Текст книги "Психология понимания мира человека"

Self-understanding. Самопонимание является таким интегративным феноменом, который воплощает в себе и психические действия по углублению субъекта в себя, и направленность на выход в пространство межличностных взаимодействий. В социогуманитарных науках сегодня все большее распространение получает точка зрения, согласно которой самопонимание является и неотъемлемой составляющей любого понимания. Даже если субъект пытается понять что-то внешнее по отношению к себе, он выражает самого себя, познает, расширяет и понимает свой внутренний мир. Понимая что-то, человек понимает самого себя. Только на основе понимания себя он способен понять что-то другое. По мнению Ф. Фролиха, самопонимание субъекта является обязательным условием понимания других людей (Frohlich, 2005).

Указанные направления психологических исследований являются продуктивными и научно значимыми. Однако с сожалением приходится констатировать, что за редким исключением (Cook-Greuter, 1994) они проводятся в рамках телеологического подхода. Между тем более перспективным современным пониманием социокультурной реальности является не телеологическое, а конструктивистское. Оно основано на принципе заботы о себе, понимаемом не столько как самопознание, сколько как трансформация себя. Человек конструирующий, т. е. заботящийся о себе живет в неопределенном и даже хаотичном мире, в котором невозможно категорично, а не размыто определить себя. «Научиться жить в „хаосе“ как „порядке“ – это и означает проявлять постоянную „заботу о себе“, самостоятельно себя искать – искать свой собственный стержень. В условиях снятия внешней власти образование человека осуществляется в отношениях власти над собой, власти как „заботы о себе“, как созидания себя в целях полноты реализации личностной уникальности. „Создай самого себя“ – так мог бы звучать в современных условиях известный тезис Сократа „Познай самого себя“» (Петрова, 2013, с. 133). Психологической иллюстрацией сказанного могут служить высказывания двух испытуемых: «Образование… – в данный момент означает для меня развернутый процесс конструирования знания о мире»; «Образование… – все люди понимают его по-разному. Для меня это бесконечный, непрекращающийся процесс пересмотра своих представлений о мире» (Cook-Greuter, 1994, р. 129). Заботу о себе ни в коем случае нельзя отождествлять с эгоистическим самолюбованием, откровенно эгоцентрической направленностью субъекта. Заботясь о себе, человек также постоянно переосмысливает действительность, включающую других людей, живущих в мире человека. О психологических аспектах феномена «заботы о себе» и его связи с конструированием субъектности речь идет в разделе 2.1.2.

Экзистенциальная реальность человеческого бытия в отличие от эмпирической не объективируема, она не имеет явных референтов в предметном мире (например, какие объекты обозначают слова «содружество» или «участие»?). На это обращает внимание Т. А. Кузьмина, которая пишет о том, что «в человеческом бытии имеются и сосуществуют, по крайней мере, две реальности: предметно-объектная и необъективируемая, одна, подчиненная всем законам объектного мира, и другая „не от мира сего“, живущая по другим законам» (Кузьмина, 2014, с. 19). Ключевыми психологическими феноменами экзистенциальной реальности являются опыт, переживание, бессознательное, постижение, не имеющие объектных референтов.

Для экзистенциальной реальности человеческого бытия, повторяемость не важна, потому что она состоит из индивидуально неповторимых феноменов. В этой плоскости научного исследования психолог имеет дело с частным и уникальным. «Вместо повторяемости и всеобщности возникает представление об опыте как единственном в своем роде инсайте, который оставляет неповторимый отпечаток в жизни; необходимость заменяется спонтанностью и непредсказуемостью интуитивного переживания» (Горелов, Горелова, 2014, с. 147). Понимание направлено на постижение экзистенциального опыта переживания значимых для человека событий и ситуаций.

Экзистенциальная реальность человеческого бытия основана на таком единстве познания и переживания, в результате которого порождается опыт, имеющий смысл для субъекта. В опыте и через опыт человек понимает все, что связывает его с людьми и событиями. На экзистенциальном уровне понимание оказывается не столько одной из познавательных процедур (наряду с объяснением, предсказанием и др.), сколько способом бытия человека в мире, дающим ему возможность связывать различные типы знания через неявное знание. Экзистенциальный опыт направляет весь ход жизни человека, осуществляет ценностно-смысловую регуляцию. В экзистенциальном опыте сконцентрировано общее знание субъекта о человеческой природе, фундаментальной прагматике жизни.

Основаниями понимания событий и ситуаций в экзистенциальной реальности являются переживание и опыт. Анализируя экзистенциальную реальность мира человека, исследователи очень часто сталкиваются с невозможностью понимания психологических проблем основанного только на познавательном знании. Например, травматический опыт нельзя понять на основе познавательного знания, его можно только пережить и преодолеть. Подобные проблемы возникают в исследованиях когнитивного и аффективного бессознательного при понимании чужого человека как врага, при анализе принятия или отвержения моральной допустимости абортов, эвтаназии, осознания и переживания терактов и т. п.

* * *

Итак, мы живем в многомерном мире, состоящем, по крайней мере, из трех реальностей. В каждой из них психологи изучают понимание людьми фактов, событий, ситуаций с позиций различных традиций психологических исследований, в рамках которых понимающий субъект использует неодинаковые способы, основания и типы понимания. Нет сомнения в том, что три описанные выше реальности объективно существуют. Вместе с тем я ясно осознаю, что различение трех реальностей относится не столько к онтологии их существования, сколько к гносеологическому уровню анализа, логико-аналитическому описанию признаков и характеристик. В действительности в многомерном мире человека реальности нередко настолько взаимосвязаны, что их трудно расчленить, отделить одну от другой.

Трудности возникают, к примеру, при обосновании суждения о том, что метод интерпретации и герменевтический подход надо относить исключительно к социокультурной реальности, игнорируя реальность экзистенциальную. Понимание человеком экзистенциальных событий и ситуаций, разумеется, тоже основано на их интерпретации. Правда, в этой плоскости человеческого бытия интерпретация нередко труднее поддается рефлексивному осознанию и осмыслению. Однако трудность различения реальностей не означает, что его нельзя и не нужно осуществлять. Напротив, на первых ступенях психологического анализа сложных проблем мира человека всегда необходима аналитическая ясность, хотя она и чревата упрощением предмета исследования. Это в полной мере касается соотношения реальностей, их понимания учеными, а также соотношения типов привлекаемых для этого знаний.

1.4. Научные традиции исследования и понимания мира человека

Социальные изменения, происходящие в мире в конце XX – начале XXI вв., оказали существенное влияние на формирование новой методологии социогуманитарных наук. Сегодня она проявляется в самых разных исследованиях: при нарративном подходе (Шмид, 2008), развитии тезаурусного принципа субъектной организация гуманитарного знания (Луков Вал. А., Луков Вл. А., 2008, 2013), в антропологической психологии (Залевский, Залевский, Кузьмина, 2009), при описании социальной психологии науки (Юревич, 2001), анализе методологических основ психологии (Корнилова, Смирнов, 2011). По моему мнению, новую методологию характеризуют несколько признаков: осознание учеными того, что мир человека состоит не из фактов, а из событий; переключение внимания многих исследователей со знания на опыт; понимание ключевой роли не истинных, а ценностных описаний большинства ситуаций человеческого бытия. Новую методологию характеризует смена парадигмы «соответствия», основанной на корреспондентной теории истины, на парадигму «социальных изменений», требующую от социологов, философов, историков и т. п. герменевтической интерпретации динамически изменяющегося мира человека. Акцент на динамике изменений особенно характерен для психологических исследований, предметом которых неизменно оказывается процессуальная природа психики человека (Брушлинский, 2006). Например, А. В. Россохин пишет: «Чтобы личность была той же, она должна быть иной. Чтобы сознание было тем же, оно должно быть иным в каждое следующее мгновение еще не наступившего времени. Мы всегда пребываем в измененном состоянии сознания или, следуя предлагаемому мной понятию, – в интерсознании, но для того, чтобы при этом мы сохраняли свою идентичность, мы должны быть теми же. Этот динамический поиск и развитие идентичности в потоке интерсознания и есть жизнь личности в диалоге сознания и бессознательного» (Россохин, 2010, с. 82).

Применительно к социальному миру в основании новой парадигмы лежит революционная мысль о том, что мир человека состоит не из объектов, а из событий. Социальная реальность представляет собой «не статическое состояние, а динамический процесс, она происходит, а не существует, она состоит из событий, а не из объектов» (Штомпка, 1996, с. 266). При таком взгляде на социальный мир фокус внимания исследователей смещается с описания фактов на анализ событий.

Ключевым в этом контексте становится вопрос о том, как разные взаимодействующие с миром люди конституируют и проявляют свою субъектность, неизбежно сказывающуюся на процессах и результатах его понимания. Другой важный вопрос состоит в экспликации общих для социогуманитарных наук традиций и способов понимания мира.

Первый вопрос очень занимал М. Фуко (Фуко, 2014). Главным контекстом, в котором он его изучал, было соотношение человека и истины. Иначе говоря, он понимал его как вопрос о том, каков тот род деятельности, в котором субъект, высказывающий истинные суждения о мире, проявляет себя, представляется самому себе и признается другими говорящим правду. Его главная цель состояла не в том, чтобы проанализировать, какие дискурсивные формы высказываний признаются истинными. Анализ Фуко был направлен на то, как человек конституирует себя сам и признается другими в качестве субъекта, говорящего правду. Синтез заключался в объединении типов веридикции (проверки достоверности, соответствия действительности), техник управления человеческим поведением и практик преобразования себя. Этим трем элементам соответствуют знания, властные отношения как процедуры воздействия на человека и способы конституирования людьми своей субъектности через практики себя. «Проводя такое тройное теоретическое смещение – от темы знания к теме веридикции, от темы господства к теме правления, от темы индивида к теме практик себя, – как мне представляется, и можно изучать отношения между истиной, властью и субъектом, не сводя их друг к другу» (Фуко, 2014, с. 18).

Фуко считал, что начиная с греческой культуры, субъект, говорящий правду, принимает четыре возможные формы: это или пророк, или специалист, или паресиаст, или мудрец. С точки зрения психологии понимания мира человека первая фигура – пророка – мне кажется наименее интересной и даже устаревшей. Пророк говорит не от себя, а от имени кого-то другого (божества, судьбы и т. п.). Пророчества «даны свыше»: они получены в результате откровения или под воздействием особого вдохновения. Пророк высказывается о том, что будет, а не о том, что есть. Его слова могут быть совершенно непонятными, загадочными, таинственными. Наконец пророчества обычно связываются теми, к кому они обращены, со сверхъестественными откровениями и способностями. Все это не предмет моего психологического анализа. Зато три других вида субъектных проявлений говорящих правду людей для меня чрезвычайно важны в силу их очевидной отнесенности к разным типам понимания проанализированных в разделе 1.3 реальностей человеческого бытия.

Начну со специалиста-наставника. Есть профессии (врач, музыкант, сапожник, столяр), в которых специалисты обладают знанием и сноровкой. Эти профессии требуют знаний, которые осуществляются на практике и для своего изучения требуют не только теоретической подготовки, но и упражнения (askesis). Профессионалы обладают этим знанием, применяют его и могут преподавать его другим, быть наставниками. Специалист обучает и способен преподавать. Он высказывает истинные суждения о своей профессиональной области, он тот, кто обязан говорить правду (не может же преподаватель университета не учить студентов). Принцип обязанности говорить (кто обладает знанием tekhne, кто получил его, должен его и передать) у наставника направлен на установление связи между собой и слушателями. В высказывании истины преемственность связана со знанием, его сохранением в соответствии с традицией. При этом преподаватель в отличие от паресиаста (см. ниже) ничем не рискует, не нужно никакого мужества, чтобы преподавать. Хороший наставник говорит правду о том, что он знает, так, что становится очевидной связь с целой традицией. «Да и сам он, этот человек tekhne, ничему не смог бы научиться и не знал бы совсем ничего или слишком мало, не будь до него такого же профессионала (tekhnites), как он, который его учил, чьим учеником он был и кто был его наставником. И так же, как он, ничему не научился бы, если бы кто-нибудь не рассказал ему о том, что знали до него, чтобы его знание после него не умерло, ему нужно его передать» (Фуко, 2014, с. 34). Такое знание по большому счету всегда направлено на адекватное отражение эмпирической реальности. Оно отражает, но не преобразует: ничего не изменяет в познающем ее субъекте, и он ничего не может извлечь из него для собственного преображения. Этот «познавательное знание» (Фуко, 2007).

Следовательно, цель специалиста-наставника – самому получить достоверное знание о реальности, по возможности полно и точно передать его ученикам, указав при этом не только на некое общее пространство знаний, но и на нормы и правила их использования. Другими словами, он обращается со знанием в соответствии с правилами, сходными с теми, которые мы используем при понимании эмпирической реальности.

Вторая субъектная форма высказывания истины воплощается в фигуре паресиаста. «Ничего не скрывать, говорить правдивые слова – значит практиковать parresia. Таким образом, parresia значит „говорить все“, но основываясь на истине: говорить всю правду, не утаивать ничего из правды, говорить правду без утайки, какова бы она ни была» (Фуко, 2014, с. 20). Именно таким человеком является паресиаст.

Психологи, особенно занимающиеся адаптацией западных психодиагностических методик, давно знают, что адаптация предполагает не буквальный перевод, например, с английского на русский, а учет культурного контекста. В русской культуре и, соответственно, в языке правдолюб – это «человек, любящий правду, истину, справедливость. Неустрашимый правдолюб» (Ожегов, Шведова, 2003, с. 84). Отсутствующее в русском языке слово «паресиаст» в нашей культуре воспринимается как экзотическое, непривычное. Поскольку одним из русских синонимов слова «неустрашимый» является «мужественный», то паресиаста я буду называть мужественным правдолюбом. Такого субъекта отличают от других людей по меньшей мере три характерные черты.

1. Высказывание правды для него – необходимость, внутренняя потребность в истинном, по его глубокому убеждению, описании действительности и тем самым утверждении себя. Он сознательно формирует и выражает свою субъектную сущность посредством правдивых высказываний. Иначе говоря, это осознанная позиция понимающего мир субъекта, «способ существования, отмеченный мужеством, образ действий» (Фуко, 2014, с. 24).

2. Высказывание правды (например, начальнику о категорическом неприятии его манеры поведения по отношению к подчиненным) нередко требует от человека твердости характера и мужества. Мужество предполагает осознание рисков негативных последствий своих поступков (в данном случае – правдивых высказываний) и готовность нести ответственность за них. Следовательно, «parresia можно охарактеризовать как мужество говорить правду, присущее тому, кто, несмотря ни на что, рискует сказать всю правду, а также мужество собеседника, готового принять обидную правду, которую он слышит» (Фуко, 2014, с. 22).

3. Если высказывание истины профессионалом объединяет и связывает, то правдолюб всегда рискует разрушить отношения, сложившиеся у него с тем, к кому он обращается. Он говорит правду не для того, чтобы утвердить позитивную связь общего знания, наследия, преемственности. Мужественный правдолюб «говорит, что есть, но сообразуясь с особенностями людей, ситуаций и обстоятельств. Его специфическая роль состоит не в том, чтобы говорить о бытии природы и вещей. В анализе parresia постоянно обнаруживается эта противоположность между бесполезным знанием, говорящим о бытии вещей и мира, и высказыванием истины паресиастом, которое всегда применяется, оказывается привязано к индивидам и ситуациям, сообщая им о том, что они представляют собой в действительности, говоря людям правду о них самих, скрывающуюся от их глаз, раскрывая их подлинное положение, их характер, изъяны, оценивая их поведение и вероятные последствия принятого ими решения. Паресиаст не открывает своему собеседнику, что есть. Он разоблачает его или помогает признаться в том, что он собой представляет» (там же, с. 28). Зная людей, нетрудно предсказать, что многим это не понравится, и в результате произойдет не объединение, а разрушение межличностных отношений.

Аналогия мужественного правдолюба с субъектом, понимающим социокультурную реальность, для психолога очевидна. Во-первых, такое понимание строится не на достоверном «познавательном знании», а на мнении. Мнение основано на конкретной гипотезе, субъектной точке зрения на предмет обсуждения, тему разговора. Доказательство субъектом в диалоге своей правоты предполагает последовательность рассуждений, а также аргументированность при обосновании мнения. Вместе с тем всем нам известны случаи дискуссий, чаще всего политических, в которых оппоненты, в отстаивании своей точки зрения могут доходить до крайних суждений, совершенно затеняющих возможную правоту собеседника. Во-вторых, в общении, особенно когда нужно сказать партнеру правду о его взглядах или поведении, которая явно может ему не понравиться, всегда существует риск разрушения отношений или даже применения административных санкций по отношению к говорящему. Понимание и правдолюбие связаны с осознанием возможных рисков в мышлении и общении. В психологии проблема риска при принятии решений (Корнилова, 1997), преобладания мотивов самопонимания или опасения негативной оценки со стороны партнеров по межличностному общению (Franzoi, Davis, Markwiese, 1990) давно находится в фокусе внимания исследователей.

Третья субъектная форма высказывания истины – мудрость. Мудрец не ссылается на безликую общую для всех традицию, а выражает свое мнение. В том, что он говорит, проявляется его способ быть мудрым, т. е. быть личностью, признаваемой мудрецом окружающими людьми. Мудрец говорит о том, что есть, т. е. о бытии мира и вещей. Обычно мудрец хранит свою мудрость в уединении, для него важно хранить ее. Большей частью он молчит, а говорит, лишь когда захочет или когда случается что-то из ряда вон выходящее. «В сущности, мудрец мудр и сам по себе, ему не нужно говорить. Ничто не понуждает его говорить, ничто не обязывает его распространять свою мудрость, учить ей или выказывать ее. Этим объясняется то, что мудрец, так сказать, структурно молчалив. А если и говорит, так только если кто-то обратился к нему с вопросом или если в государстве чрезвычайная ситуация. Этим объясняется и то, что его ответы (это может роднить его с пророком, которого он зачастую имитирует и говорит подобно ему) могут быть совершенно загадочными и оставлять тех, к кому он обращается, в недоумении или в сомнении насчет того, что он имел в виду» (Фуко, 2014, с. 26–27). Непонимание окружающими некоторых высказываний мудреца обусловлено сложностью, неоднозначностью и невербализуемостью проблем, решение которых требует осторожного и мудрого подхода. Такие проблемы принципиально невербализуемы, потому что основаны на неосознаваемом экзистенциальном опыте субъекта. Ассоциации мудреца и его преимущественно тезаурусный способ понимания мира могут быть загадкой для других, неизвестны и темны даже ему самому. Для принятия мудрого решения экзистенциальные проблемы требуют от субъекта понимания, основанного на постижении.

Разумеется, мой обзор форм субъектности человека, говорящего правду, пока очень схематичен: его содержательное соотнесение с типами понимания реальности требует расширения и углубленного анализа. Однако на первом этапе исследования я вынужден этим ограничиться.

Второй важный вопрос состоит в выявлении общих для социогуманитарных наук традиций и способов понимания мира. При его анализе сравнение философских и психологических традиций трактовок обсуждаемого феномена обнаруживает хотя и не тождественность, но явное их сходство. Основания понимания проанализированы и в науке, и в философии. В частности, как отмечает А. П. Огурцов, в различных философских дискурсах понимание используется, во-первых, для характеристики познавательной способности субъекта, которая представлена в деятельности рассудка, противопоставляемой деятельности разума. Во-вторых, пониманием называют процедуры герменевтического истолкования смысла текстов, расшифровки значения языковых и речевых практик и вообще постижения смысла культурных формообразований. В-третьих, понимание – это специфический для человека способ бытия в мире, основанный на осознанном или бессознательном выборе одной из возможностей существования. «Этим трем формам интерпретации понимания соответствуют три этапа в трактовке понимания в истории философии – от трактовки понимания как одной из познавательных способностей в рационализме через отождествление понимания с процедурами герменевтики как специфической методологии гуманитарных наук (или наук о духе) к онтологической трактовке понимания, исходящей из изначальной герменевтичности существования и имманентности понимания и пред-понимания бытию человека в мире» (Огурцов, 2001, с. 279).

В психологии выявлены три типа понимания проблем, методов и результатов исследований – понимание-знание, понимание-интерпретация, понимание-постижение. Типы понимания соответствуют трем сферам человеческого бытия и традициям исследования психики субъекта – когнитивной, герменевтической и экзистенциальной. О типе понимания в психологическом исследовании можно судить по оценкам истинности, правильности или правдивости высказываний, понимаемых людьми в коммуникативных ситуациях (Знаков, 2014).

В последние десятилетия в науке три описанных традиции воплотились в развитие двух главных направлений исследований понимания – гносеологического и онтологического. Различение этих двух аспектов изучаемого предмета важно для многих наук. Например, социолог В. А. Ядов так пишет о фактах: «Факты можно рассматривать в онтологическом (не зависящем от сознания) и логико-гносеологическом планах. В онтологическом смысле факты суть любые не зависящие от наблюдателя состояния действительности или свершившиеся события. В логико-гносеологическом плане фактами называют обоснованное знание, которое получено путем описания отдельных фрагментов реальной действительности в некотором строго определенном пространственно-временном интервале. Это элементарные компоненты системы знания» (Ядов, 2007, с. 34). В психологии очень показательными в этом отношении являются проведенные в последние годы исследования онтологии психических состояний и гносеологии образов психических состояний (Артищева, 2014; Прохоров, 2013). Образ психического состояния является составляющей не достоверного знания, а единицей индивидуального опыта. Такой образ характеризуется отсутствием предметности, неразрывной связью с переживаниями, отсутствием яркости. Образы различных психических состояний являются результатами отражения накопленного опыта переживания состояний, которые возникали у человека в разных обстоятельствах и ситуациях. Изоморфные состояниям образы фиксируются в памяти и становятся структурными элементами индивидуального опыта переживания состояний. При этом конкретный образ психического состояния может стать подлинным образом мира только при условии наличия у субъекта рефлексии, сопоставления с другими отражаемыми и порождаемыми событиями и ситуациями. Рефлексия образа способствует осознанию психического состояния. Образ сам не только включает в себя опыт, но и способствует формированию его целостной структуры. Внутри структуры опыта образ психического состояния обусловливает обратную связь, регулирует протекание, изменение состояний и поведенческие реакции человека. Образы, на которые человек обращает свой внутренний взор, которые пытается рефлексировать, уже изначально включают в себя переживания и вместе с тем порождают новые эмоции и чувства. Образы психических состояний оказываются соединительными звеньями между недостаточно осознаваемыми эмоциональными реакциями, переживаниями субъекта и отрефлексированными знаниями, с помощью которых он познает мир. Именно посредством образов субъект получает возможность проникать в хранилища опыта, недоступные понятийному познанию. Следовательно, образы – это не только единицы индивидуального опыта, но и внутренние факторы, влияющие на становление и развитие его структуры (Прохоров, 2013).

В этом научном контексте очевидно, что гносеологический и онтологический анализ понимания чрезвычайно важен для психологических исследований обсуждаемого феномена.

Первое направление исследований понимания – гносеологическое — непротиворечиво вписывается в субъект-объектную познавательную схему. Потребность в понимании ведет к познанию. В психологии это направление исследований приводит к построению когнитивных моделей понимания. В более общем историко-философском контексте анализа проблемы ученые связывают феномен понимания с типами рациональных научных рассуждений и понятием рассудка.

Для психологии человеческого бытия аксиомой является гносеологическая направленность понимающего субъекта на объект понимания, а не эпистемологическая характеристика знания о понимаемом. Для гносеологического подхода важнейшей является категориальная оппозиция «субъект – объект» (см. раздел 2.1.1). С позиций гносеологической парадигмы познавательные процессы изучаются как отношение субъекта (в частности, ученого) к объекту познания (предмету исследования). В эпистемологическом подходе во главу угла ставится знание: его строение, структура, функционирование и развитие. При этом базовой оказывается оппозиция «объект – знание». С эпистемологической точки зрения наука должна изучать объективные структуры знания, а не гносеологического субъекта, осуществляющего познание и нередко вносящего в его результаты искажения, ошибки и субъективизм. Учитывая указанные различия, вполне естественно, что в психологии человеческого бытия и психологии понимания «человек понимающий» рассматривается именно как гносеологический субъект.

Второе направление исследований – онтологическое. Это субъект-субъектный экзистенциальный подход. Его парадоксальность заключается в том, что в ситуациях человеческого бытия люди нередко утрачивают свою субъектную сущность, становясь на время объектами (познания, отношения и т. п.) не только для других, но и для самих себя. В русской философии, в работах А. С. Хомякова, С. Л. Франка, Г. Г. Шпета, этот угол зрения на феномен понимания соответствует не рассудку, а разуму.

В работах отечественных психологов (А. В. Брушлинского, О. К. Тихомирова и др.) утверждается, что любое мышление всегда начинается и завершается пониманием. Вернее, мышление зарождается из проблемной ситуации, основанной на непонимании, затем реализуется в формулировании и решении мыслительной задачи, а завершается пониманием ее результатов. Мышление в целом направлено на получение человеком новых знаний, а та его сторона, которую мы называем пониманием, представляет собой процедуры постижения или порождения смысла знания, полученного в мыслительной деятельности. Эмпирические исследования, проведенные в школе О. К. Тихомирова, убедительно показали, что в когнитивном плане понимание не только можно, но и нужно рассматривать как процесс и результат решения мыслительной задачи. Именно во время решения возникают и развиваются процессы смыслообразования.

С. Л. Рубинштейн, а за ним и А. В. Брушлинский считали, что субъект познает объект, как бы вычерпывая его содержание при взаимодействии с ним. Сходная, но не тождественная точка зрения была у герменевтиков, в частности у Ф. Шлейермахера. В герменевтике понимание первоначально рассматривалось как способ выявления, экспликации того, что уже предзадано, заложено в тексте. Процедуры обнаружения смысла текста в процессе его интерпретации реконструировали изначальный замысел автора. После публикации работ В. Дильтея, М. Вебера и А. Шютца произошла универсализация процедур понимания, которые стали рассматриваться как основа познания, особенно в области социальных наук. Распространенной стала точка зрения, согласно которой в процессе понимания происходит продуцирование новых знаний. Это следствие трактовки понимания как интерпретации: объясняя знания на одном уровне, понимающий субъект подготавливает почву для переинтерпретации фактов на более высоком уровне. В результате переинтерпретация становится основой для объяснения понимаемого.

Второе направление исследований понимания возникло значительно позднее первого. В его рамках понимание рассматривается не как познавательная процедура психики индивидуального субъекта, а гораздо шире. Понимание перестало трактоваться только как интерпретация, осуществляемая субъектом. В этом направлении оно связывается с экзистенцией, человеческим бытием и приобретает уже не гносеологический, а онтологический статус. Онтологизация представлена в философии М. Хайдеггера и Г. Г. Гадамера. Они начали описывать понимание как такое специфическое отношение к действительности, в котором человек выступает понимающим себя бытием.

Онтологический статус понимания первоначально был закреплен в герменевтике, представители которой настаивают на изначальной герменевтичности человеческого существования. По их мнению, способность к пониманию предшествует любым процедурам приписывания значений. В их рассуждениях акцент смещается со смыслов, а понимание наделяется деятельностно-коммуникативной природой. Это означает, что понимание начинает трактоваться как умение действовать соответственно социокультурному контексту. Действия требуют от понимающего субъекта владения нормами культуры. Именно понимание создает смыслы: они не понимаются, а порождаются в конкретных ситуациях. Следовательно, понимается не смысл или текст, а ситуация, в которой находится понимающий человек. Практическая ситуация из предмета изучения исследователя превращается в единицу макроанализа психического. Таким образом, понимание как проблема практического отношения и практического разума способствует, прежде всего, онтологическому самоопределению субъекта и только потом, как бы во вторую очередь, гносеологическому.