Текст книги "Аральский тупик"

Мой собеседник – заведующий лабораторией охраны почв Целиноградского отделения института почвоведения АН Казахстана, кандидат географических наук Мухит Эсенович Бельгибаев. Более десяти лет занимается он проблемой Арала. Поскольку до моря я ещё не добрался (разговор идет в доме творчества писателей Узбекистана, где собрались участники I Всесоюзного совещания по Аралу 1988 года), первым делом включаю диктофон.

Старая пристань

– Говорят, море отступает на глазах. Правда?

– Наиболее быстрое отступление водной поверхности происходит в восточном и северном Приаралье, – говорит ученый. – Ширина осушки достигает в настоящее время 85 километров. При отступлении моря формируются особые ландшафты. Речь идёт в первую очередь о солончаках, о подвижных барханных песках, занимающих в настоящее время более трёх тысяч квадратных километров. Площадь солончаков растёт намного быстрее. Вот на этой территории Восточного Приаралья берут свое начало пыльные бури – они выносят соли и песок в юго-западном направлении, через Арал на земли Каракалпакии и плато Устюрт. Естественно, такие бури во время цветения растений способны нанести большой урон будущему урожаю. Осушенная территория моря превышает уже 2,6 миллиона гектаров. Мы определили вынос солей прибором-пылесолемером. Эти исследования показали, что с одного гектара солончаков выносится от 2 до 5 тонн солей в год.

– Страшная нагрузка на всю окружающую среду, вроде интоксикации живого организма при болезни.*. Каковы, выражаясь языком медицины, «осложнения»?

– Одним из отрицательных последствий падения уровня Арала является опустынивание прилегающих территорий. Климатологи определили это влияние до 400–500 километров и даже более от побережья. Эти территории отличаются экстрааридным климатом, то есть засушливым летом и суровой зимой, причём по сравнению с шестидесятыми годами зимой наблюдается резкое похолодание. В настоящее время ареал влияния бедствия явственно ощущается в Кзыл-Ординской, Ташаузской областях и Каракалпакской автономной республике.

– Судя по всему, уровень моря будет падать и дальше. Что из этого следует?

– Губительное влияние будет распространяться вверх по долинам усыхающих рек. Причины экологической катастрофы известны: увлечение освоением новых земель и строительством очень большого количества водохранилищ. Кроме того, усиленный переполив – а он имеет место везде – ведёт к подъёму грунтовых вод, особенно в Хорезмской области и Каракалпакии. Всё это приводит к вторичному засолению почв, нестабильности урожаев. Чтобы перекачать соли сверху вниз, в Хорезме делают промывки почв. С усыханием Арала увеличилось количество осадков в осенне-летний период, и рано – в октябре – стали начинаться заморозки. Думаю, Арал здесь ни при чём – это влияние Туя-Муюнского водохранилища с зеркалом 650 квадратных километров. Мировая практика строительства водохранилищ знает немало подобных примеров, когда возрастает увлажнение в прилегающих к водоёму районах и меняются тепловой и радиационный режимы. Аналогичная картина наблюдается в Ташкенте, Душанбе – как и во всех городах, вокруг которых много водохранилищ…

С казахстанским почвоведом я беседовал в мае 1988 года, а месяцев через десять в Москве узнал вот о чём: как ни странно, изменение климата осложнило работу тех наших сограждан, кто имеет дело с электричеством, точнее, обслуживанием линий электропередач. Аральская соль, оказывается, осаждается на изоляторах электропроводов, отчего летом нередки случаи самовозгорания, а зимой – обрыва проводов, отяжелевших от налипшей на них соли. Об этом поведал начальник электроснабжения Кунградской (Каракалпакия) дистанции железной дороги Сапарбай Сарбаев. Когда позднее совершенно случайно я разговорился об Арале с начальником высоковольтных сетей «Таджикэнерго» Виктором Васильевичем Карпуниным, то неожиданно услышал, что аналогичная картина наблюдается и в далёком от Арала Таджикистане, в частности в Нуреке, откуда до эпицентра нашего разговора вёрст, наверное, тысячи полторы, а то и две по прямой. До заполнения чаши Нурекского водохранилища (вспомним, что и сам Нурек «сидит» в чаше) климат был значительно суше, и переносимая ветром соль изоляторам не вредила. Теперь же она осаждается с влагой где попало…

Автор в 1988 г. на Барсакельмесе

В песчаных степях аравийской земли…

М. Ю. Лермонтов. «Три пальмы»

 
Все глуше шум воды, покинувшей колодец
И уходящей вглубь.
Кто ты, с ведром в руке? Смятенный инородец?
Смиренный змеелюб?
 
 
Твой серпентарий пуст, шуршит в нем только ветер,
Теперь, небось,
Без змей и без воды, как безголовый пи́тел,
И вкривь, и вкось
Твой дух ведет дела: в колодец ли? в дорогу?
Он весь стал слух:
Кто с кем прощается? и у того ль порога?
Да, как петух.
 
 
Утешить ли тебя? Вернее, утешать ли?
Кругом пески.
Друг другу – человек. Все люди – братья.
И земляки.
 

…Было бы забавным, не будь столь печально, что аральская история не уникальна. Точно так же, как и наше море, было разобрано на орошение горное озеро Лобнор, что в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая. В «Энциклопедическом словаре» 1954 года издательства «БСЭ» о нём сказано, что в 1930 году длина озера составляла 100, ширина до 50, глубина до 5 метров; в «Советском энциклопедическом словаре» 1981 года – что оно «в маловодные периоды распадается на несколько плёсов или пересыхает», так как воды рек Тарим и Кончедарья не могут до него добраться. В атласе мира 1987 года («Азия. Зарубежные страны». М., Главное управление геодезии и картографии при Совете министров СССР) это озеро вообще обозначено штрихами. Но ведь Лобнор – ничто в сравнении с Аралом – так, лужа, не больше.

Но дело вовсе не в том, какой водоём насколько обмелел. Проблема Арала значительно шире частной «проблемы Арала». Глобальная эта проблема – одно из следствий того, начатого в октябре 1917 года, грандиозного социального эксперимента, в ходе которого предстояло погибнуть десяткам миллионов человек. Потому что раньше или позже он должен был выйти из-под контроля…

Никто, конечно, не собирался доводить этот эксперимент до абсурда, скажем, именно в Каракалпакии (где каракалпаков – примерно 33 % от общего числа населения автономной республики, остальные – узбеки, русские, казахи, туркмены) или в Казахстане (где казахи до развала Советского Союза тоже составляли примерно треть всего населения, и при этом их было значительно меньше, чем русских. Сейчас, к концу второго десятилетия XXI века, этническая картина в этой бывшей советской республике изменилась принципиально. Русских там осталось процентов двадцать, если не пятнадцать)…

Аральское море стало увеличительным стеклом общего социально-экономического кризиса системы.

Добрые люди Ньюпорта считают это судно и его команду честными и безобидными работорговцами, и принимают их самым благодушным образом…

Дж. Ф. Купер. «Красный корсар»

Высыхает море… Но взамен него возникают новые водоемы, которых нет ни на одной карте. В Узбекистане образовалось около пятидесяти «нелегальных» солёных озер. Откуда же берётся вода, которой так недостает региону?

Ответ прост – с хлопковых полей. Куда уходит обработанная на поливе хлопчатника вода, богатая удобрениями и ядохимикатами? Всю её в реку не сбросишь – можно лишиться ста процентов хлопкоробческого населения. Возвращать в море – необходимы коллекторы, а это дорого и хлопотно; вот и сбрасывают эту воду в первое попавшееся понижение. Так возникают ядовитые озёра. Причем понятие «понижения» довольно условно. В одном из таких понижений на юге Каракалпакии образовано озеро Аязкала. Обработанную воду перекачивают в него 16 насосов со скоростью 16 кубометров в секунду, поскольку находится оно по отношению к коллектору на высоте 6–7 метров. Озеро большое, но на карте его нет. Секретарь райкома партии (мы ехали по землям этого района) рассказывал мне, что летал над ним на самолете, но размеры определить не смог: через сорок минут полета над водою пилот объявил, что кончается горючее, так что пришлось повернуть обратно, составив представление лишь о ширине озера. Какой же оно длины, выяснить не удалось.

Будь вода чистой, возникновению новых водоёмов стоило бы только радоваться, но в Средней Азии, по-видимому, не осталось вообще чистой воды, разве что высоко в горах. Бездумное, без числа и меры употребление ядохимикатов и химических удобрений отравляет и землю, и воды. Количество токсичных веществ в природной среде региона поистине поражает… И не только воображение, но и внутренние органы людей, пьющих отравленную воду, дышащих отравленным воздухом.

Двадцать пять лет понадобилось Министерству здравоохранения СССР для того, чтобы прийти к осознанию необходимости запрета производства и применения токсичного ядохимиката трифенолата меди, применявшегося в Таджикистане до весны 1988 года. Всего в республике употребляется 57 наименований химикатов и пестицидов. Такое же – или почти такое же – положение в остальных областях региона. В Ташаузской и Хорезмской областях, не говоря уже о Каракалпакской АССР, поверхностная и подпочвенная вода не соответствуют требованиям ГОСТа: по данным, например, Хорезмского управления облсельхозхимии, в области используется более тысячи тонн химических соединений различной токсичности, в том числе особо ядовитый гексахлорциклогексан, среднетоксичные протравители БИ-58, нитрофен. Вносимые в почву сульфаты, нитраты, всевозможные ядохимикаты, вроде не так давно запрещенного дефолианта бутифоса (кстати, это тот самый «оранжевый агент», которым американцы так успешно травили вьетнамцев, что и самим досталось), в конце концов попадают в воду, и люди в низовьях рек эту воду пьют. С 1967-го по 1987 годы нормы минеральных удобрений увеличились в нашей стране с 315 до 435 кг на гектар, а количество только ядохимикатов составило 2 кг/га. В Средней же Азии количество ядохимикатов (учтённых!) возросло до 52 кг/га.

Всё это не может не отражаться на здоровье людей.

В Советском Союзе детская смертность вообще была высока; в городе же Аральске, в первую очередь благодаря воде и во вторую – расположенному неподалеку ядерному полигону, она составляет 10 % (100 умерших на тысячу новорожденных), в Кзыл-Ординской, Чимкентской областях —3,48 %, в областях Ферганской долины – примерно 5, в Сурхандарьинской – 5,82, в Ташкентской – 3,75, в Таджикистане – 4,7, в Туркмении – 5,82, причем в Ташаузской области – 7,82 %. (Данные Госкомстата СССР, но даже Госкомстат считает их заниженными.) Особенно печальное положение в Каракалпакии: там умирает, согласно официальной версии, 72 ребенка из тысячи новорожденных, причем в Нукусском районе индекс детской смертности 9,8, а в Бозатаузском, том самом, что входит в Чимбайский избирательный округ, депутатом от которого в Верховном Совете СССР долгое время был руководитель Минводхоза СССР товарищ Васильев (выпровоженный, наконец, недавно на пенсию – разумеется, с положенным орденом и соответствующими хвалебными речами) – 11,8 %, – как в Индии в 1985 году. С той лишь разницей, что в Индии индекс детской смертности идёт из года в год на уменьшение, а в Каракалпакии – да и вообще в Средней Азии – увеличивается. Для примера: в развитых странах Запада из тысячи новорожднных умирает 6–9 детей, в странах Восточной Европы (не считая Румынии и Югославии) – от 9 до 14, в Японии – всего 5. В целом по стране уровень детской смертности лет пятнадцать не изменяется, оставаясь в пределах 2,54 – и то благодаря ее снижению в Прибалтике, на Украине, незначительному снижению в РСФСР. Академик Е. И. Чазов с высокой трибуны XIX партконференции заявил: «Мы гордились системой охраны здоровья народа. Но молчали о том, что по уровню детской смертности находились на 50-м месте в мире после Маврикия и Барбадоса. Мы гордились, что у нас больше, чем в любой другой стране мира, врачей, больниц, но молчали, что по средней продолжительности жизни занимаем 32-е место в мире».

Что до меня, то никогда не понимал, кто гордился: ведь любому советскому человеку с самого рождения приходится сталкиваться с тем, что «охрана здоровья народа» у нас, по сути дела, отсутствует. «Перестройка» ничего не изменила. В конце 1980-х годов даже в Москве почти невозможно купить такие элементарные вещи, как горчичники, зеленку, простейшие болеутоляющие препараты, а участковые врачи отказывались выписывать импортные лекарства на том основании, что их попросту нет: «Не закуплены». Мой отец умер в возрасте 52 лет в первую очередь в результате неправильно поставленного диагноза. Мать жены (кстати, медицинский работник) умерла в возрасте 56 лет от рака, за несколько месяцев до смерти услыхав – после соответствующего обследования – диагноз: «радикулит». О какой охране здоровья народа можно вести речь, если десятилетиями люди пьют непригодную для питья воду, а Министерство здравоохранения, правительство, Политбюро ЦК КПСС не желают этого замечать? С одной стороны, их можно понять: для них есть медикаменты, хорошие комфортабельные поликлиники и больницы, квалифицированные врачи, в крайнем случае они могут выехать для лечения за рубеж. А мы? О какой охране здоровья можно вести речь, если 300-тысячный город в Ферганской долине Наманган вплоть до недавнего времени обходился без детской больницы, а продолжительность жизни москвичей за последние 20 лет сократилась в среднем на 10 лет, и 75 % московских школьников нельзя назвать здоровыми? Что, не знали об этом в Министерствах здравоохранения? Да конечно знали! Но поскольку лицемерие было возведено в ранг социальной политики, руководящие товарищи делали вид, будто ничего не происходит: раз больниц нет – то и не надо. Как в том анекдоте про икру: раз спроса нет, то откуда же ей взяться? Какая уж там охрана здоровья, если в целом по стране только 35 % больниц имеют водопровод и канализацию, а в Узбекистане, например, в зданиях, не соответствующих санитарно-гигиеническим нормам, располагается 46 % больниц? (Если исключить из этих процентов Ташкент и наиболее цивилизованные города, то на сельскую местность придется едва ли не все 100.) И вот еще какие любопытные сведения сообщил академик Чазов: «…Политбюро, несмотря на финансовые трудности нашей страны, изыскало (кстати, кто знает, почему Политбюро? Разве дело Политбюро – изыскивать деньги на здравоохранение? – В. 3.) 5,4 миллиарда рублей дополнительно на охрану здоровья». А коллеги из США тут же подсчитали, «что это стоимость трех крейсеров или 125 противолодочных самолетов». Сопоставив здоровье народа с ценой всего трех крейсеров, министр не счел нужным скрывать: «Из-за плохого водоснабжения, низкого санитарно-гигиенического уровня многих молоко– и мясоперерабатывающих предприятий, низкой санитарной культуры ежегодно в стране болеют острыми кишечными заболеваниями 1 миллион 700 тысяч человек».

Вспыхивающие время от времени эпидемии кишечных заболеваний свидетельствуют все о том же: система здравоохранения имеется, а вот охрана здоровья народа напрочь отсутствует. Мы вернёмся еще к этой теме, а пока вспомним: есть кое-что похуже попавшего в поле зрения министра и депутата. По данным кандидата медицинских наук Мадьяра Салаева (он работает в Ташкентском институте краевой медицины), содержание пестицидов в продуктах, потребляемых населением Кзыл-Ордин-ской области, превышает ПДК в мясе – в 11 раз, в мучных изделиях – в 24, в рыбе – в 26, в воздухе – в 116 раз, содержание же нитратов в бахчевых выше ПДК в 34 раза. В Аральском районе 90 % женщин детородного возраста, рассказал врач-гинеколог Б. Альсеитов, страдают анемией (в среднем по Узбекистану эта цифра немного меньше – 80, по Таджикистану – 70 %), часты выкидыши, а в последние 6–7 лет – случаи появления младенцев с врождёнными уродствами: анацефалов, новорожденных без анального отверстия или каких-либо внутренних органов… Каждый четвертый призывник негоден к несению военной службы по ст. 16, каждый второй-третий житель района страдает туберкулёзом, из каждых 10 тысяч 230 больных раком. Заболеваемость паратифами в Приаралье больше среднесоюзной в 2–3 раза, раком пищевода – 7-10 раз, заболеваемость почек возросла за последние 9 лет в девять раз.

Причину следует искать в самодеятельном и бесконтрольном применении ядохимикатов, неизбежно попадающих в питьевую воду и атмосферный воздух.

Да что там далекий Аральск! В результате отсутствия должного лабораторного и элементарного социального контроля оказывается, что 300 из 400 применяемых в СССР пестицидов смело можно употреблять в пищу, а сам принцип установления нормативов на содержание в продуктах питания ядохимикатов выдвигался даже на соискание Государственной премии СССР («ЛГ» от 9 ноября 1988 года). Чрезвычайно оригинален способ установления этих норм, найденный Минздравом, – экологически чистый, нешумный, непыльный, не требующий дорогостоящей аппаратуры. О нём рассказали в газете «Московский комсомолец» (11 октября 1988 года) журналисты Андрей Лапик и Александр Поликарпов: ученые «экспериментировали на свинках. Если шерстка вставала торчком – значит, норма предельная…». Проверка на рынках Подмосковья показала, что попавшая в поле зрения инспекции продукция содержит повышенные дозы нитратов. Хотя что значит «повышенные»? С содержанием химических соединений в сельхозпродуктах Минздрав борется дешево и остроумно: повышает нормы предельно допустимой концентрации.

Полезно знать, что токсичность нитратов возрастает, если они содержатся в питьевой воде. Член-корреспондент АН СССР А. В. Яблоков утверждает: «Пищевые продукты „загрязнены“ химией в количествах беспрецедентных. В первую очередь это относится к пестицидам. Всерьёз следить за их применением начали лишь с 1984 года… Подконтрольна лишь одна шестая используемых ядов… По распространённости в продуктах питания среди пестицидов первое место принадлежит ДДТ. Да, тому самому дифенилтрихлорметилметану, запрещённому в нашей стране с 1970 года. На втором месте – ГХЦГ, на третьем – хлорофос. В прошлом году, по данным Минздрава СССР, выявлены экстремальные уровни загрязнения пестицидами, превышающие предельно допустимые, в 31 % консервов для детского питания, в 26 % овощных консервов, в 21 % колбасных изделий, в 25 % урожая яблок, в 40–50 % садовой земляники. Превышение максимально допустимого уровня (МДУ) одного или нескольких пестицидов было найдено в 42,5 % продукции детских молочных кухонь, в 44 % лекарственных (! – В. 3.) трав в лечебных (! – В. 3.) заведениях, в 54 % салата в закрытом грунте, 62,5 % проб выращенного в Молдавии винограда превышает МДУ по ртутьсодержащим ядам» («Труд», 22 марта 1989 года). Кроме того, как утверждает директор НИИ общей и коммунальной гигиены академик АМН СССР Г. И. Сидоренко, «народное хозяйство вносит в окружающую среду ежегодно более 1000 новых химических соединений (с неизвестными биологическими свойствами!)». Вывод А. В. Яблокова: «Применение пестицидов в сельском хозяйстве – тупиковый путь развития цивилизации».

Ещё более определенно высказывается директор института элементоорганических соединений АН СССР академик А. Фокин: «В нашей стране допущены крупные просчёты при формировании безопасных химических систем и обосновании требований к их использованию… Результатом этого стали негативные последствия воздействия химии на население и природу». Оказывается, полихлорированные соединения (ПХПС) типа диоксина, например, даже в ничтожных количествах подавляют иммунную систему организма, а в более высоких концентрациях (несколько десятков частей на триллион) оказывают эмбриотоксическое действие, в результате чего нарушаются детородные функции женщин. Американские исследования показывают, что накопление ПХПС в природе началось с производства ДДТ и гексахлорана. Западногерманские учёные добавили к этому следующее: опасные ПХПС образуются и в других хлорных производствах (скажем, в целлюлозно-бумажной промышленности), и применение продукции этих производств – еще один источник загрязнения. Одиннадцать промышленно развитых стран мира создали национальные программы по проблеме ксенобиотиков типа ПХПС и с 1980 года ежегодно проводят международные конференции. Единственный крупный потребитель хлорной продукции, не обращающий внимания на проблему ПХПС, – наша страна. Особенно страдают от такой бездеятельности Средняя Азия, Молдавия и все зоны рисосеяния. Далее цитирую: «Например, только на территории Узбекской ССР в течение последнего времени применялось около шести тысяч хлорсодержащих пестицидов… запрещенных за рубежом к применению. В рисоводстве страны внедрён и широко используется также запрещённый за рубежом гербицид пропанил, содержащий высокоопасные полихлоразобензолы. В стране создано громадное производство полихлорвинила и изделий из него, эксплуатация и уничтожение которых не контролируется… Между тем дальнейшее накопление веществ типа ПХПС в окружающей среде может привести к непредсказуемым последствиям» («Правда», 4 августа 1988 года).

На Западе всякий аграрий в обязательном порядке сдаёт экзамен на право пользования препаратами для повышения урожайности – там всякой козе понятно: дело это не такое уж простое и безвредное. (Вспомним скандал в ФРГ, когда в мясе было обнаружено превышение гормональных добавок, – население отказывалось его покупать. Если рачительные немцы догадались продать это мясо нам, то мы никогда так и не узнаем, что же вместе с мясом проглотили.) Посмотрите по сторонам: удобрения тоннами валяются где попало. Астрономические количества ядохимикатов, попадающих в статотчетность, – только часть айсберга. Потому и становятся возможными происшествия, подобные случившемуся с Улугой Эшенкуловой из колхоза им. Ленина Московского района Кулябской области, накормившей не угодивших ей родственников лепешками, замешенными на теодане – высокотоксичном ядохимикате. Беспечность руководства «Сельхозхимии», не удосужившегося поставить в известность республиканскую санэпидемстанцию о наличии о хозяйстве теодана, пренебрежительное (читай: некомпетентное) отношение местных властей к хранению химикатов (в упаковке из-под токсичных препаратов в 200 дворах земляков Эшенкуловой содержались пищевые продукты), – всё это стоило жизни не только четверым родственникам изобретательной сельской труженицы. А сколько явных и случайных «умертвий» осталось нераспознанными? Что там колхоз! Едва ли не в центре Душанбе находился (а может, и посейчас находится) склад токсикологической лаборатории, хранящий 150 видов ядохимикатов. Завлаб Г. Дуцоф выдавал в пользование хозяйств запрещённые высокотоксичные препараты: циболт, перопал, каратэ, олгин. А сотрудники лаборатории участвовали в обработке ими садов и виноградников. Кто знает, сколько ничего не подозревающих сограждан наших расплатились за щедрость горе-токсикологов здоровьем, а то и жизнью… Казалось бы, пора сделать выводы. Ан нет: «Тринадцать жителей колхоза им. Горького Коммунистического района Таджикской ССР (он, к слову, соседствует с Московским) были госпитализированы в результате отравления питьевой воды ядохимикатами, предназначенными для обработки хлопковых полей», – так начинается статья «Горькая вода», напечатанная в газете «Труд» 12 июля 1989 года. Снова игры с теоданом, а он в Кулябской области имеется в изобилии в каждом районе.

Не отличается положение с хранением ядохимикатов и в других районах региона. (Объединение «Туркменсельхимия», например, только на 40 % обеспечено складскими помещениями). И, конечно же, содержание химикатов в воде редко кому делается известным.

Тайное становится явным разве что случайно, нечаянно, как это было в случае с изобретательной Улугой или с Каракумским каналом, когда в него попало – имеется в виду Каахинский район – в результате грубейших нарушений условий транспортировки хлората магния 8 тонн этого дефолианта хлопчатника.

Если же учесть, что в Средней Азии, особенно в Узбекистане, контроль традиционно ниже, а уровень некомпетентности и нечестности традиционно выше, где информированность населения невысока (практически невозможно перепечатать на узбекском языке критические материалы из центральной прессы, жалуются журналисты узбекской литературной газеты «Узбекистон адабиетива санъати»), легко представить сложность положения. В брошюре «Под знаменем ленинского интернационализма» (изд-во «Узбекистан», Ташкент, 1985) академик АН УзССР С. К. Камалов в статье «Расцвет Советской Каракалпакии в братской семье народов СССР» перечисляет достижения автономной республики; разумеется, о том, что она вышла по детской смертности на одно из первых мест в мире, и речи нет, зато можно почерпнуть информацию такого рода: «Около 70 % капвложений направлено в ирригацию и мелиорацию – основы интенсификации поливного земледелия». И еще: «Строится крупный водопровод для подачи чистой питьевой воды из Туя-Муюна в Нукус и другие города».

Все здесь приблизительно верно. То есть, да, 70 % капвложений направлено на ирригацию, но ирригация в Каракалпакии, по выражению каракалпакского писателя Оразбая Абдирахманова, существует ради «интенсивного орошения экстенсивного земледелия».

Что касается воды, то она в четырех водохранилищах Туя-Муюна и по степени минерализации для питья не годится, и несъедобных примесей содержит довольно: фенолы, нефтепродукты, пресловутый запрещенный ДДТ, ГХЦГ, азот нитритный, сульфаты, хлор, цинк, хром. От такого букета не только у свинки шёрстка может «торчком встать». Разумеется, очистные сооружения предусмотрены, но сооружаться будут «потом». Да и вообще: превышения ПДК в Туя-Муюне – это по данным Всесоюзного НИИ по охране вод. А с точки зрения Узгидрометслужбы вода, предназначенная для Нукуса, не так уж плоха, ДДТ, по крайней мере, гидрометеорологи Узбекистана вообще там не обнаружили. Писатель и киносценарист Валерий Тальвик брал пробы воды в горных озёрах Памира – душанбинские специалисты и в них нашли ДДТ. Биолог Николай Аладин, всю свою сознательную жизнь занимающийся Аралом и работавший в составе экспедиции «Арал-88» (он создал в 1989 году в ленинградском Зоологическом институте РАН Лабораторию солоноватоводной гидробиологии – для изучения в первую очередь Арала), постоянно держал наготове пустые бутылки, в которые повсюду набирал воду, какую только удавалось заприметить. Дома он отдал добычу на анализ – ив спокойной обстановке убедился: во всех формально чистых пресноводных водоемах – следы превышения ПДК сульфатов и нитратов, причём содержание металлов превышает ПДК в 2–3 раза, а конкретно меди – и более. На берегу каракалпакского озера Каратерен можно встретить снулую рыбу – надо полагать, снулую по той же причине.

Да и откуда взяться чистой воде в низовьях, если (по данным Гидрометеоцентра Таджикистана) за 1987-89 годы уровень загрязненности ядохимикатами вод горных рек Вахш и Каферниган вырос в два раза. «Уровень загрязненности Сырдарьи, который раньше считался основным, теперь считается фоновым. Все загрязнено пестицидами»[2]2
  Человек, земля, вода. «Круглый стол» журналов «Памир», «Звезда Востока», «Простор», «Ашхабад», «Литературный Киргизстан» // Памир. 1989. № 11. С. 89.


[Закрыть].

Грязная вода – грязная земля. Та земля, на которой выращивали хлопок, ничего, по крайней мере в ближайшие годы, родить не может. Ситуация там примерно такая же, как в Ташаузской области, где, по данным Министра здравоохранения Туркмении К. Чагылова, загрязненность различными ядохимикатами превышает предельно допустимую концентрацию в 5–7,9 раза.

Тяжелее всего детям. Если по обобщенным данным более половины школьников у нас в стране – невротики, две трети – аллергики, 80 процентов страдают заболеваниями верхних дыхательных путей, то среднеазиатские дети в обязательном порядке болеют гепатитом, желудочно-кишечными заболеваниями, у большинства не в порядке почки… Заболеваемость населения с каждым годом увеличивается, в том числе токсическим гепатитом, долгие годы выдававшимся за инфекционный.

Аральский кризис породил тенденцию во всем винить Москву. Но вот что любопытно: как только речь заходит о сокращении посевов хлопчатника, партийные руководители всех хлопкосеющих республик высказываются против. Все хотят спасать Арал, но в каждом районе, в каждом обкоме партии мы слышим одно: воды не хватает самим. Интересно, что 3 апреля 1989 года на обсуждении экспертной комиссией Госплана СССР ТЭО «О комплексе мероприятий по регулированию водного режима Аральского моря и предотвращению опустынивания дельт Амударьи и Сырдарьи» (что блестяще высмеял в «Новом мире» В. И. Селюнин) представители среднеазиатских республик высказывались за освоение новых земель. Интересно и то, что работы по упомянутому проекту ведутся полным ходом уже с 6 марта 1989 года.

Участник экспедиции «Арал-88» Василий Илларионович Селюнин

Оставляют желать лучшего токсикологические лаборатории (где они вообще существуют), а данные, получаемые ими, засекречиваются, как и раньше. Давно стал достоянием гласности факт загрязнения воды в Сарыкамышском озере всевозможной химической дрянью, однако рыбаки Ташаузского рыбокомбината продолжают ловить в нём рыбу, хотя употреблять в пищу ее нельзя – легко отравиться. Но, как пишет в «Известиях» В. Зайкин, «тем не менее планы улова Ташаузскому рыбокомбинату никто снижать не собирается». Более того, продукция комбината распространяется за пределами республики, где население не подозревает о происхождении рыбы. О всеобъемлющей антисанитарии уже говорилось. Не принято мыть руки с мылом. Нет туалетов. Нет бань. Какой толк в том, что по инициативе Советского детского фонда в Среднюю Азию намечено командировать ежегодно около двух тысяч врачей, если работать им придется в помещениях, мягко говоря, мало приспособленных для работы?