Текст книги "Секрет для соловья"

– Эксцентричные?

– Мне кажется, они вели весьма вольную жизнь. Обри пришлось уйти из университета. Должно быть, именно там он и пристрастился к этому. Стивену стоило большого труда замять всю эту историю. Потом Обри уехал заграницу. Мне казалось, что тебе следует все знать, но, возможно, я и ошибаюсь. Я действительно долго размышляла над всем этим, крутила все в голове так и сяк, спрашивала себя, должна ли я рассказать это тебе или нет. Но я думаю, всегда лучше быть готовым к худшему.

– Да, – согласилась я, – лучше знать, что тебя ожидает. Так ты хочешь сказать, что он пробовал наркотики?

Амелия в изумлении уставилась на меня. Она не сразу ответила, но я поняла, что угадала правильно. Избегая моего взгляда, она продолжала:

– Люди, принимающие наркотики, могут вести себя очень странно, находясь под влиянием этих веществ. Конечно, все это происходило очень давно. Возможно, сейчас Обри избавился от этой привычки. Там был еще один человек… Мне всегда казалось, что вину за происшедшее следует до некоторой степени возложить на него. Он приезжал сюда раз или два. Стивен был о нем очень высокого мнения. Тот человек был доктором, авторитетным специалистом по лекарственным веществам. Он вел весьма странную жизнь – жил среди туземцев и так далее… Потом он описал все случившееся с ним – весьма откровенно, надо признаться. Мне он всегда внушал какой-то безотчетный страх – вероятно, потому, что я прочла его книги. Неизвестно, не из-за него ли Обри начал баловаться наркотиками. Стивен постоянно старался убедить меня, что интерес доктора к наркотическим веществам был только медицинским – он хотел использовать их во благо человечества. Кроме того, Стивен был убежден, что считать другие цивилизации отсталыми только потому, что они отличаются от нашей, – это значит смотреть на вещи слишком узко. Во многих других отношениях они могут оказаться более развитыми, чем наша культура. Мы почти поссорились с ним однажды из-за этого человека.

– «Дамиен» звучит как «демон», – сказала я тогда.

Я всегда думала о нем как о «дьявольском докторе». Стивен же считал, что я до смешного предубеждена против этого человека. Ах, Боже мой, наверное, мне не следовало говорить с тобой об этом! Меня как будто что-то подтолкнуло. Я решила, что ты должна знать. Мне кажется, что тебе следует… внимательно наблюдать за Обри, а если доктор Дамиен когда-нибудь явится сюда, будь начеку.

Она с тревогой смотрела на меня. Я сказала:

– Ты поступила совершенно правильно, что рассказала мне все. Я буду начеку. Надеюсь, мне никогда не придется встретиться с этим ужасным человеком. Стивен давал мне читать его книгу – она полна загадок и… чувственности. Это очень волнует, выводят из равновесия. Сочинения сэра Ричарда Бартона – те тоже притягивают и отталкивают одновременно, они во многих отношениях похожи.

– Стивен так восторгался обоими своими друзьями! Я читала только одну из этих книг – мне этого вполне хватило. Стивен любил повторять, что когда он читает их, он как будто сам путешествует по дальним странам – так живо и занимательно они написаны.

– Да, согласна, – сказала я. – Но не могу не согласиться и с тобой в том, что их авторы – опасные люди, хотя, без сомнения, замечательные. Мне кажется, для достижения желаемой цели они не остановились бы ни перед чем.

– Я всегда думала, что именно доктор Дамиен вовлек Обри в баловство с наркотиками. Возможно, ему хотелось посмотреть, какой эффект произведут эти вещества на человека вроде него. Точно, конечно, я этого не знаю, могу только догадываться. Однако не думаю, чтобы Обри продолжал заниматься подобными вещами сейчас…

Она не договорила и с тревогой посмотрела на меня. Я прекрасно понимала, от чего она пытается меня предостеречь. В моем мозгу постепенно начинала складываться ясная картина того, что произошло тогда, в ту ужасную ночь в Венеции – ночь, которая никогда не изгладится из моей памяти.

Я была уже на грани того, чтобы все рассказать Амелии, но не могла заставить себя говорить об этом даже с ней. В одном я была абсолютно уверена – никто никогда не заставит меня пройти через подобное унижение вновь.

Я поблагодарила Амелию за то, что она мне рассказала, и уверила ее в том, что она поступила совершенно правильно.

Больше мы почти ни о чем не разговаривали, только тепло попрощались и пообещали друг другу встретиться как можно скорее.

Я полагаю, несчастливые браки распадаются постепенно. Мой, несомненно, начал рушиться с той памятной ночи в Венеции. Конечно, я всячески старалась оправдать Обри, но, в то же время прекрасно понимала, что эти порывы дремали где-то в его подсознании, иначе они не проявились бы ни при каких обстоятельствах. Думаю, что Обри был в такой же степени разочарован в нашем браке. Я не оправдала его надежд, а он не оправдал моих. В подобных ситуациях, по моему мнению, вина никогда не лежит на какой-то одной стороне.

Могу с уверенностью сказать, что когда я выходила замуж за Обри, то лелеяла мысль стать хорошей женой. Возможно, и он намеревался стать хорошим мужем, но по мере того как я все лучше узнавала его характер, я поняла, что сделала самую большую ошибку, какую может сделать женщина в своей жизни.

Но ведь теперь, помимо нас двоих, существовал еще и Джулиан. Как могла я сожалеть о том, в результате чего на свет появился мой дорогой сын!

Первые два месяца после рождения Джулиана я была так поглощена им, что не в состоянии была думать ни о чем другом.

Обри часто говорил мне:

– Не кажется ли тебе, дорогая, что ты ведешь себя несколько странно? Ведь есть же няня Бенсон. Зачем же ты сама каждую минуту кидаешься в детскую?

– Няня Бенсон уже старуха.

– Она растила детей всю жизнь. У нее, несомненно, гораздо больше опыта, чем у тебя. Ты так нервничаешь из-за малыша, что наверняка испортишь его, если не будешь держать себя в руках.

В словах мужа, несомненно, была доля правды, но я ничего не могла с собой поделать. И в высказываниях, и в поведении Обри явно сквозило его недовольство мной, но меня так поглотило мое материнство, что я не давала себе труда быть еще и хорошей женой.

Благодаря Джулиану я подружилась с миссис Поллак, нашей домоправительницей. До этого она казалась мне очень чопорной женщиной, слишком гордящейся своим положением среди других слуг, лишенной чувства юмора и даже немного солдафоном. Но с рождением Джулиана она переменилась. При виде ребенка она становилась совершенно другим человеком, ее лицо невольно расплывалось в улыбке, причем оттого, что она пыталась ее подавить, эта улыбка казалась еще более искренней.

– Должна признаться вам, мадам, – говорила она мне, как будто сознаваясь в каком-то грехе, – я люблю смотреть на малышей.

Когда я гуляла с ребенком в саду, она, как правило, тоже оказывалась там. Когда ей показалось, что Джулиан ей улыбается, она была на верху блаженства, когда он хватал ее за палец, она восхищалась его сообразительностью. Словом, отношение миссис Поллак к моему ребенку, несомненно, сблизило нас.

Иногда я приходила в ее комнату выпить вместе с ней чаю и всегда брала с собой Джулиана. Мне доставляло удовольствие знать, что в доме у меня есть друг, да еще такая честная, энергичная женщина. Она понимала толк в заботе о детях, вырастив троих собственных.

– Теперь они завели свои семьи и уехали от меня, мадам. Но так всегда происходит.

Она грустно покачала головой.

– Вспоминаешь, как они были маленькими детьми и полностью зависели от тебя… и вот они уже взрослые и живут своей собственной жизнью. У меня-то дети очень хорошие. Я бы могла уехать отсюда и жить со своей Энни, но я думаю, молодым надо жить одним. Как бы я хотела, чтобы они всегда оставались маленькими!

Мне было очень приятно обнаружить, что миссис Поллак не чуждо ничто человеческое. Мне даже казалось, что из нее вышла бы куда более хорошая няня, чем из няни Бенсон.

Однажды я спросила ее, почему она не подыщет себе место воспитательницы, а служит у нас, где ей приходится управлять целым штатом слуг.

На мгновение она погрузилась в раздумья, а потом сказала, что при такой жизни сошла бы с ума.

– Я бы очень привязывалась к детям, а ведь они вырастают, и ты больше им не нужна. Это все равно, что каждый раз заводить новую семью. Но скажу вам честно, мадам, хорошо иметь малыша в доме.

Если я куда-нибудь отлучалась, то обычно говорила об этом миссис Поллак. Между нами существовала негласная договоренность – в таких случаях она присматривала за Джулианом, так как я не хотела оставлять его целиком в ведении няни Бенсон, которая могла задремать как раз в тот момент, когда оставалась с ребенком.

Миссис Поллак была сама тактичность. Она прекрасно понимала мои чувства и гордилась тем доверием, которое я ей оказывала. Джулиан же отплатил ей горячей привязанностью, как только подрос достаточно, чтобы суметь выразить свои чувства.

Когда Джулиану было всего несколько месяцев, он подхватил простуду. Я очень беспокоилась за него, хотя болезнь и не представлю та никакой угрозы – малейшая неприятность, случавшаяся с моим сыном, тут же повергала меня в панику.

Ночью, тревожась за Джулиана, я внезапно проснулась. Должно быть, было около трех часов. Я поняла, что не убедившись, что с ним все в порядке, мне не заснуть. В детской я увидела, что малыш разметался во сне и тяжело дышит, а лицо приобрело нездоровый красный цвет. В соседней комнате мерно похрапывала няня Бенсон. Дверь в ее комнату была открыта, но она спала так крепко, что разбудить ее было бы непросто.

Я схватила ребенка, завернула его в одеяло и, сев на стул, начала укачивать. Когда я отбросила волосы у него со лба, он тут же перестал хныкать. Я продолжала гладить Джулиана по лбу, потому что увидела, что ребенку становится явно лучше от моих прикосновений, и в это мгновение вдруг вспомнила другие случаи, когда прикосновение моих рук оказывало лечебный эффект. Я ясно увидела лицо моей старой айи и услышала ее слова:

– В этих руках большая сила.

Тогда я не поверила ей. Теперь мне вспомнились факты, о которых я прочитала в книгах, данных мне Стивеном. Конечно, в обществе подобном нашему люди склонны с ходу отвергать то, что, на их взгляд, нелогично. Но ведь существуют и другой образ жизни, другие культуры и народы. На это намекали сэр Ричард Бартон и доктор Дамиен. Совершив свои рискованные путешествия, они обнаружили массу мистического и таинственного, не поддающегося логике обычного цивилизованного человека. В эту минуту все мои помыслы были направлены на то, чтобы облегчить страдания и успокоить моего малыша. Это мне в высшей степени удалось – вскоре он уже мирно спал, дыхание стало нормальным, а лицо – не таким красным.

Всю эту ночь я держала сына на руках. Я не смогла бы заснуть, если бы оставила его здесь и вернулась в спальню. Прижимая к груди свою драгоценную ношу, я думала о том, что, вероятно, в моих руках действительно есть какая-то таинственная сила.

Айя говорила мне, что такая сила – это дар богов, и этот дар не должен пропасть втуне.

Как это, должно быть, чудесно – спасти чью-то жизнь! Отчасти я могу понять людей типа доктора Дамиена, которые не останавливаются ни перед чем в жажде знаний. В своей книге Дамиен описывал эксперименты, которые он проводил для того, чтобы изучить воздействие различных лекарственных средств на больных. Его главной целью было облегчить страдания людей – задача, несомненно, благородная. Но в его речи сквозило явное высокомерие. Я уверена, что ему доставили огромное удовольствие те приключения, что выпали на его долю. Постигавший сотни чувственных тайн якобы во имя развития медицинской науки, этот человек внушал мне подозрения, особенно после того, как Амелия самым недвусмысленным образом предостерегла меня.

Мне тоже хотелось побольше узнать о той странной излечивающей силе, что таилась в моих руках.

На следующее утро, когда я вернулась в спальню, Обри спросил:

– Ты выглядишь усталой. Что случилось?

– Джулиан плохо себя чувствовал сегодня ночью.

– А разве не могла няня Бенсон присмотреть за ним?

– Она храпела всю ночь. Ребенок мог бы биться рядом в конвульсиях, а она бы не шелохнулась.

– Надеюсь, ты не собираешься сделать эти ночные блуждания своей привычкой?

– Нет. Я собираюсь перенести колыбельку в нашу комнату, чтобы я всегда была рядом с малышом.

– Но это глупо!

– Совсем нет. Я сделаю именно так, как сказала.

Он пожал плечами, и разговор на этом закончился. По ночам Джулиан часто капризничал, и скоро Обри заявил, что так продолжаться не может – или я с колыбелью, или он должны переехать в другую комнату.

Я решила, что перееду я сама. В конце концов, в Минстере полно свободных комнат.

Итак, кроватку сына перенесли в одну из пустующих комнат, и я стала спать около ребенка.

Мне показалось, что и Обри, и меня не особенно взволновал тот факт, что отныне мы занимали разные спальни. Больше всего меня радовало то, что Джулиан спит рядом, и в любой момент, если ему станет плохо, я смогу прийти на помощь.

Прошел год. Все мое время было целиком отдано Джулиану. Его первая улыбка, первый зубик, первое слово – к вящей моей радости, он сказал «мама» – наполняли меня восторгом. Мы часто подолгу болтали с миссис Поллак, и неизменным предметом этих бесед был, разумеется, Джулиан, который в это время ползал по полу и играл старыми катушками из-под ниток, которые давала ему миссис Поллак. Иногда он выделывал что-нибудь очень забавное, и мы, чтобы его подбодрить, хлопали в ладоши, а он, глядя на нас, тоже начинал хлопать. Свои первые робкие шаги мой сын сделал, путешествуя от моих колен к коленям миссис Поллак. Достигнув цели, он падал в подставленные нами руки и при этом победоносно улыбался. Волшебные минуты! Я никогда не забуду их.

Время от времени я ощущала, что в манере поведения Обри появилось некоторое раздражение. Траур по Стивену подошел к концу, и мой муж намеревался весело проводить время со своими друзьями. Естественно, мне тоже приходилось принимать в этом участие, но без особого энтузиазма. Он приглашал в дом людей, которые были мне неинтересны. Основными темами их разговоров были охота, рыбная ловля и спортивные развлечения, то есть предметы мне не знакомые.

Обычно после таких званых обедов Обри выражал свое недовольство моим поведением.

– Сегодня ты не показала себя радушной хозяйкой.

– Но они говорили о таких тривиальных предметах!

– Возможно, тривиальных для тебя.

– Во-первых, они никогда не говорят о политике. Их не интересуют изменения в правительстве, государственный переворот во Франции, в результате которого Наполеон III стал единоличным главой французского правительства…

– Но моя дорогая девочка, какое отношение это все имеет к нам?

– Все, что происходит в нашей стране и у наших ближайших соседей, может повлиять на нашу жизнь.

– Да ты настоящий синий чулок, моя милая! А тебе известно, что этот сорт женщин не самый привлекательный?

– Я и не старалась выглядеть привлекательно, мне просто хотелось бы поучаствовать в интересном разговоре.

Обри окинул меня холодным, презрительным взглядом.

– Ну конечно, – произнес он, – ты привыкла всю жизнь смотреть на людей свысока.

Это был намек на мой рост. Действительно, когда я надевала туфли на каблуках, я была выше мужа, и это не могло ему нравиться. Его слова явились несомненным симптомом растущего недовольства мной – ведь когда люди вам неприятны, вы начинаете замечать в них те черты, с которыми раньше без труда мирились. Например, Обри казалось, что моя чрезмерная привязанность к ребенку – не подобающая черта для леди нашего круга. Для этого у нас есть слуги, я же решила для ребенка все делать самой. Мне казалось, что он считает такое поведение недостатком моего воспитания. Не нравилось ему и мое неумение – или нежелание – подружиться с его друзьями. А теперь вот и мой рост не угодил Обри…

Как-то я поехала навестить отца и взяла с собой Джулиана. Мы оставались там целую неделю. Это было прекрасное время! Отец восторгался малышом, а Джейн и Полли с удовольствием за ним ухаживали.

– Как было бы хорошо, если бы вы жили здесь, миссис Сент-Клер! – говорили мне наши служанки.

Мне казалось, что и отец хотел бы того же.

Я получила письмо от Амелии. В Сомерсете ей жилось лучше, чем у нас. «Я начала новую жизнь», – писала она. Ей было приятно находиться рядом с Джеком и Дороти, они проводили вместе много времени, потому, что и брат, и сестра часто фигурировали в ее письмах, хотя, пожалуй, о Джеке Амелия все же писала немного больше.

Когда Джулиану исполнился годик, кухарка испекла пирог, на который мы поставили одну свечу. Все слуги пришли поздравить его с днем рождения, и ему это очень понравилось.

А вскоре у нас появилась Луи Ли.

Посадив Джулиана в прогулочную коляску, я вышла с ним в сад погулять. Вернувшись, я прошла прямо в детскую и обнаружила там молодую женщину, которая открывала дверцы шкафов и заглядывала внутрь.

Я в изумлении уставилась на нее.

– Что вы здесь делаете? – строго спросила я.

– А, вы, наверное, хозяйка? Я так и думала, – сказала она.

– Так что вы здесь делаете? – повторила я. – Может быть, вы все-таки мне объясните?

– Я Луи. Меня наняли в детскую, для помощи тете Эм.

Тетя Эм – это, несомненно, няня Бенсон. Ее имя, как я уже выяснила, Эмили.

– Я вас не нанимала. Она пожала плечами.

В это время в детскую вошла няня Бенсон.

– А вот и Луи! – обрадовалась она. – Она будет мне помогать. Я уже говорила мистеру Обри, что мне одной со всей работой не справиться. Я сказала ему о Луи, и он велел привести ее сюда.

Итак, Обри нанял эту молодую женщину, даже не посоветовавшись со мной! Я пристально посмотрела на нее. У нее были ярко-золотистые волосы – слишком яркие, чтобы быть натуральными, – большие синие глаза смотрели прямо и дерзко – слишком прямо и дерзко, чтобы этот взгляд можно было назвать скромным, – а ее маленький носик и длинная верхняя губа придавали ей некоторое сходство с котенком. По ее виду никак нельзя был сказать, что из нее выйдет хорошая няня.

– Это дочка моего племянника, – пояснила няня Бенсон. – Видите ли, сейчас, когда наш маленький джентльмен растет так быстро, я не могу одна управиться со всей работой в детской. Вот Луи и будет мне помогать…

От этих слов я будто лишилась дара речи. Я хотела сказать этой девушке, чтобы она немедленно упаковывала свои вещи и убиралась восвояси, а заодно прихватила бы с собой и няню Бенсон. Я намеревалась сама распоряжаться в детской. Для меня это была самая важная часть дома, а мысль о том, что я завишу от женщины, чаще всего пребывающей в состоянии тупой сонливости вследствие несметного количества чая с «капелькой старой доброй Шотландии», – эта мысль была для меня непереносима. А теперь она еще и привела сюда эту бесстыжую девчонку!

Я решила выяснить, что происходит с Обри. Когда он пришел, я сказала:

– Что там за новая няня – какая-то Луи?

– А, это племянница или внучка няни Бенсон.

– Она мне вовсе не нужна.

Он с иронией посмотрел на меня.

– Я думал, это немного освободит тебя.

– Освободит меня! Но я не хочу никакой свободы.

– Ну конечно. Я вижу, что ты наслаждаешься ролью няньки. Но, будучи хозяйкой такого дома, как наш, ты должна осознавать свое положение. У тебя есть и другие обязанности.

– Мой ребенок для меня важнее всего.

Он взглянул на меня с нескрываемой злостью.

– Да, ты ясно дала это понять.

– Но ведь это и твой ребенок!

– Кто бы мог подумать! Да ведь ты полностью присвоила его себе. Ты готова ненавидеть всякого, кто только к нему приблизится.

Была ли правда в словах мужа? Не знаю. Джулиан значил для меня так много, что я рассматривала все вокруг через призму его интересов.

– Тебе никто не мешает находиться с ребенком, когда ты только пожелаешь, – сказала я. – Но мне казалось, что маленькие дети тебе не очень нравятся.

– В общем, это я нанял эту девушку.

– Но я не собираюсь терпеть ее здесь!

– А я собираюсь. Что дальше?

– Но ты не можешь…

– Моя дорогая, в своем доме я могу делать все, что хочу. Это ты должна изменить свое мнение. Как ты думаешь, что чувствуют мои друзья, когда приходят к нам? Они видят, что они тебе не интересны, и ты этого не скрываешь.

– Эта девушка должна покинуть наш дом, – продолжала настаивать я.

– Нет, – отрезал мой муж. – Она останется.

– Но какая польза, по-твоему, будет от нее в детской?

– Она поможет тебе управиться с ребенком.

– Я не хочу, чтобы мне помогали! Ничто не отнимет у меня моего ребенка.

– Пожалуйста, не устраивай сцен. Да что с тобой творится, Сусанна? Ты ведь моя жена, ты это помнишь?

– Разумеется. Но я полагала, что имею право самостоятельно выбрать няню своему ребенку.

– У тебя нет никаких прав, которые противоречили бы моим желаниям. Я считаю, тебе полезно это запомнить. Это мой дом. Я здесь хозяин. Ты можешь распоряжаться здесь только не противореча мне, а я говорю, что девушка останется.

Мы окинули друг друга холодным взглядом и разошлись.

Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что наблюдаю распад нашего брака.

Очень скоро растаяли последние крупицы надежды на то, что мы когда-нибудь будем счастливы вместе.

Новая няня Луи Ли вела себя столь вызывающе, что напрашивалось только одно объяснение. Такие дерзкие поступки обычно позволяют себе люди, которые воображают, что занимают особое место в доме. Как могла Луи Ли занять подобное место в нашем доме? Без сомнения, только одним способом – завоевав расположение хозяина.

Ее обязанности в качестве няни были ничтожны, но я предпочитала не спорить. Если приходится терпеть ее у себя в доме, то никто не позволит ей занять нос место рядом с ребенком. И действительно, Джулиан вообще редко находился в детской, и никогда но был там в мое отсутствие. Я, разумеется, ни за что не оставила бы его одного на попечение ни няни Бенсон, ни ее дальней родственницы.

Наверное, няня Бенсон была достаточно хорошей няней, когда воспитывала Стивена и Обри, но долгие годы пристрастия к виски, слегка замаскированного чаем, очевидно, не повысили ее квалификацию. Что же касается Луи Ли, то эта особа в принципе была неспособна к той роли, на которую претендовала.

Однажды, взглянув в окно, я увидела ее в саду, а рядом с ней Обри. Они оба чему-то смеялись. Неожиданно девушка легонько толкнула его и побежала к небольшой рощице. Обри кинулся за ней. Не требовалось богатого воображения, чтобы сделать выводы из увиденного.

Меня не покидала уверенность в том, что увиденное мною лишь однажды, той злополучной ночью, на самом деле и было истинной сущностью моего мужа. Интересно, что запомнил он об этой ужасной ночи? Я не могла поверить, что Обри совершенно не отдавал себе отчета в том, что делал. Он испытывал меня и нашел неспособной на разнузданность, ибо это была именно разнузданность, а не любовь. С той ночи наши отношения изменились. Я ясно дала ему понять, что не желаю быть его партнершей в подобных низостях.

Я часто обдумывала идею оставить Минстер. Я могла бы жить с отцом. Однажды я даже поехала к нему погостить и осталась на довольно продолжительное время. Потом я навестила Амелию. Мои подозрения относительно характера отношений между нею и Джеком Сент-Клером, похоже, имели под собой все основания. Они оба были уже не первой молодости, оба были раньше женаты, но если я когда-нибудь бывала свидетельницей солидного и неторопливого ухаживания, то это был именно тот случай.

Я была счастлива за Амелию. Она еще достаточно молода, чтобы иметь детей. В ее глазах появился огонь, чего раньше я никогда в ней не замечала.

Когда я вернулась в Минстер, умиротворение, испытанное мною в Лондоне и Сомерсете, показалось настолько желанным, что я решила опять уехать к отцу. Он с радостью примет и Джулиана, и меня. Он обожает внука, а Джейн и Полли, без сомнения, будут гораздо лучшими нянями, чем няня Бенсон или Луи Ли. Пусть Обри остается со своей девчонкой!

Но нельзя же так легко разрушить брак. Слишком многое следует принять во внимание. Мне самой от Обри ничего не надо, но ведь существует Джулиан. Он – наследник этого великолепного поместья, следовательно, в один прекрасный день он станет владельцем Минстера. Моя обязанность – воспитать его именно здесь. Я не могу так просто взять и увезти его из этого дома, который он когда-нибудь унаследует.

После поездок к отцу и к Амелии я больше чем когда-либо ощутила, насколько мы с Обри стали далеки друг от друга. Между нами больше не было любви. Обычно по ночам я запирала дверь своей спальни, хотя в этом не было никакой необходимости – муж не делал попыток прийти ко мне.

Я подозревала, что у него множество любовниц, и даже радовалась этому. Мне он был не нужен.

Однажды я сделала потрясающее открытие.

Мне уже давно казалось, что в нашем доме происходит нечто странное. Обри завел обычай устраивать так называемые «званые вечера», которые на самом деле длились с вечера пятницы до воскресенья или понедельника. В мои обязанности входило принимать гостей и следить за приготовлением угощения. Обычно мы обедали в восемь, а после чая гости тут же расходились по своим комнатам, что казалось несколько странным, так как они были отнюдь не пожилыми людьми.

Но мне даже нравилось, что они так себя вели. У меня было ни малейшего желания сидеть с ними за столом. После их ухода я тоже удалялась в свою комнату, где в своей маленькой постельке мирно спал Джулиан. На те недолгие часы, что мне приходилось проводить с гостями, я обычно просила миссис Поллак время от времени посматривать на ребенка, чтобы мы обе были спокойны, что с ним все в порядке. Эту обязанность достойная женщина выполняла с большим удовольствием.

К нам приезжали, как правило, одни и те же гости, хотя иногда среди них появлялись и новички. Я привыкла к ним, и их присутствие в доме меня не особенно раздражало. Зачастую они из вежливости задавали мне ничего не значащие вопросы о доме и о Джулиане, говорили дежурные фразы о погоде, но меня не покидало ощущение, что их мысли в это время витают где-то далеко, а они даже не отдают себе отчета в том, что говорят.

Однажды ночью я неожиданно проснулась – мне показалось, что внизу ходят и разговаривают люди. Я подошла к окну и выглянула наружу: несколько человек выходили из маленькой рощицы и направлялись к дому. Я торопливо отпрянула от окна – это были наши гости!

Часы пробили четыре раза.

Вдруг среди наших гостей я увидела Обри, это чрезвычайно озадачило меня. Даже представить себе трудно, что они могли делать в лесу ночью. Я подошла к двери и прислушалась. Послышались шаги – кто-то поднимался по лестнице, затем все стихло. Все гости размещались в противоположном от меня крыле дома. Значит, они прошли в свои комнаты.

Ночь была безлунной, и из-за облаков я не смогла как следует рассмотреть этих людей.

Я подошла к кроватке Джулиана – он безмятежно спал. Мне же пришлось долго лежать без сна, думая о том, что пришлось мне увидеть.

Должно быть, я заснула только около пяти часов утра. Спала я беспокойно и уже в шесть проснулась. Первая мысль при пробуждении была об увиденном мною прошлой ночью.

Вскоре проснулся и Джулиан и, как всегда, начал проситься ко мне в постель. Я часто пела ему по утрам, в основном старинные песни, баллады и гимны, которые он слушал с большим удовольствием. Больше всего ему нравилась «Спелая вишня», и я порой повторяла эту песню по нескольку раз. Но сегодня мне совсем не хотелось петь.

Перебирая в памяти увиденное сегодня утром, я вдруг вспомнила, что наши гости выходили из небольшой рощицы, то есть именно оттуда, где я сама когда-то во время прогулки наткнулась на таинственную дверь. Не знаю, что заставило меня вспомнить о том давнем происшествии – просто мне очень хотелось найти хоть какое-то объяснение тому, где могли находиться наши гости.

Как правило, они подолгу спали по утрам и не выходили из своих комнат раньше ленча. От слуг на кухне я знала, что они никогда не просили принести им завтрак. Таким образом, утро было очень удобным временем для того, чтобы проверить, не связана ли таинственная дверь с ночными блужданиями гостей Обри.

Я сказала миссис Поллак, что пойду немного прогуляться. Джулиан спал, как обычно после завтрака. Я попросила ее, пока меня не будет, зайти и проверить, все ли с ним в порядке.

Итак, я вышла из дома и направилась к рощице. Пройдя ее всю, я подошла к склону и осторожно спустилась вниз, сдвинув при этом с места ползучие растения, обильно покрывавшие склон.

Вот и загадочная дверь.

Меня что-то будто удерживало. Я понимала, что нахожусь в дьявольском месте, в средоточии зла. Когда я толкнула дверь, мое сердце учащенно забилось – она оказалась незапертой. Я вошла внутрь.

Меня тут же пронзила мысль, что дверь может встать на прежнее место и закрыть меня здесь. Тогда мне не удастся отсюда выбраться. Я поспешила наверх, на свежий воздух, и начала искать какой-нибудь камень. Вскоре мне удалось найти большой валун, и я положила его у двери, чтобы она не могла закрыться сама. И тогда, сдерживая биение сердца, я вступила в пещеру, скрывавшуюся за таинственной дверью.

Пол в ней был вымощен камнями. Медленно продвигаясь по нему, я явственно ощущала какой-то запах, который мне никак не удавалось узнать. Он был разлит в воздухе, и, вдыхая его, я почувствовала непонятную слабость.

В пещере повсюду стояли свечи, некоторые из них выгорели почти до основания. Я поняла, что их зажигали совсем недавно, и это укрепило мои подозрения, что именно сюда приходили люди, виденные мною ночью.

Пещера вела в квадратную комнату. Там стоял стол, похожий на алтарь. Вглядевшись в него повнимательней, я чуть не вскрикнула от ужаса – на нем помещалась внушительных размеров фигура, почти в натуральную величину, и в какое-то мгновение, наполнившее меня ужасом, мне показалось, что на столе сидит какой-то человек.

Казалось, фигура на алтаре с ухмылкой смотрит на меня. Это было так страшно! Постепенно я разглядела, что она, вероятно, должна была изображать дьявола – об этом свидетельствовали рожки и копыта. Красные глаза идола, казалось, были устремлены на меня.

Стены пещеры покрывали рисунки, которые я начала внимательно рассматривать. Вначале они показались мне непонятными – там были изображены мужчины и женщины, прильнувшие друг к другу в странных позах, – но вскоре смысл их дошел до меня.

Теперь меня охватило только одно желание – как можно скорее выбраться из этого ужасного места. Я побежала наверх, отбросила камень, удерживавший дверь, и закрыла ее за собой. Я мчалась по роще, как будто за мной гнался сам дьявол, и меня не покидало ощущение, что я только что столкнулась с ним лицом к лицу.

Мысли путались, я не могла понять, что же я сейчас увидела?..