Текст книги "Жуков. Портрет великого полководца"

Никакого контрудара не получилось. В небе безраздельно господствовала немецкая авиация, она, как коршун, следила за малейшим скоплением наших войск и обрушивала на них такой смертоносный огонь, в котором за считанные минуты погибали полки и дивизии. 12‑й механизированный корпус, развернувшийся для наступления 23 июня в районе Калжиненай и Немакшай, подвергся такому сильному нападению с воздуха и понес такие потери, что в ночь на 24 июня он с трудом вышел из боя, и в нем осталось 35 танков, у которых не было горючего¹⁰³. Та же участь постигла и 3‑й механизированный корпус фронта. Не получив поддержки, начали отступать и те дивизии, которые успешно оборонялись против врага у государственной границы. Все приграничные армии в первые же дни войны, выполняя непосильные для себя задачи – нанесение контрударов, лишились своей ударной силы – механизированных корпусов и танков, являвшихся основой их боевой мощи. Вслед за разгромом приграничной авиации это была тяжелая для нас утрата, восполнить которую страна смогла лишь к осени 1942 года.

Передовые части 4‑й танковой группы немцев к вечеру первого дня войны прорвались к реке Дубисе (35 км северо-западнее Каунаса), а войска 3‑й танковой группы переправились через Неман в 60 км южнее Каунаса. Переправа через Неман была осуществлена немцами по мостам у Алитуса и Меречь, которые не были взорваны. Из-за бездействия Западного фронта, не выделившего на прикрытие своего правого фланга ни одной дивизии, положение Северо-Западного фронта уже 23 июня начало резко осложняться. Гитлеровское командование сразу обнаружило незащищенную брешь между двумя фронтами и вместо фронтального наступления направило два корпуса в обход войск Северо-Западного фронта с востока. Теперь войска фронта, чтобы избежать окружения, должны были отбивать атаки противника с трех сторон, что заставило командующего генерал-полковника Кузнецова начать медленный отход в сторону Риги и Новгорода. В воздухе господствовала вражеская авиация, так как в первые три дня войны фронтовая авиация потеряла 921 самолет¹⁰⁴.

Командующий фронтом Кузнецов, потрясенный размахом наступления немецко-фашистских войск, в сложившейся обстановке стал утрачивать волю и холодную способность к размышлению и расчетливость в действиях, а постоянные налеты вражеской авиации на его штаб, как только в нем начинали функционировать фронтовые радиостанции, побудили его ограничить их работу, что повело к окончательной утрате и так плохо поставленного управления войсками. На пятый день войны начальник связи фронта полковник П.М. Курочкин сумел установить связь с Москвой и поспешил обрадовать этой вестью командующего фронтом генерал-полковника Кузнецова, на что последний с огорчением ответил: «Что толку в вашей связи с Москвой!.. Сейчас они потребуют доклада о положении войск, а что докладывать? Связи нет ни с одной армией, что делают войска – не знаем. Идите и разговаривайте сами с Москвой. Вы с армиями обеспечьте связь, это меня больше интересует»¹⁰⁵.

Западный фронт

Войска фронта на прикрытие государственной границы общей протяженностью 450 км должны были направить 23 дивизии, в том числе 12 стрелковых, 1 кавалерийскую, 8 танковых и 2 мотострелковые, организационно входившие в состав 3‑й,10‑й и 4‑й армий¹⁰⁶, но ни одна дивизия к выполнению этих задач не была привлечена.

В 4.30-4.40, когда немецкие войска вторглись на нашу территорию и бомбардировке подверглись войска и объекты на глубину 100–150 км, народный комиссар обороны маршал Тимошенко снова позвонил в штаб Западного фронта и заявил взявшему правительственную трубку заместителю командующего фронтом генералу И.В. Болдину следующее: «Товарищ Болдин, учтите, что никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимайте. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам. Разведку самолетами вести не далее шестидесяти километров»¹⁰⁷. Война уже полыхала на всем западном пространстве страны, а маршал Тимошенко не хотел этому верить… В войсках фронта командующим войсками генералом армии Павловым в последние предвоенные дни поддерживалась полнейшая тишина: все приграничные армии вели размеренный, мирный образ жизни, словно демонстрируя немецкому командованию свое миролюбие. В это же время более 12 стрелковых дивизий Западного фронта, входивших в состав второго оперативного эшелона, медленно сосредотачивались в обширном районе: Лида, Бытень (50 км юго-западнее Барановичи), Слуцк, Минск, Молодечно. Перемещавшиеся в этот район дивизии были небоеготовны: у них было ограниченное количество боеприпасов к стрелковому вооружению, а артиллерии и зенитных средств вообще не было. В этом же районе дислоцировался 17‑й механизированный корпус, а в примыкающем районе – 20‑й механизированный корпус. Оба корпуса танков не имели¹⁰⁸. Таким образом, войска Западного округа в момент нападения фашистской Германии, дислоцированные в центральных и восточных районах Белоруссии, находились в процессе сосредоточения, причем дивизии, наиболее выдвинутые на запад, выгружались или располагались в 150–200 км от государственной границы, в то время как некоторые дивизии были удалены от нее на 350–400 км.

Как вспоминал начальник штаба 4‑й армии генерал Г. Блюментрит: «К вечеру 21 июня русские должны были понять, что происходит, но на другом берегу Буга перед фронтом 4‑й армии и 2‑й танковой группы, то есть между Бугом и Ломжем, все было тихо». И в день нападения, 22 июня, на советской границе, которую должен был прикрывать Западный фронт Красной Армии, ничего не изменилось. Блюментрит продолжает: «В 3 часа 30 минут вся наша артиллерия открыла огонь, и затем случилось то, что показалось чудом: русская артиллерия не ответила. Только изредка какое-нибудь орудие с того берега открывало огонь. Через несколько часов дивизии первого эшелона были на том берегу. Переправлялись танки, наводились понтонные мосты, и все это почти без сопротивления со стороны противника. Не было никакого сомнения, что 4‑я армия и 2‑я танковая группа застали русских врасплох»¹⁰⁹.

На направлении Брест – Барановичи в первый день войны враг не встретил никакого сопротивления, немцы не успевали расстреливать разбегавшихся из военных городков и летних лагерей солдат и офицеров – ведь они не имели патронов к своему оружию. К тому же немцам, из-за беспечности и ротозейства советского командования, удавалось захватить очень важные объекты в приграничной полосе, которые должны были быть взорваны или разрушены. Ни один мост через реку Буг, Неман и другие приграничные реки не был подготовлен к взрыву и к уничтожению, и по ним проследовали фашистские танки и бронемашины.

Так, начальник генерального штаба германской сухопутной армии Гальдер в конце первого дня войны записал в своем дневнике: «Утренние сводки сообщают, что все армии, кроме 11‑й, перешли в наступление согласно плану. Наступление наших войск явилось для противника полной тактической внезапностью. Пограничные мосты через реку Буг и другие реки всюду захвачены нашими войсками без боя и в полной сохранности. О полной неожиданности нашего наступления для противника свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном расположении, самолеты стояли на аэродромах покрытые брезентами, части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать»¹¹⁰.

Высокая степень моторизации немецко-фашистских войск позволяла ее ударным группировкам стремительно развивать наступление, с ходу преодолевать водные преграды, обходить с флангов советские соединения и неожиданно появляться в глубоком тылу обороняющихся войск. Уже к исходу первого дня войны передовые части 2‑й и 3‑й танковых групп немцев продвинулись вглубь советской территории на 40–60 км, а их разведывательные подразделения – на 100–120 км, очертив своим появлением зону окружения 3‑й, 4‑й и 10‑й армий Западного фронта. Сюда, на белорусское направление, где не было сопротивления советских войск, командующий войсками группы армий «Север» 23 июня перенацелил два моторизованных армейских корпуса, и они начали осуществлять угрожающий фланговый маневр против войск Северо-Западного фронта. Еще более тревожное положение складывалось в авиационных частях Западного фронта. Военно-воздушные силы фронта состояли из 6 авиационных дивизий, насчитывавших в своем составе 1560 самолетов. Большая часть этих самолетов располагалась на аэродромах, удаленных от государственной границы на 8-20 км, и все они в первые часы нападения подверглись мощным и внезапным ударам с воздуха Их легко было уничтожать: они были покрашены в серебристый цвет и выставлены на аэродромах стройными рядами, как для парада. Из состава авиации округа к середине дня 23 июня было уничтожено 806 самолетов, в том числе все 100 самолетов новой конструкции Яков¹¹¹. Правда, были отмечены сразу и исключительные по своей смелости и жертвенности подвиги. В первый день войны советские летчики совершили 15 таранов, и большая часть их была совершена из-за отсутствия у них боеприпасов к летному вооружению и самого вооружения, что подчеркивает безмерную решимость советских летчиков сражаться с врагом до последнего.

Из-за отсутствия связи утренняя директива № 2 наркомата обороны, требовавшая изгнания врага с нашей территории, до приграничных армий Западного фронта доведена не была, и командующие этими армиями под давлением превосходящих сил противника начали отводить сохранившиеся войска на восток, что могло улучшить их положение и спасти от разгрома. Но в это время с помощью представителей Генштаба, работавших в штабе Павлова, до командующих 3‑й, 4‑й и 10‑й армий была доведена директива № 3, содержание которой вызвало у командармов оторопь. Главный военный совет Красной Армии 22 июня в 21 час 15 мин. потребовал «силами армий и авиации Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов перейти к встречным наступательным действиям с решительной целью разгрома ударных группировок вторжения, изгнания их за пределы нашей Родины и перенесения боевых действий на территорию противника»¹¹². Для выполнения указанных контрударов на Сувалки и Люблин предусматривалось использование механизированных корпусов всех армий Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов. Некоторым из них до районов боевых действий надо было пройти вдоль линии фронта по 200 и более километров. Но механизированные корпуса армий Северо-Западного фронта и 4‑й армии Западного фронта просто невозможно было снять с участка своих армий, так как они оказались уже связанными боями. А войска 3‑й армии Западного фронта в первый день войны понесли такие большие потери, что это вызвало повальную панику среди солдат и офицеров армии и их беспорядочное бегство в глубь страны.

Вызывает удивление, что проведение такой крупной стратегической наступательной операции, требовавшей взаимодействия и единого управления несколькими фронтами, наркомат обороны возложил на фронты, а не взялся проводить ее сам. Нетрудно заметить, что маршал С. Тимошенко отправлял эту директиву от безысходности, больше для видимости решительных действий и отчета перед правительством о принятых мерах, нежели для пользы дела. Получив приказы на нанесение контрударов, командиры механизированных корпусов Западного фронта пытались их выполнить, совершенно не задумываясь над тем обстоятельством, что сложившаяся обстановка на второй и третий день войны совершенно исключала необходимость нанесения такого удара. Они наносили контрудар на запад, в то время как подвижные танковые группы противника были у них уже в тылу. Эти контрудары наносились разрозненно, без поддержки авиации и артиллерии и других родов войск и были похожи на самоубийство – ведь в воздухе господствовала вражеская авиация. Гитлеровское командование даже отводило свои войска в сторону, зная, что через несколько десятков километров вся сила механизированных корпусов иссякнет от нехватки горючего в старых танках и малого количества или полного отсутствия боеприпасов к ним.

Все попытки командармов приграничных армий и командиров механизированных корпусов хоть как-то изменить сложившуюся обстановку ни к чему не привели, и они, потеряв все танки, с оставшимися в живых силами были вынуждены с тяжелыми боями пробиваться на восток, к своим. Брестская крепость и Налибокская пуща, куда стягивались отступавшие крупные силы советских войск, в плен не сдавались, вели отчаянную борьбу, и приковали к себе до десяти пехотных дивизий, и это сказывалось на темпах дальнейшего наступления гитлеровских войск на пути к Смоленску и Москве. Сложившаяся к исходу 22 июня обстановка диктовала наркомату обороны вместо проведения контрударов дать немедленно указание о переходе к обороне на выгодных рубежах и к этому виду боевых действий привлечь все войска приграничных округов. Это тем более необходимо было сделать, так как над полем боя во всех встречных сражениях господствовала вражеская авиация, а советская авиация, потерявшая в первый день войны более тысячи самолетов, все еще не могла оправиться от этого шока, и летчики были в поиске новых способов организации армейской авиации и борьбы с врагом. Помимо господства вражеской авиации, наносившей большой урон советским войскам, вскрылась плохая подготовка командующих и их штабов к управлению войсками, которое в первые дни войны было парализовано. Повсеместно наблюдалось неумение командиров высокого ранга организовывать взаимодействие, усугублявшееся полной неготовностью оперативного и войскового тыла обеспечивать войска всем необходимым.

Юго-Западный фронт

Выполняя распоряжение И. Сталина отбыть на Юго-Западный фронт, Г. Жуков вечером 22 июня прилетел в Тернополь. В штабе фронта он заслушал короткий доклад командующего фронта генерала Кирпоноса об обстановке, которая была очень тревожной: связь с армиями была утеряна и поддерживалась посылкой делегатов, отчего положение войск противника и своих было неясным.

В штабах и войсках Юго-Западного фронта нападение гитлеровской армии оказалось неожиданным – все его ждали и все оказались к нему не готовы. Сразу была утрачена связь с войсками, и главный удар противника по тем отрывочным сведениям, что поступали из приграничных соединений, невозможно было определить. И здесь проявился талант начальника Генерального штаба, сумевший в потоке разрозненных сообщений разобраться, что немцы, вопреки довоенным взглядам советского командования, ожидавшего нападения главных сил на направлении Краков – Львов, наносят его в направлении Луцк – Новоград-Волынский – Киев. Наносить контрудар на этом направлении по вторгшемуся противнику было нечем – все механизированные корпуса, предназначенные для этой цели, находились на удалении 300–450 км от государственной границы, и им предстояло еще совершить трудные марши к месту сражения. Почему их не выдвинули ближе к государственной границе, как это было сделано с дивизиями, расположенными в глубине Киевского особого военного округа, – остается загадкой для историков. Но особенно тревожной для Г. Жукова была весть о том, что в первые часы войны авиация фронта подверглась разгрому, он всеми нервами сразу почувствовал всю тяжесть этой утраты и ее последствия для войск фронта. Ему доложили, что командующий ВВС фронта генерал Е. Птухин 20 июня отдал приказ, чтобы «под видом проявления политики миролюбия и, одновременно, устрашения немцев» всю фронтовую авиацию сосредоточить на приграничных аэродромах и не маскировать, оставив на прежних местах штабы – органы управления авиацией. Все самолеты были выстроены тесными рядами вдоль всей взлетной полосы перед своим укрытиями. После первого налета фашистской авиации по этим аэродромам часть самолетов была уничтожена или повреждена, но остальные самолеты не могли взлететь – взлетная полоса для них была закрыта поврежденными на ней самолетами. За первые 48 часов немцы уничтожили 1489 советских самолетов на земле, а в первые девять дней войны – 4614¹¹³.

Уже в Москве он узнал о заговоре среди высшего командного состава ВВС Красной Армии во главе с бывшим командующим ВВС Красной Армии генералом Я. Смушкевичем, соратники которого поспособствовали уничтожению боевой авиации в первый день войны на Северо-Западном, Западном и Юго-Западном фронтах. Арестованный за две недели до начала войны, генерал-лейтенант Я.В. Смушкевич долгое время возглавлял Главное управление ВВС Красной Армии, и он подозревался «в ведении вражеской работы, направленной на поражение Республиканской Испании и снижения боевой готовности ВВС Красной Армии». Он отрицал свою вину в измене родине, хотя у следователей уже были признательные показания бывшего начальника разведывательного управления Красной Армии генерала Я.К. Берзиня о том, что, находясь в Республиканской Испании в должности Главного военного советника, он вместе с генералом Смушкевичем, являвшимся Главным советником ВВС в Испании, принуждал советских летчиков к измене родины. Впоследствии станет известно, что Берзинь, Смушкевич и активно участвовавшие в заговоре маршала Тухачевского против советской власти генералы А. Корк, В. Путна, И. Уборевич и другие были выходцами из Курляндии, Лифляндии и Эстляндии, где было сильно заметно немецкое влияние на подрастающее поколение, и все они после Октябрьской революции были засланы в Советскую Россию как агенты немецкой разведки.

Через несколько часов после начала войны Я. Смушкевич был с особым пристрастием допрошен следователями наркомата безопасности, и он выдал целый ряд генералов, предавших свою родину при выполнении своего интернационального долга в Республиканской Испании. Этих летчиков, при пособничества Берзиня и Смушкевича, путем обмана и мошенничества агенты Канариса из германского абвера затаскивали в подвалы Мадрида или Барселоны, и, чтобы склонить их к измене родины, к ним применяли такие пытки, которые не снились сарацинам и инквизиторам. Появление в комнатах пыток в минуту наивысших истязаний советских летчиков их непосредственных начальников Берзиня или Смушкевича, также склонявших их к измене, было последним доводом для истязаемых, чтобы спасти свою жизнь. Упорствующих ждала смерть на чужой земле, а порой еще и подложный документ о предательстве, который абверовцы обещали отправить на родину, если они не согласятся работать на пользу германской разведки. Признательные показания Смушкевича тут же заставили власть действовать, а так как система безопасности государства, несмотря на начало войны, продолжала работать бесперебойно, то возмездие не заставило себя долго ждать. Уже в полдень 22 июня было дано разрешение на арест командующего авиацией Западного фронта генерала И. Копца, но он при появлении чекистов в приемной успел застрелиться. На другой день в телефонном разговоре с первым секретарем ЦК ВКП(б) Белоруссии, ставшего членом Военного совета Западного фронта, П. Пономаренко Сталин сообщил ему: «Да, чуть не забыл. Смушкевич показал, что Копец является немецким шпионом. Командующим авиацией назначен его заместитель. Присмотритесь к его качествам. Расскажите об этом Павлову»¹¹⁴. 24 июня был арестован бывший начальник Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенант П. Рычагов и командующий ВВС Юго-Западным фронтом генерал Е. Птухин, а 25 июня такая же участь постигла и командующего ВВС Северо-Западным фронтом генерала А. Ионова и ряд генералов из Главного управления ВВС Красной Армии. Все они при проведении следственных действий и при очной ставке со своим арестованным резидентом Смушкевичем признали свою вербовку в тайные агенты германской разведки и во вредительстве, целью которого было подорвать мощь Красной Армии при нападении фашистской Германии на Советский Союз.

В прискорбные времена правления Н. Хрущева, чтобы очернить Сталина и обвинить его в несправедливых арестах и репрессиях, всех этих генералов чохом реабилитировали, и власть попыталась привить своему народу добрую память о них, кощунственно позабыв, что из-за измены и предательства отдельных генералов военной авиации в округах и в Главном штабе ВВС только в первые дни войны десятки и сотни тысяч бойцов и мирных жителей погибли под бомбежками гитлеровской авиации, безнаказанно их расстреливавшей. Политические пристрастия, а нередко и смена общественного строя или идеологии могут побудить отдельных государственных мужей возвеличивать и возводить на пьедестал почета и славы людей, считавшихся в минувшую эпоху уголовниками, мошенниками, бандитами или предателями, и какое-то время этот взгляд находит поддержку у современников. Ведь возвели С. Бандеру и его соратников на Украине и деятелей Армии Крайовой в Польше, тесно сотрудничавших с карательными органами нацистской Германии, в современных героев ради одной цели – не допустить, чтобы подрастающее поколение узнало правду о Второй мировой войне и решающей роли Красной Армии в разгроме фашистской армии Германии и пособников этого преступного режима – бандеровцев и изменивших своей родине поляков. Но существует вечный и неумолимый суд истории, который ниспровергает и тех и других с неправедно возведенных для них постаментов. В войнах далекого и близкого прошлого не было ни одной войны без подкупа и предательства должностных лиц государства, и счастлива судьба нашей армии и страны, что измена в высших военных эшелонах авиации была своевременно вскрыта и решительно пресечена Сталиным в первые же ее дни.

Предавших свое отечество в Красной Армии оказались единицы. Помимо ряда генералов ВВС, разоблаченных в первые дни войны, и руководства Западного фронта во главе с генералом армии Павловым, изменили родине начальник оперативного отдела Северо-Западного фронта генерал Ф.И. Трухин, перебежавший на сторону немцев в начале войны, а позже генерал А. Власов, командовавший 2‑й ударной армией. К высшей мере наказания был приговорен и начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант П.С. Кленов, обвиненный в связях с троцкистами и проявивший бездеятельность в подготовке войск фронта к войне. Основные лица из «пятой колонны» были выбиты из органов советской власти и армии за несколько лет до начала войны.

В августе 1941 года Джозеф Э. Дэвис, американский посол в СССР, анализируя обстановку в нашей стране, докладывал своему руководству: «В России не было людей так называемой „внутренней агрессии“, действовавшей согласованно с немецким верховным командованием. В 1939 году поход Гитлера на Прагу сопровождался активной поддержкой со стороны генлейновских организаций. То же самое можно сказать о гитлеровском вторжении в Норвегию. Но в России не оказалось судетских генлейнов, словацких тиссо, бельгийских дегрелей или норвежских квислингов. Все это фигурировало на процессах 1937 и 1938 годов, на которых я присутствовал, лично следя за их ходом. Вновь пересмотрев отчеты об этих процессах и то, что я сам тогда писал… я вижу, что, по существу, все методы действий немецкой „пятой колонны“, известные нам теперь, были раскрыты и обнажены признаниями саморазоблачившихся русских квислингов… Теперь совершенно ясно, что все эти процессы, чистки и ликвидации, которые в свое время казались такими суровыми и так шокировали весь мир, были частью решительного и энергичного усилия сталинского правительства предохранить себя не только от переворота изнутри, но и от нападения извне. Оно основательно взялось за работу по очистке и освобождению страны от изменнических элементов. Все сомнения разрешились в пользу правительства. В России не оказалось представителей „пятой колонны“ – они были расстреляны. Чистка навела порядок в стране и освободила ее от измены»¹¹⁵.

…До штабов 6‑й и 5‑й армий фронта, принявших на себя первый удар гитлеровской армии, Г. Жуков убыл на машине – самолетом было нельзя, в небе безраздельно господствовала немецкая авиация. Тревожно было на душе у генерала армии, так как он понимал, что без поддержки авиации ни одной боевой задачи войска фронта выполнить не могли – он знал это по опыту боев на Халхин-Голе.

По прибытии в штабы и войска армий, отражавших все возраставшую мощь группы армий «Юг», Г. Жуков сразу заметил, что и здесь ход событий шел не так, как их предполагали накануне войны. Немецко-фашистские войска теснили наши приграничные армии, но здесь не было ощущения разгрома и неразберихи, что было характерно для Западного фронта. Но и приходившие в штаб фронта директивы наркома обороны маршала С. Тимошенко по сложившейся обстановке были невыполнимы. Полная неясность обстановки, длившаяся на фронтах и в Генштабе в течение нескольких дней, не дала возможность наркомату обороны и образовавшейся 23 июня Ставке Главного Командования во главе с маршалом С. Тимошенко принять другое решение – перейти к стратегической обороне, к которой нужно было прибегнуть в первый же день войны.

Так, вечером 22 июня генерал Кирпонос получил задачу силами двух общевойсковых армий, не менее пяти механизированных корпусов и всей авиации фронта при поддержке авиации дальнего действия нанести удары по сходящимся направлениям на Люблин, окружить и уничтожить группировку противника, наступавшую на фронте Владимир-Волынский – Крыстынополь, и к исходу 24 июня овладеть районом Люблина. Это был тот план, остававшийся практически неизменным с 1939 года и при Шапошникове и Мерецкове, и он был весь пропитан наступательным духом, в то время как войска отчаянно оборонялись на всех стратегических направлениях.

Требования Главного Командования разгромить люблинскую группировку противника в той обстановке, которая сложилась к исходу первого дня войны на Украине, не соответствовали реальности. План нанесения концентрических ударов по немецким войскам уже невозможно было исполнить – во фронте не было авиации, о масштабах разгрома которой знали лишь немногие. Основные силы фронта, в том числе наиболее укомплектованные и сильные 4‑й и 8‑й механизированные корпуса, находились на львовском выступе, а группа армий «Юг» главный удар наносила в обход его с севера. Жукову удалось по первым отрывочным боевым сводкам из армий и чутьем опытного полководца определить, что главный удар гитлеровское командование наносит не на краковском, а на луцком направлении, там, где его не ожидали, и против двух советских стрелковых дивизий на этом направлении гитлеровское командование бросило 8 пехотных и 3 танковые дивизии. Целью удара группы армий «Юг» было охватывающим ударом от Припятских болот на Киев, а затем поворотом на юг вдоль Днепра, окружить основные силы Юго-Западного фронта, перерезав при этом коммуникации Южного фронта, и вспомогательным ударом на Львов (и далее) замкнуть советские войска в кольцо на правобережной Украине. Выход к Киеву гитлеровским командованием планировался на 3–4‑й день, окружение на 7–8‑й день.

До войны штабом фронта считалось наиболее опасным для вторжения немецкой армии краковско-львовское направление¹¹⁶, и в этом регионе располагались основные силы фронта, а люблинско-луцкому направлению не придавали значения, хотя после оккупации гитлеровской армией Польши здесь образовался довольно глубокий выступ на восток, нависая с севера над Львовом, на угрозу которого нельзя было не обратить внимания. В подтверждение этого неверного взгляда ссылались на то, что на этом направлении со стороны запада слабо развиты коммуникации и подходы.

Поэтому Г. Жуков не стал придерживаться довоенного замысла и в директиву, готовившуюся наркомом обороны для войск, он успел через генерала Ватутина внести изменения, чтобы ответный удар войска фронта наносили не на краковском, а на луцком направлении, там, где разворачивались основные события. Это было тем более необходимо, что Г. Жуков уже знал о тяжелом положении, сложившемся в полосе Западного фронта, и сильный удар Юго-Западного фронта в направлении Люблина мог отвлечь часть немецких сил, действовавших в Белоруссии.

Во исполнение приказа наркома обороны командующий фронтом наметил создать две ударные группировки: северную – 22‑й, 9‑й и 19‑й механизированные и 19‑й стрелковый корпуса – в районе Луцка; южную – 4‑й, 8‑й, 15‑й механизированный и 37‑й стрелковый корпуса – в районе Броды. Таким образом, планировалось нанести удар в общем направлении на Сокаль одновременно силами 24 дивизий, из которых 18 были танковыми и механизированными. В шести механизированных корпусах имелось около 4000 танков! – больше чем во всей группе армий «Юг». Выполнение всех этих задач осложнялось рядом обстоятельств. Механизированные корпуса находились от района боевых действий на удалении от 200 до 400 км, и требовалось время на их сосредоточение. Поэтому советское наступление могло быть начато не ранее утра 25 июня. Г. Жуков немедленно убыл сначала в 5-ю, а потом в 6-ю армию и уже там, перемещаясь из одного механизированного корпуса в другой, отрабатывал взаимодействие, чтобы максимально привлечь для нанесения контрудара все силы, имеющиеся на этом направлении.

Но главной причиной, по которой не были достигнуты цели контрудара, было слабое, а то и полное отсутствие управления корпусами и дивизиями и недооценка командирами всех рангов роли взаимодействия между всеми родами войск и специальными войсками. В первых боях начального периода войны, как и в начале советско-финляндской войны, танкисты и пехота, артиллеристы и летчики действовали не согласованно, а порознь, и только врожденное мужество и смелость, готовность к самопожертвованию солдат и офицеров Красной Армии как-то компенсировали отсутствие прочной связи между ними, но не могло обеспечить победу. Г. Жуков метался из армии в армию, из штаба фронта в штабы корпусов, чтобы наладить управление и взаимодействие между корпусами, но то, что не было сделано и не отработано в мирное время, нельзя было быстро устранить во время войны. «Никто не объединял действия этих корпусов… Они вводились в бой разрозненно и с ходу, без учета состояния войск»¹¹⁷.

Только утром 25 июня штабу фронта, при полной поддержке Г. Жукова, удалось нанести контрудар силами 8-го и 15-го механизированных корпусов, другие корпуса к району сражения не подошли. Враг не ждал этого контрудара, его 57‑я пехотная дивизия, прикрывавшая фланг 48-го танкового корпуса, была сметена, и командующий 1‑й танковой группы генерал Клейст был вынужден ввести в сражение свои резервы. В первые два дня контрнаступления чаша весов колебалась: успехов добивалась то одна сторона, то другая. На четвертый день советским танкистам, несмотря на все осложняющие факторы, удалось добиться успеха, на некоторых участках отбросив врага на 25–35 километров. В треугольнике Луцк – Дубно – Броды 1500 танков пяти советских механизированных корпусов противостояли примерно 800 немецким танкам. Юго-Западный фронт потерял в этом сражении более тысячи своих танков (в основном брошенных от нехватки горючего и поломок), а немцы – меньше сотни своих, что «показывает превосходство боевой подготовки немецких экипажей и командования, которым помогало полное господство в воздухе»¹¹⁸. Под вечер 26 июня советские танкисты даже взяли с боем город Дубно, из которого немцы были вынуждены отойти… на восток! И все-таки преимущество вермахта в пехотных частях, без которых в ту войну танкисты не могли полноценно действовать, разве что в тыловых рейдах, скоро начало сказываться. К концу пятого дня сражения почти все авангардные части советских механизированных корпусов были попросту уничтожены. Многие части и подразделения попали в окружение и были вынуждены сами перейти к обороне, а потом с боями пробиваться к своим. А танкистам с каждым часом боя все больше не хватало исправных машин, снарядов, запчастей и топлива. Доходило до того, что им приходилось отступать, оставляя противнику незаправленные горючим танки: не было возможности поставить их на ход и увести с собой, а уничтожить их было нечем – не было саперов и взрывчатки.