Текст книги "Пусть будет маленькое чудо!"

Виктория Габриелян
Пусть будет маленькое чудо!

Мои истории являются художественным вымыслом на основе реальных событий. Имена некоторых героев изменены, но не очень. Все совпадения случайны.

Приятного чтения!

© Виктория Габриелян, текст, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Дорогие читатели!

Не чудо ли, что десять лет назад я вдруг написала мою первую книжку? Не имея никакого литературного опыта за плечами, а просто встретив людей, которые дали мне маленький толчок и поверили в меня… И ко мне пришло чудесное вдохновение, с которым я ношусь и строчу рассказ за рассказом, книгу за книгой. И что для меня очень важно и дорого – вы, мои читатели. Много лет уже вы со мной!..

А как часто мы не замечаем чудес вокруг себя, не угадываем, что судьба прощает наши промахи, подкидывая новые шансы… И даже порой злоупотребляем благосклонностью судьбы. Принимаем как само собой разумеющееся, что рождение ребенка – это чудо обновления жизни, что язык этого ребенка незабываем, уникален и у каждого свой. Что у нас всех есть шанс научить детей не сдаваться, учиться и побеждать, – это ведь тоже чудо.

Моя единственная дочь Ева стала в Америке врачом-гинекологом и родила троих детей. Таким образом я стала бабушкой трех внуков, которых я немного воспитываю, а они – меня. Ну не чудо ли?..

А мой муж Джефф, который ранее не был женат и понимает только по-английски, вдруг получил в приданое за мной сразу очаровательную дочь, умного зятя, милых внуков, а также огромную смешную толпу родственников и друзей в разных концах мира, говорящих на семи языках. Ну не чудо ли? С тех пор его культурный (и гастрономический) кругозор очень расширился.

Моих родителей и первого мужа Миши давно нет в живых, но я научилась разговаривать с ними в своих мыслях. Я бережно храню воспоминания, и моя память – это тоже чудо. И пусть она не ускользает от меня как можно дольше…

Несколько раз в жизни я встречала таких людей, про которых думаешь: «Пожалуйста-пожалуйста, станьте моими друзьями/подругами. Пожалуйста-пожалуйста, пусть они меня заметят и полюбят!» И… о чудо! Так и происходит!

С Мариной недавно отмечали (с выездом в тропические страны) пятидесятилетие нашей дружбы – с детского сада. Впервые мы встретились в ереванском большом многоподъездном доме. Наши родители решили, что армянская девочка Марина и русско-греческая я созданы друг для друга. Первые годы дружбы прошли в драках и обидах, но потом случилось чудо (мы поумнели), и сейчас Марина для меня всё: записная книжка с телефонами друзей, психотерапевт, модный стилист, поваренная книга, дом советов и хранительница моих «скелетов». Марине я рассказываю даже то, что стыдно кому-либо говорить. Наша дружба – обыкновенное человеческое чудо. Еще и потому, что, переезжая из страны в страну, мы обе в конце концов оказались друг от друга неподалеку: она – в Нью-Йорке, а я – в пригороде столицы США.

На свете много чудес: любовь, которая вдохновляет, дружба, которая спасает, природа, которая лечит. И даже когда все темные силы Вселенной объединяются против нас, я верю, что неизменно придут Рождество и Новый год со своими чудесами и исполнением желаний. А потом обязательно наступит месяц май, и природа, как всегда, даст нам шанс возродиться и всё изменить.

Главное – не пропустить чудо!

Праздник

Я часто проезжаю мимо старого дома викторианской эпохи в исторической части нашего городка. Он стоит наискосок от нашего, на повороте, мне всегда приходится притормаживать возле него. И я невольно заглядываю в окна. Вижу часть гостиной с камином и винтажными креслами рядом. И немного – кабинет с богатой библиотекой. Хоть у нас теплые зимы и очень жаркое лето, в камине часто горят дрова.

Как-то разговорилась с соседкой. «Да, – сказала она. – Там живет пожилая пара. Дети у них взрослые, тоже уже почти пожилые. Разъехались давно, у всех свои семьи, дети. Приезжают, но редко».

Однажды ко мне обратилась немолодая, но очень активная дама: она искала место помощницы по хозяйству с проживанием, можно по уходу за стариками или людьми с ограниченными возможностями. И я вспомнила про пару старичков у камина. Спросила у соседки. Та, на правах вхожей в тот дом, поинтересовалась – не нужна ли им помощь.

В доме уже были помощники. За лужайкой и садом ухаживал садовник: косил траву, подрезал деревья, высаживал цветы. Каждое утро приходила кухарка и готовила завтрак и ланч. Обед обычно доставляли из местного ресторана. Раз в неделю приезжали уборщицы. Поговорив с нашей протеже, дедушка предложил ей самую тяжелую работу: сиделкой к жене, теряющей разум.

Одним словом, пристроили мы даму.

Благодарностям не было конца. Сначала я получила открытку с видами нашего городка от пожилой пары (вот какие все-таки американцы вежливые, особенно старое поколение, как многому нам еще учиться у них): «Дорогая Виктория! Благодарим за участие и помощь. Мы безмерно довольны нашей новой помощницей (имя опускаю, пусть так и будет Дамой) и благодарны за ее труд. Искренне ваши…» Соседка тоже получила подобную открытку.

Следом в магазине я встретила Даму. Она закупала продукты для своих обожаемых старичков (она так их и называла: «мои обожаемые старички»). Дама бросилась мне на шею.

– Если бы не вы! – И зарыдала.

Дама приехала в Америку по «визе невест». Я сама так сюда приехала. Но если у меня все сложилось слава богу, то у нее не сложилось никак. Жених, попользовавшись ею, промурыжив без документов и оформления брака, выставил из своего дома через год. «Хорошо, что хоть не бил и не убил», – сказала Дама и перекрестилась.

И началась жизнь нелегала. О, сколько их здесь таких! Английского – ноль. Работала где придется. Жила тоже. В русском магазине таскала коробки, была нянечкой в детском саду, ухаживала за русскоговорящими бабушками и дедушками за копейки. Снимала даже не комнату – угол. И мечтала, конечно, поначалу: и о принце на белом коне, и о доме в три этажа, и о белом платье.

– Пожалуйста, не отказывайте мне, это очень важно! – попросила Дама. – Не могли бы мы встречаться иногда за чашкой кофе? У меня, кроме вас и старичков, никого нет.

Старичкам оказалось далеко за восемьдесят. Дедушка передвигался с трудом, у него был страшный старческий артрит. У бабушки были отменное здоровье и аппетит, но ее догнал Альцгеймер. Когда Дама поступила к ним в дом, хозяйка была еще более-менее, даже запомнила, как ту зовут. Но в течение нескольких лет, прожитых Дамой в их доме, состояние быстро ухудшалось. Мужа она еще узнавала, но больше никого.

Не скажу, что мы встречались часто. Раза три, четыре за пять-шесть лет…

– Дедушка сдает. Так жалко его. А он замечательный, – рассказывала Дама. – Буду с ними до конца. Лишь бы жили долго.

Она экономила деньги. У нее были планы: копила на свой дом.

Дети очень настаивали на помещении родителей в дом престарелых, но дедушка уперся: ни в какую. И Дама, как ни странно, со своим нулевым английским нашла подход ко всем. Она была доброй, быстрой, работящей и очень позитивной. Дети оплатили ей курсы английского. Каждый вечер, уложив стариков в кровать, она занималась с преподавателем. И заговорила. Затем дети отправили Даму на курсы вождения и купили ей недорогой автомобиль. В гараже дома стояли «бентли», «роллс-ройс», «линкольн», но старички уже давно не пользовались ими. А в магазин или в химчистку как-то на них не поедешь.

Дама оттерла и отпылесосила каждый уголок. Уборщицы работали поверхностно, и она их постепенно выжила. Никогда дом так не блестел и не переливался радугой в подвесках хрустальных люстр и не благоухал выстиранными коврами и чехлами на роскошных диванах.

Затем пришла очередь кухарки. «Я готовлю вкуснее!» – заявила Дама дедушке. И хозяин согласился с ней. Кухарка больше не появлялась.

Организовать достойную жизнь и правильно вести хозяйство – это ведь тоже талант. И потянулись дети и внуки обратно в дом, где они росли. И правнуков привезли познакомиться с прабабушкой, прадедушкой и Дамой. То на День благодарения приедут, то на Рождество.

На чердаке Дама как-то обнаружила пылящиеся елочные игрушки. Разобрала, привела в порядок. Украсила дом к рождественским праздникам. Дети умилялись: «Джон, помнишь, этого снеговика мама купила, когда ты в школу пошел? А этого эльфа, когда Джойс родилась!»

Даме было приятно. Немолодая, некрасивая женщина расцвела. Американская семья стала ее настоящей семьей.

– Джон помог мне с документами, – рассказывала Дама мне за чашкой кофе. – Когда они узнали, что в доме работает женщина без права проживания в Штатах, немедленно примчались. Сначала отнеслись с недоверием. Пытались убедить дедушку меня уволить, обещали нанять мексиканку или филиппинку. Чем я так покорила сердце хозяина, до сих пор не знаю. Сыну он сказал, что чем увольнять, лучше бы с документами помог. И Джон написал письмо сенатору с просьбой оформить рабочую визу. Даже не знаю, как он это провернул, но через год меня вызвали на интервью, а еще через год я получила грин-карту. Скоро и гражданство будет. Как я им благодарна!

И Дама спешила домой: ее ждут и волнуются.

У бабушки прогрессировал Альцгеймер. Она постепенно разучилась говорить и только мычала. А потом забыла, как ходить. Дама быстро разобралась в оттенках издаваемых старушкой звуков: когда та была довольна, когда – нет, а когда, простите, оплошала. Всегда с лаской, напевая, она быстро приводила бабушку в порядок и укладывала в чистую, пахнущую лавандой постель или усаживала в удобное кресло, подоткнув со всех сторон плед.

Дедушка еще ковылял с палочкой. Читал газеты. Новости узнавал только оттуда, хотя свои финансовые дела вел на лэптопе. Каждое утро, еще до завтрака, Дама отправлялась в магазин “Seven-Eleven” за газетами. Заодно и поболтать с продавцом. Дедушка разворачивал газеты за первой чашкой кофе, читал новости жене вслух. Та безучастно смотрела на огонь. А Дама рассказывала местные новости, услышанные от садовника, соседей, аптекаря, почтальона. Она общалась со всеми: развивала свой английский.

Старик умер вскоре после очередного Рождества, на которое собралась вся семья. В последний раз отмечали тогда с ним. Буквально через несколько дней после отъезда родных он уснул в кресле перед горящим камином… Дама не сразу и обнаружила, что хозяин больше не дышит. Он любил вздремнуть у камина, бросив газеты на пол. Руки его были еще теплыми, когда она бросилась звонить 911. Проснулась бабушка и не замычала, как обычно, а заплакала настоящими, живыми слезами, протягивая руки к своей сиделке.

– Сначала приехал старший сын и занялся организацией похорон. Потом остальные подтянулись. На прощание в церкви собралось почти пятьсот человек. Меня посадили на переднюю скамью прямо перед алтарем, где обычно сидят самые близкие люди усопшего. Мне было так приятно. Какие люди все-таки благодарные!

– Простите мое любопытство, а они вам платят за работу?

– Конечно! – Дама даже обиделась. – И в завещании дедушка меня упомянул. Оставил приличную сумму.

Обычно разговорчивая и открытая, она вдруг замкнулась.

После похорон, когда разъехались родственники, Дама спустила с чердака коробки, поставила стремянку – и чуть не свалилась с верхней ступеньки, испугавшись нечеловеческого вопля бабушки. Сидя в кресле, та вопила, царапала себе лицо и рвала волосы.

Дама бросилась успокаивать хозяйку, обняла, пораскачивалась с ней из стороны в сторону, причесала, смазала царапины вазелином и дала теплое питье. Когда старушка мирно задремала в кресле, Дама вернулась на стремянку… И снова этот вопль. В конце концов до нее дошло, что хозяйке нужна рождественская елка.

Дама оставила дерево в покое. Развернула кресло бабушки так, чтобы елка была лучше видна. Надо отдать упрямству Дамы должное: она несколько раз пыталась разобрать елку, даже под покровом ночи. Но со старушкой случались каждый раз припадки. И Дама отступилась. Елку пришлось оставить в доме навсегда.

Я помню рождественские огни в окнах того дома зимой и летом. Сначала удивлялась. Я же не знала, что там происходит. Мы не общались с Дамой со смерти дедушки. Однажды, увидев Даму, поливающую цветы перед домом, притормозила.

– Людям нужны праздники. Хозяйка успокаивается только под рождественские гимны и перезвон колокольчиков-бубенчиков. Дети и внуки удивляются. Их мама и бабушка никогда не выделяла как-то особенно этот праздник, пока я не появилась там. Лет десять и Рождество не отмечали, и елку не ставили. Возможно, у нее что-то из своего детства всплывает или из детства детей.

«Из ее детства, скорее, – подумала я. – Как ни странно, собственное детство помнишь лучше, чем детство своих детей. Память, она очень эмоциональна. Слова, названия, лица не помнишь, а впечатления, запахи, звуки остаются на всю жизнь».

– Да, нам нужны праздники. Ну как же без них? Я раньше думала: какой дурацкий этот праздник – Хэллоуин. Наряжают детей и сами наряжаются в страшные костюмы, уродуют себя, носятся по округе, воют, конфеты выпрашивают. А ведь он имеет смысл: научить детей не бояться, оставить страхи, они же ненастоящие, и жить с удовольствием. Я в детдоме росла, у нас тоже были праздники. Елки, Первое мая. Но я всегда ждала Восьмого марта. Почему-то мне казалось, что именно восьмого марта вернется мама и заберет меня домой. Я почти ничего не помню из детского дома, только воспитательницу Нину Ивановну, которая иногда приводила меня к себе домой, поила чаем с пряниками, купала, подстригала волосы. Она и рассказала, что мама привела меня в детдом и оставила. Может быть, восьмого марта?

Ни о чем не мечтаю, только хотя бы раз в жизни поехать на какой-нибудь тропический остров, позагорать под пальмами и ничего не делать целый день или даже неделю!

«Услышь ее, Господи! Уж она тебе точно отплатит благодарностью!»

– Я видела детей, таких красивых, ангелочков, в инвалидных колясках или лежащих в палатах, умирающих. Когда возила иногда старичков на их процедуры или по врачам. У детей в палатах стояли елки, висели их хэллоуинские костюмы. Если твоему ребенку осталось жить несколько дней и он спрашивает: а когда Рождество? – ты не ответишь: «Ты можешь не дожить». Ты скажешь: а сегодня Рождество! И позвонишь папе и бабушкам-дедушкам, и привезут елку, и устроят Рождество. И пусть твой ребенок уйдет в Рождество, в костюме принцессы или Супермена, а не, к примеру, в августе. Наверное, люди, проезжающие мимо нашего дома, думают: какие идиоты в нем живут, у них елка летом стоит. Очень часто люди просто глупые. И я думаю, что глупость тоже надо зачислить в смертные грехи. Где-то между праздностью и гордыней.

Иногда я вспоминала наш разговор о зарплате и удивлялась: почему Дама закрылась? Возможно, ей не понравился тон моего вопроса. Может быть, в вопросе прозвучало недоверие? А «старички» были для нее детьми. Ангелочками. В ее жизни впервые появились люди, которым она была очень нужна. Физически и эмоционально. Я неправильно спросила: напомнила ей, что она им никто.

Дети решили продать дом, а маму поместить в специальное заведение. Дама пыталась их переубедить, но бесполезно. И однажды я увидела, что елка в доме исчезла, а на лужайке появился знак о продаже. Дама исчезла тоже, даже не попрощавшись.

Мне стало очень грустно. Я проплакала весь вечер. Вспомнила своих ушедших родителей, бабушек и дедушек, тетей и дядей, двоюродных братьев. За время жизни в Америке я пропустила много событий: я не побывала на их свадьбах, крестинах, похоронах. Я рассматривала их черно-белые и цветные фотографии. Такие родные, такие похожие на меня.

Дом продали, на лужайке появились дети. Я машу им рукой из машины. Они мне машут в ответ. Обстановку продали на аукционе. Соседка прислала мне сообщение о распродаже. Но я не поехала. По кусочкам гостиной и кабинета, которые были видны в окна, я давно уже дорисовала обстановку во всем доме до мелочей. И даже жизнь хозяев до артрита и Альцгеймера. И мне не хотелось ошибиться в своих фантазиях. Богатое воображение заменяет мне любопытство.

Пролетела еще пара лет, и я встретила соседку. Вспомнили Даму. Джойс, дочь «старичков», иногда переписывается с соседкой. От нее мы и узнали, что отец, который в свое время был известным дельцом на рынке недвижимости, завещал Даме дачу, или, как тут называют, cabin (деревянный дом) в горах. К тому же Дама, работая в их доме, сколотила неплохое состояние. При отсутствии больших трат, семьи, детей, престарелых родителей, да еще Джон вложил ее средства в выгодные акции, у нее образовалась кругленькая сумма. После того как дом был продан, Дама уехала в горы. Еще год, пока решались последние вопросы с наследством, она прожила в тиши, не общаясь ни с кем, только регулярно навещала свою бывшую хозяйку в клинике, куда ее поместили дети. Всегда привозила ей какую-нибудь безделушку: то заводную шкатулку с рождественскими «джингл беллс», то елочную игрушку с портретом хозяина.

После смерти хозяйки Дама продала дом в горах и исчезла. Джойс даже просила соседку узнать у меня – не выходила ли она на связь?

– Нет, не выходила. Я ничего о ней не слышала уже несколько лет.

Мы попрощались с соседкой, и каждая направилась к своему дому.

Я думала о Даме. И представляла ее молодой и загорелой, в белоснежном бикини, лежащей в шезлонге под раскидистой пальмой. Перед ее взором шевелился океан, а тихие волны медленно и ласково омывали босоножки Дамы.

Орхидеи для Инги

Белые роскошные цветы на могиле подруги поразили Эльзу настолько, что она забыла и про моросящий дождь – совсем не рождественскую погоду, и про нежелание оказаться сегодня на кладбище. Пока через весь город добиралась на старое рижское кладбище и перебирала в уме, что надо еще успеть сделать до Рождества, раздражение, против ее воли, росло.

Список незавершенных дел был внушительным: заняться елкой (можно было бы и раньше сделать, но Эльза любила украшать елку с дочерью, это стало уже некой традицией, а Лиза прилетит только сегодня ночным рейсом); продукты купила, но опять же не все еще приготовлено, а хотелось бы любимое Лизино печенье испечь); к родителям заехать – полная машина для них загружена, успела в обеденный перерыв сгонять в супермаркет.

Но Марика часто дышала в трубку, говорила прерывисто, и Эльза живо представила, как ее неутомимая подруга разговаривает на ходу.

– Встретимся у входа через час, бегу на трамвай, – выдохнула Марика, проглотив приветствие.

Эльза с недоумением посмотрела на мобильник, нахмурилась, перебирая в памяти договоренности. Встреча с подругой никак не просматривалась в ее планах на вечер.

Не услышав в ответ ничего, Марика добавила:

– Надеюсь, ты не забыла, что у Инги сегодня годовщина.

«Черт! – выругалась про себя Эльза. – Сегодня же двадцать третье декабря. Пять лет назад…»

Пять лет назад 23 декабря пошел снег. Инга радовалась:

– Из Лондона дочь прилетает. Будет настоящее белое Рождество!

Эльза с Ингой и другие друзья должны были собраться на квартире у Марики 24-го. Так они делали каждый год. Но Инга не пришла. Ей звонили, но она не отвечала. Поздно ночью позвонила дочь Инги:

– Мама умерла!

Инга не встретила ее в аэропорту, как договаривались, на звонки не отвечала. Дочь на автобусе добралась домой, открыла дверь своими ключами…

Мама сидела в кресле и смотрела в окно. У нее остановилось сердце.

Эльза почувствовала укол совести: как она могла забыть, какое нынче число! Конечно, она не забыла, и про Ингу никогда не забывала. Но вот не связались эти даты сегодня… Время…

А еще ей совершенно не хотелось в этот мерзкий дождливый вечер пилить через весь город. Укол совести превратился в давящее чувство вины перед подругами – и живой Марикой, и ушедшей Ингой.

Каких только друзей нам не преподносит услужливо судьба!.. Некоторые остаются с нами на всю жизнь, даже если мы их не выбираем. Такой была Инга. Да и Марика тоже. Дружили их родители, и девочкам приходилось проводить много времени вместе, даже если им этого не хотелось.

С возрастом Эльза поняла, что она никогда бы не выбрала себе в подруги ни Ингу, ни Марику, будь на то ее воля. Они уже не так часто встречались, как в детстве и юности.

Но с уходом Инги в жизни Эльзы образовалась пустота, которую никем не заполнить.

Дождь полоснул сквозь крутящуюся дверь, и порыв ветра чуть не затолкал Эльзу обратно в вестибюль. Хорошо, что повезло с парковкой, удалось пристроиться близко к главному входу. Не раскрывая зонтика (на таком ветру бесполезно), Эльза в два шага оказалась у машины и буквально запрыгнула в салон. Откинула капюшон модного плаща. Проверила в зеркальце тушь: не потекла ли?

«Вот балда, – подумала Эльза, – зачем я столько туши намазала? Вдруг расплачусь, глаза будут, как у панды».

Она вырулила со стоянки и поехала по улице, пересекающей весь центр Риги и выводящей прямо к кладбищу.

Инга училась в параллельном с Марикой и Эльзой классе русской школы, однако по-русски всегда говорила с легким акцентом и чуть неправильно. Ингина мама была откуда-то с севера России, а папа – латыш. Высокая, светловолосая, светлоглазая Инга не сильно выделялась среди своих одноклассников.

Но когда Эльза поступила в Ереванский университет (так решили ее родители – высшее образование лучше получить на родине предков и заодно подтянуть армянский), и Инга как-то прилетела в гости, то сразила наповал добрую половину армянских горячих юношей. Инга прилетела сюрпризом, а у Эльзы как раз собрались однокурсники. За стенами продолжался долгий летний солнечный день, но компании захотелось «интима».

Задернули шторы и сидели в темноте в маленькой комнате большой квартиры Эльзиной бабушки. Курили, пили вино, играли на гитаре, пели – «Машину времени», естественно. Сидели плотно друг к другу на кровати, на полу и в единственном кресле.

И вдруг открылась дверь, и в проеме возникла Инга – двадцатилетняя, смеющаяся, с длинными, развевающимися светлыми волосами. Пылинки кружились в солнечных лучах позади Инги и как будто пронизывали ее насквозь. Она словно ступила из светящегося облака в темную комнату.

Такой – светящейся – она навсегда отпечаталась в памяти Эльзы.

Однокурсники открыли рты. И парни, и девушки. Как будто неземная Сольвейг вошла в темную комнату пятиэтажного здания на проспекте Амиряна.

Инга прилетела в Ереван из Ленинграда. Она училась там в художественном училище. Будущая художница! Это еще больше усиливало ее ореол сказочной принцессы.

Мальчики не давали Инге проходу. Все хотели показывать ей город и водить по дискотекам. Это были незабываемые дни.

Марика ждала на трамвайной остановке. Маленькая, кругленькая, уютная. Она всегда все помнила, все обо всех знала и отвечала за всех, кого приручила. А приручила она весь их общий с Эльзой класс и половину параллельного.

– Я купила гвоздики. Ты можешь взять что-нибудь в кладбищенском киоске. Надеюсь, он еще открыт. Лиза прилетела?

– Ночью.

«Придется пригласить», – подумала Эльза. У Марики семьи не было.

– Приезжай к нам завтра.

– Послезавтра загляну, – отозвалась Марика.

«Ну почему я всегда должна подстраиваться под ее планы?»

Эльза вздохнула. Пятьдесят лет уже, а сказать прямо, что, мол, будет занята, она по-прежнему не могла.

В киоске остались только чахлые розы. Пришлось брать.

Ветер, к счастью, утих. Подруги направились вглубь кладбища под одним зонтом. Гравий под сапогами и дождь по зонтику шуршали почти уютно, Эльза согрелась, прижимаясь к Марике, пытаясь уместиться под зонтом.

У могилы Инги не было никого. На глазах выступили слезы.

– А ведь я всем позвонила, – сокрушалась Марика.

«Ей, к сожалению, не понять, что мы давно не одноклассники. Мы просто люди, живущие каждый своими проблемами, и только на какое-то время много лет назад были собраны в одну группу».

И вдруг эти роскошные белые цветы. Невероятный букет.

– Дочь, наверное, прислала, – предположила Эльза.

– Там записка, – вдруг сказала Марика.

И не успела Эльза сказать, что читать чужие записки неприлично, как Марика резво вытащила из-под прозрачной обертки кусочек белого картона.

– Карен? Не может быть! – И протянула Эльзе.

«Еще один год без тебя. Всегда буду помнить. Твой Карен».

Инга и Карен встретились именно тогда, в солнечном Ереване, более тридцати лет назад. У Эльзы в это время разворачивался роман с однокурсником (впоследствии закончившийся свадьбой, рождением Лизы и разводом), и Карен – друг однокурсника – пришелся очень кстати. Вчетвером они после всевозможных дискотек гуляли по ночному летнему Еревану до утра.

Проспект Амиряна упирается в главную площадь Еревана, а на ней, взлетая ввысь из мозаичного бассейна, шумят «поющие» фонтаны. Каждый вечер под разноцветные водяные брызги и классическую армянскую музыку, в основном под Комитаса, Карен сжимал руку Инги… но на большее так и не решился.

Через два года он женился на подруге детства, которую его родители прочили в невесты чуть ли не с рождения. А еще через три Инга вышла замуж и родила дочь.

Брак Карена выглядел удачным. Он оказался талантливым бизнесменом, перевез семью в Москву, создал свою корпорацию, управлял большим количеством людей. Сыновья окончили лучшие зарубежные университеты в сфере юриспруденции и, чтобы помогать отцу, вернулись в Россию. С женой у Карена были прекрасные отношения. Она не подозревала, что раз в год Карен улетал то в Ленинград, то в Ригу побродить с Ингой по ночным улицам до утра и выговориться. Она стала для него не только возлюбленной, но и психотерапевтом. Тем, на которые Карен не смог бы поговорить с Ингой, не существовало.

С каждым годом Инга хорошела и становилась все прекраснее, и все труднее было от нее уезжать. Никто об их платоническом романе (а именно такими были их отношения) не знал, даже близкие подруги Инги. Даже ее родители, и тем более дочь и муж.

Бывший муж. Инга не смогла жить с ним.

Ради этой единственной недели в году жила Инга. Она работала художницей на фабрике, выпускающей глиняную и фарфоровую посуду. Зарплата была маленькой, а в 90-е годы – еще меньше. Но фабрика выжила благодаря спонсорам, и Инге удалось сохранить свое рабочее место. У Карена она никогда ничего не брала, сколько он ни предлагал. Только цветы.

Она любила орхидеи. И он привозил и заказывал для нее редкие сорта со всего мира. Всегда мечтала сделать свою орхидею – фарфоровую, белую с розовыми прожилками. Но не получалось так, как ей хотелось. Поэтому рисовала на чайных и кофейных чашках подаренные Кареном цветы.

Постепенно ее рисунки стали визитной карточкой фабрики. Сервизы с орхидеями даже шли на экспорт и стоили дорого. Зарплату прилично повысили, и Инга смогла оплатить обучение дочери в Лондоне, где та и осталась после окончания университета.

Инга никогда не узнала, что спонсоров, спасших фабрику в 90-е, а затем вложившихся в продвижение и рекламу продукции, было не несколько, а один – Карен. И что фабрика уже давно была его.

Сначала умерла мама Инги. Карен прилетел поддержать. Потом хоронили папу.

А затем Инга заболела. Карену ничего не говорила. Они и не общались между редкими встречами. Никогда не выходили в скайп или фейстайм, никогда не звонили друг другу. Обменивались только сообщениями по электронной почте. По молчаливому соглашению им нравилось сохранять то давнее общение: сначала настоящими письмами, потом – электронными.

Ничего этого ни Марика, ни Эльза не знали. Поэтому, прочитав записку, изумились, нет, обалдели до такой степени, что замолчали надолго: каждая переваривала содержание послания.

Эльза всегда считала, что продолжения у того давнего ереванского романа не было. Поскольку имя Карена больше никогда не всплывало, она полагала, что все тогда и закончилось.

Марика думала о том, что все их почти каждодневные разговоры с Ингой на протяжении более сорока лет были ни о чем: она ее, оказывается, совсем не знала. Близкая подруга (как считала Марика) не поделилась с ней самой важной и волнующей частью своей жизни.

Первой пришла в себя Марика:

– Они что, поддерживали отношения?

– Может быть, он только сейчас узнал…

– «Еще один год без тебя»… Теперь я припоминаю, что орхидеи всегда были на могиле. Каждый год. Вот уже пять лет…

– Но я думала, они от дочери… Она всегда любила орхидеи. Все подоконники были уставлены.

– И я так думала…

Больше им нечего было друг другу сказать.

Они положили гвоздики и розы на могилу, повернулись и пошли прочь.