Текст книги "Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры"

1
Охра

Искусство… должно быть способно на нечто большее, чем просто доставлять удовольствие: оно должно быть частью нашей жизни, чтобы увеличить запасы нашей духовной энергии.

Сэр Кеннет Кларк, Разглядывая фотографии.[24]24
  Кларк, Looking at Pictures, стр. 15.


[Закрыть]

В озерном краю Италии есть долина, где нашли десять тысяч древних наскальных рисунков. Эти петроглифы в округе Валле Камоника – свидетельство того, что когда-то здесь жили люди эпохи неолита, которые рассказывали истории, иллюстрируя их картинками. На некоторых из них изображены странные рогатые звери, слишком худые, чтобы обеспечить много мяса для пира, на других – люди с палками, которые на них охотятся. На камне вырезана большая бабочка, этому изображению пять тысяч лет. К сожалению, мой визит туда совпал с экскурсией группы немецких школьников, выстроившихся в очередь, чтобы скопировать ее, так что мне не удалось разглядеть оригинал сквозь бумагу и восковые карандаши.

Но в более тихом месте, вдали от групп экскурсантов, я нашла плоский темный камень, покрытый пятьюдесятью или более рисунками двухэтажных домов с остроконечными крышами. Когда я стояла и смотрела на него, он не показался мне чем-то особенным. Это было больше похоже на старинную риелторскую контору или мастерскую архитектора; возможно, это просто было место, где люди неторопливо вырезали свои мечты об идеальном доме. Понятно, что грубая резьба теперь бесцветна: любая краска давно исчезла бы под альпийским дождем. Но когда я сидела там, созерцая былое, я увидела на земле нечто вроде камушка. Он был другого цвета, чем все остальные обломки горных пород, – что бы это ни было, оно не являлось частью гор.

Я подняла его и поняла, что это нечто удивительное. Камень не выглядел многообещающе: грязный бледно-коричневый комок похожей на глину земли, размером и формой напоминающий куриное сердце. Спереди он был плоский, а сзади располагались три плоскости, похожие на слегка скругленную трехгранную пирамиду. Но когда я положила большой палец и первые два пальца правой руки на эти три маленькие плоскости, мне стало очень удобно держать их. И тогда я поняла, что этот кусок глины на самом деле был охрой, выпавшей из очень древней коробки с красками. Я смочила его слюной, и, когда грязь сошла, он стал темно-желтого цвета – цвета стога сена. Когда, копируя резьбу, я нарисовала на скале двухэтажный дом, охра ложилась ровно, не крошась: идеальный маленький кусочек краски. Странно было подумать, что последний человек, который рисовал с помощью этого материала, человек, чьи пальцы оставили бороздки, жил и умер около пяти тысяч лет назад. Он или она, вероятно, выбросили этот кусочек, когда тот стал слишком маленьким для рисования. Скорее всего, дожди вымыли его из земли и оставили для меня.

Охра – окись железа – была первой цветной краской. Она использовалась на каждом континенте, который заселял человек, с тех самых пор, как люди начали рисовать, и присутствовала на палитре почти каждого художника. В античные времена лучшая охра добывалась около черноморского города Синоп, в регионе, который сейчас принадлежит Турции. Она была настолько ценной, что каждый кусок краски обязательно маркировали специальной печатью. Эта краска была известна как «краска с печатью Синопа»: позже слова «синопия» или «синопер» стали общепринятыми терминами для обозначения красной охры[25]25
  Томпсон, Материалы, использовавшиеся в средневековой живописи, стр. 98.


[Закрыть]. Первые белые поселенцы в Северной Америке назвали туземцев «краснокожими индейцами» из-за того, что те окрашивали себя охрой (она была оберегом от зла, символизирующим добрые стихии мира[26]26
  Том, Becoming Brave: The Path to Native American Manhood, стр. 43.


[Закрыть], или защитой от холода зимой и от насекомых летом[27]27
  Маршалл, The Red Ochre People, стр. 41.


[Закрыть]); в Свазиленде на хребте Бомву (Bomvu означает на языке зулу «красный») археологи обнаружили шахты, использовавшиеся по крайней мере сорок тысяч лет назад для добывания красного и желтого пигментов, которыми люди окрашивали свои тела[28]28
  Сагона, Bruising the Red Earth, стр. 133.


[Закрыть]. Слово «охра» происходит от греческого слова, которое переводится как «бледно-желтый», но со временем его значение изменилось и стало обозначать нечто более яркое и активное – нечто более красное, коричневое или землистое. Теперь это слово можно использовать для обозначения почти любого природного землистого пигмента, хотя наиболее точно оно описывает почву, содержащую некоторое количество гематита или железной руды.

В Любероне, горном массиве на юге Франции, есть большие охряные рудники, а еще более знаменитые залежи охры находятся в тосканской Сиене: мне нравится думать, что мой маленький кусочек краски был привезен оттуда неолитическими торговцами, деловито менявшими краски на горные меха. Ченнино Ченнини писал о том, как в детстве, гуляя с отцом, он нашел охру в Тоскане. «И, достигнув небольшой долины, очень дикого крутого места, и поскребя кручу лопатой, я увидел трещины, заполненные землей самого разного цвета», – рассказывал он. Ченнини нашел желтую, красную, синюю и белую землю, «и эти краски появились на этой земле точно так же, как морщина проявляется на лице мужчины или женщины».

Я понимала, что во всех местах, где добывали охру, от Сиены до Ньюфаундленда и Японии, будут свои истории, но в поисках этой первой цветной краски я решила отправиться в Австралию, потому что именно там я могла найти самую длинную непрерывную традицию живописи в мире. Если меня так очаровал маленький кусочек пятитысячелетней охры, то насколько сильнее я была бы очарована в Австралии, где пещерные художники использовали эту краску более сорока тысяч лет назад? Но я также знала, что в самом центре Австралии я найду историю о том, как эта древняя традиция живописи трансформировалась в одно из самых захватывающих новых художественных течений последних лет.

Перед отъездом в Австралию я позвонила своему другу – антропологу из Сиднея, который много лет работал с аборигенами. В конце нашего телефонного разговора я посмотрела на свои записи. Вот они:

– На это уйдет время. Много времени.

– Охрой до сих пор торгуют, даже сейчас.

– Красная охра – это мужское дело. Будь осторожна.

Последний пункт я рассеянно подчеркнула несколько раз. Казалось, что самая распространенная краска на земле была и самой таинственной. Получить полную информацию об охре оказалось немного сложнее, чем я думала.

Сидней

Когда мы с Хетти Перкинс, одной из местных кураторов в галерее Нового Южного Уэльса, пили кофе в саду галереи после открытия ретроспективы искусства аборигенов, она энергично рассказывала о скрытых от посторонних глаз традициях коренного населения[29]29
  Papunya Tula: Genesis and Genius, Art Gallery of New South Wales, август – ноябрь 2000. Это была первая крупная ретроспектива движения искусства Центральной пустыни с тех пор, как оно началось в 1970-х годах. Она проходила в рамках Олимпийских игр 2000 года в Сиднее.


[Закрыть]. «Это одеяло, – сказала она, положив руку на лист белой бумаги в моей тетради, – а это Австралия, – продолжила она, прикоснувшись к деревянному столу. – Ты поднимаешь бумагу, а под ней все… многие картины похожи на одеяло… мы не понимаем полностью их смысл, но знаем, что они передают суть этой земли». Меня заинтриговало, не заглядывала ли она, так сказать, под этот самый стол. «У меня нет на это права, – сказала она. – Вот почему я осторожна. Не мое дело – спрашивать, что что-то означает. Это придет позже».

В тот вечер я осознала, что, по сути, собиралась искать пигмент, который в одном из своих воплощений мне не разрешалось видеть и который использовался для рисования тайных изображений, о которых мне не разрешалось знать. Я с уважением отнеслась к этим тайнам. Но что же тогда, в этих довольно суровых условиях, я могла бы найти на севере, а затем и в центре Австралии, что помогло бы мне понять привлекательность охры?

Дарвин

То, что я обнаружила, было самой охрой. Я нашла ее сразу же, я обнаружила многие мили охры. Вся верхняя оконечность Австралии – это один большой карьер охры, ее так много, что люди используют ее в коммерческих целях для производства цветного бетона. В первое утро в Дарвине я отправилась на раннюю утреннюю прогулку по пляжу Ист-Пойнт, который славится своим многоцветьем. Скалы были похожи на пошедшее волнами малиновое мороженое, как будто какому-то ленивому предку было поручено смешать желтые, белые, оранжевые и красные кусочки в коричневый цвет настоящих скал, но его отвлек пробегавший опоссум, и в конечном итоге этот лентяй оставил сушиться несмешанные цветные вихри. Пятна алого гематита напоминали брызги крови на белесых камнях. Когда я растерла рыхлую гальку в известковом растворе и добавила каплю морской воды, то обнаружила, что могу рисовать полученной краской – на своей коже, на бледных скальных выступах. Но, в отличие от гладкой итальянской охры, эти австралийские пигменты были зернистыми и отслаивались неровными кусочками. За этой краской не стоит проехать и мили, подумала я, хотя, конечно, понимала, что именно это и сделала.

Путешествие по австралийской коробке с красками

На востоке виднелся Арнемленд, освещенный постепенно поднимающимся солнцем. Это была родина аборигенов, которую посторонние могут посетить только по их приглашению. Когда вы смотрите на некоторые карты, это место кажется почти пустым – место, о котором вам не нужно знать, если у вас нет собственной карты. Сидя на каменных плитах и наблюдая, как солнце окрашивает небо в розовый цвет, я размышляла о красках Арнемленда. Как они возникают, куда деваются.

Торговля охрой

Было время, когда вся Австралия была сетью торговых факторий[30]30
  Я в долгу перед McBryde, «Goods from another country», Sagona, «Bruising the Red Earth» и Jones, «Red Ochre Expeditions», а также статьями, предоставленными Южным музеем, за этот раздел об экспедициях охры.


[Закрыть]. От Арнемленда на севере до южной оконечности Австралии, от западного побережья до пляжей Квинсленда группы людей собирались вместе для корробори (ритуальный танец австралийских аборигенов) и обменивались ценными предметами. Отчасти это был важный метод получения хороших инструментов и полезных предметов, но также способ выстраивания социальных связей мирными (по большей части) способами. Если вы привыкли каждый дождливый сезон торговать с соседями, то одновременно можно было заключать мирные договоры и разрешать споры. Люди могли обменять бумеранг (бумеранги в те дни не возвращались) на копье или топор на точильный камень – с ритуалом корробори, чтобы отпраздновать обмен. А охра – действительно хорошая охра – была одним из самых ценных товаров.

Уилга Миа в горах Кэмпбелл в Западной Австралии – одна из самых священных шахт охры на континенте. В 1985 году Николас Питерсон и Рональд Ламперт[31]31
  Петерсон и Ламперт «A Central Australian Ochre Mine», в Records of the Australian Museum, том 37, стр. 1–9.


[Закрыть] описали, как ходили туда с некоторыми из ее владельцев из племени варлпири. Им пришлось просить разрешения войти, и не только у владельцев шахты, но и у священных существ, которые, как считалось, жили под его древними сводами. «Не причини нам вреда», – молились мужчины, прежде чем войти в шахту с факелами и металлическими топорами, а в другой раз они уговаривали духа шахты, говоря, что им нужно совсем немного. До 1940-х годов охру обменивали на копья у южных племен, на щиты и бумеранги – у северных[32]32
  Подобные ритуальные торговые схемы существовали по всему континенту. Рональд и Кэтрин Берндт описали, как в начале ХХ века люди с северо-востока, принадлежавшие к племенам гунвингу из энпелли, торговали копьями с людьми на востоке, сетями с людьми с северного побережья, европейскими товарами и бамбуковыми копьями с теми, кто жил на юго-западе, и двумя сортами красной охры с теми, кто жил на юге, недалеко от реки Кэтрин. Берндт и Берндт, The World of the First Australians, стр. 131.


[Закрыть]. Еще в 1980-е годы охру добывали и продавали, хотя там, где некогда ее собирали в посуду из коры, к концу ХХ века складывали в пластиковые ведра.

Еще одно известное месторождение находится в горах Флиндерс в Южной Австралии. В течение, возможно, тысяч лет экспедиции аборигенов направлялись от озера Эйр на юг в этот район. В книге «Товары из другой страны» Изабель Макбрайд пишет о людях племени дияри, которым требовалось два месяца, чтобы пройти тысячу миль туда и обратно, забрав «красное золото» из шахты Букарту в местечке под названием Парачильна. Обычно они возвращались домой с двадцатью килограммами охры каждый, уже сформованными в запеченные круглые лепешки. Охру несли на спине в мешках из шкуры опоссума или кенгуру, а на головы привязывали огромные жернова из близлежащей каменоломни. В путешествие отправлялись семьдесят или восемьдесят человек – должно быть, это было впечатляющее зрелище.

Затем, в 1860 году, прибыли белые фермеры, привезли овец и начали захватывать землю – и последовала серия стычек. Администрация в Аделаиде называла это охряными войнами, хотя истоки конфликта были в большей степени связаны не с тем, что происходило на пути к священной шахте и обратно, а с тем, что в ней находили. Аборигены даже отдаленно не интересовались европейскими представлениями о землевладении, но их интересовал этот новый блеющий источник пищи, так что, когда они совершали свои ежегодные экспедиции в Букарту, то захватывали мясо, которое им было нужно для путешествия. Белые общины не замедлили с репрессиями (проще говоря, вешали аборигенов за украденную овцу или ягненка), после чего следовали ответные действия аборигенов. Поселенец XIX века по имени Роберт Брюс, слова которого цитировал Филип Джонс из Южноавстралийского музея в статье, написанной в 1983 году[33]33
  Джонс, там же, стр. 10.


[Закрыть], писал, что «можно сказать, что одинокий пастух был в безопасности [во Флиндерсе] в той же степени, что и непопулярный сборщик налогов в Типерери [так!] в старые добрые времена».

В ноябре 1863 года охряные войны превратились в охряную резню. Джонс отметил, что даже спустя более ста лет местные аборигены все еще помнили точное место, где разгневанными поселенцами были убиты десятки аборигенов. Это произошло рядом с Бельтаной, примерно в 540 километрах к северу от Аделаиды. В течение 1860-х годов с обеих сторон было совершено много актов ужасного насилия, и в конце концов кто-то в администрации Южной Австралии предложил решение: если не удается остановить людей, идущих к горе, возможно, получится принести гору к людям? «Как насчет перемещения шахты?» – сказал он, упирая на то, что черные парни не заметят разницы. И – невероятно! – в 1874 году поселенцы именно это и сделали. Но они переместили не ту шахту.

Те, кто принимал решения в Аделаиде, не смогли убедить ни одну транспортную компанию перевезти красные камни из Парачильны (тогда это был почти невозможный маршрут для воловьих повозок), поэтому вместо этого они извлекли четыре тонны охры из обычной шахты на побережье, принадлежащей народу каура, и организовали ее транспортировку до озера Эйр; это заняло недели, но, по крайней мере, о маршруте перевозки удалось договориться. Добравшись до места назначения, они убедили немецких миссионеров раздать охру – в надежде, что в результате избытка запасов собиратели охры найдут себе другое занятие.

Но все усилия оказались напрасными. Вся красная охра народа каура не смогла бы отговорить людей озера Эйр от ежегодной экспедиции – по трем причинам. Прежде всего это было что-то вроде паломничества. Вы, вероятно, можете купить воду из Лурда в Лондоне, но часть ее привлекательности – в той духовной трансформации, которая происходит, когда вы совершаете путешествие самостоятельно. Аборигены окружили сбор красной охры и возвращение с ней сложными церемониями. Если вы пробежитесь до шахты, чтобы собрать небольшой мешок камней, потеряется сама суть процесса. Истории можно рассказывать, только проговаривая их, путешествия можно совершать, только пройдя намеченный путь.

Во-вторых, охра была необходима для обмена. Торговля происходит, когда один предмет считается почти равным по стоимости другому. Какую ценность имела бесплатная краска? На нее нельзя было бы купить много драгоценных жемчужных раковин с Кимберлийского побережья, много табака питури, который дияри так охотно приобретали у других племен. Рецепт превращения листьев питури в супернаркотик был секретом, который знали и хранили только старейшины некоторых племен, поэтому обмен охры на питури был обменом важного секрета на другой важный секрет, что делало обмен равноценным. Если бы племена озера Эйр были лишены священной охры, это означало бы, что они не могли играть свою роль в сложной торговой сети, включавшей все местные племена.

В-третьих, охра использовалась для создания ритуальных рисунков, а красная краска племени каура просто была недостаточно хороша или недостаточно священна: она не содержала небольшого количества ртути, что делало краску букарту такой особенной. В 1882 году журналист Т.А. Мейси писал: «туземцы не стали использовать [каурскую охру]. По их мнению, она не имела столь желанного блестящего вида, который наполнял их восторгом и восхищением при созерцании своих благородных персон, а также делал их предметом зависти племен-соперников»[34]34
  Мейси, Port Augusta Dispatch and Flinders Advertiser, 9 июня 1882 года. Цитируется у Джонса, там же, стр. 12.


[Закрыть]. Для Мейси это, вероятно, было выражением примитивного стремления к блестящим штучкам, но есть и другие объяснения. Ощущение того, что свет – это проявление славы священного, что сверхъестественное заключено в чем-то светящемся, присуще почти каждой религии. Возможно, раскрашивание себя блестящей краской было для аборигенов не только символом священного, но и его воплощением.

«О да, питури, – сказал Роке Ли. – На вкус дерьмо, но действует как десять чашек кофе сразу». Я познакомилась с Роке (который произносит свое имя как Рокки) в Художественной галерее аборигенов в Дарвине; раньше он был рейнджером в Национальном парке Какаду, но последние пять лет в основном занимался демонстрацией диджериду. В его отце течет китайская и австралийская кровь, а мать – аборигенка. «У меня три культуры, – радостно рассказывал он. – Это ясно видно по моей стряпне. Я делаю змеиное ча-сю, черепаху с длинной шеей, фаршированную имбирем, и жареного полулапчатого гуся». Всю неделю Роке живет в Дарвине, но по выходным любит ходить на охоту. «Скоро сезон полулапчатых гусей, – рассказывал он. – Мы построим скрадок на краю болота и возьмем связку копий. Когда гуси подходят, мы просто бросаем копья». Роке часто смешивает белую каолиновую глину с яйцами чаек и использует эту смесь, чтобы перед охотой нарисовать полосы на своем лице. «Это делается просто для того, чтобы мать-Природа знала, что мы здесь. Не для полулапчатых гусей: они такие толстые, что нам не нужна удача, чтобы попасть в них». А древки копий необходимо окрасить белой краской. На удачу? «Нет, – смеется Роке. – Чтобы потом было легче их найти».

Роке показал мне галерею. Как и во многих художественных магазинах Дарвина, картины там разделены на две секции: огромные абстрактные полотна из Центральной пустыни, написанные в основном акриловыми красками, связующим компонентом которых является пластик, а не масло[35]35
  Согласно одной из версий создания акриловых красок, частично разработка этого материала, возможно, была начата в Австралии. Художник Эйнсли Робертс, по-видимому, страдал аллергией как на скипидар, так и на льняное масло, поэтому его друг Сидни Нолан предложил попробовать клей ПВА. Позже это превратилось в акриловые краски, став важным прорывом в истории профессиональных художественных красок и красок для наружных работ. Hulley, Ainslie Roberts and the Dreamtime, стр. 81.


[Закрыть], и картины из Северной территории. Тогда я уже знала, что картины должны сопровождаться историями об их ярких красках. Картины с севера были выполнены в основном натуральными оттенками охры, как и приблизительно в 1912 году, когда исследователь и этнолог сэр Болдуин Спенсер начал собирать их у племен Арнемленда, хотя в наши дни сегодня черные, белые, красные и желтые виды природной охры чаще смешивают с синтетическими материалами. Новые связующие компоненты легче получить, и они служат дольше, чем сок орхидеи или яйцо чайки.

Картины северных аборигенов первоначально были написаны на срезанной коре австралийского эвкалипта косого (которая больше всего похожа на бумагу), хотя теперь они в основном пишутся на холсте, отчасти по экологическим причинам, отчасти потому, что так хотят покупатели, а также потому, что многие картины сегодня, как правило, создаются с учетом требований рынка, а не потому, что они сами по себе должны быть написаны. Они покрыты узорами из диагональных полос и поперечной штриховки. Последняя техника, по-видимому, была принесена макассанскими торговцами с острова Сулавеси (в наши дни – часть Индонезии), за несколько сотен лет до того, как белые поселенцы прибыли на континент. Это напоминает нам о том, что культура аборигенов никогда не была изолированной, а находилась под влиянием (и, возможно, сама оказывала влияние) внешних сил из Индонезии, Полинезии, Китая и других стран. Данная техника, как ни странно, работает как оптическая иллюзия: тонко прорисованные параллельные линии создают ощущение мерцания, подобно картинам британской художницы ХХ века Бриджит Рейли. Говард Морфи в своей книге «Искусство аборигенов» предположил, что «колчан», который выглядит так, как будто его нарисовали дрожащей рукой, был изображен подобным образом преднамеренно: это способ заставить картину мерцать и казаться движущейся[36]36
  Морфи, Aboriginal Art, с. 164.


[Закрыть].

Северные картины, как правило, очень образны – например, человек-молния Намарркон с его электрическим ореолом и топорами, воткнутыми в его конечности (как люди втыкают их в бревна), изображен готовым броситься на людей, которые не подчиняются закону; или Лума-Лума, который не сумел держать руки подальше от женщин и был убит разгневанными мужчинами (но не раньше, чем рассказал им свои лучшие истории). На других нарисованы тотемы животных – рыб, валлаби, черепах или крокодилов – вокруг изображений людей и предков, в чьих историях они присутствуют. Когда я впервые увидела одну из таких картин с черепахой, то подумала, что диагональные линии вокруг нее – просто украшение; но потом я провела одну долгую ночь (в рамках исследовательского проекта университета Северной территории наблюдая, как гигантские черепахи откладывают яйца на необитаемом острове недалеко от Дарвина). И когда я увидела, как черепаха-мать медленно возвращается в океан, отложив яйца на пляже, где она сама родилась сорок лет назад, то поняла, что на картине были сверхъестественно точно изображены следы черепашьих ласт.

Традиционная жизнь аборигенов имеет смысл только в контексте тех времен, когда их предки впервые возникли из изначальных земли, моря или неба и принесли с собой первый восход солнца. В английском языке это выражается как «сновидение» или «время сновидений» – сон в том смысле, что он происходит не в прошлом, а в некоем параллельном реальном мире, похожем на тот, в котором мы действуем во сне. В преданиях аборигенов сновидение является причиной всего, что когда-либо существовало и будет существовать, и происходящие там истории рассказываются слоями, в зависимости от того, насколько слушатель готов или уполномочен их понимать. Говорят, что ваши личные сновидения зависят от того, где была ваша мать, когда она впервые почувствовала вас в своей утробе. Предки, которые живут в этом месте, дали вам «душу» – оживили вас, – и, когда вы вырастете, их истории и песни будут внутри вас, а вы – внутри них.

В мире сновидений очень мало нежности и легкого для восприятия; на самом деле многое там весьма непристойно. В рассказах часто упоминаются предки животных и людей, которых убивают или наказывают, они могут включать в себя подробности того, как предки передвигались по земле по тропам, ставшим священными, находя пищу, союзников и врагов. Это эпические истории, содержащие (как и все лучшие эпические произведения) универсальные истины. Они касаются главного Закона Земли, но они также – сама земля, и только определенные люди имеют право знать их. Таким образом, история или песня о сестрах Вавилак, которые отправились в путешествие в начале времен и были проглочены Радужным змеем, когда одна из них уронила свою кровь в его водный источник, работает на нескольких уровнях. Она является напоминанием о духовных истинах, предупреждением, что следует вести себя в соответствии с определенными социальными правилами, а также картой. Она может – если вы уполномочены расшифровать ее – подсказать вам, что воду можно найти, повернув на восток у такого-то холма, а личинок – остановившись в определенном месте. История действует почти как ключ к стране, описывает способ найти безопасный путь через нее, даже если вы никогда не бывали в тех местах раньше. И точно так же – охра, с помощью которой эти истории излагаются в ритуалах или изображаются в пещерах, – не просто часть земли. Она – сама земля.

С красной охрой связано множество историй сновидений – вероятно, их столько же, сколько и племен, но большинство из них рассказывает о пролитии крови. В некоторых историях говорилось, что Парачильна – это кровь предков эму, а в других – кровь собаки Маринди, которую обманула и убила ящерица, вцепившаяся ей в горло. Вильга Миа была, согласно легенде вальбири, сделана человеком, который украл свернувшуюся кровь. В еще одной истории о красной охре из района Калгурли[37]37
  Эта версия адаптирована в книге Смита «Myths and legends of the Australian Aborigines».


[Закрыть] рассказывается о Киркине – человеке с выгоревшими на солнце волосами, чья красота ослепляла всех, особенно его самого. Каждое утро на восходе солнца этот идол эпохи предков стоял на высоком валуне, расчесывал свои золотые волосы и наслаждался всеобщим обожанием и вниманием. Но был один человек, который не любил его. Целитель по имени Вайю видел Киркина насквозь и смеялся над его тщеславием. Естественно, Киркин возненавидел его за это и замыслил месть. Он сказал Вайю, что хочет пойти с ним на охоту, чтобы найти особенную, замечательно вкусную птицу. Единственная проблема заключалась в том, что охотник мог поймать ее, только прыгнув на птицу сверху. Притворная погоня завершилась тем, что Вайю прыгнул в ловушку из острых копий, которую устроил для него Киркин. Злой Киркин рассмеялся и оставил Вайю корчиться в долине. Копья пронзали нежные подошвы его ног, окрашивая землю его кровью, и с тех пор, как гласит миф, аборигены отправлялись в эту долину за красной охрой. Они размазывали «кровь» предка-целителя по телам своих сыновей перед посвящением, чтобы научить их быть хорошими людьми.

Это одна из причин, почему охра не только священна, но и опасна. Красная охра является неотъемлемой частью церемонии посвящения мальчиков, когда они становятся мужчинами. Например, в северо-восточной части Арнемленда посвящаемым наносят охрой священные клановые узоры на груди и намазывают белой глиной лица так, что образуется маска. Краска – это часть тайны посвящения, а может быть, и сама эта тайна. Многие люди размышляли о значении этой красной земли – и антропологи, как правило, сосредотачивались на символике красного цвета как представляющего мужскую кровь (означающую смерть) или женскую менструальную кровь (означающую, возможно, потенциал для рождения ребенка). Но есть и другая теория, не менее любопытная: железо в красной охре каким-то образом действовало как магнит, указывая предкам и аборигенам путь при движении по священным тропам[38]38
  Газета South China Morning Post от 13 января 2001 года цитирует Ноэля Наннупа, главного исполнительного директора Отдела аборигенного наследия правительства Западной Австралии, который говорит, что, если по тропам сновидений не ходить достаточно долгое время, они впадут в спячку, и, чтобы снова пройти по ним, их придется разбудить камнями, чувствительными к магнитному полю земли, заставляя пути раскрываться. По его словам, гроза считалась лучшим моментом, в который можно «почувствовать» тропы.


[Закрыть]. Когда я впервые услышала это, то отмахнулась от подобного предположения как от путаницы, созданной веяниями нового века, но позже я услышала нечто новое о красной охре – то, что не изменило моего мнения, но заставило меня стать несколько более открытой для изменений.

Я узнала, что ученые в Италии нашли новую методику датировки фресок с точностью почти до года, когда они были написаны, просто изучив красную краску. «Красная охра содержит железо. Молекулы железа действуют как стрелки компаса», – объяснил профессор Джакомо Кьяри из отделения минералогических и петрологических наук Туринского университета. Он сказал, что в течение нескольких минут между нанесением красной охры на влажную глину и временем ее высыхания молекулы перестраиваются в направлении магнитного севера. «И если вы не сдвинете стены, то они останутся в этом положении», – продолжил профессор. Положение магнитного севера меняется каждый год – оно может колебаться в пределах 18°, поэтому вы можете узнать, когда фреска была написана, по направлению, которое указывает красная охра. Это может привести к любопытным художественным открытиям: например, в Ватиканской библиотеке были обнаружены три фрески, которые, как полагают, были написаны в 1585, 1621 и 1660 годах. Туринские ученые взяли крошечные образцы с краев фресок, чтобы проверить свою теорию. «Мы не могли понять, что получилось. Вся охра была направлена в одну сторону, и это было совсем не то, чего мы ожидали», – сказал профессор Киари. А потом они сделали еще несколько тестов и поняли правду: фрески были оригинальными, но все их бордюры были перекрашены в 1870 году. «Однако магнитный север очень неустойчив, – добавил профессор. – Значит, мы можем решить и обратную задачу: иногда мы используем фрески, если точно знаем, когда они были написаны, чтобы сказать, где был магнитный север в тот год».

Он не был осведомлен, что подобная техника используется для датировки тел, окрашенных красной охрой согласно тысячелетним похоронным обычаям в Австралии, Африке, Америке и Европе. В какой-то степени невозможно быть уверенным, что тело не переносили после того, как охра высохла, но проблема заключается еще и в том, что захоронения происходили слишком далеко в прошлом. «Вы не можете заглянуть слишком далеко в прошлое, потому что мы не так много знаем о положении магнитного севера тысячи лет назад».

Роке сказал, что я ничего не узнаю о применении красной охры в церемониях: «об этом запрещено говорить кому бы то ни было». Он рассказал, что в 2000-е годы было гораздо труднее узнать о традициях аборигенов, чем в 1930-е, причем не только потому, что мало кто из мужчин и женщин помнит их, но и потому, что информацию намеренно скрывают, чтобы защитить ее. Его сестра работала над проектом по размещению антропологических работ о церемониях аборигенов в специальных местах в библиотеках, где читатели должны были обращаться за разрешением на их чтение. Но, по его словам, существует немало других применений охры, которые я могла бы увидеть. Если я хочу узнать о применении охры в культуре, то могу отправиться на острова Тиви. А если я хочу узнать о применении охры в искусстве, мне следует отправиться в Какаду, на окраину Арнемленда. «Это самая большая художественная галерея в мире».

Охра и табу на инцест

Острова Тиви расположены всего в двадцати минутах полета через пролив Апсли от Дарвина, но когда вы впервые прибываете на аэродром Батерст, вам кажется, что вы оказываетесь в другой стране. Это совсем не Австралия. Тут говорят на тиви, дети почти не говорят по-английски. Народ представлен шестнадцатью советниками, которые собираются в Белом доме Тиви, чтобы наблюдать за управлением островами. Хотя они любят держаться отдельно от остальной Австралии, несколько лет назад Совет проголосовал за допуск на острова не более дюжины туристов в день – чтобы посторонние могли понять их культуру.

Внешне люди острова Тиви ведут идиллическое островное существование. Много солнца, цветные рубашки, красивые раскрашенные здания, окруженные пальмами, множество художников, работающих в больших ярких художественных центрах, и все это окаймлено безупречными пляжами. Но при этом островитянам приходится не только бороться с некоторыми проблемами с алкоголем, которые угрожают очень многим аборигенным общинам: существует также ряд строго предписанных способов социальной организации, с которыми я когда-либо сталкивалась.

Проблема связана с демографией. На двух островах – Мелвилле и Батерсте – живет всего 1400 человек, и многие годы они считали себя единственными людьми на земле, поэтому разработали строгие способы предотвращения смешанных браков. И эти способы продолжают действовать. На острове нет смешанных школ, причем не из соображений воспитания, а потому, что сестры и братья не могут даже смотреть друг на друга, не говоря уже о том, чтобы разговаривать. Наш проводник, Ричард Тунгатулум, один из членов Совета Тиви, рассказал историю о мужчине, который однажды пришел в крошечный полевой госпиталь с ужасной болью. Доктора не было, но вместо того, чтобы помочь пациенту, медсестра пошла приготовить себе чашку чая. «Ей пришлось, – сказал Ричард. – Она была его сестрой».