Текст книги "Снайпер"

Часть третья
Искусство снайпера

1

На следующее утро Геннадий зашел за другом и сказал, что им надо кое-куда съездить.

Фридман ни о чем не расспрашивал. Вчерашний разговор уже казался совершенно несерьезным.

Он сидел, глядя в окно и не имея понятия о цели путешествия. Он так редко ездил на машине, что сам родной город из автомобиля казался совершенно незнакомым и он не в состоянии был даже примерно определить направление поездки.

Не выезжая из города, Геннадий куда-то свернул, поднялся до половины горы, отделяющей их район от верхнего города, а потом спустился обратно, петляя немощенными, каменистыми проулками между убогих старых дачных домиков и крашеных серебрянкой, как могильные памятники, гаражей.

Фридман понял, что Савельев везет его именно в свой гараж.

– Надо же, – наконец нарушил молчание он. – Никогда бы не подумал, что у тебя гараж так далеко. Сюда за машиной надо на машине ездить.

– Да нет, – Геннадий усмехнулся, видимо расслабившись. – Это старые гаражи, тут еще мой тесть когда-то машину держал. Действительно с тех времен, когда за личным транспортом приходилось ездить на общественном. Сейчас я машину во дворе держу, как и все. А в гараже просто свалка всякого хлама, который девать некуда, а выкинуть жалко. И еще – погреб.

Последнее слово он произнес с нажимом. И пояснил:

– Куда нам и надо.

Пока Геннадий возился в гараже, Фридман прошел между серебристыми рядами и остановился у обрыва.

С горы просматривалось шоссе, бегущее вниз. Автомобили тускло отблескивали стеклами в неярком осеннем солнце. Их спальный район раскинулся под ногами, и окаймляющий его лес уже почти полностью пожелтел, но хранил листву, словно подсвечивая город с краю.

С непонятной тоской Фридман думал – что за красота лежит внизу… Как красиво этот самый лес подступает к противоположной стороне их дома, отсюда невидимого. В этот момент не казалось важным, что лес не смотрит в его собственные окна. Подсознательное ощущение близости, мысль о красоте природы – вот что все эти года наполняло радостью чувствительную душу музыканта.

Отсюда было хорошо видно, что в конце центральной улицы, рассекавшей их район пополам до самого леса, торчат два уродливых серо-черных скелета. Такой же восемнадцатиэтажный монолит собирались возвести около их дома. Эти, еще недостроенные, тоже стояли вплотную, отсекая старый квартал от леса. Бетонные каркасы успели обложить кирпичом пока только снизу. И сейчас монстры казались некогда живыми мертвецами. Остатками динозавров, которых заживо оклевали до костей летучие динозавры поменьше.

Оглянувшись, Фридман заметил, что на каждом гараже краснела кое-как намалеванная надпись:

«Убрать до 15 ноября».

Он догадался, что и этот никому не мешавший мирок, десятилетиями нависавший над шоссе, тоже приготовлен к разрушению. Что и здесь, на сыпучих оползающих грунтах «ИКС» поставит какое-нибудь страшилище.

Геннадий возился очень долго.

Фридман не заглядывал внутрь – но слышал, как он, матерясь, передвигал какой-то железный хлам, потом наконец раздался скрип, грохот отбрасываемых досок, и он понял, что друг наконец пробрался к погребу.

– Я сейчас! – крикнул невидимый Геннадий. – Уже спускаюсь.

Это «сейчас» длилось не меньше часа. Из глубины земли долго доносились глухие удары, треск ломающихся кирпичей, и все это сопровождалось неизменной, хоть и сдавленной, отборной руганью Геннадия.

Когда он показался в дверях гаража, вся его старая куртка была перемазана плесенью, залеплена паутиной, обсыпана кирпичной крошкой и землей.

А в руках Савельев держал тяжелый на вид, длинный и довольно бесформенный из-за многих слоев материи сверток, поверху замотанный еще в посеревшую, побуревшую, покрытую ржавыми пятнами полиэтиленовую пленку, к тому же во многих местах туго обвязанный шпагатом.

У Фридмана мелькнула догадка, но он ничего не спросил.

Но вдруг с внезапной, ужаснувшей его ясностью представил, как бы сейчас было здорово… Выти из-за края гаражей с винтовкой и стрелять. Стрелять, стрелять… Стрелять без всякой причины и вообще все равно по кому – лишь бы гремели выстрелы и пахло порохом, и внизу летели и сталкивались и взрывались беззаботно бегущие машины.

Жуть какая-то…

Фридман потряс головой. Дикость, лезущая в голову… совершенно не вяжущаяся с его характером и его профессией музыканта…

…И все-таки, все-таки– как бы это было здорово – выстрел, еще выстрел… и столб огня и дыма…

Повесив грязную куртку обратно на крючок и снова облачившись в обычную одежду, Геннадий с невероятной бережностью уложил сверток в машину.

Затем аккуратно прикрыл сверху вытащенными из гаража досками.

Потом со скрипом задвинул железную дверь, не спеша навесил замки; после этого отряхнул руки и даже тщательно помыл их, поливая сам себе из пластиковой бутылки.

Наконец забрался в машину, и мастерски маневрируя в узком проезде между рядами обреченных гаражей, поставил ее носом на выезд.

– Садись, Айзик, – позвал он друга, все еще томившегося жутковатыми иллюзиями над лежащим внизу районом. – Едем дальше.

2

Когда впереди показался милицейский пост на выезде из города, Геннадий тихо – точно кто-то мог их слышать – попросил:

– Пристегнись, пожалуйста…

– Не хочешь, чтобы нас остановили и заглянули в машину? – догадался Фридман.

– Ага. Конечно. Мою «четверку» вряд ли, конечно, станут досматривать, но береженого бог бережет.

Фридман послушно накинул ремень. На скорости пятьдесят километров в час они прокатили через один из проездов, разгороженных полосатыми барьерами на шоссе.

Одетый в ядовито-зеленый жилет милиционер даже не повернулся в сторону серо-белой, побитой и подкрашенной убогой Савельевской машины: он был занят двумя фурами, въезжающими в город.

Миновав ворота, Геннадий резко переключил скорость и поехал так, что ускорение вжало в спинку сиденья.

– На свободе с чистой совестью, – сказал он.

– Мы… к тебе в сад едем? – спросил наконец Фридман.

– Не совсем. В том направлении, но подальше от дороги. В одно совершенно глухое место…

– Ген… – Фридман посмотрел на профиль друга. – Ген, у нас в самом деле в машине…

– Да, винтовка, – наконец произнес запретное слово Савельев. – Именно она.

Они ехали довольно долго. Фридман не умел водить машину, и очень редко выезжал за пределы города; поэтому не только не знал мест, но просто не воспринимал саму дорогу и не мог оценить даже пройденного расстояния.

Геннадий же, судя по всему, прекрасно знал намеченную цель.

Они свернули трассы на проселок, миновали несколько грязных деревень, обогнули золотистое поле пшеницы, и наконец врезались прямо в гущу леса. Дорога – двойная колея, выбитая между деревьев – то взбегала на пригорки то ныряла в овражки. Временами под колесами угрожающе чавкали русла крошечных ручейков. Наконец машина снова вылетела на простор и запрыгала по неровному полю.

Они выехали на громадный луг среди охватившего со всех сторон леса. Трава была давно скошена, там и сям торчали подсыхающие скирды, кочки поросли стерней. Геннадий углубился в середину, скрываясь за сеном.

– Приехали, – сказал он и заглушил двигатель.

Из машины луг виделся жарким, почти летним и живым. Но снаружи оказалось иначе. Не холодно, но все-таки по-осеннему спокойно. Давно скошенная трава уже не пахла. И вообще не было привычных ароматов леса и луга. Все кругом отцвело и спряталось до весны. Не парили над открытым пространством шуршащие стрекозы, и кузнечики не трещали в остатках травы. Даже пчелы и всякие прочие насекомые куда-то исчезли.

Фридман вдруг остро ощутил, что в самом деле, лето ушло и наступила осень. Еще не глубокая, но уже безнадежная в отсутствии живых существ.

А Геннадий возился со свертком. Размотал шпагат, снял полиэтилен, потом аккуратно развернул мешковину. И наконец Фридман увидел то, что в общем ожидал: винтовку.

Она лежала на расстеленной тряпице, поблескивая лакированными частями и чернея стволом. И какой-то прибор вроде трубы торчал сверху, придавая оружию непривычные очертания.

– Это…

– «СВТ-40», – коротко ответил Савельев. – Самозарядная винтовка Токарева сорокового года, последнего самого совершенного образца.

– А…

– В снайперском исполнении. С оптическим прицелом. А также стволом особо точной расточки и специальной подгонкой всех механизмов.

– Надо же… – пробормотал Фридман.

Помня разговор об оружии и даже пережив часы быстрой езды, он все-таки не верил до конца, что дело кончится реальной винтовкой. Да еще к тому же снайперской.

– А это… что? – спросил он, заметив на нижней части приклада давние, уже побуревшие зарубки.

– Отчет о работе снайпера, который когда-то из этой винтовки стрелял…

– Немного ему удалось – всего пять…

– Целых пять. Ты знаешь, что по статистике каждый солдат советской армии убил меньше одного немца?

– Нет, не знал… Значит, снайпер был неплохой. И винтовка хорошая.

– Конечно, лучше было бы снабдить тебя снайперской винтовкой Драгунова. Но увы, Юра прав. Современного оружия в нашем городе не достать.

– А эта винтовка откуда? Хотя, впрочем, мне, наверное, лучше не знать.

– Ошибаешься. Мы с тобой вышли на тропу войны, и ты имеешь право знать абсолютно все. Тем более, что ничего нового не узнаешь. Разве лишь то, что мне грозит восемь лет тюрьмы…

– Восемь лет?! За что?!

– За незаконное хранение оружия, – усмехнулся Савельев. – Я-таки УК знал в свое время.

– Да… Круто.

– Но пока мы не попались, мы еще живем – не так ли?

– Так, конечно.

– Ну так вот… – Геннадий присел на траву. – Как ты помнишь, учился я – как и ты – не в нашем вонючем городишке, а на филологическом факультете Ленинградского государственного университета имени Андрея Александровича Жданова.

Фридман кивнул.

– Это было давно. В семидесятые годы. То есть когда от войны прошло столько же лет, сколько сейчас от начала грёбаной перестройки. Ленинград был дважды фронтовым городом…

– А почему дважды?

– В сороковом там шла финская война, потом началась отечественная. И оружия вокруг города всегда хватало. Финны, которые участвовали на стороне немцев, сдались и отступили еще до поражения Германии. Полоса Карельского перешейка от Ленинграда до Выборга осталась практически брошенной зоной боевых действий. В начале пятидесятых годов в тех местах стали давать участки под дачи. Сокурсники вспоминали рассказы родителей, как среди кустов валялись скелеты в финской форме, а уж о мелочах вроде касок или штык-ножей и говорить не приходилось.

– Н-да…

– Так вот отец моего приятеля когда-то нашел нечто вроде небольшого блиндажа, и там среди всего прочего обнаружилась эта винтовка. В идеальном состоянии. И целая цинка патронов…

– И, насколько понимаю, он эту винтовку в органы не сдал?

– Представь себе, нет. Хотя в те времена порядки были куда жестче нынешних. Он спрятал ее у себя на участке.

– Смелый человек…

– Да, но ты имей в виду – участок пятидесятых годов вдоль Финляндской железной дороги это не нынешние носовые платки с фанерными будками. Земли выделяли по двадцать соток. Причем с лесом, оврагами и ручьями. И там не сады-огороды разбивали, а дачи строили. Кто-то оставлял кусок леса, кто-то расширял русло, делал из ручья проточный пруд… На таком участке спрятать винтовку так, чтобы в случае чего заявить – «я ничего не знаю, только что обнаружил» – не составляло труда.

– Интересное был время… – вздохнул Фридман.

– Да уж, не то что наше… Ну Славка, мой сокурсник, ясное дело, про винтовку рано или поздно прознал. И мы к нему на дачу ездили, когда родители в городе оставались, раскапывали тайник, уходили в лес и стреляли…

– И как?

– Как! Оружие, скажу тебе – высший класс. Точность боя… магазин на десять патронов, самозарядная. То есть затвор передергивать не нужно. Единственный недостаток: ствол не слишком длинный, поэтому звук выстрела громче, чем у старой доброй «мосинки» и дульное пламя сильно демаскирует. Но тебе, надеюсь, не придется вести снайперскую дуэль.

– Надеюсь, – улыбнулся Фридман, будто речь шла о невинной игре. – Но все-таки – как эта винтовка попала к тебе?

– Исторически. Славкин отец оружие прятал, но о нем не забывал. Когда сын университет заканчивал, он предугадывал, что в скором времени внуки появятся и оружие сыщут непременно, да и вообще стал чего-то опасаться. В общем, решил винтовку разобрать и утопить частями в разных водоемах. И поручил это дело сыну. Славка сам перепрятывать винтовку тоже побоялся, но ему, как любому нормальному мужику, было жалко – понимаешь, жалко – уничтожать оружие. Вот винтовку мне и отдал.

– Отдал?! Так и отдал?!

– Ну да, прямо так. Повторяю – в те годы в Ленинграде еще с оружием было относительно легко. Я бы тоже объяснил: ездил за грибами, нашел в лесу. А так… Хранил в укромном месте, в подвале общежития.

– Но как ты ее оттуда сюда перевез?

– Вот это было самым трудным, – улыбнулся Савельев. – И долгим. На самолете я, конечно, ее бы не перевез. Но я ездил на поездах. Которые тогда были совершенно бесконтрольными. Но все-таки на всякий случай я винтовку разобрал и перевозил частями. Больше года. В одну поездку приклад, в другую – затвор, и так далее… Труднее всего было со стволом, он все-таки длинный. Пришлось купить складную удочку в чехле и туда засунуть.

– А как ты потом ее собрал?

– Легко и просто. Я же говорю, оружие точной сборки. Легко разобралось, легко собралось. Все по местам встало.

– А прицел не сбился?

– Вот это вопрос! – Геннадий поднял большой палец. – Не в бровь, а глаз.

И еще кто-то после этого мне будет говорить, что в технике ничего не понимает… Надеюсь, что не сбился. Там очень массивная рама крепления, все жестко прикручивается, и еще были подложены полоски жести – наверное, мастером для выводки на уровень. Я все точно запомнил, когда разбирал, потом так же точно вернул все по местам. Правда, потом винтовку не отстреливал… Здесь уже как-то не пришлось. Но мы сейчас попробуем…

– А это… не опасно?

– Ну… Опасно, конечно. Как и все, что мы задумали. Но здесь место безлюдное, деревья звуки глушат. К тому же, насколько я представляю, сезон охоты начался, и выстрелы в лесу сейчас никого особо не удивят…

– …Сезон охоты начался… – повторил Фридман, остро подумав о своей охоте.

– …Труднее всего было винтовку прятать тут. Сначала я ее под видом удочки хранил – представь себе, у себя на работе, среди рулонов старых бумаг, в пыли. Никто бы не сунулся. Потом стал бояться генеральной уборки или внезапного переезда, ремонта или еще чего-нибудь. Решил, что надо спрятать по-настоящему. Здесь ведь не Ленобласть, а наш поганый городишка. Сад – плюнуть некуда, соседи злогребучие со всех сторон. Все как на ладони, каждая грядка под контролем, больших построек нет. Слава богу, тесть погреб в гараже когда-то выкопал. Пришлось там попидараситься не один день. Тайком, ясное дело: всякий раз у машины что-нибудь отвинчивал, будто ремонтироваться приехал, а сам под землю, как шахтер незримого фронта. Мать твою вдоль и поперек… Сначала пару кирпичей выломал, которыми тесть стенки обложил, потом в грунте горизонтальный штрек прорыл вроде мусульманской могилы, натолкал туда полиэтилена со всех сторон, потом забил асбестовую трубу – как раз по винтовке – потом обратно старыми кирпичами заложил, кладку зацементировал, восстановил все как было. Тесть ничего не заметил, хотя погребом до последних лет пользовался. Тайник получился идеальный. Помнишь, как долго я его вскрывал сегодня? И место оказалось удачным: гора, снег вниз уходит, грунтовых вод вообще нет. Никаких следов сырости. В общем, сохранил винтовку до лучших дней.

– И они наконец настали, – невесело пошутил Фридман.

– Именно…

Геннадий встал, огляделся – и, видимо, вспомнив, с какими предосторожностями прятал винтовку, на всякий случай поднял капот машины и что-то отвинтил внутри.

– Можно… я ее в руки возьму?

– Спрашиваешь. Для кого привезена?

Фридман поднял оружие с мешковины. Лакированная поверхность приклада оказалась приятной, почти как дерево скрипки. Заученным когда-то движением он опустился в позицию лежа, приложил винтовку к плечу, взглянул в окуляр. Устройство прицела не походило на перекрестья и кружки, демонстрируемые в кино. В круглом поле слева и справа торчали горизонтальные черточки, в промежуток между которыми смотрело вертикальное острие. Копна, в которую целился Фридман, приблизилась на расстоянии вытянутой руки. Различались даже увядшие желтые цветы, попавшие в сено. Он слегка переменил положение, находя оптимальную опору тела. Удивительно, но довольно тяжелая – не шедшая ни в какое сравнение с забытой детской «мелкашкой» – боевая винтовка не прыгала в руках, картинка в прицеле стояла почти четко.

– Ну ты, Айзик, блин, прямо заправский снайпер, – восхитился Савельев.

– Профессионала видно сразу…

– Да какой профессионал… – Фридман усмехнулся. – Просто выученное в детстве не забывается…

– Это точно. Как говаривала моя бабушка-покойница – что не выучил Ванюшка, то Иван знать не будет… А тут как раз наоборот. Говоря по-нашему, мастерство не пропьешь.

– Она не заряжена, надеюсь?

– Нет, конечно. Можешь пока просто пощелкать. Рукоятка затвора справа, взводится на себя, перед досылом первого патрона, как у любой самозарядной винтовки.

– А… предохранитель есть?

– Нет, мать твою, кто еще будет про непрофессионала говорить! – захохотал Савельев. – Внутри спусковой скобы прямо за крючком. Очень удобный. Средним пальцем снимается и выключается.

Фридман спокойным – словно тысячу раз отрепетированным движением – взвел затвор, услышав щелчок внутренней пружины. Попробовал предохранитель. Он действовал. Потом навел острый стерженек на зеленый лист мать-и-мачехи и нажал спуск. Он оказался довольно тугим, но не очень длинным. Винтовка сухо щелкнула.

Он опустил оружие и рассмотрел прицел. Сверху и сбоку слева торчали два регулировочных маховика с оцифрованными делениями.

– Надо пристрелять ее, конечно, – сказал Савельев. – Для верности.

– Патронов у нас сколько?

– Штук сорок. Три магазина точно и еще останется. А что?

– Не очень много. Надо быть экономными.

– Не очень много?! – поразился журналист. – Ты что, Азя – весь город собрался расстрелять?

– А хотя бы и так, – усмехнулся Фридман, удивляясь себе. – Чужой город, полный чужих и враждебных людей… А если серьезно – меня могут схватить после первого выстрела. Но, возможно, удастся так рассчитать план, чтобы вести долгую войну… Юра говорил, оружия тут не достать…Но, может быть, хотя бы патроны все-таки можно найти?

– Ну ты музыкант. Быстро учишься искусству войны… От автомата Калашникова, я думаю, патроны в любом городе найти можно. Но они нам не подойдут. Там калибр такой же. А патрон другой. Гильза совершенно иного типа. Образца 1891 года, если говорить точно.

– Жаль…

– Да. Патроны от трехлинейной винтовки нам просто так не достать…

Блин, а что с этими… Им ведь лет до гребаной матери… Вдруг порох уже сел и дальности не даст?

– Раньше времени не загоняйся, Гена. Я же буду стрелять не на километры. Давай попробуем стрельнуть пару раз.

– Давай…

Савельев распаковал отдельный небольшой сверток, вынул два коротких металлических рожка и патроны в картонных коробочках. Стал неторопливо снаряжать оружие. Фридман завороженно глядел, как блестящие бутылочки с пулями исчезают в щели магазина. Потом Гена вытащил лист бумаги, нарисовал фломастером кружок. Отошел к скирде, воткнул в землю веточку и вертикально прицепил мишень.

– Так… Попробуем на дистанции сто пятьдесят метров. Это, наверное, самое оптимальное. На сборах учили – пара шагов полтора метра…

Он отсчитал расстояние, воткнул еще палочку, отмечая огневой рубеж… Взял винтовку, вщелкнул магазин.

– Тут два маховичка, я уж забыл сейчас, который как и что регулирует.

Кажется, верхний – это дальность прицела.

– Похоже на то, – согласился Фридман, неожиданно для себя поняв, как устроен оптический прибор. – Там и шкала в метрах.

– Точно. А слева – боковая поправка. На ветер и так далее… Ну ладно, пробуем.

Савельев лег на землю и Фридман подсознательно отметил, что правильной позиции стрелка он не знает. Целился Геннадий долго, дуло винтовки ходило вверх-вниз и вправо-влево почти по кругу, а в момент спуска вовсе сделало рывок. Сам выстрел ударил довольно громко, эхо обежало луг и несколько раз возвратилось, отразившись от деревьев. Из дырчатого надульника вырвался длинный узкий прямоугольник пламени. Винтовка лязгнула, затвор дернулся туда-сюда, мгновенно блеснув обнажившимися металлическими частями.

Так и должно быть у самозарядной винтовки, – подумал Фридман. – Механизм выбрасывает гильзу и одновременно перезаряжает оружие новым патроном…

Савельев отложил винтовку и поднялся.

– Пойдем посмотрим!

– Можно было в прицел посмотреть… Подожди, я гильзу найду…

– А зачем? – удивился журналист.

– Убранные гильзы – минимум следов.

– Ну ты в самом деле профессионал!

Они подошли к скирде. Выстрел Савельева даже с большой натяжкой нельзя было назвать удачным.

– Если условно принять твой кружок за мишень, это четверка на пять часов, – сказал Фридман.

– На каких пять часов? – не понял друг.

– Ну, есть такое условное обозначение у стрелков… Сектор попадания в круг… Угол, как у часовой стрелки.

– Надо прицел корректировать.

– Подожди. Дай мне стрельнуть. У тебя ствол гулял, ты сам сбил прицел от того, что давно не стрелял.

– Слушай, Айзик… – вспомнил Савельев. – Там еще один винт есть, в самом прицеле, внутри, чтобы окуляр регулировать под зрение. Сейчас найду маленькую отвертку, попробую…

– Не надо, Гена. Как ни странно, я хорошо вижу все прямо в очках.

Фридман занял позицию.

Заряженная винтовка ощущалась совершенно иначе. И не из-за увеличившегося веса – нет, мысль о пулях, ждущих команды в рожке магазина, придавала некую уверенность. Какую не может придать ничто, кроме боевого оружия. В прицел хорошо просматривалась аккуратная дырка в бумаге, сделанная Савельевым. Целиться в не размеченный по номерам круг было неудобно, но Фридман тут же подумал, что в реальности все окажется еще труднее, и надо привыкать к любому виду мишени.

– Я на рубеже, стреляю, – предупредил он, выключая предохранитель.

Пару секунд ушло на удобное прикладывание незнакомого оружия к плечу, чтобы сразу не выбить руку от отдачи. Винтовка легла легко и привычно – практически как скрипка. Точно и не прошло четверти века с уже забытого лета в Евпатории, точно он и не расставался с оружием… Отметив это, Фридман подумал, что, кстати, по соотношению масс его нынешнего и того давнего мальчишки боевая снайперская винтовка кажется легче, чем давняя мелкокалиберная… Он глубоко вздохнул и задержал дыхание. Быстро и плавно подвел острие к теоретическому центру кружка. Опять вспомнил евпаторийского тировщика, который не позволял зацеливаться, но учил, что у идеального стрелка выстрел должен грянуть неожиданно для него самого. И еще тогда маленький Азя Фридман придумал себе музыкантский прием. Взяв цель на мушку, включал в голове простенькую мелодию – обычно пару тактов из полонеза Огинского. Зная, что на последней ноте винтовка выстрелит сама по себе.

Так получилось и сейчас. Там тара-тарам та-ра-тамммм…Оружие грохнуло – не сильно, но уважительно толкнув в плечо и на секунду сбив прицел. Рывок самозарядного затвора, совершенно незнакомый по прежней практике стрельбы из простой винтовки, не мешал – наоборот, как-то сближал с оружием, словно подчеркивал, что в руках не просто тупой и тяжелый инструмент, а совершенно живой соучастник. Снова поймав кружок, Фридман отметил, что горизонталь выдержана точно, но пуля ушла вправо на три часа.

– Я выстрелю еще раз! – предупредил он друга. – Сейчас, только прицел подправлю.

Чувствуя не пойми откуда пришедшую подсознательную уверенность, ничего не понимающий в технике Фридман вслепую тронул боковой маховик и повернул от себя. Продолжая удерживать винтовку и смотреть в прицел. Внутри что-то щелкнуло, и в мгновение, пока глаз снова не выровнялся по оси трубы, он успел отметить, что горизонтальные нити сползли влево.

Не то, – удивляясь себе, инстинктивно понял Фридман. – Если пули уходят вправо… то и прицел надо сместить… вправо. Да, именно вправо.

Он повернул маховик от себя, возвращая все в прежнее состояние. Потом щелкнул еще два раза от себя; теперь нити сместились вправо. Подумал, не сделать ли еще один щелчок. Нечто подсказало, что, пожалуй, этого достаточно. Фридман вздохнул и быстро выстрелил.

На этот раз черная дырка легла точно в центр.

– Оружие на предохранителе, – сказал Фридман, отряхиваясь.

Савельев уже бежал за мишенью.

– Айзик!!! – восхищенно закричал он, разглядывая продырявленную бумагу. – Я думал, ты просто скрипач и хороший человек. Но ты… Ты… Ты снайпер!

Фридман смущенно пожал плечами.

– Твой учитель был прав! Ты снайпер от бога. Гребана мот! Взял эту винтовку первый раз в жизни, сам поправил прицел и пристрелял вторым выстрелом. У меня никогда не выходило ничего подобного. Ты снайпер, и я перед тобой на коленях…

Фридман молчал. Он сам не ожидал такого результата.

– А теперь, – Савельев снова сделался совершенно серьезным. – Быстро сворачиваемся и уезжаем. Сезон охоты, конечно, – хорошее прикрытие. Но выстрел из ружья имеет совершенно иной звук. По дороге обсудим, куда пока спрятать винтовку.

– Винтовку спрячем у меня дома, – не раздумывая ответил Фридман. – Я знаю одно место. Давай только сейчас по дороге купим подходящий чехол и удочки. И заодно бутылку водки. У меня припасы иссякли, а дело требует детального обсуждения…