над картой былых сражений. М.: Воениздат, 1971. С. 6.)

Генерал-лейтенант авиации Л. В. Жолудев в своих воспоминаниях говорит о «естественной для каждого советского воина и патриота уверенностью в быстрой и решительной победе над врагом». В числе миллионов советских солдат и офицеров, которых в середине июня 1941 года тайно везли на войну, Жолудев услыхал о ее начале, находясь в вагоне поезда:

Следует поторопиться, чтобы успеть принять участие хотя бы в завершающих сражениях по разгрому врага. (Жолудев Л. В. Стальная эскадрилья. М.: Воениздат, 1972. С. 45.)

Таких заявлений в мемуарах советских военачальников каждый может найти сколько угодно, а вот следов подготовки к длительной войне никто найти так и не смог. Ни газеты, ни радио, ни сам Сталин ни в открытых речах, ни на совершенно секретных совещаниях не говорили о длительной войне. Это придумал Жуков после войны – или те, кто писал за него «Воспоминания и размышления».

4

Обратимся к истории вопроса.

В Первой мировой войне все основные воюющие государства упустили бесценный шанс одержать блистательную победу, нанеся врагу быстрый, полный и сокрушительный разгром. Война была объявлена, но ни у одной страны в тот момент не было отмобилизованной армии. На границах столкнулись передовые и прикрывающие части. А главные силы еще не готовы!

Для германской армии дорога на Париж была открыта. Крепости германцы могли обходить стороной, а мелкие заслоны смести, не заметив. Германская армия могла дойти до Парижа и взять его в первые недели (а, может, и в первые дни) войны. Проблема заключалась только в том, что германская армия не была отмобилизована.

Мобилизацию провели в рекордно короткий срок, но все же на это ушло целых 17 дней. А в эти дни французы тоже не спали. Они тоже провели мобилизацию. И вот германская армия готова, но ситуация кардинально изменилась. Момент был упущен.

И у русских был столь же великолепный шанс, и у австрийцев, и у французов. У всех были отличные возможности, но никто не сумел ими воспользоваться.

Первая мировая война – это короткий период маневренных действий, после которого все армии европейских стран были остановлены обоюдным огнем. Армии зарылись в землю, да так четыре года в окопах и просидели, нагоняя друг на друга облака ядовитых газов, истребляя друг друга яростными, но бесполезными штыковыми атаками и лавинами артиллерийского огня. Первая мировая война – тупик.

Уже осенью 1914 года генералы всех армий сокрушались: ах, если бы у меня в первый день войны было под рукой побольше войск, уж я бы тогда… Эх!

Первый урок Первой мировой войны был усвоен многими: не упустить момент! Никогда впредь не допустить раскачки в начальном этапе войны! Сделать так, чтобы в первый же день будущей войны в руках стратега была бы если не вся отмобилизованная армия (это недостижимый идеал), то по крайней мере достаточные силы для гарантированного захвата стратегической инициативы.

5

Начиная с 1920-х годов печальный опыт начального периода Первой мировой войны внимательно изучался руководством Красной Армии. Советские теоретики и практики стратегии уделяли первостепенное значение именно самым первым дням и часам грядущей войны. Уж в следующий раз мы момент не упустим!

Бывший полковник Генерального штаба Русской армии Борис Михайлович Шапошников в конце 1920-х годов написал книгу «Мозг армии», о которой мы уже упоминали. Главная идея книги была изложена в третьей ее части: не допустить раскачки! Не потерять зря самые судьбоносные, самые первые мгновения войны! Мобилизацию разделить на две части. Первую, тайную часть проводить до войны. Все лучшие силы еще до начала боевых действий тайно, прикрываясь учениями и мелкими пограничными конфликтами, призвать в армию, сосредоточить у границ и в самое первое мгновение большой войны нанести противнику удар такой силы, который решит или по меньшей мере предопределит исход всей кампании. Развернутая перед войной кадровая армия должна была ворваться на территорию противника, и эти действия будут прикрытием всеобщей мобилизации. Теперь можно будет призывать миллионы и по мере готовности вводить в сражения новые дивизии, корпуса и армии.

Весь пафос заключительной части «Мозга армии» таков: тайно отмобилизовать армию и внезапно ввести в действие ее всесокрушающую мощь. Шапошников восстал против любых попыток терять бесценные секунды в начальном периоде войны.

Сталин по достоинству оценил книгу Шапошникова и полностью разделял его взгляды. Это подтверждается всем развитием Красной Армии, особенно с августа 1939 года. Сталин поднял Шапошникова на самые вершины военной власти, назначив его начальником Генерального штаба и присвоив ему звание Маршала Советского Союза. (После войны с Финляндией Сталин понизил Шапошникова до заместителя наркома обороны, но уже в июле 1941 года вернул на должность начальника Генерального штаба).

Шапошников возвышался даже и над остальными маршалами. Сталин сделал Шапошникова как бы своим личным советникам по вопросам войны. И официально, и в частной обстановке Сталин выделял Шапошникова и оказывал ему знаки особого уважения.

Идеи Шапошникова разделяли все советские военные теоретики и практики. Подчеркиваю: все. В Первой мировой войне воюющими сторонами стратегические возможности были упущены настолько бездарно, ошибки стратегов были до такой степени очевидны, что спорить с Шапошниковым было глупо.

Триандафиллов, Иссерсон, Красильников, Меликов, Лапчинский, Шиловский, Венцов и многие другие советские теоретики стратегии проповедовали те же самые идеи, уточняя и дополняя друг друга. Эти идеи открыто обсуждались в советской печати:

Особое значение при завязке войны придается стратегической внезапности, инициативе в открытии военных действий, дающей огромные оперативные выгоды для нападающего… Завязка войны мыслится как внезапное нападение тяжелой бомбардировочной авиации с воздуха на жизненно важные центры страны, соединенные с глубоким вторжением крупных мотомеханизированных или конных масс, поддержанных действиями легкой боевой авиации. Удары будущей войны с первых же часов ее должны распространиться почти на всю территорию враждебной страны. (Правда. 20 мая 1932 г.)

Иногда такие заявления прикрывались фиговым листочком: мол, так готовятся действовать наши коварные враги. Однако даже в этом коротком отрывке проскальзывают моменты, указывающие на то, что речь идет все же не о лукавых врагах, а о честных и чистых намерениях Красной Армии.

Прочитаем цитату еще раз. О ком тут идет речь? После Первой мировой войны ни у кого в Европе не было крупных конных масс. В 1930-х годах исключениями были Польша и Советский Союз. Но Польша отпадает, так как весь остальной текст с Польшей никак не увязать: в Польше, например, не было тяжелой бомбардировочной авиации. Следовательно, так действовать могла только Красная Армия.

Во-вторых, речь в этом фрагменте идет о том, что нападающая сторона с первых же часов войны должна была распространить удары «почти на всю территорию враждебной страны». При всей мощи и коварстве противников первого в мире пролетарского государства ни одна страна мира никак не могла распространить свои удары на весь Советский Союз. А вот Советский Союз мог наносить удары по всей территории своих ближайших противников.

Впрочем, гораздо чаще подобные трактаты публиковались без всяких фиговых листочков:

Наша оборона – это наступление. Красная Армия ни единого часа не останется на рубежах, она не станет топтаться на месте, а стальной лавиной ринется на территорию поджигателей войны… Советскую границу врагу перейти не удастся… Наша Красная Армия опередит его… Мы не будем ждать его удара, а сами со всей силой нашего могущества первыми нанесем врагу сокрушительный удар. (Красная звезда. 17 ноября 1938 г.)

И в книгах – о том же, и в кино. Вот «красный граф» Алексей Толстой пишет в любимом Сталиным научно-фантастическом рассказе «Семь дней, в которые был ограблен мир» (также публиковался под названием «Союз пяти»):

Закон истории – это закон войны. Тот, кто не наступает, нанося смертельные удары, тот погибает. Тот, кто ждет, когда на него нападут, – погибает. Тот, кто не опережает противника в обширности военного замысла, – погибает… Теперь даже детям известно, что вслед за войной тащится революция.

За такие произведения товарищ Сталин удостоил «красного графа» высшей чести – быть персональным сталинским биографом.

Такими заявлениями были переполнены советские газеты. Только такие лозунги кричали с каждой трибуны.

«Так ведь это же обычная пропаганда! – воскликнет читатель. – Может быть, в открытой печати говорилось одно, а в секретных документах – совсем другое?»

Никак нет.

И в секретных документах было то же самое. И в совершенно секретных. С 1918 года до самого 1941-го. И в военных академиях преподавали именно это. И только это. И в советских штабах отрабатывали только такие планы.

Еще 20 апреля 1932 года Реввоенсовет СССР, заслушав доклад начальника штаба РККА А. И. Егорова, впоследствии Маршала Советского Союза, постановил, что прикрытие мобилизации будет осуществляться методом вторжения на территорию противника. Главная идея доклада: не дать противнику возможности отмобилизовать свою армию, бить его тогда, когда он еще не изготовился воевать, то есть нападать первыми.

А вот что говорится по этому поводу в официальной «Инструкции по глубокому бою», изданной Наркоматом обороны в 1935 году:

Внезапность заключается в выборе времени, приемов и способов боевых действий, которые позволяют нанести удар тогда, когда противник меньше всего подготовлен к его отражению, и тем самым парализовать его волю к организованному сопротивлению. Внезапность достигается: упреждением противника в нанесении удара… (Инструкция по глубокому бою. Москва – Ленинград: Отдел издательства Народного комиссариата обороны Союза ССР, 1935.)

В 1940 году вышла книга комбрига Г. С. Иссерсона «Новые формы борьбы» (Москва, 1940). Центральная идея книги такова:

Нужно, чтобы эффект неожиданности был настолько ошеломляющим, чтобы противник был лишен материальной возможности организовать свою оборону. Иными словами, вступление в войну должно приобрести характер оглушительного подавляющего удара.

В том же году, в конце декабря, состоялось совещание высшего руководящего состава Красной Армии. Там говорили только о внезапном всесокрушающем наступлении. Например, начальник штаба Прибалтийского особого военного округа генерал-лейтенант П. С. Клёнов, который выступал сразу после Жукова, говорил не о простых наступательных операциях, но об операциях особого рода:

Это будут операции начального периода, когда армии противника не закончили еще сосредоточение и не готовы для развертывания. Это операции вторжения для решения целого ряда особых задач… Это воздействие крупными авиационными и, может быть, механизированными силами, пока противник не подготовился к решительным действиям… Механизированные части придется использовать самостоятельно, даже несмотря на наличие крупных инженерных сооружений, и они будут решать задачи вторжения на территорию противника. (Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940. С. 153–154.)

Начальник Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов прочитал доклад «Военно-воздушные силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе». Основная идея доклада такова:

Лучшим способом поражения авиации на земле является одновременный удар по большому количеству аэродромов возможного базирования авиации противника. (Там же. С. 177.)

В то же время состоялось совершенно секретное совещание командного состава флота. На нем одним из докладчиков был первый заместитель наркома ВМФ адмирал И. Исаков. В нашей истории только три человека получили звание Адмирал флота Советского Союза; Исаков впоследствии стал одним из троих. Вот его кредо:

Побеждает тот, кто упреждает <…> Бить противника, стараясь упредить… не считая себя связанным старыми доктринами и договорами. (Центральный военно-морской архив. Фонд 1. Дело 40243. Лист 44. Опубликовано: Военно-исторический журнал (далее – ВИЖ). 1986. № 10. С. 70.)

Это, кстати, к вопросу о том, как товарищ Сталин, его маршалы, генералы и адмиралы собирались выполнять обязательства по Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом (также известному как пакт Молотова – Риббентропа).

Об этом же говорил и сам Сталин. В апреле 1940 года он собрал в ЦК ВКП(б) высший командный состав и объявил: должна быть внезапность! (Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии (14–17 апреля 1940 г.). Опубликовано: Зимняя война. 1939–1940. В двух книгах. Книга 2. И. В. Сталин и финская кампания. М.: Наука, 1999. С. 132.)

Эти слова – не для пропаганды. И не для вражеских ушей. Это было сказано в своем кругу, в обстановке чрезвычайной секретности.

Материалы этого совещания были рассекречены только через 59 лет, и лишь потому, что Советский Союз прогнил и рассыпался.

6

Все, что говорили на совершенно секретных совещаниях советские вожди и военачальники, я в детстве читал у своего любимого писателя Алексея Толстого, только в его произведениях слова о внезапном нападении произносили нехорошие люди, которые хотели захватить власть над всем миром, а на секретных совещаниях эти же слова произносили наши, «хорошие», советские люди, которые хотели захватить власть над всем миром.

В газете «Правда» откровения о внезапном нападении, о начале войны без ее официального объявления были как бы абстрактными, относились ко всем странам мира: мол, во всем мире так принято. А в секретных советских документах это относилось исключительно к действиям Красной Армии, ибо возможность внезапного нападения на нас исключалась, зато наше внезапное нападение на противника считалось единственно возможным вариантом начала скорой и неизбежной войны.