Текст книги "Записки Черного охотника"

– С чего вы взяли, что я все это делал?

– А кто же еще? Три ночи назад лишь вы, я и Кеннеди не приняли дозу спирта, исключающую какие-либо осмысленные действия. Что собаки были заперты – совершенно очевидно. Алеутские лайки не способны – просто генетически – пугаться крупного зверя до потери голоса. Могут не броситься в драку, например, с медведем, если по нему не притравлены, – но облают уж обязательно. Однако вы завели их в барак, где спали мертвым сном ваши товарищи. И собаки не приняли участия в ночном веселье. А на диске с «Парком юрского периода» остались свежие отпечатки пальцев. Хотите, сравним их вашими? И спросим у господ лесорубов: когда они в последний раз смотрели «Парк»?

– Может, и стену склада я раскурочил? – спросил Глэдстон, обходя скользкую тему.

– Нет. Не вы. Вы лишь приписали бигфуту развлечения ваших товарищей. Именно они и именно там выясняли в ночь на восьмое ноября, чей кулак крепче. Я готова прозакладывать что угодно, что самые большие вмятины на стене склада оставил не кто иной, как мистер Панасенко…

– Чего вы добиваетесь, доктор Блэкмор? – впервые подал голос Оруэлл.

– Я уже говорила: истины. Это был серьезный удар по моей репутации эксперта – когда я видела фальшивые следы и не могла додуматься, каким способом они сделаны. Более того – я ведь знала авторов фальшивки. И все равно не понимала: как, черт возьми, вы исхитрились сотворить такое?

– Теперь поняли? Додумались? – спросил Фарли. В его тоне определенно звучали издевательские нотки.

Вместо ответа я вытащила из кармана книжку в мягком переплете. Каталог промышленно-сельскохозяйственной выставки, недавно завершившейся в Сакраменто. И с удовлетворением отметила, как лицо Фарли дрогнуло.

– Экспозиция номер сто шестьдесят девять, – раскрыла я книжку на заложенном месте. – Русская компания «Росторгэкспорт». Среди прочей представленной продукции российских предприятий – так называемые «сапоги-скороходы». Металлические конструкции с крохотными двигателями внутреннего сгорания, поршни которых не вращают вал, но придают дополнительный толчок ноге… Вот и рекламная врезка: «недавно рассекреченная военная разработка, скорость до двадцати миль в час, шаг удлиняется до десяти футов, незабываемые впечатления для любителей экстремального отдыха…» Сколько вы заплатили за выставочный экземпляр, Фарли? Или у русских была с собой небольшая партия на продажу?

– Вы бредите, доктор, – неуверенно сказал Оруэлл.

– Мы с Кеннеди нашли поляну, где вы осваивали покупку, Фарли. Сегодня я вновь побывала там – и нашла то, что искала. Два кронштейна, оставшиеся на двух деревьях. Как раз между ними пролегала короткая истоптанная тропа. Между кронштейнами, надо понимать, был натянут трос, по которому скользила страховочная лонжа. Именно так – я узнала на выставке – был оборудован стенд, где всем желающим предлагали пробежаться на сапогах-скороходах… Так что невыясненными остаются непринципиальные мелочи: как и из чего вы изготовили «ступни бигфута», из чего пошили костюм, придававший фантастические контуры человеку, стоящему на «скороходах»…

Тут я услышала с улицы – вернее, из примыкающей к дому пристройки – мычание. Самое обычное коровье мычание. Похоже, эколог вел натуральное хозяйство. И еще одна не слишком принципиальная загадка «бигфута» для меня прояснилась. Но я не удержалась и подпустила шпильку:

– Про происхождение кучи той субстанции, что мешала лесорубам открыть дверь, спрашивать вас, Фарли, не буду. Понимаю: перенервничали. С каждым может случиться…

– Вы ничего не понимаете! – сорвался на крик Оруэлл. – Бигфут существует! Действительно существует! Здесь, в Чиллатоге! Я дважды сам встречался с ним! Вы не понимаете – нельзя дать построить эту дорогу, нельзя!

– Всё я понимаю, – сказала я устало.

А сама подумала: Бог с ним, с бигфутом. Пусть он даже существует лишь в воспаленном воображении Фарли. Не важно. Важно другое – должны, должны оставаться на земле такие места, где поднимаешь взгляд к звездам – и хочется помолиться…

– Дороги не будет, – сказала я. – Вернее, будет, – но вокруг леса. А здесь возникнет заповедник, или национальный парк… А у вас, Фарли, – если проявите немного благоразумия, – есть все шансы стать его директором.

Они смотрели на меня и ничего не понимали. И не верили. Я вздохнула и начала объяснять.

* * *

В «Улыбку Моники» я возвращалась в одиночестве, – Глэдстон остался обсудить с Фарли неожиданно открывшиеся перспективы.

Шла медленно, прощаясь с Чиллатогским лесом. И остановилась. Замерла. Впереди, в густой тени деревьев, что-то было. Кто-то был. Как будто тени в одном месте сгустились еще больше – образовав громадный неподвижный силуэт.

«Кто там?» – хотела сказать я. И не смогла. Глотку словно стиснула невидимая лапа. И тут это двинулось вперед. Совершенно беззвучно. Снег не скрипнул, сучок не хрустнул под огромной – не меньше восьми футов в высоту – тушей.

Никаких черт существа я не смогла разглядеть. Только видела, как поблескивают в лунном свете два глаза – очень близко посаженные, гораздо ближе, чем у человека.

Я медленно вытянула из кармана парки пистолет. Это стало ошибкой. Не то существу не понравился вид блеснувшей стали, не то оно было уже знакомо – и не с лучшей стороны – с запахом железа и оружейной смазки. Существо зарычало – негромко и явно угрожающе. Но приближаться перестало. Я увидела клыки в приоткрывшейся пасти…

Выстрелить в воздух? Или… Я разжала пальцы – с тоскливым чувством, что делаю самую большую глупость в своей жизни. И – самую последнюю. «Зауэр» беззвучно упал в снег…

Рычание смолкло. Существо развернулось. И медленно стало удаляться – так же беззвучно. Через несколько секунд его контуры смазались, растворились в игре лунного света и теней. Лишь казалась, что какие-то тени вдали становятся на секунду гуще, темнее – а потом приобретают прежний вид.

– До свидания, Мистер Большая Нога, – тихонько сказала я.

Он не обернулся.

* * *

Прошло три с лишним месяца.

22 февраля следующего года, как раз накануне моего дня рождения, на адрес детективного агентства «Бейкер-стрит, 221» пришла посылка из Северной Калифорнии. В ней оказались позабытые мною в Чиллатоге подарки лесорубов: огромная новенькая тельняшка и ремень с рельефным изображением звезды на латунной бляхе. А еще в коробке лежала аудиокассета. Кеннеди, ожидая услышать надиктованное письмо, тут же запустил ее на воспроизведение. Но вместо письма послышался негромкий гитарный перебор – а потом незнакомый голос запел слова, выведшие нас однажды из чащобы Чиллатогского леса:

 
V lunnom siyan’ii snegg serebritsa,
Vdol’ po doroge troechka mchitsa…
Din-din-don, din-din-don,
Kolokol’chik zvenitt…
 

Со второго куплета мы с Кеннеди начали подпевать.

VII. Охота на убийцу-невидимку

Ночь заканчивается… Компании, сидящие у костров, изрядно поредели.

Кое-кто решил поспать в комфорте хотя бы пару-тройку часов до стрельбы, – те потянулись на базу, в свои забронированные домики. Но таких немного… Другие ночуют здесь же, в спальных мешках, благо август нынче выдался теплый.

А самые стойкие решили вообще не ложиться – они отправятся на боковую поздним утром, по завершении стрельбы. И вот с ними-то возможна вторая проблема нынешней ночи – досрочная пальба не пойми куда…

Компания Викентия Батьковича как раз из таких, стойких… И молодые, дослушав историю про охоту на Чиллатогского бигфута, начинает собираться к своим шалашикам (или к растянутым маскировочным сеткам, не знаю уж, как они предпочитают укрываться от глаз утиного племени), – за час, а то и за полтора до того, когда стоило бы выходить на огневые позиции… Не надо им туда сейчас, ни к чему скучать добрый час с заряженными ружьями в руках, решаю я, и собираюсь кое-что предпринять по этому поводу…

Не успеваю… Викентий все понимает не хуже меня. И останавливает засобиравшихся:

– Погодите-ка… Рановато, есть еще час в запасе. Давайте-ка я вам за этот час НАСТОЯЩУЮ историю Черного Охотника расскажу. Отчего все началось и почему все до сих пор продолжается. Потому что все буквально у меня на глазах началось, одиннадцать лет назад, никто из вас еще про Бежинку и не знал тогда… Присаживайтесь и слушайте.

* * *

Ночь заканчивается… Компании, сидящие у костров, изрядно поредели.

Кое-кто решил поспать в комфорте хотя бы пару-тройку часов до стрельбы, – те потянулись на базу, в свои забронированные домики. Но таких немного… Другие ночуют здесь же, в спальных мешках, благо август нынче выдался теплый.

А самые стойкие решили вообще не ложиться – они отправятся на боковую поздним утром, по завершении стрельбы. И вот с ними-то возможна вторая проблема нынешней ночи – досрочная пальба не пойми куда…

Компания Викентия Батьковича как раз из таких, стойких… И молодые, дослушав историю про охоту на Чиллатогского бигфута, начинает собираться к своим шалашикам (или к растянутым маскировочным сеткам, не знаю уж, как они предпочитают укрываться от глаз утиного племени), – за час, а то и за полтора до того, когда стоило бы выходить на огневые позиции… Не надо им туда сейчас, ни к чему скучать добрый час с заряженными ружьями в руках, решаю я, и собираюсь кое-что предпринять по этому поводу…

Не успеваю… Викентий все понимает не хуже меня. И останавливает засобиравшихся:

– Погодите-ка… Рановато, есть еще час в запасе. Давайте-ка я вам за этот час НАСТОЯЩУЮ историю Черного Охотника расскажу. Отчего все началось и почему все до сих пор продолжается. Потому что все буквально у меня на глазах началось, одиннадцать лет назад, никто из вас еще про Бежинку и не знал тогда… Присаживайтесь и слушайте.

* * *

Одиннадцать лет назад все случилось… Причем, что интересно, предпоследняя суббота августа на то же число месяца выпала, что и сегодня… Странно… мне казалось, что через семь лет так должно получаться… А-а-а… понял, високосные годы накладываются… Ладно, неважно. Речь о другом…

В общем, ездили сюда, в Бежинку, три приятеля, и уже не первый год… Почти ровесники, всем по тридцать с сильным гаком, все трое бизнесмены… Не то чтобы супербогачи, просто все трое твердо на ногах стояли: могли хоть африканское сафари себе позволить, хоть вездеход охотничий купить, не связываясь с кредитами.

Средней руки бизнесмены по российским меркам, и все из разных сфер бизнеса. Один оптовой книготорговлей занимался, второй шил что-то, цех имел в Колпино, а третий… не помню точно… может, недвижимость… нет, не помню.

Познакомились и сошлись они через охоту, ну а потом и в мирной жизни дружили семьями… Можно сказать, стали не просто собратьями по увлечению, – друзьями.

Но в тот раз между друзьями какая-то черная кошка пробежала… Не на охоте, раньше, – приехали уже мрачные, волками друг на друга поглядывают. Что именно между ними стряслось, никто не знал.

У костра сели не рядышком, как бывало, а словно бы на вершинах равнобедренного треугольника, подальше друг от друга. В те времена еще никто с алкотестерами за охотниками не гонялся, так что если кто считал: сто граммов стрельбе не повредят, – те принимали. (А в хлам напиться до стрельбы никто себе не позволял, и коллеги-охотники никому не позволяли: от таких избавлялись или перевоспитывали… народными, так сказать, методами, без штрафов.) Но из этой троицы никто в тот раз не пригубил, хотя в прежние времена позволяли себе.

В остальном все, как обычно… Сидим у костра, подкрепляемся, байки травим. В компании, с которой эти трое тусовались, около десятка охотников было, но все до последнего вместе редко когда собирались, то у одного неотложные дела, то у другого. На то открытие ввосьмером приехали, считая меня и ту троицу.

Вот…

Сидим, и вдруг один из них – Владислав, или Вячеслав, не помню, все равно все Славой звали – встает и подходит к другому, к Вадиму Гордееву, у того я хорошо все запомнил: и фамилию с именем, и даже отчество, позже поймете, почему…

Подходит, значит, Слава к Вадиму и в сторонку того отзывает: пойдем, мол, поговорим. Ну, пошагали они в сторону от костра, причем, что характерно, оба с ружьями. Нам бы в тот момент насторожиться, но не насторожились… Люди взрослые, всегда адекватными казались, не выпили, опять же, в тот раз ни грамма. В общем, не насторожились, ничто ни у кого не екнуло.

Отошли они – и, еще отходя, начали отношения выяснять. Слов уже не разобрать было, но слышно: на повышенных тонах говорят. И опять никто не встревожился… Хотя, когда ружья в руках, такие разговоры взвинченные лучше не затевать. Потом эти двое еще дальше отошли, и даже голоса долетать прекратили.

Время идет – не возвращаются. А третьего из них все Лавриком звали, – прозвище, наверное, имя Лавр сейчас днем с огнем не сыщешь… Лаврик как на иголках сидел: то вскочит, то сядет, историй не рассказывает и сам не слушает.

Не выдержал и тоже ушел от костра. Что сказал, уходя, не помню точно, что-то в том смысле, что поторопить их идет, сколько ж можно…

Ушел и тоже пропал.

Минут сорок примерно всех троих не было, точное время никто не засек. Затем начали подтягиваться по одному.

Первым Слава пришел. Ничего объяснять-растолковывать не стал, сидел мрачный, на вопросы не отвечал. Лаврик вторым появился. Этот не молчал, сразу на Славу накинулся: куда, мол, вы забились? Все ноги, дескать, истоптал, да так и не отыскал. Тот лишь буркнул в ответ что-то неразборчивое, вроде как «отстань» или «отвянь», и ничего больше разъяснять не стал.

А Вадим Гордеев так и не появился. До самого утра, до начала стрельбы не вернулся к костру. И после ее начала не вернулся – палить, как часто бывает, кое-какие полудурки еще затемно начали.

Ну а потом уж мы и сами все к берегу двинулись… Но никто и тогда, заметьте, не встревожился.

Странно, говоришь? Черствые и равнодушные люди, говоришь, собрались в ту компанию?

Не совсем так… Видно ж было, что люди всерьез поцапались. Причем разлад между ними произошел не в Бежинке, гораздо раньше. Ну да, выяснять отношения пошли с ружьями, но выстрела-то ни единого не бахнуло, пока те двое обратно не явились! Ночью, да в тишине, выстрел даже с самого дальнего конца луговины мы бы услышали…

Ну и что при таких вводных подумать можно?

Да только одно: рассорились вконец в том разговоре, – и ушел Гордеев ночь коротать к другому костру, к чужой компании прибился.

А потом началась стрельба и вообще не до размышлений стало…

Нашли Вадика Гордеева поздним утром, случайно. Действительно, возле чужого бивака, маленького, – судя по тому, как трава была примята, один-два человека там ночь коротали. Встречаются, сами знаете, изредка такие охотники-единоличники: им компании не нужны, им бы в одиночестве посидеть, на звезды полюбоваться, о своем поразмыслить…

Во-о-н там был бивак… Видите, и сейчас костерок небольшой горит? Примерно там Вадима и нашли.

Он на том биваке мертвым лежал. Ружья при нем не было. И половины головы не было, – дробью в упор снесена.

И все, накрылась та охота.

Люди в форме понаехали, следствие, опросы-допросы… Там крякаши на вечерней заре летят, а ты тут под протоколом карябаешь: «с моих слов записано верно…»

Хуже того – ружья у всех, кто на лугу в ту ночь был, изъяли для экспертизы. Для меня-то, допустим, не смертельно, – у меня пять гладкостволок в сейфе лежат, максимум от разрешенного. А молодым-начинающим, у кого ружьишко единственное? Эксперты с той кучей стволов до зимы возились… И даже если у молодого деньги имелись быстренько новое ружье прикупить – пока в дицензионно-разрешительной все бумаги выправишь, сезон тю-тю…

В общем, убийца в Вадика Гордеева метился и попал, но ненароком еще кучу безвинного народа зацепил…

Долго, коротко, но опросили всех охотников, разъехались они по домам, без оружия, ладно хоть сколько-то крякашей, за утро взятых, с собой увезли…

А двое приятелей убитого не своим ходом уехали: их в райцентр с почетом отвезли, в карете с решетками на окнах… Правда, утром понедельника выпустили обоих, с подпиской о невыезде… Козырь у них все-таки мощный имелся: выстрел никто ночью не слышал, а дробовик не пистолет, глушитель к нему не привинтишь, не придумали таких глушителей.

Вот, собственно, и всё, что здешние охотники об этой истории знали и знают.

А мне побольше узнать довелось… У меня первый зять, Севка, как раз в районной прокуратуре здешней служил, и к делу этому непосредственное касательство имел. Потом-то с ним Маринка разбежалась, но уже сильно позже.

В общем, о дальнейшем расследовании – с его слов.

Обычно у следаков-дознавателей при убийстве из огнестрела проблема обратная случается: надо лишь найти, кто огнестрелом этим владел или кто мог взять и воспользоваться, потом в прошлом и настоящем покопаться, мотивы для выстрела отыскать… И готово, передавай дело в суд.

А тут картинка с точностью до наоборот нарисовалась. Стволов, способных полголовы дробью снести, – больше сотни на экспертизе. А экспертиза дробового выстрела очень сложная, кропотливая… Совсем не та, что с пулей, через нарезки прошедшей, – там-то экперт-профи сразу все видит, если ствол для контрольного отстрела есть.

Пришлось копать мотивы… И мотивов у тех двоих, у Славы с Лавриком, оказалось на добрый вагон с тележкой.

Оказалось, они втроем с убитым фирму держали на паях, подставную. Не то чтобы одновневку… Скорее, «трехлетку». По закону в те времена нельзя было первые три года фирмы налоговыми проверками мучить, первичную документацию от них требовать, если явных нарушений нет и хоть какие-то налоги капают. А три года спустя фирму, немало нагрешившую, они переписывали на подставных лиц, которых никто никогда не отыщет. Первичку – в бумагорезку, и новую фирму регистрировали, с похожим названием, чистенькую.

Зачем, говоришь, им такая схема нужна была?

Да как обычно… от налогов уходили. У Славы швейный цех чехлы для машин выпускал, еще что-то в том же роде, – часть товара оптовики брали, официально, по безналу. А другую часть – простые граждане, за наличку, и чеков особо не спрашивали. Эту наличку Славе нести в банк, светить и платить с нее налоги совсем не хотелось. Наличка – такой товар, который всегда за безнал продать можно с прибытком, «обналичить», как это называется.

В общем, двое других переводили на «трехлетку» для Славы безнал – под фиктивные услуги, под товары по завышенным ценам – и получали взамен наличку за вычетом его процента. А он на тот безнал покупал сырье для «левых» чехлов и прочей своей продукции от имени подставной фирмы, – и на основном его производстве эти чехлы как бы из ниоткуда появлялись, нигде не числились, и вновь за левую наличку уходили… Круговорот левой деньги в природе: всем хорошо, все довольны.

На самом деле схемы там сложнее были… Это лишь то, что я со слов Севки понял и запомнил.

А причина для крупной ссоры возникла, когда на фирмочку неожиданно наехали люди в погонах. Не налоговики – менты, борцы с экономическими преступлениями. Для тех никаких льготных трех лет не существует, если признаки преступления обнаружены.

Суммы в фирмочке крутились не олигархического масштаба, но уже не первый год, и даже не первое трехлетие. По совокупности грехов на реальные сроки набегало… Или платить пришлось бы немеряно, чтобы отмазали и на тормозах спустили.

И никто из троих друзей не понимал, по чьей милости они в такое дерьмо вляпались. Каждый за себя был уверен: не он прокололся, не он ментов притащил, – а в двух других весьма сомневался…

В общем, имелись у них все мотивы для разборок очень серьезных… Слава и не отрицал, что ночью крепко с Вадимом поругался, что наговорили много нехорошего друг другу, – но разошлись, дескать, оба живыми и невредимыми.

Зато возможностей у двоих уцелевших – кроме той ночной отлучки – не было. Чистое алиби: все утро на глазах у многих провели, до самого обнаружения тела…

А с отлучкой той случилась засада. Подоспело заключение от медиков и интересные дела выяснились… Во-первых, погиб Вадим под утро, возможно, на рассвете. Во-вторых, за пару часов до смерти принимал алкоголь, около ста граммов в водочном эквиваленте. В-третьих, те повреждения головы, что он заполучил, могли произойти в одном-единственном случае: ствол ружья он сам или кто-то еще вставил в рот и нажал на спуск. Причем ствол был вставлен аккуратно, не вколочен с силой – ничего не повреждено, ни губы, ни зубы, ни что еще…

После таких новостей у следствия осталось две версии.

Либо за убийством все-таки стоит кто-то из двоих друзей, но воспользовавшийся услугами сообщника. Например, предложил выпить мировую, а когда Вадим к фляжке приложился, – шандарахнул по затылку, не насмерть, лишь оглушил. Обеспечил себе алиби, а сообщник поутру, под шум начавшейся стрельбы, разжал аккуратно оглушенному зубы ножом, – и закончил дело. На затылке, в клочки разнесенном, все равно никаких следов от удара не найти.

Вторая версия: самоубийство. Понял, что дело плохо оборачивается, что от цугундера не отвертеться, – ну и сунул стволы в рот. Непонятно лишь при таком раскладе, кто оружие потом забрал…

И, по словам зятя моего, получалось, что и сообщник, и по другой версии, похититель ружья, – кто-то из своих, из охотников, на открытие сезона приехавших… Потому как опросили всех досконально – и чужих, приблудных, никто в то утро не заметил.

А народ ведь там не стоит, постоянно в небо пялясь… Кто-то утку разыскивает, вдали на лугу упавшую, кто-то все патроны сгоряча расстреляет, к биваку за новыми идет… Не проскочил бы чужак мимо стольких глаз незамеченным.

Тут я вмешался, авторитетную консультацию Севе выдал. Растолковал: там, по лугу, мог хоть один чужак бродить, хоть двое, хоть пятеро… Одно условие: не в цивильном ходить, а в охотничьем камуфляже, сезону соответствующем, и с ружьем.

Понимаешь, говорю, зятек, тут система опознавания «свой-чужой» срабатывает. Камуфляж? ружье? – свой! Не все друг друга в лицо знают, и присматриваться издалека не будут, поскольку торопятся дело свое закончить и к стрельбе побыстрее вернуться…

Надень камуфляж, возьми ружье в руки, – и все, ты человек-невидимка! Никто не вспомнит о тебе, когда о чужаках начнут расспрашивать…

В общем, заставил я зятя призадуматься.

А тем временем от экспертов-баллистиков результаты поступать начали…

И получалось по ним, что смертельный выстрел был сделан из ружья Вадима, причем патроном из его же патронташа (тот на теле остался).

Нет, Валерыч, ты не спорь, я лучше знаю… Зря ты, Валерыч, думаешь, что если ты кого-то и когда-то из дробовика завалишь, а гильзу подберешь, – то никакая экспертиза не докажет, что дробовик твой был. Докажет. Имеются методы.

Почти каждый ствол охотничий отхромирован внутри – чтобы медленнее выгорал, чтобы меньше коррозировал… Следы хрома, микрочастицы, на вылетевшей из ствола дроби всегда остаются. А фишка в том, что у каждой оружейной фирмы состав электролита, для хромировки применяемого, хоть чуть-чуть, да разнится, – и покрытие несколько отличается по химическому составу. И у одной фирмы у ружей разного года отличается, – технологии развиваются, совершенствуются.

Более того, у ружей, немало пострелявших, на хромировке всегда дефекты возникают: микротрещины, микрораковины, – и их следы тоже на дроби остаются. Так что ты, Валерыч, как бы жизнь ни подперла, в живых людей из дробовика лучше не стреляй. Вычислят и посадят.

С тем ружьем, что у Гордеева было, да пропало, экспертам вообще повезло: у него ствол не хромированный был. Да нет, не вообще без покрытия – такими либо очень старые, либо совсем уж дешевые ружья бывают…

У него «Беретта-спортинг» была дорогая, фирменная, – и с покрытием новым, экспериментальным: не хром, а фосфатирование с применением нанотехнологий… Те стволы очень малой партией выпустили, ему повезло купить, – и на Бежинском лугу в ту ночь такое ружье единственным оказалось… И бесследно исчезло.

Факт интересный, но делу помог мало. Человека из его собственного ружья застрелить можно, а уж если сам решил руки на себя наложить, то уж точно чужое оружие не попросит.

Искали ружье Вадима со всем тщанием. Луг весь частым гребнем прочесали, с собаками, – ничего не нашли.

В озерах аквалангисты работали, да не просто так, просто так там ничего сквозь донный ил не нащупаешь, – с металлодетекторами ныряли. У этих улов случился… Кое-какие железки ржавые подняли, военные. И «тулку» нашли, давненько утопленную. И на том всё.

Дематериализовалось ружье… Преступник-невидимка утащил.

В общем, подвисло дело… Параллельно у двоих уцелевших приятелей раскручивали дело их фирмочки. Но то следствие в Питере шло, и о нем мой зять мало что знал. Вроде бы не сел никто, все на Гордеева покойного свалили, штрафами отделались.

В здешнем же следствии подвижки случились ровно год спустя. Вновь открытие сезона, все как обычно… А через несколько дней выяснилось: пропал местный житель, из Бежинского, маргинальный весьма тип. Жил бобылем, работал одно время на птицефабрике – выгнали за покражу не то яиц, не то уток, потом случайными заработками перебивался, выпить был не дурак…

Сломали дверь в его халупу – а он там мертвый лежит.

Умер без криминала, от сердечного приступа.

Причем, что характерно, в охотничий осенний камуфляж наряжен, хотя стрельбой никогда не баловался. А рядом с ним «Беретта» Вадика Гордеева лежала. И рюкзак, всякой всячиной набитый… Чего там только не было: фонарь, три или четыре бутылки водки, снедь какая-то в банках, топорик, коробка патронов… Все с охотничьих биваков украдено, но с разных, – везде что-то одно брал…

Мысль моя насчет невидимки ровнехонько в десятку угодила. Вернее, не мне первому в голову пришла…

Околица у этого хмыря прямо на Бежинский луг выходила, – вот он и шел промышлять на рассвете в «шапке-невидимке». Точно рассчитал: из-за пропавшей бутылки заявление писать не побегут, скорее решат, что дома позабыли…

И еще интересный момент: у него в сараюшке второе ружье нашли, фальшивое. Из доски вырезанное, раскрашенное, – издали обмануться можно, а вблизи сразу видно: подделка.

Понимаете?

Он у мертвого Вадима ружье забрал не для того, чтоб загнать, – спалиться на торговле оружием недолго. Просто чтобы маскарад его убедительнее стал, чтобы даже вблизи не раскололи.

Уголовное дело вскоре после того закрыли. Провели, как самоубийство: дескать, застрелился Вадим Гордеев от бизнесменских своих неурядиц, а ружье его местный мародер прибрал.

Вот, собственно, и вся история.

– Погоди, погоди, Викентий Яныч… Ты не забыл, с чего начал? Черный Охотник-то при чем тут?

– А он, ребята, только после того случая на Бежинском лугу стал появляться… Мне он на глаза ни разу не попался. И другим, кто с Вадиком Гордеевым был знаком, тоже не показывался. Но по описаниям тех, кто видел, – очень этот черный тип на Гордеева смахивает, и ружье на плече носит той же марки. Все, прекращаем болтать. Вот теперь действительно на стрельбу пора отправляться…