Текст книги "Экстремист"

Глава 8

Когда я ехал назад в Москву, я уже абсолютно точно знал, что у меня нет никакого другого варианта, как бороться с этой властью, с этим безголовым фантомом, оседлавшим мою страну, сосавшим из нее нефть и газ. Раньше я как-то примирялся со всем этим, отгонял от себя мысли о противостоянии существующему в стране порядку, но теперь – теперь я не мог больше так жить.

В вагоне погасили свет, и я лег спать. Никогда еще я не спал так плохо. Кажется, что в эту ночь совесть решила мне напомнить все мои прегрешения. Ведь все, все, что творится у нас в стране, я давно понимал и прекрасно знал. И я был не согласен с этим, я протестовал – но только на словах. Я был просто болтуном, я был пьяницей с нереализованным комплексом вины перед Россией. Из тех, что напиваются и плачут пьяными слезами о погибшей Родине, которую разворовали-разграбили, а на следующее утро мучаются от похмелья и ищут, где бы перехватить на новую пьянку. Они ничего не пытаются изменить в стране по-настоящему. Всем их слезам – грош цена.

Я забыл о том, что я хотел сделать. Всю свою сознательную жизнь я хотел изменить то положение вещей, ту систему, что сложилась сейчас в России. Я не хотел все оставшиеся годы смотреть на толстые рожи чиновников по «ящику», зная, что они воры и взяточники и ни для кого в стране это не секрет. Я не хотел, чтобы в моей стране старики и инвалиды существовали на нищенскую пенсию, а каста бизнесменов и чинуш купалась в роскоши. И я знал, что я был не один такой.

Но что-то случилось, и я забыл все это. Точнее – привык к тому, к чему нормальный человек никогда не привыкнет. Я просто стал нормальным россиянином, как назвал нас Ельцин. Я не был представителем поколения «икс», как я думал – я был просто чуваком, не желавшим напрягаться. И вот, после этой богемной жизни, после моего ухода в алкоголь, после этого позорного бегства на юг пришла пора отвечать за потерянное зря время.

«Лишь только, когда тебя ткнули носом в дерьмо, показав тебе всю твою беспомощность, ты что-то по-настоящему почувствовал. Они же вытирают о нас ноги, они нас за людей не считают. Они просто привыкли к такому положению вещей, и так и будет до тех пор, пока их не заставят измениться. Чиновники – это особая каста, с ними нужно бороться. Ведь это же очевидно», – думал я, и, как будто впервые осознав эту простую истину, удивлялся сам себе.

Я ворочался на полке всю ночь, и лишь под утро смог ненадолго заснуть. Утром мой поезд прибыл в Москву.

В Москве была оттепель, и когда я вышел на платформу, под моими ногами захлюпала кашица из полурастаявшего снега. Я посмотрел себе под ноги, потом на небо – было темно и ничего не видно, и пошел к входу к метро. Хотелось жить, очень хотелось жить и что-то изменить в нашей стране.

В метро было тоже сумрачно, но у турникетов уже толпилось много людей – мрачные, заспанные и с сумками, приехавшие на поездах, прибывших рано утром. У меня был действовавший проездной, и я прошел мимо этой толпы, выстроившейся в очередях в кассы за билетами на метро. В очередях сновали люди, предлагавшие купить «проездку» без очереди, но за двойную цену, кто-то соглашался. Все было как всегда.

Я приехал в сквот. Было раннее утро, Лена должна была приехать только вечером, поэтому я сразу же лег спать. Теперь уже я заснул легко, мысли как-то перестали крутиться по кругу, и я решил, что с этого дня мне нужно лишь набраться терпения и воли.

Когда уже ближе к обеду я проснулся, я чувствовал себя значительно более спокойным. Разобрал вещи, посидел за ноутбуком. Время до вечера тянулось медленно, на работу мне нужно было лишь на следующий день, и я думал о том, как именно я могу способствовать изменению режима в моей стране. Выход был один – примкнуть к какой-нибудь политической организации, потому что в одиночку я ничего бы добиться не смог.

Первое что мне пришло в голову – это позвонить Сергею, потому что он, как мне казалось, был по-настоящему привержен патриотическим идеям. Сергей был немало удивлен, когда я ему позвонил, но с удовольствием согласился помочь мне. Так я оказался в партии национал-коммунистов.

В то время у этой партии уже был определенный имидж непримиримой оппозиции, заслуженный долгой и упорной борьбой с авторитарной властью. Но, в то же время, со стороны иногда начинало казаться, что их борьба превратилась в какой-то эстетический акт, «борьбу ради борьбы», что-то типа экстремального спорта. Мне же хотелось настоящей борьбы, не клоунских представлений ради пиара, а реальных дел. Поэтому к национал-коммунистам до непосредственного знакомства с ними я относился с некоторым предубеждениям, впрочем, другие политические партии годились для реального дела еще меньше.

Ну что же, посмотрим на то, что из себя представляет НКП. Честно говоря, меня уже давно привлекала личность вождя партии Савинова, окутанная героическим ореолом. Надо будет присмотреться к нему при случае. Время до вечера еще было, и я решил съездить к старым знакомым в общагу ВГИКа.

Приехав на Ганнушкина, я нашел Илью, пребывающим в унынии – какой-то его сценарий зарубил мастер, и теперь ему срочно надо было наваять что-нибудь новое. Ваять не получалось, и поэтому он стал пить водку. В общаге всегда рады поддержать это благородное дело, и поэтому вместе с Ильей бухали уже несколько человек. Мы пообщались с ними, пить мне не хотелось, я просто посидел за компанию.

Все-таки с творческими людьми мне всегда было интереснее, неважно, где я с ними знакомился – хоть в Саранске, хоть в Москве. Главное, чтобы это была не просто «богема» – то есть сборище алкоголиков, треплющихся об искусстве, а по-настоящему талантливые люди. В данном случае это условие было выполнено, мы говорили о каких-то последних премьерах, кто-то притащил и стал читать свой сценарий, и все это было довольно интересно, пока в какой-то момент мне не стало грустно. Я вспомнил о том, как когда-то мечтал снять свое кино, приехал поступать в этот самый ВГИК, не поступил, и потом постепенно забыл про все эти свои планы, точнее – постарался забыть. Ведь надежды на их воплощение у меня не было, нужно было зарабатывать на жизнь. Конечно, теперь у меня уже были другие желания, и я давно не мечтал о своем кино, реально смотря на вещи. И все-таки где-то глубоко внутри меня еще шевелилась надежда на то, что когда-нибудь все изменится, и мой сценарий попадет на стол толстому продюсеру, ну а потом все завертится и запустится удивительный процесс, который называется «снимается кино». Сейчас же мне уже совсем не хотелось слушать все эти разговоры о кино и смотреть на людей, причастных к этому великолепному искусству. Ну что же, я попрощался со всеми и поехал домой.

Вернувшись в сквот, я опять попал на пьянку – мои соседи, художники-авангардисты, как они себя называли, отмечали продажу какой-то своей картины залетным иностранцам. Не успел я войти в подъезд нашего дома, предназначенного под снос, как на меня выскочил пьяный Влад (или Малевич, как в шутку мы с Леной его называли), с бутылкой текилы в руках, и, схватив меня за руку, стал звать на общее веселье. По-видимому, моя судьба сегодня была напиться, да и настроение у меня было поганое, поэтому долго я не сопротивлялся, и вместе с Малевичем мы отправились к нему «домой».

Жил он в квартире на первом этаже, которая была типичным жилищем андеграундного художника. Дверь в квартиру не закрывалась по причине отсутствия замка, внутри все было разбито и раскурочено. Впрочем, все это можно было назвать и творческим беспорядком. Со стен квартиры свисали обрывки обоев, на которых были нарисованы многие из картин Влада, из мебели в зале были только тахта и стулья, посредине его стоял мольберт с какой-то недописанной мазней, на полу живописно валялись выдавленные тюбики краски и пустые бутылки из-под различных алкогольных напитков. Влад жил в своем обиталище преимущественно один, впрочем, постоянно меняя при этом баб, приходящих к нему приобщиться к «настоящему искусству». Что-то, а приобщить к искусству – это он умел. Впрочем, иногда какая-нибудь новая любовь задерживалась у него дольше обычного, уходя с ним в творческие запои, но в итоге через какое-то время Влад сам выгонял свою пассию, объясняя это тем, что художник должен быть свободен. Разумеется, в его хате, как и в других «вписках» нашего сквота постоянно зависали его знакомые, в основном из богемы, кто-то вечно ночевал, не прекращались пьянки, в общем – это был вечный праздник жизни.

Так и сейчас, когда я завалился к Владу, веселье у него уже было в полном разгаре. Во всей квартире было полно народа, шум-гам стоял невообразимый, а в воздухе висели клубы дыма от сигарет и «травы». Публика была обычной – богема с примесью иностранцев и каких-то непонятных темных личностей. Все говорили одновременно со всеми, бухая из горла вино и прочие алкогольные напитки.

Я пробился к табуретке в углу зала, на которой стояла бутылка водки и пластиковые стаканы. Из них пили почти все присутствующие по очереди, периодически подходя к табуретке, но около нее постоянно сидел на другой табуретке бородатый парень в свитере, разливавший всем и со всеми бухавший.

Я тоже подсел к нему, и сказал:

– Здорово. Бухнем?

– Конечно, – Парень был настроен позитивно. – Как зовут?

– Вадим.

– А меня Филин.

Он разлил водку по стаканам.

– Ну, давай. За художников.

Мы выпили, крякнули и закусили огурцом из банки, стоявшей под табуреткой. Филин уставился на меня.

– Знаешь, почему меня зовут Филин?

– Неа.

– Потому что на филина похож.

Я вгляделся в него – действительно, что-то общее было. Филин улыбнулся и подмигнул:

– Я тоже художник. Получше чем Влад, кстати.

– Давай еще выпьем.

– Давай.

Он снова разлил, мы чокнулись и выпили. В этот момент к нам подошел Влад.

– Ну че, Филин, все бухаешь, – по понятным причинам Влад был в прекрасном расположении духа.

– Ага.

– Пиши лучше, тоже купят. Слушай, Вадим, пошли дунем, я угощаю.

Мы пошли с ним на кухню, где тоже было полно народа, и Влад забил в беломорину «травы». При этом он приговаривал:

– Косячок – не дурачок, дурачку по косячку.

Потом мы дунули вместе с ним и какой-то его новой подругой, маленькой блондинкой по имени Катя. Немного вставило, и Влад стал что-то грузить о современном искусстве. Единственное, что я понял из его слов – картина, которую он сегодня продал, называлась «Супрематическая композиция членов Государственной Думы России четвертого созыва», и была она, без сомнения, шедевром современного авангарда. Я практически уже успел загрузиться от всего этого потока сознания Малевича, но, к счастью, тут его подруга притащила початую бутылку текилы, которую мы немедленно стали распивать.

Влад после второго стопарика пошел блевать, а мы с Катей вернулись в зал, где уже устроили боди-арт, и два пьяных художника пальцами рисовали еще один шедевр актуального искусства на жопе и спине убитой в хлам лысой девицы. Я снова подсел к Филину, мы с ним и Катей выпили текилы, и Филин позвал меня к себе в гости куда-то в Бирюлево. Я уклончиво согласился, мы выпили еще, в это время началась какая-то драка посреди комнаты, и нам пришлось разнимать несколько человек со стеклянным взглядом. После этого мы, уставшие и расхристанные, все вместе сели у стены и стали пить «мировую», разговаривая о чем-то по ходу.

Вскоре я встал, чтобы сходить в туалет, но почему-то упал на брюнетку, сидящую на коленях у какого-то типа в водолазке. Я стал как-то путано извиняться, пока не заметил, что они оба укурены в зюзю и просто не замечают меня. Кое-как я встал и дошел до туалета, но там было занято и, судя по звукам, надолго, так что я подошел к окну в кухне и поссал туда, благо, что оно выходило во двор нашего разбитого дома, и напротив была только стройплощадка. Когда я ссал, кто-то дернул меня за плечо – это была Катя, которая испуганно проговорила:

– Слушай, а ты Влада не видел? Я его уже полчаса найти не могу.

Я мотнул головой, и мы пошли искать Влада. В квартире его не было, и мы вышли в коридор, где и обнаружили Малевича, который тискал какую-то рыжую девицу в джинсах и бюстгалтере. Катя от возмущения не могла сказать ни слова, и лишь ударила Влада по спине, на что он, обернувшись, влепил ей пощечину и гордо увел девицу за руку в квартиру.

Катя, не ожидавшая такого поворота событий, медленно осела на пол, потом начала реветь. Я сел рядом с ней, пытаясь как-то ее утешить, стал гладить ее волосы, и вдруг неожиданно для меня, мы стали целоваться. Катя, стремясь отомстить Владу, целовалась сильно и страстно, все было хорошо, но через какое-то время я услышал, как открылась подъездная дверь, и краем глаза увидел, как в коридор вошла Лена.

Я тут же оттолкнул Катю, но было уже поздно. Я застыл перед Леной, глупая Катя снова попыталась прильнуть ко мне, но я опять оттолкнул ее. Лена смерила меня презрительным взглядом, я что-то забормотал в свое оправдание, но она не слушала меня и стала уходить. Какое-то время я тупил, потом, шатаясь, все-таки, стал ее догонять.

Догнал я ее уже на улице, она попыталась дать мне пощечину, но я поймал ее руку и поцеловал в губы. Лена оттолкнула меня:

– Фу, противно, от тебя несет как из бочки.

– Лен, прости, ну так вышло, я не понимаю как. Ну, нажрался я просто, а тут она!

Я упал перед ней на колени, она хотела обойти меня, но я схватил ее за ноги и не пустил. Лена медленно опустилась на корточки.

– Зачем ты так? Почему?

– Я не хотел, я ждал тебя, понимаешь, мы просто обкурились там на кухне с Малевичем, потом еще выпили. Я не хотел, это он что-то там празднует, позвал. Какую-то свою картину продал, понимаешь?

Я бормотал что-то несвязное, Лена молча слушала меня.

– Лен, ну там какая-то супрематическая композиция депутатов, какая-то чушь, но купили. А эту Катю, он ее сейчас обидел, сам с какой-то бабой, понимаешь? Ну пьяные все в жопу. Там еще драка была, мы разнимали. Так получилось, я тебя ждал весь вечер, все как-то незаметно.

Наконец я поднял на нее глаза. Она смотрела перед собой. Я обнял ее.

– Я не смогу без тебя, Лен, не смогу.

Лена улыбнулась, но в глазах ее стояли слезы.

– Это я без тебя не смогу.

Я поднялся на ноги, взял ее за руку.

– Лен, пошли ко мне наверх. Как будто ничего не было.

Она медленно поднялась на ноги, мы пошли ко мне. По дороге она тихо сказала:

– Ну, теперь уже все по-другому.

И все-таки, когда мы пришли ко меня в комнату, она уже выглядела намного лучше. Я сказал, что у всех бывают срывы, у всех бывают моменты, когда они теряют над собой контроль. Потом мы выпили вина и легли спать. В эту ночь мы спали как брат и сестра, хотя, впрочем, я был слишком пьян, чтобы рассчитывать на большее.

Глава 9

Через два дня после звонка я встретился с Сергеем у метро «Фрунзенская». «Пойдем в бункер, там сегодня собрание», – скороговоркой сказал он, и мы пошли в глубину каких-то дворов. Я не стал спрашивать – что это такое, решив, что увижу все на месте.

Через несколько минут мы подошли к многоэтажке, около одного из подъездов которой был вход в подвал, закрытый железной дверью. В подвале и был, собственно, бункер.

Мы зашли вовнутрь. За первой железной дверью оказалась вторая, оборудованная глазком. Сергей постучал в нее, после чего глазок открылся, и голос из-за двери спросил: «Кто это с тобой?». Сергей ответил: «Новенький», затем что-то зашумело, и дверь наконец открылась. За ней стоял невысокий парень в грязном свитере и с всклокоченными волосами. Он поздоровался с Сергеем, и со мной (его звали Диман), и мы прошли вовнутрь.

Внутри бункер оказался, как я ожидал, обыкновенным подвалом. Несколько комнат, соединенных коридором, в конце которого был небольшой зальчик для собраний. Мы прошли в этот зальчик – большая его часть была заставлена стульями, перед которыми стоял стол, покрытый газетами, сзади стола на стене висел флаг партии.

– Через час будет собрание, на нем выступит Савинов, – заметил Сергей.

– Ничего местечко. Сколько раз его брали штурмом?

– Да раза три уже. Говорят, скоро снова придут.

Мы подошли к трем парням, сидевшим в углу зала, Сергей представил меня, они поздоровались в ответ. Высокого молодого человека в косухе звали Иваном, маленький и вертлявый оказался Максом, а третий – толстый и спокойный как удав, был Костяном.

Мы присели рядом с ними, разговор шел о какой-то из недавних акций нацкомов в министерстве труда, в которой участвовал Иван. Он рассказывал о ней, добавляя всякие смешные подробности о поведении охраны министерства, вызванных ею ментов, о суде, на котором ему дали пять суток. Рассказ был настолько живой, что присутствующие просто катались от смеха. В самом Иване наверняка погиб хороший артист, поскольку он настолько умело изображал всех этих «слуг государевых», что вызывал у меня невольно ощущение дежа-вю.

– Ну а ты, Вадим, зачем к нам? Революцию делать собрался? – вдруг обратился ко мне Макс.

Я немного растерялся, но через секунду немного уклончиво ответил:

– Для начала посмотреть хочу – что и как, на митинг с вами сходить.

Иван хлопнул меня по плечу.

– Молоток, не слушай Маркса, революцию всегда успеем, а митинг – уже послезавтра. Главное – не ссать.

Все засмеялись, а мне стало легче. Казалось, теперь меня приняли в эту странную партию.

Дальше разговор продолжился, перескакивая с темы на тему. В основном, говорили о знакомых, которые сидели в лагерях за прошлые акции, о последних новостях в политике, потом заговорили о новых книжках, при этом Макс оказался весьма начитанным и даже стал пересказывать содержание какой-то книжки Проханова. Сергей к этому времени отошел куда-то по делам, я тоже встал, побродил немного и сел в угол зала, наблюдая за вновь приходящими.

Ближе к собранию народ постепенно подтягивался, в зале становилось все многолюднее, в основном это были молодые парни лет 17—23. Впрочем, пришли и девушки, несколько из них были в моем вкусе, а две – так и вовсе красавицы. Я уже не знакомился ни с кем, просто сидел себе на стуле и наблюдал со стороны. Здесь были разные человеческие типажи, но во всех присутствующих было что-то общее, только я никак не мог понять – что. Большинство пришедших начинало тут же общаться друг с другом, рассказывали какие-то приколы, смеялись, или наоборот – обсуждали какие-то серьезные вещи, типа проблем мировой политики.

Внезапно все оживились, стали смотреть в сторону двери, откуда бодрым шагом вошел Савинов. К нему тут же подошло несколько человек, все что-то говорили, при этом он здоровался со знакомыми, что-то кому-то отвечал, постепенно продвигаясь к столу. Наконец он достиг своей цели, отдал какие-то последние указания и стал оглядывать зал. Постепенно наступила тишина, пришедшие на собрание расселись по своим местам.

Выдержав паузу, Савинов стал говорить. Речь его лилась странным, неровным потоком, мысли скакали, но все равно возвращались к одной главной – нужно что-то делать, нельзя сидеть сложа руки, нужны акции прямого действия и чем больше, тем лучше. Нужно раскачивать эту власть, выбивать опоры из-под ее основания, разрушать дутую, придуманную стабильность, постоянно напоминать о себе. Было видно, что слова Савинова воздействуют на окружающих, у них загорались глаза, они переглядывались, казалось – сама атмосфера в этом зале становится все более наэлектризованной.

Я же упорно смотрел на оратора, я впервые видел его так близко, совсем рядом. Оказалось, что этот человек, представляемый государственными СМИ чуть ли не исчадием ада, чуть ли не дьяволом во плоти, был вовсе не гигантского роста, не имел никаких особых отметин, вообще – был вполне себе обычным человеком. Невысокого роста, с бородкой и в очках «а-ля» Троцкий, седеющий мужчина вполне представительно вида, одетый в черное пальто, водолазку и брюки. В общем, если бы его лицо не было так растиражировано СМИ, на улице я бы наверняка прошел бы мимо него, не обратив на этого человека ни малейшего внимания.

И все-таки, в нем было что-то, что выделяло его из общей толпы. Наверное, это была какая-то внутренняя сила, какая-то энергетика, которая чувствовалась в нем даже на расстоянии. Эта сила притягивала к нему людей, заставляла их верить в его слова. Вообще, он напоминал какого-то вдохновенного майора, рассказывающего своим солдатам перед боем о том, что завтра будет жестокий бой, из которого многие не вернутся, но участвовать в нем – великая честь и слава для каждого из присутствующих, что позади – Москва и отступать уже некуда, что даже смерть в этом бою в тысячу раз прекрасней, чем глупая и мелкая жизнь под властью диктатора.

Я был потрясен. Конечно, я знал, что Савинов – хороший оратор, но сейчас, сидя прямо напротив него, я чувствовал, что его слова проникают куда-то очень глубоко в меня, они задевают во мне какие-то такие серьезные пласты, что внутри меня все переворачивается, все встает на дыбы и корежится, и снова начинает зудеть и саднить загнанная уже глубоко внутрь мысль об отце. Речь вождя текла неровно, иногда потрескивая как бенгальский огонь, в ней часто возникали паузы, иногда она становилась совсем глухой, так что трудно было разбирать слова, потом наоборот – слишком громкой. Но всегда в ней была какая-то внутренняя логика и правда, придававшая ей силу и значение.

Наконец Савинов закончил. Началось обсуждение, кто-то что-то говорил, потом ребята из регионов рассказывали свои новости – все это я уже слушал краем уха. Постепенно магия от выступления Савинова спадала, но во мне засело это ощущение какой-то честности, серьезности его слов. Он говорил именно то, что я думал о ситуации в стране, он не боялся этого говорить ни здесь, ни на митингах, он доказывал слова делом, он сидел в тюрьме за свои убеждения, у него были соратники, на которых можно было опереться – он был именно тем человеком, который мог действительно изменить ситуацию в России, приди он к власти. Внезапно я понял – я наконец-то нашел то место, где занимаются делом.

Собрание закончилось, все стали расходиться. Савинов ушел одним из первых, он торопился на автограф-сессию в «Москву». Я еще послонялся немного по бункеру, пока наконец мы с Сергеем не пошли к метро.

– Ну, как тебе собрание? – спросил Сергей после паузы.

– Собрание нормально. Наконец-то говорят правильные вещи.

Я на секунду задумался и добавил:

– Осталось только воплотить их в жизнь.

Сергей усмехнулся.

– Вот послезавтра и будем воплощать. А как тебе папа?

– Какой папа?

– Ну, у нас так некоторые называют Савинова.

– А… Он честный человек и не трус. Это самое главное.

Сергей пристально посмотрел на меня, потом отвернулся. Дальше до метро мы прошагали в полном молчании.

В метро мы расстались с Сергеем, я поехал к себе домой на Трубную. По дороге я все думал о словах Савинова – таких ясных, четких и понятных, мне казалось, что они остались сидеть где-то внутри меня, и теперь я сам могу ответить на все свои вопросы. Да я и так уже знал все эти ответы.

Вечером я встретился с Леной, и все снова было замечательно. Мы любили друг друга, я ничего не сказал ей о своем решении. Казалось, что ничего не изменилось, но внутри меня все сильнее становилось ощущение правильности принятого мною выбора, отчего я чувствовал просто какой-то прилив сил.