Текст книги "Кёрклендские забавы"

Прогнав необоснованные недобрые чувства, я повернулась спиной к портретам и следом за Гэбриелом шагнула в коридор, расположенный справа. Мы шли по нему, пока не оказались перед дверью. Гэбриел распахнул ее, и я ахнула от восхищения, ибо мы стояли на пороге очаровательнейшей комнаты. На окнах висели тяжелые шторы из красного дамаста, в большом открытом камине уютно горел огонь, свечи в блестящих серебряных подсвечниках, стоявших на каминной полке из изумительного резного белого мрамора, озаряли комнату мягким светом. Я увидела кровать с четырьмя столбиками по углам и балдахином, идеально гармонирующим со шторами. Высокий комод, кресла со спинками, расшитыми алыми и золотыми нитями, красные ковры, как будто окрапленные золотом, – все это наполняло помещение ощущением теплоты. Дополняла картину ваза с красными розами на столе.

Взглянув на них, Гэбриел вспыхнул и сказал сестре:

– Спасибо, Руфь.

– На большее не хватило времени.

– Какая красивая комната, – искренне сказала я.

Руфь кивнула.

– Жаль, что сейчас нельзя насладиться видом из окна.

– Через час у нас появится такая возможность, – вставил Гэбриел. – Поднимется луна.

Мои страхи испарились.

– Теперь я вас оставлю, – сказала Руфь. – Распоряжусь принести горячей воды. Вы будете готовы к ужину через три четверти часа?

Я ответила, что будем, и они с сыном вышли из комнаты. Когда дверь закрылась, мы с Гэбриелом молча посмотрели друг на друга. Потом он сказал:

– Что не так, Кэтрин? Вам здесь не нравится?

– Тут великолепно, – начала я. – Я и не думала, что… – Но потом чувство обиды вырвалось наружу. – Господи, почему вы не сказали им, что женитесь?

Гэбриел покраснел и сник, но я вознамерилась наконец добиться от него правды.

– Ну, я не хотел поднимать шума…

– Шума! – оборвала я его. – Но вы же говорили, что ездили домой, чтобы сообщить новость семье.

– Так и было.

– И не смогли… заставить себя, когда дошло до дела?

– Они могли бы возражать. Я не желал этого.

– Вы хотите сказать, что они могли бы счесть меня недостойной вашего семейства?

Я знала, что в этот миг мои глаза пылали огнем. Я одновременно и злилась, и чувствовала себя несчастной. Моя жизнь в этом доме начиналась с разочарования. Гэбриел обидел меня, я была подавлена, потому что осознавала: то, что муж скрывал наш брак до тех пор, пока он не стал fait accompli[5]5
  Свершившимся фактом (фр.).


[Закрыть], означало, что жизнь моя с новыми родственниками не будет беззаботной.

– Боже правый, нет! – с чувством вскричал Гэбриел и схватил меня за плечи, но я нетерпеливо освободилась. – Они будут счастливы… когда узнают вас получше. Просто они не любят перемен. Вы же знаете, какими бывают родственники…

– Нет, – отрубила я. – Не знаю. Они недовольны, и это понятно. Вот так взять и предъявить нового члена семьи! Воображаю, что они чувствуют.

– Но вы не понимаете, Кэтрин, – с мольбой протянул Гэбриел.

– Так объясните! – накинулась я на него. – Расскажите. Что это за тайны?

В эту минуту он выглядел несчастным.

– Нет никаких тайн. Просто я не рассказал им, что собираюсь вступить в брак, вот и все. Мне не хотелось, чтобы поднялся шум, не хотелось суеты. Я желал поскорее жениться на вас, чтобы мы были вместе и смогли взять от оставшейся жизни как можно больше.

Когда он произнес это, мой гнев улетучился. Меня переполняли нежность и желание сделать его счастливым, заставить позабыть о том, чего он боялся (быть может, то был страх смерти). Все дело в его желании видеть меня своей женой. Я смутно догадывалась, что Гэбриела страшит нечто, находящееся в этом доме, и что ему нужен союзник. Я должна была стать таким союзником. Я знала это, потому что, не пробыв в Кёрклендских Забавах и получаса, почувствовала этот страх.

– Пятница все еще сидит в корзине, – напомнила я.

– Я достану его.

Гэбриел открыл крышку, и пес с лаем выпрыгнул наружу, радуясь свободе. В следующую секунду раздался стук, и я, вздрогнув, обернулась, потому что звук шел не от той двери, через которую мы вошли. Оказывается, в комнате было два входа.

Голос с сильным йоркширским акцентом произнес:

– Горячая вода, хозяин.

Дверь захлопнулась, прежде чем я успела увидеть, кто говорит.

– Это старая комната, где раньше пудрили парики, – кивнул на дверь Гэбриел. – Теперь я там умываюсь. Она и вам пригодится. Но запирайте обе двери, когда будете раздеваться. В комнату может зайти кто-нибудь из слуг.

Он надел на Пятницу поводок со словами:

– Мы же не хотим, чтобы ты в первый же вечер здесь потерялся.

Когда Гэбриел ушел, я заглянула в соседнюю комнату. Там я увидела большую сидячую ванну, ведра с горячей водой, мыло и полотенца. На стене висело зеркало в затейливо украшенной золоченой раме. К ней были прикреплены два золотых подсвечника; в них горели свечи.

Я посмотрела на себя в зеркало. Глаза показались мне зеленее, чем обычно, и почти сразу они переметнулись с моего отражения на пространство у меня за спиной и стали всматриваться в темные углы комнаты.

Старинные дома в сумерках… Возможно ли, что места, подобные этому, хранят воспоминания о присутствии давно умерших?

Что за глупая мысль для образованной и рассудительной молодой йоркширской женщины?

Я разделась и принялась смывать с себя дорожную пыль. Завтра при свете дня я посмеюсь над своими фантазиями.

В тот вечер мы поужинали в уютной комнате на втором этаже.

Гэбриел объяснил, что в торжественных случаях еду подают в зале, потому что он изначально служил именно для этих целей.

– Обеденный стол там такой же старый, как и дом. Но для семейных трапез мы используем столовую поменьше.

По меркам Глен-хауса это была большая комната. Когда я вошла в нее, шторы на окнах были задернуты, на столе стояли свечи. Я поняла, что здесь будет много правил.

За ужином присутствовало шесть человек. Члены семьи. Руфь и Люка я уже видела. Теперь же я познакомилась с отцом Гэбриела, сэром Мэтью Рокуэллом, и его тетей, мисс Сарой Рокуэлл. Оба были очень старыми – за восемьдесят. С первого взгляда на сэра Мэтью я воспряла духом: он совершенно очевидно был рад моему появлению. Отец Гэбриела был очень высок, хоть и сутуловат, волосы густые, но совершенно седые, лицо розовое, но с красноватым оттенком, указывающим на нездоровье, а голубые глаза, почти исчезавшие в складках кожи, удивили меня необычайной яркостью… Я бы даже сказала, задором.

– Гэбриелу повезло заполучить столь прекрасную супругу, – сказал сэр Мэтью.

Разумеется, это был всего лишь комплимент, ибо я не была красивой и не могла показаться таковой даже восьмидесятилетнему старику. Сэр Мэтью взял меня за руку и надолго припал к ней губами.

Несмотря на возраст, ему были не чужды проявления галантности. Сэр Мэтью производил впечатление человека, который наслаждается жизнью и надеется, что младшие члены семьи последуют его примеру.

– Садитесь рядом со мной, – предложил он. – Хочу посмотреть на вас, послушать, что вы скажете о своей новой семье.

Я заняла место рядом с ним за обеденным столом, и время от времени сэр Мэтью наклонялся ко мне и похлопывал по руке.

Тетя Сара была совсем другой, хотя и в ней безошибочно угадывались характерные черты и светлокожесть Рокуэллов. Взгляд голубых глаз был отсутствующим, а от позы веяло каким-то напряжением, точно она отчаянно, но безуспешно пыталась понять, что происходит вокруг.

Мне показалось, что она старше своего брата.

– Сара, – крикнул ей сэр Мэтью, – это моя новая дочь.

Сара кивнула и улыбнулась милой и наивной улыбкой. Мне даже стало жаль, что эти пожилые люди не первые, с кем я здесь познакомилась. Тогда бы я почувствовала себя уютнее.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Кэтрин, – ответила я.

Сара кивнула, и с той минуты, когда бы я ни посмотрела в ее сторону, ее взгляд был неизменно устремлен на меня.

Сэр Мэтью захотел узнать, как мы с Гэбриелом познакомились и почему решение пожениться было принято столь неожиданно. Я рассказала ему о Пятнице.

– Цыгане, – покивал он. – Они бывают жестоки с животными. На моей земле их никогда не будет. Должен сказать, Гэбриелу повезло, что в тот день он выбрал именно эту дорогу.

– Он вечно куда-то уезжал, – вставил Люк. – Садился на лошадь и исчезал… А нам оставалось лишь гадать, когда он вернется.

– Почему бы нет? – отозвался Гэбриел. – Это отличный способ провести выходные. Лично я ненавижу что-либо планировать. Мечтаешь уехать подальше от всех, уже предвкушаешь удовольствие, но неизменно испытываешь разочарование. Нет, это не для меня. Следуй зову духа – вот мой девиз.

– И посмотрите, как удачно все обернулось, – вставил сэр Мэтью, улыбаясь мне.

– Я должна показать Клэр свой гобелен. Думаю, ей понравится, – сказала Сара.

Ненадолго повисло напряженное молчание. Потом Руфь тихо произнесла:

– Ее зовут Кэтрин, тетя. Не Клэр, а Кэтрин.

– Разумеется… разумеется… – пробормотала Сара. – Вам интересно взглянуть на гобелен, дорогуша?

– Обожаю гобелены, да только сама я никудышняя рукодельница.

– И правильно, – подхватил сэр Мэтью. – Незачем напрягать эти прекрасные глазки. – Он подался ко мне, поглаживая по руке. – Сестра немного забывчива. Иногда она уносится мыслями в прошлое. – Он поморщился. – Она уже немолода. Как и я, увы!

Они говорили о доме, о землях вокруг него, о конюшнях, в которых, к моей радости, было много лошадей, о соседях, друзьях, местной охоте и вообще о жизни в Кёркленде. Я же думала о том, что они изо всех сил стараются сделать так, чтобы я чувствовала себя здесь как дома, и что первоначальная холодность объяснялась скрытностью Гэбриела. Руфь сообщила, что в конце недели они собираются устроить званый обед, чтобы отпраздновать нашу свадьбу, и что она устроила бы прием уже сегодня вечером, будь у нее больше времени.

– Вы должны кое с кем познакомиться, – прибавила она. – Эти люди будут рады встретиться с вами.

– Кого ты хочешь пригласить? – быстро спросил Гэбриел.

– Ну… Саймона, пожалуй. В конце концов, он же член нашей семьи. Еще нужно позвать Агарь, но сомневаюсь, что она приедет… Может быть, священника с женой и, разумеется, Смитов.

Сэр Мэтью кивнул. Потом повернулся ко мне:

– Мы хотим, чтобы вы почувствовали себя здесь как дома, моя дорогая. Как можно скорее.

Я поблагодарила его, и, когда с ужином было покончено, Руфь, Сара и я вернулись в соседнюю гостиную, оставив джентльменов обсуждать их мужские темы. К счастью для меня, наше уединение продлилось недолго: в обществе сестры и тети Гэбриела я чувствовала себя неловко.

Почти сразу ко мне подошел муж и сказал, что я выгляжу усталой.

– Неудивительно. День был тяжелый, – пробормотала Руфь. – Мы все поймем, если вы захотите лечь пораньше.

Я пожелала своим новым родственникам спокойной ночи, и мы с Гэбриелом поднялись в свою комнату на верхнем этаже.

Когда мы вошли, Пятница выпрыгнул из корзины нам навстречу. Было видно, что и ему непросто приспособиться к новой обстановке.

– Итак, – сказал Гэбриел, – худшее позади. Вот вы и познакомились с семьей.

– Очевидно, не со всей.

– Остальные ее члены не имеют значения. Вам жить с этими людьми. Пока мы не легли, я хочу показать вам вид с балкона.

– Да, да… ваш балкон. Где он?

– В конце коридора. Идемте.

Гэбриел обнял меня, мы покинули комнату и направились в конец коридора, где виднелась дверь. Мой муж открыл ее, и мы вышли на балкон. Открывшаяся мне картина была озарена призрачным светом висящей высоко в небе луны. Я увидела развалины старого аббатства – величественный призрак некогда огромного здания; реку, темной полосой змеящуюся меж лугов; черный горб перекинутого через нее моста и за ним, в отдалении, тенистый контур вересковой пустоши.

– Какая красота! – выдохнула я.

– Когда я покидаю дом, мне этот вид снится.

– Еще бы.

– Я каждый вечер прихожу сюда и смотрю. С детства. Меня это завораживает. – Вдруг Гэбриел опустил взгляд. – Двое моих предков бросились вниз с балкона. Не с этого. В доме есть еще три балкона.

По моей спине пробежал холодок. Я всмотрелась в темноту под нами.

– Мы на самом верху здания, – сказал Гэбриел. – Прыгать отсюда вниз на плиты – верная смерть. В нашем роду было только два самоубийцы… и оба выбрали один и тот же способ свести счеты с жизнью.

– Давайте пойдем назад, – сказала я. – Я устала.

Но, когда мы вернулись в комнату, я снова почувствовала страх. Мгновения, проведенные на балконе, не прошли для меня даром. Слова, ненароком оброненные Гэбриелом… Я вся напряглась, что было необычно для меня. Ничего, завтра все будет хорошо, пообещала я себе.

Следующие два дня я исследовала дом и окружающие его земли. Меня переполняли эмоции. Иногда непередаваемый восторг… а иногда – гнетущий страх. Днем мне нравилось находиться в доме, хоть я и постоянно терялась в нем, но когда наступали сумерки и я оставалась одна… мне стыдно в этом признаваться… у меня появилась привычка украдкой смотреть через плечо.

Никогда еще я не жила в таком большом и старом здании. Когда рядом никого не было, мне казалось, что настоящее сливается с прошлым. Объяснялось это тем, что дом был полон старинной мебели, простоявшей в одном и том же месте несколько веков, отчего невозможно было избавиться от мысли, что здание выглядит в точности так же, как сотни лет назад, когда здесь слышались другие шаги, другие голоса, другие фигуры отбрасывали на стены длинные тени.

Просто нелепо было поддаваться подобным фантазиям, когда в доме жили совершенно нормальные люди. За несколько дней я составила четкое представление о каждом из них: сэр Мэтью – жизнерадостный пожилой сквайр, любитель хорошей еды, вина и женщин, типичный деревенский помещик нашего или любого другого века; тетушка Сара – старая дева, весь век прожившая в доме, слегка слабоумная; она помнила дни рождения, взлеты и падения каждого из членов семьи, но с возрастом начала забывать, что с кем происходило, и время от времени принимала молодую жену Гэбриела за свою невестку, Клэр, давным-давно умершую жену сэра Мэтью; Руфь, ставшая хозяйкой дома после смерти матери и потому, естественно, немного недовольная появлением незваной гостьи; Люк – юноша, занятый собственными делами, подобно большинству молодых людей. Обычная семья, похожая на множество других, живущих по всей стране.

Я старалась вести себя так, чтобы им понравиться, и не сомневалась, что мне это удавалось.

Разумеется, труднее всего было расположить к себе Руфь.

Я хотела дать ей понять, что не собираюсь занимать ее положение в доме. Видит бог, он был достаточно велик, чтобы мы могли жить тут все вместе, но каждый своей жизнью. Сэр Мэтью был хозяином дома, а Руфь, его дочь, стала хозяйкой, как только достигла совершеннолетия, продолжала жить здесь, выйдя замуж, и, разумеется, осталась здесь, овдовев. Я хотела донести до нее, что, по моему мнению, она имеет больше прав быть chatelaine[6]6
  Хозяйка поместья, владелица замка (фр.).


[Закрыть] Кёрклендских Забав, чем я.

Руфь рассказала мне о званом обеде, который собиралась устроить, и я честно ответила ей, что она должна все сделать так, как задумала, потому что я выросла в очень маленьком доме, а до замужества много времени провела в школе и никогда не занималась хозяйством.

Мой ответ ей понравился, и у меня тут же поднялось настроение.

Первое утро Гэбриел провел с отцом.

По-моему, им нужно было обсудить какие-то вопросы, связанные с поместьем, которые накопились из-за долгого отсутствия Гэбриела. Я заверила мужа, что вполне могу сама о себе позаботиться.

Я решила отправиться на прогулку с Пятницей, потому что мне не терпелось исследовать окрестности, особенно осмотреть руины аббатства, но, спускаясь, я встретила на лестнице Люка. При виде меня он дружелюбно улыбнулся и остановился поговорить с Пятницей. Оттого, что на него обратили внимание, радости пса не было предела. Несомненно, он с первого взгляда проникся любовью к Люку.

– Я обожаю собак, – сказал мне Люк.

– У вас есть пес?

Он покачал головой.

– Кто бы стал заботиться о нем, когда меня не было дома? Я часто уезжал надолго… В школу на учебу. Школу я уже закончил и скоро буду поступать в Оксфорд.

– Неужели здесь некому присмотреть за собакой, когда вас нет?

– Некому. Если ты заводишь собаку, то она твоя и ты никому ее не доверишь. Вы уже осмотрели дом? – сменил он тему.

– Еще не весь.

– Хотите экскурсию? Я буду вашим проводником. Вы просто обязаны знать, как здесь все устроено. Иначе можете заблудиться. Достаточно свернуть не туда, и все. Провести вас?

Мне очень хотелось продемонстрировать Люку дружелюбный настрой, и я подумала, что лучше принять его предложение. К тому же мне и самой ужасно хотелось изучить дом, и я решила, что прогулка подождет до окончания экскурсии.

Я понятия не имела о размерах этого здания. Думаю, в нем было не меньше ста комнат. Каждая из четырех частей, составлявших каменный прямоугольник, сама была как отдельный дом, и здесь действительно легко можно было заблудиться.

– У нашей семьи есть предание, – начал Люк. – Говорят, что кто-то из наших предков имел четырех жен и поселил каждую из них в отдельном доме. Очень долго они не знали о существовании друг друга.

– Прямо как сказка о Синей Бороде.

– Может, настоящий Синяя Борода и был Рокуэллом, кто знает? В истории нашего рода полно темных пятен, Кэтрин. Вы и не представляете, в какую семью влились.

Светлые глаза Люка смотрели на меня не без насмешки, и мне вспомнилось решение Гэбриела не сообщать родственникам о предстоящей свадьбе. Конечно же, они считали меня не более чем охотницей за богатым женихом, ибо Гэбриелу предстояло унаследовать не только дом, но и средства, чтобы содержать его, а также титул баронета, который должен был перейти к нему как к единственному наследнику после смерти старика.

– Я начинаю это понимать, – сказала я.

Бесконечные переходы из комнаты в комнату окончательно сбили меня с толку – их было так много, и все с высокими окнами и потолками, часто украшенными искусной резьбой, с обшитыми панелями стенами и мебелью иных эпох. Перед моими глазами проходили огромные подвалы и кухни, где слуги, казалось, тоже поглядывали на меня с подозрением; я увидела остальные балконы, почти неотличимые от того, что находился рядом с нашей комнатой, осмотрела поддерживающие их мощные каменные колонны и лица горгулий, гримасничавших со всех сторон.

– Как же им нравились эти демоны, этот гротеск, – сказала я.

– Они нужны были для того, чтобы отпугивать чужаков, – объяснил Люк. – Согласитесь, горгульи выглядят довольно устрашающе. Они как бы говорят: «Не приближайся!» На миг потеряешь бдительность, и демоны Кёркленда тебя сцапают.

– Но наверняка иногда они и привечали гостей, – улыбнулась я.

– Думаю, мы были негостеприимным семейством. Нам вполне хватало друг друга.

Мы дошли до галереи, и Люк повел меня вдоль портретов, объясняя, кто на них изображен. Первый сэр Люк, построивший это здание, грозный мужчина в доспехах. Томас, Марк, Джон, несколько Мэтью и еще один Люк.

– В нашей семье всегда было принято давать библейские имена, – заметил мой провожатый. – Такова фамильная традиция. Мэтью – это Матфей, Люк – Лука, Джон – Иоанн, Марк, Питер – Петр, Саймон – Симон… Даже Гэбриел – архангел Гавриил. Я часто называю его ангелом, хоть ему это и не нравится. Мне кажется, тут они зашли слишком уж далеко. Обычное земное имя, вроде Марка или Джона, было бы куда лучше. А вот сэр Люк… он умер молодым. Выбросился с балкона в западном крыле.

Я посмотрела на молодого человека, изображенного на холсте. Все эти портреты были такими правдоподобными, мне даже казалось, что у этого мужчины шевелятся губы.

– А это, – продолжал экскурсию Люк, – Джон, лет сто назад решивший умереть таким же способом. Он спрыгнул с балкона в северном крыле. Странно, правда? Хотя, мне кажется, он просто позаимствовал эту идею у Люка.

Я отвернулась. От этого разговора у меня на душе стало тревожно. Не знаю почему.

Подойдя к портрету женщины в широкополой шляпе, украшенной перьями, я услышала за спиной голос Люка:

– Это моя пра-пра-прабабушка… Не уверен, сколько «пра» здесь должно быть.

Я продолжила путь по галерее.

– О, а вот и ваш свекор собственной персоной, – произнес Люк.

С холста на меня взирал молодой сэр Мэтью. Ниспадающий мягкими складками шейный платок и зеленый бархатный камзол – сама элегантность, лицо румяное, а не цвета портвейна, глаза несколько больше, чем теперь, и, думаю, не ошибусь, если предположу, что в те дни он был распутником. Рядом с ним была женщина, его жена, догадалась я. Она была красива какой-то утонченной, хрупкой красотой, на ее лице застыло выражение смирения. Мать Гэбриела, подумала я, умершая вскоре после его рождения. Был там и портрет самого Гэбриела, юного и невинного.

– Вы будете рядом с ними, – сказал Люк. – Как и остальных, вас пленят и заточат в холст… и через двести лет новая хозяйка дома будет смотреть на ваш портрет и думать о вас.

Меня передернуло: я явственно ощутила желание сбежать от своего проводника, вырваться из этого дома хотя бы на полчаса – разговоры о самоубийстве меня угнетали.

– Пятнице уже хочется гулять, – сказала я. – Думаю, мне пора вывести его на улицу. Спасибо, что потратили время, чтобы все мне показать.

– Но я показал вам далеко не все. Здесь еще много чего можно посмотреть.

– В следующий раз я смогу насладиться экскурсией в полной мере, – твердо произнесла я.

Люк поклонился:

– С огромным удовольствием продолжу ее.

Я стала спускаться по лестнице и на середине обернулась. Люк стоял между портретами, наблюдая за мной; вид у него был такой, будто он вот-вот шагнет в одну из рам и станет одним из изображенных на полотнах мужчин.

Остаток дня я провела с Гэбриелом. Днем мы поехали кататься на пустоши и вернулись как раз к обеду. Вечер прошел так же, как и предыдущий.

Прежде чем лечь спать, муж отвел меня на балкон, и когда мы стояли там, наслаждаясь видом, я сказала, что еще не посетила развалины аббатства и хочу сделать это завтра.

Следующее утро Гэбриел снова провел с отцом, а я отправилась гулять с Пятницей. На этот раз к аббатству.

Приближаясь к этим старинным руинам, я не переставала изумляться. Было солнечное утро, и то тут, то там поблескивали камни, словно инкрустированные бриллиантами. Трудно было поверить, что это развалины, – огромная башня сохранилась полностью, как и стены. Лишь подойдя ближе, я увидела, что здесь нет крыши – на ее месте светилось небо. Аббатство находилось в долине, недалеко от реки, и, видимо, было лучше защищено от ветра, чем Забавы. Теперь я смогла отчетливо рассмотреть высокую нормандскую башню, древний контрфорс и неф, который, подобно башне, прекрасно сохранился, разве что лишился крыши. Меня поразила площадь, занимаемая остатками аббатства. Я подумала, как интересно было бы составить его план, чтобы потом воссоздать это строение у себя в воображении.

Пятница возбужденно носился вокруг меня, как будто разделял чувства, навеянные этим местом. Вот здесь, сказала я себе, были несущие стены. Впрочем, на этом месте было достаточно камней, чтобы определить, где находились, например, кухни, клуатр[7]7
  Крытая галерея, обрамляющая прямоугольный двор монастыря или церкви. (Прим. ред.)


[Закрыть], неф, трансепт[8]8
  Поперечный неф или несколько нефов, пересекающих продольный объем в крестообразных зданиях. (Прим. ред.)


[Закрыть], монашеские кельи.

Ступать приходилось осторожно, потому что повсюду из земли торчали опасные обломки камней. На минуту я потеряла Пятницу из виду, и меня тут же охватила паника, что было довольно смешно. Не менее нелепой была и моя радость, когда пес прибежал на мой оклик.

«Интересно, из какой части аббатства взяли камни для строительства Забав?» – подумала я. Мне хотелось разузнать побольше об истории дома и семьи, к которой я теперь принадлежала. Я посмеялась над собой.

Я так многого не знала о собственном муже. Почему он столь скрытен со мной? Почему меня не покидало ощущение, будто он что-то от меня утаивает?

Я села на камни (очевидно, это было все, что осталось от монашеского дортуара) и, собравшись с мыслями, призналась себе, что, приехав сюда, недостаточно много думала о Гэбриеле.

Естественно, его одолевали очень странные фантазии, ведь он был молод, но страдал болезнью сердца, угрожающей жизни.

Этим и объяснялась его постоянная мрачность. Гэбриел боялся смерти, и еще мне казалось, что его тревожит что-то в доме, в этих старых руинах. Как бы я чувствовала себя, если бы смерть подстерегала меня за углом? Этого не представишь, пока не столкнешься в действительности.

Я сделаю все, чтобы Гэбриел был счастлив. Более того, не стану, подобно ему, соглашаться с неотвратимостью смерти. Я окружу его такой заботой, что смерть отступит.

Я очнулась от задумчивости, услышав собачий лай. И позвала:

– Пятница! Пятница!

Пес не прибежал на зов, и я пошла его искать.

Нашла я его в руках у незнакомого мне мужчины. Пятница пытался вырваться и, если бы не ловкость незнакомца, непременно искусал бы пленившие его руки.

– Пятница! – крикнула я, и тогда державший его человек повернулся ко мне.

Он был среднего роста; меня поразили его огненные карие глаза и оливковый оттенок кожи.

Увидев меня, мужчина отпустил собаку, снял шляпу и поклонился.

Пятница, сердито лая, бросился ко мне и, когда я шагнула вперед, встал между мной и незнакомцем, как будто защищая меня.

– Так это ваша собака, сударыня? – произнес мужчина.

– Да. Что произошло? Обычно он весьма дружелюбен.

– Он немного рассердился на меня. – На темном лице блеснула белозубая улыбка. – Не понял, что я спас ему жизнь.

– Как это?

Мужчина повернулся и указал на то, что, как я теперь поняла, было колодцем:

– Пес свесился с самого края и смотрел вниз. Если бы ему пришло в голову последовать дальше, он бы погиб.

– В таком случае я должна вас поблагодарить.

Мужчина наклонил голову.

– Этим колодцем пользовались монахи. Там глубоко и, пожалуй, не очень приятно.

Я всмотрелась во тьму. Узкий колодец, на дне, кажется, вода.

– Мой пес очень любопытен, – сказала я.

– Вам лучше взять его на поводок, когда вы в следующий раз приведете его сюда. Вы ведь придете сюда снова? Вижу, это место вас заинтересовало. Вас выдает взгляд.

– Такое место любого заинтересует.

– Кого-то меньше, кого-то больше… Но я до сих пор не представился. Хотя вас я, кажется, знаю. Вы супруга Гэбриела Рокуэлла, не так ли?

– Но как вы догадались?

Мужчина развел руками и снова тепло, приветливо улыбнулся.

– Простое умозаключение. Я знал, что вы должны прибыть, и, поскольку я знаком почти со всеми в этих местах, мне оставалось сложить два и два и попробовать угадать.

– Ваша догадка верна.

– В таком случае добро пожаловать в наше общество. Меня зовут Деверел Смит. Я врач. В Забавах я бываю едва ли не каждый день, так что мы с вами все равно рано или поздно встретились бы.

– Я слышала о вас.

– Надеюсь, хорошее?

– Очень хорошее.

– Я не только врач, но и старый друг этой семьи. Ну и сэр Мэтью и мисс Рокуэлл уже не молоды, так что им обоим довольно часто требуется моя помощь. Скажите, вы давно приехали?

Я ответила, и он выслушал меня с серьезным видом. Облик мистера Смита выдавал в нем иностранца, однако он носил самое что ни на есть английское имя. Я решила, что он, должно быть, показался мне очень смуглым, просто потому что я уже привыкла к необычайной светлокожести членов своей новой семьи.

– Сегодня я собирался наведаться в Забавы. Прогуляемся вместе?

Так мы и поступили, и по дороге я поняла, что у меня появился новый друг.

О семействе Рокуэллов мистер Смит говорил тоном старого знакомого, а когда разговор заходил о Гэбриеле, в его голосе слышалась тревога. Я догадывалась, что это значит, и мне очень хотелось поговорить с ним о здоровье своего мужа, но я удержалась.

Позже, пообещала я себе. Мистера Смита нетрудно будет разговорить.

Он рассказал, что его пригласили в Забавы на обед в субботу.

– Меня с дочерью, – уточнил мой собеседник.

Я была поражена, узнав, что у него есть дочь, достаточно взрослая для того, чтобы ее приглашали на званые обеды. Мистер Смит заметил мое удивление, и оно явно его позабавило, отчего он понравился мне еще больше. Сначала мне показалось, что ему лет тридцать пять, но, видимо, он был старше.

– Моей дочери семнадцать, – сообщил мистер Смит. – Она обожает бывать в обществе. Моей супруге нездоровится, поэтому мы будем вдвоем.

– Очень хочу познакомиться с вашей дочерью.

– Дамарис тоже будет рада знакомству, – улыбнулся мистер Смит.

– Дамарис! Какое необычное имя.

– Вам нравится? Это из Библии. Оно упоминается лишь раз… Но есть там.

Я вспомнила, что рассказывал Люк о библейских именах, и подумала, что, наверное, в этих краях существует традиция заимствовать имена из Библии. Я хотела было упомянуть об этом, но потом вспомнила мадам директрису, которая не раз повторяла, что моя порывистость граничит с невоспитанностью, и промолчала.

Мы вместе дошли до Забав. Мистер Смит отправил одну из служанок сообщить Руфи о нашем приходе, и я поднялась в свою комнату.

Вечером в субботу я надела белое платье. Это было мое единственное настоящее вечернее платье, и я сказала себе: если в Забавах будут часто устраивать званые вечера, мне придется купить себе новые наряды. Платье было из белого шифона и кружев, очень простое, – подобающий наряд для молодой женщины. В нем я чувствовала себя уверенно, потому что знала: те немногие вещи, которые у меня имелись, были идеально скроены и выглядели бы элегантно в любом обществе. Волосы я уложила венцом, как нравилось Гэбриелу, и стала ждать, когда он придет переодеться, ведь уже приближалось время выходить к гостям.

Поскольку мой муж не появлялся, я подумала, что он все еще на улице, и вышла на балкон осмотреть окрестности. Гэбриела нигде не было видно, но я услышала голоса, доносящиеся с крыльца.

Я хотела было окликнуть этих людей и спросить, не с ними ли Гэбриел, но тут услышала низкий мужской голос, который произнес:

– Итак, Руфь, насколько я понимаю, юная невестушка не пришлась вам по душе?

Я отпрянула, чувствуя, как горячая кровь прихлынула к моим щекам. Я знала: тот, кто подслушивает, никогда не услышит о себе ничего приятного. Фанни не раз мне это повторяла, но как же сложно, когда тебя обсуждают, удержаться от подслушивания.

– Еще слишком рано делать выводы, – ответила Руфь.

Послышался смешок.

– Не сомневаюсь, что наш Гэбриел оказался для нее легкой добычей.

Ответа Руфи я не услышала. Мужской голос продолжил:

– Почему вы позволяли ему уезжать так далеко от дома? Рано или поздно все это закончилось бы именно так: его подцепила маленькая охотница за богатыми женихами.

Я была в бешенстве! Мне захотелось свеситься с балкона и попросить говорившего выступить вперед, чтобы я могла его увидеть. Мне хотелось рассказать ему, что я понятия не имела о положении Гэбриела, когда сочеталась с ним браком.

Но я продолжала стоять неподвижно, хотя мои глаза яростно горели. Потом мужчина сделал пару шагов в сторону, и, перегнувшись через перила, я смогла его увидеть. У него были светло-каштановые волосы, и он показался мне необычайно широкоплечим. В нем нельзя было не заметить фамильного сходства с Рокуэллами, хоть и весьма отдаленного. Вдруг он вошел в дом и скрылся из вида. Я тотчас же возненавидела этого человека, кем бы он ни был.