Текст книги "Впереди только тьма"

– Теперь тебе весело? Нравится, да? Тупая шлюха.

Ее угнетатель злорадствовал. Едва почувствовав удовольствие от свершенной мести нельзя просто остановиться. Ему было мало страданий невольной обидчицы. Таким людям всегда будет недостаточно извращенной справедливости.

Он злобно глянул на свою уже перебинтованную руку и окровавленными тряпками мотал перед своей жертвой.

– Резать меня удумала напоследок? Вот ведь какая удача, дорогуша, что я оказался действительно особенным.

«Особенным куском дерьма ты оказался». Ей так хотелось сказать все ему в лицо. Умирающей девушке много чего хотелось – кричать, брыкаться. Хотелось вырвать у этого ублюдка кадык зубами, вспороть брюхо. Она жаждала его смерти, мечтала наблюдать в его глазах угасающую мольбу. Но сейчас оставалось только завывать и надеяться, что все скоро закончится. Боль застилала сознание, стремительно покидающее ее тело.

– Зачем… все это? – она все же сумела надрывно сказать, не слыша своего голоса. Горло пересохло, а глаза были полны влаги. Ответом была лишь высокомерная усмешка, без фальши, которая была прежде. Пленница уставилась в разбитый пол, покрытый втоптанной грязью. Знала, что ее изверг стоял перед ней, скрестив руки на груди. Теперь уже он чувствовал все свое извращенное превосходство.

Кровь выливалась в зигзагообразные выемки на полу. Они смеялись над ней, даже они.

– Скоро узнаешь, если, конечно, доживешь. Тем хуже будет для тебя.

Похититель на что-то отвлекся, повернувшись в сторону. Уже падая в обморок, она услышала чьи-то шаги. Она надеялась, что это будет ее смерть.

***

Это были ее последние воспоминания. Изувеченную женщину тащили по грубой земле, взяв под руки. Она ощущала попадавшиеся мелкие камни, перекатывающиеся под ее телом. Агония полностью накрыла пленницу, и от этого та уже не осознавала, что отсутствие боли было вообще возможно.

Каждый раз, когда она приходила в сознание, время превращалось в вечность. Девушка будто заново переживала далекое прошлое, которое забыла. Она плохо помнила, кем являлась. Помнила, что жила в большом красивом городе, название его вроде короткое. Она помнила лес, которого все боялись, не решаясь в него заходить.

У нее вроде был муж? Слишком смутные воспоминания. Точно был ребенок. Кэлси, милый Кэлси. Она вспомнила, как он мило улыбался, когда звала его по имени.

Той роковой женщине было всегда плевать на подобное, ведь это не приносило ей никакого удовольствия.

Мир впереди стал проясняться, и ей думалось, что уже ничто не могло ужаснуть сильнее. Сейчас она с радость приняла бы объятья забвения. Открыв глаза, ее охватил необузданный ужас, который она могла испытать лишь в детстве. Все глубже ее сознание погружалось в бесконечный ад. Впервые за всю свою осознанную жизнь, глупая беспечная женщина из далекого города поняла, что ничего не понимает.

Это была огромная зала, потолок которой уходил далеко вверх и скрывался в подземной тьме. Бесконечная пустота нависала своей бесформенной черной массой над головами. Бурая земля выступала по бокам колоссальной пещеры, но ближе к полу проглядывалась древняя кладка, необъяснимо как сохранившаяся. В центре зияла широкая яма, из которой лился проклято-едкий свет. Это был ореол ржавчины, гноя и разложения. Полуживой пленнице пока не было видно, от чего исходило это тлетворное сияние, но приближаясь, чувствовала, будто все внутренности засасывает в этот зияющий проем.

Несли пленницу двое в темно-зеленых одеяниях. Молодые, такие же, как и ее похититель. По их одежде она узнала в них колдунов. Всего пару раз девушка видела чародеев. Видимо, злодейка-удача преподнесла ей последний подарок – встречу с отступниками. Женщина даже не думала, что могла попасть в лапы к чертовому культу. И почему их все еще так и не вырезали паладины Феникса? Быть может, тогда еще одна наивная жизнь была бы спасена.

Чертовы последователи, еще ученики, судя по возрасту. Она совсем близко видела робы, которые выцвели и засалились, как у бездомных пьяниц. Края их рукавов были истерты и в чем-то заляпаны, похоже, кровью. Разношенные сапоги не производили шума, мягко касаясь древнего пола.

Больше здесь не было звуков, кроме странного утробного гула. Сначала думалось, что это голова раскалывалась от боли, но гудела сама земля. Что-то внутри той ямы источало мощь, подобно горну взывало протяжным воем. Если бы горы могли разговаривать, то именно так они бы шептали.

Впереди стояли две фигуры. Их силуэты отчетливо вырисовывались на фоне едкого освещения, бьющего снизу. По обрывкам фраз было понятно, что кого-то отчитывали, хоть слова казались чужими. С их губ слетал набор звуков, в котором должен был быть какой-то смысл, но отчего-то он ускользал. Совсем немного оставалось до края ямы, когда раненная женщина смогла различить их лица. В одном она угадывала того смазливого подлеца, который привел ее к погибели. Ему как раз и выносили выговор спокойным и жестким голосом. В такие моменты лучше бы кричали, бесились и обзывали, ведь нет ничего более пугающего, чем хладнокровность.

– …и ты знаешь какая сейчас обстановка в городе. Вы и так уже достаточно засветились, слухи так и ползут повсюду. Ты, вроде, тут не первый год и знаешь, как все устроено, – речь стала связной. Говорил колдун, который был заметно старше заносчивого юноши. Спутанные кудрявые волосы спадали на плечи, сливаясь с его черной робой. Пробивалась седина на голове и в небольшой бородке. Складывалось впечатление, что седых волос было больше положенного для его возраста.

Чародей смотрел серьезно, но в тоже время не обращал внимания на провинившегося последователя, словно тот мало что значил для него.

– Я все понимаю, согласен. Но ведь, что такого… – оправдания юноши лились нехотя и совсем не искренне, как если бы ребенок защищал свои интересы перед родителями. Потому его грубо и резко перебили.

– Надо было сказать остальным, и тогда они бы тебе вбили правильную мысль. Ты повел себя безрассудно, Ютроп. Впредь все делай по сложившейся схеме, – кудрявый колдун указал на покалеченную руку подчиненного. – Наказание ты уже понес, так что не советую тебе больше испытывать судьбу. Пока что будешь охранять главный вход, чтобы быть подальше от искушений. Думаю, с этим ты справишься?

– Я вас понял, учитель Гирокан. Как вы скажете, – помедлив немного, едко ответил похититель и слегка поклонился, скорее для соблюдения этикета, чем из почтения.

На секунду его взгляд пересекся с ней, избитой, израненной женщиной. И ведь она с ним флиртовала, надеялась на лучшее. Ведь она берегла клинок для него, дабы воткнуть ему под сердце. Медленно умирающая девушка и не могла подумать, что по его вине ее затащат в какое-то дьявольское логово.

Все ведь могло случиться по-другому. Сейчас она могла быть уже дома и, спрятав от жадного мужа добычу, спокойно спать. Ее бы не нашли, никогда не находили. А ведь сколько наивных мужчин она окрутила вокруг пальца! Сколько было статных и зажиточных семьянинов, решивших с ней развлечься, позабыв о своем долге перед женами. Так и она, позабыв обо всем, перерезала им глотки в темных переулках города. Этому ее научил первый любовник, еще в юности. Тогда он будто открыл для нее потайной лаз из скучной жизни, в то время как глупые люди бились о закрытую дверь. Позже, конечно, она сама всадила любимому нож под ребра. Они были пьяны, и потому она тогда с легкостью скинула все бремя вины на выпивку.

Тогда ей уже хотелось стабильности, начать новую жизнь. Как оказалось, эта роковая дама совершенно не знала, чего именно хотела. Несмотря на попытки осесть и завести семью, она снова падала на дно общества. Люди в душе не меняются, и вот к чему это ее привело. Думала, что и все остальное будет повторяться изо дня в день, но случаются и роковые перемены. Эта перемена завела ее сюда, к похитителям, мясникам и убийцам.

Тот человек, который мог стать, как она думала, ее жертвой, развернулся и зашагал прочь из зала в один из многочисленных проходов. Ему совершенно было плевать на нее, поняла по его пустому взгляду. Она лишь наивная девица из грязной таверны. Она лишь его очередная жертва.

Оставшись наедине с собой, колдун Гирокан повернулся к яме, словно не замечая, что сбоку от него были посетители. Желчный свет вычерчивал его острые черты лица. Кожа, словно насильно надетая на череп, просвечивала. Тени подчеркивали его выпирающие скулы. От мага веяло молчаливой угрозой, предупреждая, что не стоит подходить близко. Его дряхлое тело казалось ловушкой. В глазах читался холод и отрешение от всего сущего. Учителем назвали его, и действительно по его виду можно было сказать, что он мог много чему научить. В нем была смиренная грусть, которая приходит с опытом.

Двое в мантиях, тащивших пленницу по полу, переминались с ноги на ногу, не зная, что и делать.

– Учитель? – неловко окликнул один из них.

Колдун продолжал, слегка сгорбившись, печально глядеть вглубь широкого желоба. Он словно видел в нем то, что другим было не под силу. Гирокан видел в нем свое прошлое.

Однако голос ученика заставил его неловко встряхнуть головой, уставившись сначала на двоих своих последователей, а потом и на тело, которое старалось сохранить остатки жизни.

– Так это она? – отрешенно спросил учитель. Он приподнял брови, смотря на девушку словно на недоразумение.

Это самое недоразумение смогло поднять взор на него, открыв чародею некогда прекрасное лицо, обезображенное сейчас гримасой страдания. Голос колдуна слегка смягчился, запинаясь, утратил оттенок безразличия:

– Ты, наверно, сильна, раз до сих пор в сознании. Я не хотел, чтобы ты все это видела. Обычно никто не доживает до этого момента. Но раз так совпало, я вынужден буду воспользоваться тобой. Мы как раз давно не использовали живых. Наверно, немного несправедливо по отношению к тебе, но это уже не имеет особой разницы. В конце все равно тебя ожидает только одно. Надеюсь, ты не долго будешь мучиться, – Гирокан опустился пониже, не отрывая взгляда от ее глаз. Он с сожалением читал в ней что-то, давно покинувшее его. – Ты так похожа на мою дочь. Наверно, сейчас она могла быть твоего возраста.

Колдун выдержал долгую паузу, вглядываясь в ее истерзанное муками лицо. Продолжил обреченным тоном, как если бы обращался не к ней:

– Прости, что так все получилось. Знай, что нам за все воздастся.

Это было странно, но она поверила ему. В его голосе звучало искреннее раскаяние, которое могло звучать только от хорошего, честного человека.

Громко вздохнув, Гирокан с заметным усилием встал и, кивнув ученикам, ушел прочь в темноту.

Наконец, пленницу поднесли к краю ямы, оббитому железом, и первородный страх обуял разум девушки. Резко начала бить дрожь, сжимая внутренности в единый клубок. Отвращение с паникой явились от картины перед глазами. Женщина не верила, что бог был способен допустить подобное.

Внутри провала, освещенного смрадным сиянием, лежали трупы, стелились беспорядочным месивом. В склизкой массе из плоти она узнавала людей, полуголых, избитых, израненных. Сотни мертвецов лежали друг на друге, будто воронкой заполняя пространство не слишком глубокого желоба. В нос ударял запах разложения, который клубился над всей этой бесформенной кучей. В центре бойни светился крупный кристалл, испускавший загробный едкий свет среди озера гниения. Сквозь этот свет она видела легион вытянутых рук. Они тянулись вверх, ведомые незримой силой, к бесконечной пустоте.

Мерзость и непотребный ужас зажгли в умирающей девушке огарок жизни. Она кричала, из последних сил молила о спасении. Когда ее сбросили вниз, она чувствовала, как летит в саму преисподнюю. Мириады стеклянных глаз уставились на нее, отражая блеск кристалла подобно звездам. Они звали ее, утешали. Мертвые длани, готовые поймать ее и навсегда заключить в объятья. Здоровой рукой женщина закрыла лицо, падая в хлюпкое гниющее месиво.

Она страшилась открыть глаза, паниковала как никогда в жизни, которая должна была вскоре закончиться. Мысли о долгожданной смерти улетучились вмиг. Только не так, только не в этой богохульной яме. Адреналин яростно толкал выжить любой ценой. Решившись, она открыла глаза, чтобы обнаружить весь обезумевший ад вокруг. От вида перехватило дыхание, но вместо воздуха лишь тлетворный смрад забивался в ноздри.

Но она не могла так умереть, не могла!

Перебирая конечностями, она попыталась ползти к округлой стене. В ней было все два метра высоты, просто невозможно преодолеть умирающей, но все равно она бессмысленно тянулась к ней. Под ее телом лежали мертвецы, молчаливые, покрытые вечно липкой кровью. Женщина чувствовала, как реальность завихряется вокруг центра ямы, вокруг кристалла, сияющего потусторонним светом. Медленно, но заметно, трупы переваливались в сторону незримой силой, словно находясь в воронке. Полуживая пленница не заметила, как сама пытается ползти среди вытянутых рук мертвых вдоль стены, повинуясь незримому зову. Она сама почти такой же мертвец. Случайно хваталась за их перекошенные лица, многие из которых разлагались. Кожа с них слетала под пальцами, склизким месивом расползаясь в стороны и оставаясь на ладонях. Настиг рвотный позыв, победивший пленницу, заставил остановиться. Из девушки ничего не вышло, о чем даже она сама жалела.

И в один момент эта израненная жертва поняла, что это был ее последний выдох. Больше не осталось сил держаться за этот мир, и она, опрокидываясь на бок, покатилась в центр гниющей ямы. Бессвязные руки цепляли ее тело, прогибаясь, но замедляя падение.

Ничего уже не важно. Все уже позади.

Боли больше не было. Не было могильной вони, зверской ямы и извращенных колдунов. Она снова шла по улицам своего города Гаспора. Да, это был солнечный, прекрасный день. Ей казалось, что все позади. Всю жизнь выживая в квартале бедняков, зарабатывая чужой кровью и своей плотью, тогда она почувствовала, что вся эта грязь уходит прочь. Начинался новый виток ее истории. В тот чудный день у нее была свадьба. Красивый пестрый венок в волосах, округлый, слегка заметный живот. Она счастливо смотрит на человека, который смог вытащить ее из ада скользких улочек. Они держатся за руки, произносится клятва: «Вместе, пока пламя ваших жизней не угаснет». Мать, так быстро постаревшая, утирает слезы счастья. Десятки знакомых людей и случайных прохожих поздравляют молодоженов.

Все будет хорошо, должно быть.

Как же там ее звали? Как звали ту красивую, столь наивную девушку?

Там, в последние минуты своей жизни, эта некогда счастливая женщина забыла свое имя. Забыла всю свою судьбу, уставившись вверх стеклянным взглядом в непроглядный мрак пещеры. Клубившийся едкий туман завихрялся, унося ее сознание прочь. Тьма поглощала ее, она чувствовала легкость. Руки мертвецов обнимали ее, приглашая в свой новый дом. И она никак не ожидала, что вечность встретит ее словами:

– Спасибо тебе. Теперь я вспомнила себя.

Карающий Меч

Слова эхом раздавались в скромной келье. Глаза монаха сосредоточенно были закрыты. Пальцы сжимали железный кулон, словно тот был готов выскочить из рук.

– …И очистятся души заблудших, что толкали слепых к обрыву. И тогда простит нас Истинный Феникс, восстав из пепла, дабы вновь обратить нас в прах. Прах к праху.

Он встал с колен с чувством обновления, которое всегда настигало его после утренней молитвы. Это такая малость – каждый день повторять одно и то же, но столь верующему, как он, слова из Послания Пламени давали новые силы. Повседневность дарила ему ту уверенность, с которой он мог перебороть любые сомнения. Возможно, благодаря одной своей непоколебимости он и дослужился до звания паладина.

Умылся в бадье перед старым зеркалом. На лице вновь щетина. Каждый день простые вещи давали ему силы. Лезвие покорно лежало рядом, отражая лучи из единственного окна. Не спеша побрившись, еще пару мгновений монах разглядывал себя. Стоило остричь волосы. Последний раз месяца три назад он брился наголо, и сейчас его темная шевелюра была длиннее положенного. Вечно он не следил за ними.

Одевшись в свежую монашескую робу, он не забыл полить растение перед уходом. Оно одиноко распустило длинные листья в горшке на подоконнике. Монах даже не знал, что именно за растение росло с ним уже несколько лет. Ему просто нужно было за кем-то следить и заботиться. Что-то, что давало ему больше повседневных обязанностей.

Он вышел в просторный двор монастыря Истинного Феникса. Утро только начиналось, и десятки служителей церкви уже сновали по округе. В кузницах разгорался огонь. Молодые послушники разгребали вчерашний мусор у стоек с оружием. Все проходило так, как полагалось. Как и вчера, как и неделю назад и раньше.

Адриан Гофард был доволен непрекращаемой рутиной.

Это был самый масштабный монастырь во всем Едином Королевстве, и был он построен, конечно же, в главном ее городе – в столице Сопироне. Их здания возвышались над остальными домами в самом его центре, подобно пылающему сердцу, от которого расходились вены-дороги. Священное место состояло из четырех комплексов, соединенных между собой коридорами. Они заключали в кольцо обширный двор, в котором проводились построения и тренировки. Величественные остроконечные башни устремлялись к небу по всему периметру сооружений. Тут и там громоздились каменные драконы у шпилей. Стаи птиц спокойно уживались между неподвижными фигурами, не чураясь вить гнезда у их лап. В сотнях окон пестрящие красками витражи рассказывали сцены из Послания Пламени. Почти на каждом из них была пламенная птица, вознесшая крылья к небесам.

Даже королевская резиденция не так восхищала своим стилем и величием. Монастырь Истинного Феникса походил на неприступный замок, отражающий всю мощь человечества. В свою очередь, усадьба короля скорее напоминала еще одну достопримечательность города. Все понимали, у кого действительно было больше власти над народом. Никто не хотел оспаривать право церкви.

Новый день должен был принести знакомую обыденность. В последнее время жизнь в монастыре становилась еще более спокойной, и потому верилось в ее непоколебимость. Сегодня Адриану предстояло снова принять участие в скучном обсуждении дел церкви, которое проводилось каждое утро. Монах не беспокоился, что могут быть большие проблемы в стране. В Едином Королевстве царило затишье, которое, как надеялись, продлится долго.

***

– Снова письмо из этого захолустья, пропади оно пропадом, – заявил худощавый монах, перебирая бумаги в кабинете настоятеля. Молодой и не особо отличающийся здоровьем, он занимал должность писаря. В его обязанности входило и многое другое, что могло прийти в голову начальству.

Большую часть комнаты занимали три стола. Обрамленный узорами, самый крепкий из них стоял напротив входа – для настоятеля, остальные два – по разные стороны от него. Слева предназначалось место для секретаря, справа – место для человека, который был ответственный за выполнение более сложных задач. Как раз здесь и восседал Адриан. Перед ним были разложены несколько отчетов, предоставленные его подчиненными. Несколько минут назад Гофард только закончил зачитывать их. Эти отчеты почти ничем не отличались по содержанию от остальных, составляемых уже на протяжении года.

У секретаря рабочее место было хаотично завалено кучей писем и различными свитками. Несколько чернильниц стояли в ряд, словно идеально выстроенные солдаты. Кажется, это было единственное, что осталось на столе хоть в каком-то порядке. Все остальные принадлежности и бумаги были беспорядочно раскиданы, и одному писарю была ведома закономерность.

В отличие от этого, перед настоятелем листы пергамента были сложены аккуратно вместе с набором для письма. По правую руку от него громоздилась железная статуэтка птицы, чей грозный взгляд сверлил каждого, кто заходил в кабинет.

– Из Петрикса пришла просьба урезонить банду разбойников, – устало продолжил писарь, набожно закатив глаза. – Каждый месяц одно и то же. Опять якобы нападение на наших сестер. Даже не знаю. Уверен, что этих женщин мы даже не найдем в списках служителей. Какие ваши указания, Верный?

Настоятель Дранас задумчиво сложил руки на столе, погружаясь в пустоту перед собой. Морщины и седина. Взгляд не мутный, а острый. Сказываются долгие года на поле брани. Перебитый нос и лицо в размытых шрамах. Несмотря на возраст, настоятель церкви сидел с прямой спиной и усталой гримасой. Позади него большие красные стекла пропускали свет в комнату, бросая тень на поверхность стола.

Его звание Верного было высшей наградой, которую служители могли получить за годы безупречной службы. Нужно было действительно доказать свою безукоризненную верность Фениксу, чтобы стать достойным, пройдя через десятки битв, показать свою непреклонность и остаться в живых. Годами Дранас кровью и потом заслуживал свое звание, сокрушая врагов Истинного Феникса и увеличивая влияние церкви. Уже на середине своего жизненного пути он получил серьезную травму. Только после того боя заслуги Дранаса были признаны по достоинству. В то время, по совпадению, место настоятеля освободилось, когда того внезапно одолела болезнь. Кроме как Дранаса, лучшей кандидатуры на пост Верного было не найти.

Адриан следил за движениями Дранаса, за его мимикой, как когда-то и сам Верный смотрел на прошлого настоятеля. Чаще всего именно люди по правую сторону от главного стола и наследовали высшее звание, а вместе с ним – и всю власть над церковью, а значит и над всей страной.

– Игнорируй, никого не отсылай, – голос у настоятеля стал хриплым от старости. Не ровен час, и придется сменить его, не в этом году, так в следующем. Снова будет собран совет из настоятелей других церквей, чтобы выбрать нового главу. Не исключено, что именно Гофард будет значиться как главный кандидат. Адриана эта мысль несколько пугала. Он даже не мог решить, чем именно. Может тем, что ему не хотелось ничего менять в своей жизни.

Писарь отложил письмо в отдельную стопку, которая сплошь состояла из отказов. В этой кипе бумаг могли с легкостью скрываться десятки разрушенных жизней. Речь из уст настоятеля несла в себе силу, власть над людьми. Адриану подчас становилось от этого не по себе. Паладин не хотел быть ответственным за то, что одним своим словом он обречет безликого для него человека на гибель. Хоть и не каждое решение настоятеля было на это способно, но когда отказывают в помощи, обычно это ни к чему хорошему не ведет.

Встречать судьбу с глазу на глаз. Плечом к плечу с соратниками ради веры идти на смерть, видеть гибель врагов, павших от его собственных рук – вот чего хотел Адриан. Таков был его обычный подход к решению проблем.

Решениями Верного можно убить сотни. Адриан был способен сделать это сам, лично, и только во благо человечества и Истинного Феникса.

– Еще одно письмо из Петрикса. От настоятельницы, опять же, – писарь сильнее скривил лицо. Он с презрением удивлялся тексту просьбы. – Пишет, что тюльпаны не растут, почва плоха, запрашивает от нас удобрение, чтобы…

Он еще раз пробежался взглядом по письму. Не верилось, что по такой мелочи беспокоят самого Верного. Вечно эта настоятельница из портового города требовала всякие глупости.

– Несуразица какая-то. Отказ?

Ответом стал взгляд из-под кустистых седых бровей. Он выражал молчаливое согласие Дранаса.

Адриан даже подивился, как быстро юный монах нашел взаимопонимание с этим скупым на слова настоятелем. Хоть послушнику и не удалось проявить себя как воину, но добиться расположения самого влиятельного человека он смог. Адриану казалось, что даже к нему, одному из лучших защитников церкви, относились предвзято.

Отложив в стопку отказов и второе письмо, писарь выбрал следующее, поколебавшись.

– Письмо из Орфона, Верный. Местные фермеры отказались платить налог церкви. Сообщают о беспорядках и поругании бога с их стороны…

– Адриан, – перебив юношу, настоятель обратился уже к Гофарду. Холода в его голосе было не занимать. – Отправишь туда всех, кого сочтешь нужным. Но не уделяй этой проблеме много времени.

Паладин в ответ только слегка качнул головой в согласии. Здесь было нечего обсуждать. Тем временем секретарь отложил письмо уже в соседнюю стопку и достал другое. Со стороны у писаря был потерянный вид.

– Да, да, продолжай, – настоятель вспомнил о нем словно о надоедливом ребенке.

– Верный, я не хотел поднимать вопрос этого письма, – слишком неуверенно оправдывался послушник. – Видите ли, оно от архимага Анктуса…

Седые брови настоятеля медленно взмыли вверх. Давно мир не видел столь широко открытых глаз Дранаса.

– Анктус? Этот старый ублюдок? – удивленный голос старика звучал моложе, чем обычно. Верный даже заерзал на своем кресле в возбуждении, которое еще мог позволить в свои годы. – Давно этот сучий сын ничего о себе не заявлял, давно я не видел это бегемотово отродье.

Дранас обычно не скупился в выражениях, обзывая почти каждого богохульным существом. Слова и сейчас полны брани, но его глаза выдавали интерес, будто в них разгорелся огонь. Что обычно читается во взгляде стариков, вспоминающих прошлое? Они вспоминают молодость, полную великих возможностей, какой бы трудной она ни была.

– Ты не волнуйся, продолжай, – ехидно приободрил Верный своего подопечного, заметив его неловкость. – Выглядишь, будто тебя эта бумажка напугала. Чай маги не научились еще через пергамент порчу насылать.

Смех его звучал так, словно прочищали засорившийся дымоход. Эти надрывные звуки вызывали лишь чувство жалости к тому, кто уже отжил свое.

С сомнением в голосе писарь продолжил:

– В письме сказано о пропаже ценных книг и инструментов с приборами. И совсем немного сказано о ситуации с отступниками.

Дранас глубоко вздохнул. Ничего в этом мире не меняется. Всегда будут люди, что отвернулись от учения церкви. Всегда люди будут желать большего. И потому всегда нужна будет сила, которая сможет их остановить.

Верный достаточно много времени провел в своем кресле. Задолго до его посвящения в настоятели, он только и делал, что устранял внутренние угрозы, охотился на еретиков. Он нес слово Пламени, когда зачищал север от повстанцев среди северных эльфов. Мечом своим он разрубал опьяненных магией колдунов. Тогда Дранас думал, что меняет этот мир, каждый день по крупицам. Настоятель уделял время молитве, веря, что все было не зря. Вскоре жизнь его будет совсем на исходе, а он так и не почувствовал, что действительно привнес больше спокойствия в этот мир. Одни враги сменились другими. Отступники всегда были проблемой и до сих пор остаются. Это вечная борьба. Круг смерти и возрождения.

– Сколько людей ему надо на устранение его недоразумения? – проговорил серьезно настоятель. Он вырвался из размышлений, переключаясь на деловой тон.

– Как обычно: отряд Ведомых. Тут даже подчеркнуто – нужны лучшие из лучших, – писарь позволил себе усмехнуться. Не найдя поддержки в лице настоятеля, монах решил побыстрее избежать неловкость. – Еще здесь пишется, что отступник – очень способный маг и к тому же бывший учитель. С ним ушло около дюжины воспитанников, точной цифры нет, но, по большей части, все они неопытны. Последний раз их всех видели близ Гаспора: останавливались в каком-то кабаке недели две назад и ушли на юг, в сторону леса.

– И откуда же, интересно, они все это знают? – неожиданно подал голос Адриан, молчаливо выжидавший все это время на своем месте за столом. Он перестал облокачиваться о спинку стула, сложив задумчиво руки перед собой. Эта просьба его сильно заинтересовала. Ведь только ему и могли поручить подобное, главному паладину монастыря – Карающему Мечу.

Лицо молодого секретаря исказилось неприкрытым недовольством от того, что его перебили. Думалось, будто юнец слишком возомнил о себе, чувствовал себя всесильным, находясь ближе к настоятелю. Не хватало еще увидеть, как этот писарь лижет Дранасу сапоги. Послушник слишком много времени проводил в этом кабинете, забывая все тяготы монастырской службы, с которыми сталкивались его собратья. Всего нескольких месяцев ему хватило, чтобы поставить Адриана ниже себя.

Проскальзывала мысль о ревности. Кажется, кто-то хотел занять место за центральным столом. А ведь такой неоперенный птенец мог легко расшибиться, упав с высоты.

– Я это к чему, – деловито начал Адриан. Он любил жестикулировать, словно раскладывал по полочкам свои мысли. – Около дюжины учеников – не особо точная информация. Они что там, не могут перекличку сделать? Однако кто, когда и где сунулся в другой город – это знают. Да еще и просит сам архимаг, а не какой-нибудь его советник, что отнюдь на колдунов не похоже. Сами они руки марать никогда не будут.

На него смотрели с подозрительным ожиданием, но Адриан остановился, лучше обдумывая слова. Он всматривался в лицо юноши, которое явно выражало как минимум высокомерие. Как же его зовут, кстати? Имя вылетело из головы. Паладин не часто присматривался к писарю, считая его одним из надежных собратьев. Стоило больше времени уделить окружению Верного. Гофард даже толком не засиживался в кабинете у Дранаса – работы всегда хватало снаружи.

Чуть погодя, воин продолжил, дернув рукой словно отмахнувшись от всех возможных доводов:

– Да и не помню, чтобы они так сразу бежали к нам за помощью. Вечно они ничего не знают, умалчивают. Пока новости о безумных колдунах не облетят страну, никто и не говорит, куда нам стоит податься. Подозрительно все это, не находите?

Особо не вникая в суть сказанного, молодой писарь пожал плечами и повернулся к настоятелю. Тот словно покинул этот мир и сидел с пустым взором, подперев голову руками. Эту неловкую заминку прервал Адриан:

– Все это смахивает на внутренние распри. Не стоит слепо верить каждому…

– Тише! Я думаю, – грубо заткнул настоятель паладина. Его раздражение граничило с пренебрежением. Ничего нового. Так было уже несколько лет, когда Гофард пытался сказать, что думает.

Дранас несколько раз облизнул пересохшие губы.

– Чертов змей, прикрывает свою задницу, как есть чую. Еще и хватило смелости ему просить церковь, – он что-то еще пробубнил неразборчиво, что-то о родстве матери архимага и ее прошлом.

Пауза снова повисла в воздухе. С усилиями настоятель перебирал в мыслях возможные решения вопроса.

– Там точно ничего более важного не написано? – хрипота выдала нервозность в старческом голосе.

Юный монах раскрыл пергамент желтоватого цвета, еще раз пробежался по нему взглядом, всем своим видом показывая сосредоточенность. Даже Адриан различал насколько самому писарю надоело заниматься этим вопросом.

– Нет, ничего больше. Несколько слов о важности миссии церкви, целая череда лицемерия, бахвальства, – монах отвел в сторону пергамент, но чуть погодя вернулся к нему. – Еще выделена одна фраза, не пойму только зачем. «Долг будет оплачен тогда».