Текст книги "Дорога на райский остров"

РЕЙМОНД

Я потеряла счет времени, читая дневник Энн Элис. Когда я дочитала до конца, было уже совсем светло, наступило утро.

Я была там вместе с ней. У меня было такое ощущение, словно я знала ее и ее возлюбленного, ее мачеху и зловещего Десмонда Фидерстоуна. Я была совершенно потрясена, когда дневник резко оборвался, и сгорала от желания узнать, что же случилось той ночью. Я знала, что то была ночь ее смерти, судя по дате на ее надгробии.

Я чувствовала ее страх, шаги на ступеньках. Я видела, как она поспешно засовывает дневник в ящик, даже не закрыв его до конца, так что был виден кончик шарфика.

Что же произошло? Был ли ключ в двери, или она забыла запереть ее? О, нет, этого она бы ни за что не сделала. Она так настойчиво держалась за этот ключ. Но ведь после всего услышанного она должна была быть в совершенном ужасе.

Что же случилось?

И как странно, что я первой прочитала эти слова, написанные почти сто лет назад. Так, словно они были написаны специально для меня. Я первой обнаружила ее могилу, первой вошла в ее комнату и нашла дневник.

Я сгорала от нетерпения, желая сообщить Филипу о своем открытии. Даже подумала, не пойти ли разбудить его, но передумала. Я должна набраться терпения. Филип вставал рано, и уже в половине восьмого будет завтракать.

Я пришла даже раньше его.

– Филип, – воскликнула я, – прошлой ночью произошло нечто из ряда вон выходящее.

Потом я ему все рассказала, и Филип пришел в такое же возбуждение, что и я. Однако особенно его интересовала карта.

– Иди и принеси ее, – сказал он. Я так и сделала.

Брат пристально изучал карту.

– Я знаю этот район, – сообщил он. – Эти острова… Что ж, мы их знаем… Но этот Райский остров больше похоже на фантазию.

– Что ж, есть же Острова Содружества и Острова Товарищества. Почему бы не быть и Райскому острову?

– Я покажу ее Бенджамину. Он-то уж точно что-нибудь знает.

Мы оба почти ничего не ели. Мы были слишком взволнованы. Я предложила рассказать о своем открытии Бабуле М. Она будет просто выведена из равновесия, если ей не сказать.

Мы отправились в комнату к Бабуле, где она, как обычно, пила чай с тостами и джемом, подававшимися ей на подносе в постель. Это была ее единственная уступка возрасту.

Бабуля внимательно выслушала нас, и первым ее замечанием был упрек мне.

Мне же сказали не входить в комнату. Это могло быть опасно.

– Меня разбирало непреодолимое желание, Бабуля, – сказала я. – Я не могла ему противостоять.

– Посреди ночи! – добавил Филип.

– Вот я и взяла свечу и поднялась наверх.

– Очень смелый поступок, особенно учитывая разговоры о привидениях, – заметил брат. – Что бы ты стала делать, встретив обезглавленное тело, звенящее цепями?

– Когда ты прочтешь дневник, ты уже не будешь с такой беспечностью рассуждать о смерти, – серьезно ответила я.

Я поднялась в свою комнату и принесла им дневник. Они были потрясены.

– И ты всю ночь не спала, читая его! – воскликнул Филип.

– А ты бы как поступил? Начав, я уже не могла остановиться.

– Я бы подождал до утра.

– А что ты думаешь о карте, Филип? – спросила Бабуля М.

– Она выполнена не любителем. Я знаю этот район. Это совершенно очевидно. Однако я никогда раньше не видел этого Райского острова. Я хочу дать взглянуть на нее Бенджамину. Мы кое-что сравним.

– Интересно послушать, что он скажет, – заметила Бабуля М. – Оставьте мне дневник. Я его прочту.

Это было странное утро. Мне совершенно не хотелось спать, несмотря на бессонную ночь. Я снова поднялась в ту комнату. По сравнению с предыдущей ночью комната казалась другой. Наверное, потому что там были рабочие Я не могла найти себе места. Постоянно думала об Энн Элис. Все было так, словно я жила ее жизнью и в любую минуту ждала появления зловещего Десмонда Фидерстоуна.

Дневник просто потряс меня.

За завтраком Бабуля М. Ни о чем не могла говорить, кроме дневника. Она провела все утро в постели за его чтением.

– Ужасная история, – сказала Бабуля. – Как вы думаете, что случилось с этой девушкой?

– Вы считаете, они пришли и убили ее?

– Мне кажется, это вполне вероятно.

– А потом замуровали комнату?

– Не знаю. Ее похоронили… Это мы знаем. Ведь именно я нашла могилу.

– Это тайна, которую нам не разгадать. Интересно, что откроет нам карта. Остров, о котором говорил тот молодой человек… Где он? Может, его и не было никогда. Мы ведь мало знаем о молодом человеке. Девушка была без памяти влюблена в него, можно не сомневаться, что она не могла судить о нем объективно.

– О, я уверена, что он любил ее. И верил в существование острова. Они собирались искать его. Интересно, что с ним сталось.

– Да, мне тоже. Возможно, после ее смерти он отправился на остров.

– Представьте себе, вернулся и узнал, что она умерла!

– Что ж, интересно, что скажет о карте Бенджамин.

Я так горела желанием узнать, что отправилась в мастерскую в тот же день. Я нашла Филипа и Бенджамина за старыми картами.

Филип посмотрел на меня и покачал головой.

– Нигде никаких следов.

– Если бы остров существовал, его бы уже давно открыли, – заметил Бенджамин. – Эти моря уже отмечены на картах.

– Полагаю, его могли пропустить. Бенджамин пожал плечами.

– Это лишь вероятность. – И постучал по карте. – Она составлена человеком, знавшим это дело.

– Да. Он был профессионалом.

– Мистер Мэллори рассказал мне о том, что нашли Дневник. По-моему, тот молодой человек ошибся в местоположении острова.

– Но если остров был где-то в том районе…

– Это маловероятно. Он был бы тогда уже открыт. Вы говорите, этой карте почти сто лет. С тех пор открытия Делались семимильными шагами. – Бенджамин покачал головой. – Никогда нельзя знать наверное. Карта могла быть не правильной. Насколько я понял, он ведь составлял ее по памяти.

Как бы мне хотелось найти этот остров, – заявил Филип.

– Если он вообще существует, – вставил Бенджамин. – Существует, – отрезал Филип. – Я нутром чувствую.

Мы сидели и разговаривали. Для меня это было все равно, что совершить путешествие в океан. Я слушала Филипа и Бенджамина. И заразилась энтузиазмом Филипа. Я так любила брата. В нем была удивительная жажда жизни, и когда он чем-то интересовался, то всей душой отдавался этому.

Филип был так же одержим островом, как я, но наше любопытство слегка разнилось. Я сгорала от желания узнать, что же произошло той ночью, а все мысли Филипа были только об острове.

Позже я часто вспоминала тот день в мастерской и неоднократно жалела, что нашла карту.

Филип ни о чем больше не мог говорить. Я часто заставала его за старыми картами.

– Это могла быть совершенно другая часть света, – заявил как-то Филип.

– Послушай, – отозвалась я. – Он же был картографом. И мог ошибиться в местоположении острова не более, чем ты.

– Все делают ошибки.

Взгляд ярко-голубых глаз брата устремился в пространство, – Эннэлис, – сказал он, – я хочу отыскать этот остров.

Эта мысль не оставляла Филипа. На него нашло какое-то наваждение. Бабуля М заметила это и забеспокоилась.

Гоу и его люди закончили с крышей и принялись за комнату. Вся мягкая мебель была уничтожена. Она была в лохмотьях. Однако некоторые предметы были еще в приличном состоянии, и их можно было восстановить. Я разобрала одежду Энн Элис. Мне хотелось сделать это самой. Перчатки, шарфы, шляпы и платья… Все ее личные вещи. Я велела служанкам выстирать некоторые платья. Многие были испорчены, но уцелевшие платья я сложила в сундук на чердаке вместе с ее шляпами и туфлями.

Я обращалась с вещами Энн Элис с благоговением. Она казалась мне очень близким человеком, и иногда у меня было ощущение, что она наблюдает за мной и благодарит меня.

Я поднялась в комнату перед тем, как рабочие принялись ремонтировать дерево и красить стены. Гоу тоже был там. Я спросила его о пятнах на стенах.

Он ответил, что спустя столько времени трудно сказать, что послужило причиной их появления. Может быть, сырость или краска выцвела.

– Похоже, здесь что-то расплескали, – заметила я. – А может это быть… кровь?

– Кровь, мисс Эннэлис? Да, наверное, может… Судя по виду… Да, это возможно. Только вот мне бы такое и в голову не пришло. Сырость и время творят со зданиями странные вещи. А почему вы думаете, что это кровь, мисс Эннэлис?

– Я просто поинтересовалась.

– Ну, что бы это ни было, скоро эти стены будут как новенькие. Это будет красивая комната, когда мы позаботимся об окне.

– А окно будет точно там, где было раньше?

– Должно быть. Похоже, вон то место было замуровано. Сейчас, когда срезали вьющиеся растения, его можно увидеть снаружи. Наверное, поэтому там и посадили лозу, чтобы окна не было видно. Заметно ведь, что кирпичи разные. О, когда плотники закончат, это будет очень милая комната.

Теперь ее уже закончили. Поставили отреставрированную мебель. Кровать, комод, стулья. Наверное, так она и выглядела, когда Энн Элис сидела здесь и писала в Дневнике.

Слуги все равно отказываются заходить сюда после наступления темноты. Говорят, в комнате духи.

Однако я часто захожу сюда ранним вечером и сижу здесь. Иногда я разговариваю с ней.

– Энн Элис, – говорю я. – Как бы мне хотелось, чтобы ты вернулась и все мне рассказала.

Иногда в комнате словно ощущается чье-то присутствие. Впрочем, может быть, это мое воображение.

Дом и все остальное кажутся другими после открытий, сделанных в ночь бури. Энн Элис так часто и так неожиданно посещает мои мысли, что я почти ощущаю ее присутствие рядом. Между нами существует особая связь. Мы одной крови, у нас почти одинаковые имена, мы живем в одном доме. Нас разделяет только время. Я часто думаю: «А что значит время? Можно ли пересечь эту пропасть?»

Я никогда не высказываю своих мыслей вслух. Бабуля М и Филип слишком практичны. Они стали бы смеяться над моими фантазиями. Но ведь и у Филипа есть свои фантазии.

Он постоянно говорил об острове. Я просто вижу, как в его голове строятся планы. Видит это и Бабуля М. И очень тревожится.

Однажды за обедом Филип сказал:

– Я всегда хотел открывать новые земли и составлять карты прямо на месте. Меня всегда интересовала практическая сторона нашего дела.

Я знала брата достаточно хорошо, чтобы не удивиться, когда он стал объяснять, что Дэвид Гутеридж, ботаник – друг Филипа, учившийся с ним в школе и происходивший из семьи мореплавателей – собирается в экспедицию в Южные моря. Филип продолжал:

– Он предложил мне поехать вместе. Бабуля М молчала, но ее это не удивило.

– Я всегда хотел этим заниматься, – заявил Филип. – В наше время пользуются очень сложными инструментами-о некоторых из них сто лет назад даже и не мечтали. Мне хотелось опробовать их на некоторых наших картах. Мне кажется – и Бенджамин со мной согласен – в тех водах карты могут быть немного неточны.

В тот вечер Бабуля М зашла ко мне в комнату.

– Он решительно настроен ехать, – сказала она. Неожиданно у нее стал очень жалобный вид, мне бы в голову не пришло, что она может так выглядеть.

– Я знала, что рано или поздно так и будет, – продолжала Бабуля. – Это естественно.

– Вы не станете пытаться остановить его?

Бабуля покачала головой.

– Нет. Это было бы ошибкой. Это его жизнь, его профессия. В своем роде он прав. Мы не можем стоять на месте. Он должен выйти в открытый мир. Бенджамин тоже должен был ехать в свое время. Если бы он это сделал, сейчас ему не было бы равных. Филип должен отправиться в путь. Я всегда знала это.

– Мы будем скучать по нему ужасно.

– Это всего лишь на год или чуть больше. Но он вернется обогащенный, с сознанием выполненной миссии. Да, мне будет его не хватать. Но ведь у меня останешься ты, дорогая. Не могу передать, каким утешением вы были для меня все это время, дети мои.

Я была страшно разочарована. Как хотелось бы мне поехать с Филипом! Если бы я могла разделить с ним его планы, я была бы так счастлива, так рада! Я чуть было не предложила это Филипу. Мне было интересно узнать, как он отреагирует. Однако теперь я знала, что должна остаться с Бабулей М.

Возможно, когда-нибудь мне удастся отправиться в эти таинственные моря. Я мечтала открыть остров Магнуса Перренсена. Этого хотела Энн Элис. И я хотела того же. Меня охватила меланхолия. Жизнь казалась сплошным разочарованием.

В ясный день в начале октября мы с Бабулей отправились в Саутгемптон помахать Филипу рукой на прощание.

Филип выехал раньше со всем снаряжением. Он должен был провести пару ночей на борту корабля, прежде чем тот увезет его через океан. Мне было очень грустно, и Бабуле М тоже. Однако она была убеждена, что Филип наступает правильно, и я, наверное, все же была с ней огласка. В первый раз Филип уезжал из дома – не считая школы, конечно. Я помнила, как отчаянно я тосковала в прошлые годы. Но насколько же хуже все было на этот раз! Я помогала брату готовиться к путешествию, и никогда мы не были ближе друг Другу, чем в последние недели.

– Жаль, что ты не едешь, – сказал Филип. – Это было бы так здорово!

– Ой, а мне как жаль! Без тебя здесь будет очень скучно.

– Я много раз собирался сказать, что ты тоже должна ехать. Но мы же не можем оба бросить нашу старушку, правда?

– Нет, конечно.

– Ничего. Когда я найду остров, мы все отправимся посмотреть его. Держу пари, Бабуля М не устоит.

– Возвращайся скорее, – сказала я. Филип предложил мне сделать копию карты.

– Чтобы у тебя она тоже была, – сказал он. – Как бы то ни было, лучше пусть их будет две.

– По-моему, я могу сделать ее почти по памяти.

– Я хочу, чтобы карта была точной.

– Хорошо.

Я сделала карту. Я даже гордилась ею. Я показала ее Филипу, и тот сказал:

– Превосходно. Точно до мельчайших деталей. Положи ее куда-нибудь в надежное место. Я сказала, почти не раздумывая:

– Я спрячу ее в глубь одного из ящиков.

И у меня появилось странное чувство, что так, должно быть, сказала или подумала Энн Элис, когда ей дали карту.

А теперь Филип уезжал. Бабуля М выглядела бледной и печальной, когда мы стояли на пристани и смотрели, как корабль скользит прочь из гавани, и Филип машет нам с палубы.

Мы оставались на "причале до тех пор, пока он не скрылся из виду.

Жизнь стала монотонной. Дни казались долгими и по мере того, как они тянулись, – угнетающими, находясь в саду; я часто смотрела на новое окно, появившееся на доме, и иногда мне казалось, что я вижу там лицо. Темными вечерами в большом доме, где появились тени, у человека разыгрывается воображение.

Пришло Рождество. Я не могла дождаться, когда оно закончится. Без Филипа Рождество было совсем другим, и к тому же в такие дни особенно явственно чувствовалось, как нам его не хватает.

Мы старались выказать энтузиазм. Обсуждали подарки и всякое такое. Но единственный подарок, который мне бы хотелось получить, – это Филипа, входящего в дверь.

К нам пришли Фентоны, а мы посетили Голтонов. Мы обедали со священником и его пустоголовой женой. Устроили в поместье рождественский праздник для деревенских детей на следующий день после дня подарков точно также, как делали это всегда. Мы пытались устроить обычное Рождество.

– Время идет, – сказала Бабуля М. – Он скоро вернется домой. Он ведь просто хочет взглянуть на это место и удостоверится, что остров там, а потом он вернется домой.

Я не была в этом уверена. Филип всегда хотел уйти в море. Он будет покорен океаном, надеясь сделать новые открытия… Так же, как это было бы со мной, поплыви я с ним.

В феврале мы получили от него письмо. Какая это была радость! Я прочитала его. Бабуля-М тоже прочитала его, я прочла ей письмо вслух, а она прочла его вслух мне, ибо, читая, мы словно чувствовали, что Филип рядом.

"Дорогие Бабуля и Эннэлис! Сидней. Вот я и приехал! Не могу поверить, что я действительно здесь и что вы находитесь по ту сторону океана. Наше путешествие прошло довольно гладко – по крайней мере, мне так сказали. Я бы сам вряд ли писал его как спокойное. В ботанической экспедиции есть несколько забавных ребят. Сейчас они здесь, в Сиднее, и завтра уезжают, И я останусь один.

Я собираюсь исследовать острова на протяжении нескольких сотен миль в сторону от побережья. Здесь есть корабль, который ходит туда каждую среду. То есть послезавтра. Так что я отправлю письмо до отъезда.

Надеюсь, письмо дойдет. Путь долгий, но меня заверили, что письма доходят в целости и сохранности, и каждую неделю из Австралии в Англию отправляют четыре сотни почтовых сумок.

Жаль, что вас нет со мной. Тогда все было бы прекрасно. Я встретился кое с кем в Сиднее, но пока никто не дал мне никакой информации о Райском острове. Я изучил несколько карт, но ни на одной из них остров не помечен. Он и впрямь очень таинственный.

Как только появится что-нибудь новое, я снова напишу. Я совершенно здоров и еще никогда не чувствовал себя так хорошо. И просто горю желанием ехать дальше. Возможно, скоро вы меня увидите.

Ваш преданный внук и брат Филип."

– Кажется, он находит жизнь веселой и интересной, – заметила Бабуля М.

– Филип всегда находит жизнь веселой и интересной.

– У него всегда была тяга к странствиям. Но, может быть, попробовав их, он станет тосковать по домашним удобствам.

Я не была в этом уверена.

Один день сменялся другим. И каждый день я ждала; не придет ли письмо от Филипа.

– Разумеется, нельзя быть уверенной в почтовом сообщении на таком расстоянии, – говорила Бабуля М. – Осмелюсь предположить, что многие письма теряются.

Я соглашаясь с ней, но как же я ждала новостей! Мастерская потеряла для меня всякую привлекательность. Каждый раз, приходя туда, я думала о Филипе. Глядя на карты этих далеких морей, я думала о страшных вещах, которые могли случиться с моим братом. Я вспоминала описания бурь в дневнике Энн Элис. Где же Филип? И как он передвигается по этим морям? Он говорил о том, что возьмет лодку, чтобы добраться до островов. Был ли он все еще там?

Беседы с Бенджаминам не приносили особого утешения. Он изо всех старался казаться жизнерадостным и оптимистичным, но на самом деле нагонял тоску.

Бабуля М очень старалась вывести нас из состояния меланхолии и со свойственным ей здравым смыслом решила, что нам следует прекратить мучить себя различными предположениями. Было бы замечательно получить письмо от Филипа, но раз уж мы его не получили, то надо учитывать трудности сообщения и не думать о худшем. Как бы то ни было, надо продолжать жить своей жизнью.

Услышав, что в Лондоне проводится конференция картографов, Бабуля объявила о своем намерении отправиться в столицу. Бенджамин и я должны были сопровождать ее.

– Это будет исключительно интересно, – заявила Бабуля.

Я подумала: «Как было бы здорово, если бы и Филип ехал с нами!» Потом я постаралась вести себя разумно и полностью отдалась приготовлениям к отъезду.

Наша поездка должна была продлиться три дня, и Бенджамину было велено заказать номер в «Блейк-отеле», где во время наездов в Лондон всегда останавливалась наша семья. Это был очень респектабельный отель, что называется, «старомодный»; и располагался неподалеку от Пикадилли. Мне уже прежде доводилось там останавливаться, и на меня произвела впечатление приглушенная атмосфера, как мне казалось, создававшаяся тяжелыми драпировками и толстыми коврами, портье в темно-синих ливреях с единственным светлым пятном – блестящими медными пуговицами, бесшумно ступавшими официальными и незаметными горничными.

Во время конференции предполагалось провести несколько заседаний и бал в одном из отелей.

Приготовления шли полным ходом. Нам необходима были новые бальные платья. В доме царила суета, которую вопреки всему я находила волнующей, и это действительно немного отвлекало наши мысли от тревоги за Филипа.

Поездки в Лондон всегда были очень яркими впечатлениями, и настроение невольно поднималось при мысли о шуме и живости, которой нам всегда так не хватало в Грине. Меня завораживали уличные торговцы и немецкие оркестры, люди, сновавшие туда-сюда через дорогу, причем так беспечно, что мне казалось – они вот-вот угодят под копыта лошадей, тащивших наемные кэбы, кареты и ландо, запрудившие улицы.

Просто невозможно было не оказаться захваченным всеобщим возбуждением. Мне нравились и магазины, и я решила, что до отъезда проведу в них много часов.

Конференция была интересной. Она проводилась в большом зале одного из роскошных отелей. Читались лекции на различные темы, и поскольку цветная литография только-только вводилась, ее часто обсуждали.

Бенджамин поехал раньше нас, поскольку мы с Бабулей М хотели заглянуть в магазин. Бабуля М сказала:

– Не волнуйтесь за нас. Увидимся после лекции. И не надо занимать нам места. Мы сами о себе позаботимся.

Наш кэб попал в дорожную пробку, и так случилось, что когда мы с Бабулей М приехали, лекция уже началась. Мы были несколько обескуражены, войдя в зал и обнаружив его уже заполненным. Казалось, свободных мест уже не осталось. Наверное, у нас был несколько озадаченный вид, ибо молодой человек, сидевший в заднем ряду, заметив нас, тут же поднялся и предложил Бабуле М свое место.

Она колебалась, но тут подошел служитель с двумя дополнительными стульями, которые он поставил в последнем ряду, так что мы с молодым человеком уселись позади Бабули.

Я сказала:

– Большое вам спасибо. Это было исключительно любезно с вашей стороны.

– Мне это доставило удовольствие, – отозвался молодой человек с самой обезоруживающей улыбкой, какую мне приходилось видеть.

Лекция оказалась для меня чрезвычайно интересной. Для молодого человека, по-видимому, тоже, однако, я заметила, что время от времени он искоса бросал на меня взгляд. Должка признаться, что и я бросила на него несколько взглядов. Он был среднего роста – чуть выше меня, впрочем, я ведь высокая. У него были светло-русые волосы и светло-карие глаза, хорошие, хотя и не слишком выразительные, черты лица, однако самой приятной в нем была открытая притягательная улыбка.

Когда лекция закончилась, Бабуля М обернулась, чтобы еще раз поблагодарить молодого человека, и он снова повторил, что для него это было удовольствие. И добавил, что, кажется, здесь где-то подают освежающие напитки. Не согласимся ли мы присоединиться к нему? Он был один. Бабуля М сказала:

– У нас здесь друг. Он пришел сюда раньше нас. Полагаю, он сидит где-то впереди.

– Возможно, я могу найти его. По-моему, здесь есть столики на четверых.

Пока мы разговаривали, подошел Бенджамин.

– Это мистер Бенджамин Даркин – главный управляющий нашей мастерской в Большом Стэнтоне.

– Только не говорите мне, что вы – фирма «Карты Мэллори»!

– И тем не менее это мы, – ответила Бабуля М.

– Для меня большая честь познакомиться с вами. Меня зовут Биллингтон – Реймонд Биллингтон.

– Это для нас тоже честь, сэр, – ответил Бенджамин.

– Вот что самое приятное в собраниях такого рода, – вставила я. – Даже если люди никогда не встречались, они знают друг друга.

– И имеют возможность познакомиться друг с другом, что гораздо лучше, чем слышать друг о друге, – закончил Реймонд Биллингтон.

Мы отправились в зал, где подавались закуски. Я и Бабуля уселись за столик для четверых, а мужчины отправились за освежающими напитками.

Это была исключительно приятная встреча. Мы все очень интересовались тем, что рассказывали на лекции, и живо обсуждали ее. Вели беседу мужчины, поскольку это их больше затрагивало, однако мы с Бабулей были достаточно осведомлены, чтобы принимать в ней участие и никоим образом не быть исключенными из дискуссии.

Покидали мы зал неохотно. Реймонд Биллингтон предложил, чтобы мы вместе отправились на следующую лекцию, поскольку было так интересно обмениваться мнениями по ее окончании.

Позднее намечалось заседание, где Реймонд должен был выступить. Он собирался достать нам билеты в первый ряд.

У Реймонда был свой экипаж, поскольку у Биллингтонов была контора в Лондоне, и он сообщил нам, что живет совеем не далеко – в Найтсбридже.

Он отвез нас в отель, и мы расстались, уговорившись встретиться снова. На Бабулю М Реймонд произвел большое впечатление.

– Какой превосходный молодой человек, – прокомментировала она, и это уже говорило о многом, поскольку обычно Бабуля была настроена критически, особенно, по отношению к молодым. Бенджамин сказал, что он был весьма польщен знакомством с членом семейства Биллингтонов.

– Вы же знаете, какая у них репутация, миссис Мэллори.

– Действительно, прекрасная, ко, разумеется, они не так давно существуют, как Мэллори.

– Нет, миссис Мэллори, конечно, нет. Их фирме всего около ста лет.

– И даже меньше, – поправила его Бабуля. – От силы семьдесят. Однако, надо отдать им должное. В мире картографии у них отличная репутация.

– Мне этот молодой человек понравился, – повторила Бабуля.

Мне тоже. Он помог мне на довольно долгое время забыть о Филипе.

В последующие три дня, куда бы мы ни отправились, нас всюду сопровождал мистер Реймонд Биллингтон. Он отвез нас на семейное предприятие неподалеку от Стрэнда, и мы очень интересно провели время. Он представил нас своему отцу и младшему брату Бэзилу, только-только входившему в бизнес. Они были очень любезны и, как сказала Бабуля М, именно такими, по ее представлениям, должны быть члены семьи Реймонда Биллингтона.

Бабуля М сказала, что Реймонд должен приехать в Большой Стэнтон, и мы покажем ему, как работаем. На всех нас произвело большое впечатление выступление Реймонда на конференции. Он дал четкие и очень компетентные ответы на все вопросы, которые ему задавали. Нам было жаль, что конференция подходила к концу. Эти три дня были очень впечатляющими.

Реймонд спросил, не может ли он сопровождать нас на бал, завершавший мероприятие, и, разумеется, его предложение было с благодарностью принято.

С моей стороны было бы ложной скромностью не признать, что стодь пристальное внимание уделялось нам главным образом из-за его интереса ко мне. И было бы еще большей ложью отрицать, что мне это было приятно. Мне нравился Реймонд. Я нашла, что он гораздо интереснее Чарлза Фентона и Джеральда Голтона. Реймонд был интересным, обаятельным, светским – в общем, воплощением всего того, что должен представлять из себя молодой человек.

Он хорошо танцевал и вел меня за собой. Я чувствовала себя в полной гармонии с ним.

Он сказал:

– Это была замечательная конференция, лучшая из тех, на которых мне доводилось бывать.

– Они ведь проводятся каждый год, правда? Я здесь, впервые. Возможно, мы встретимся на будущий год.

– О, надеюсь, раньше. Я засмеялась:

– Ну, год – это долгий срок.

– Ваша бабушка пригласила меня посетить ваше предприятие в Большом Стэнтоне.

– Она с энтузиазмом им занимается, хотя эксперт, заправляющий всеми делами, разумеется, мистер Даркин.

– Вы тоже очень знающая.

– Мне интересно с романтической точки зрения. Я смотрю на синие моря и вижу пальмы и туземцев в каноэ.

– Они тоже – часть этого.

– Но вы интересуетесь астролябиями и приборами, с помощью которых можно измерить расстояние, и тому подобным. Это для меня слишком практично. Такой и мой брат Филип.

Я запнулась. Вернулись мысли о Филипе и вместе с ними – грусть.

– Ваш брат? Где же он?

– Мы не знаем. И очень волнуемся. В прошлом году в октябре он уехал в экспедицию.

– И с тех пор вы о нем не слышали? – Получили всего одно письмо.

– Ну, это не так уж плохо. Вы ведь знаете, сообщение с такими далекими местами очень затруднено.

– Да, наверное.

Мы танцевали в молчании.

– Ну, вот, теперь вы погрустнели, – после долгой паузы произнес Реймонд.

– Вы же знаете, как это бывает. Двое детей остались одни. Мать умерла, а отец уехал и женился вторично. У него другая семья в Голландии. Нас вырастила бабушка.

– Она кажется очень приятной дамой, но могу себе представить, что она бывает замкнутой.

– Так оно и есть. Филип и я много времени проводили вместе.

– Вы должны рассказать мне об этом, о вашем детстве. Мне хочется знать о вас все.

– Это не очень интересно. И не все можно рассказать за короткое время.

– Мне кажется, для меня это будет исключительно И он крепче сжал мою талию.

– Музыка кончается, – вздохнула я.

– Да, увы.

Танец окончился. Мы вернулись к Бабуле М и Бенджамину.

– Не пойти ли нам поискать ужин? – спросил Реймонд. Он очень умело присматривал за нами. Мы заняли один из самых лучших столиков в зале, и Реймонд с Бенджамином отправились за едой к буфету.

– Какая приятная была конференция, – заметила Бабуля. – Никогда не получала от конференций большего удовольствия, причем во многом благодаря этому симпатичному молодому человеку. Тебе когда-нибудь приходило в голову, Эннэлис, как могут изменить жизнь мелкие происшествия? Не опоздай мы – и могли бы с ним не познакомиться.

– Он уступил нам место. Это вряд ли способно изменить жизнь.

– А вот знакомство с ним – способно.

Вид у Бабули был довольный, и она была мирно настроена. Я знала, о чем она думала. Вот молодой человек, которому я понравилась. Бабуля беспокоилась из-за того, что у меня мало возможностей знакомиться с молодыми людьми, и, по-моему, она поняла, что Фентоны и Голтоны мне не подходят.

А как же я сама? Что чувствовала я? Мне он нравился.

Очень нравился. И что бы я ощущала, случись мне расстаться с ним навеки? Грусть… Определенно, мне стало бы грустно. Немного ностальгии?

Неужели это то, что называют «влюбиться»? Ничего бурного в этом чувстве не было. Никаких минут, когда перехватывает дыхание, не было и ощущения, что этот человек – единственный. Это было просто приятно – ну, даже восхитительно.

Мужчины вернулись с лососиной, молодым картофелем и горошком. Официант принес шампанское, заказанное Реймондом. Так мы и сидели в последний день конференции, смеялись, шутили, вспоминали лекции, говорили о том о сем.

– Это чудесное завершение, – сказала Бабуля М. – И я хочу поблагодарить вас, мистер Биллингтон, за то, что вы сделали времяпрепровождение для нас таким приятным и беззаботным.

– Но я же ничего не сделал.

– Вздор. Вы, как говорят, знаете, что к чему. И благодаря вам, мы вдвойне получили удовольствие. Не так ли, Эннэлис? Бенджамин?

Мы дружно объявили, что совершенно согласны.

– Так вы приедете посмотреть нашу маленькую мастерскую, правда?

– Я приеду, как только меня пригласят.

– В таком случае, как насчет следующей недели? Это не нарушит ваших планов, Бенджамин? У вас есть какие-нибудь дела, которым мы можем помешать?

– Никаких, – отозвался Бенджамин.

– Возможно, вы поразмыслите над этим, мистер Биллингтон.

– Мне нет нужды раздумывать. Я просто горю желанием приехать, как только вы предложите.

– Стало быть, договорились. Стэнтоны не так уж далеко от Лондона. Разумеется, вы будете нашим гостем. Мы живем в поместье в Грине, Малый Стэнтон.

– Буду счастлив приехать, – отозвался Реймонд. Говоря это, он смотрел на меня.

Наша тревога за Филипа немного отошла на задний план, пока мы готовились к визиту Реймонда Биллингтона.