Текст книги "Усыновите. ли"

Виктория Корниенко
Усыновите.ли

© Корниенко В., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Дорогой читатель!

Легко, трогательно, непринужденно и искренне автор рассказывает об опыте усыновления детей-инвалидов, находящихся на воспитании в детском доме, и о процессе их очень непростой адаптации к обычной жизни.

Удивительно, что эту сложнейшую тему автор раскрывает с такой жизнеутверждающей и созидательной силой.

Слезы и улыбка, удивление и негодование – все эти чувства обязательно посетят вас при чтении страниц этого произведения.

Оно не может оставить человека равнодушным.

И, что самое главное, эта книга поможет читателю взглянуть на мир совсем другими глазами, возможно, задуматься о том, о чем он никогда в своей жизни ранее не размышлял.

Полагаю, что книга Виктории Корниенко «Усыновите.ли» – очень серьезное размышление о том, как сделать этот мир лучше. Размышление, основанное на личном опыте и таких человеческих качествах, как сострадание и любовь…

Герой Труда Российской Федерации

Народный артист России

Н.С. Михалков

Усыновить ребенка – великий подвиг. А усыновить одновременно двух, да еще с проблемами по здоровью, имея на руках своих детей, – невероятно! Именно об этом книга Виктории Корниенко – об усыновлении и всем, что с этим связано, о личном опыте этой прекрасной женщины и мамы.

Я прочитал эту книгу буквально на одном дыхании. Кажется, что ты не читаешь, а слушаешь автора – настолько пронзительно и открыто она рассказывает обо всем. И вот уже вместе с автором ты переживаешь, смеешься, плачешь, и каждая строчка касается твоего сердца и сдирает с тебя кожу равнодушия. Невольно задумываешься: а как бы я поступил, что бы чувствовал, о чем просил бы, что радовало бы, а что огорчало бы меня?..

Невероятно откровенная книга, в которой автор с обнаженным сердцем передает читателю свои чувства и мысли, и это прекрасно…

Председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Московского Патриархата

В.Р. Легойда

Мама, они странные

– Мама, – Гоша с Асей оглянулись по сторонам и, хотя никого не увидели, все же на всякий случай перешли на шепот.

– А они на самом деле всегда у нас будут жить? – повторили они уже заданный когда-то вопрос.

– Ну да.

– Совсем? И никогда домой не уедут?

– Понимаете, – я вздохнула, села на пол рядом и приобняла детей. – У них нет другого дома, кроме нашего.

– И нет папы и мамы, нет бабушки и дедушки, нет совсем никого, – повторила мои слова Ася с моей грустной интонацией.

– Правильно.

Теперь вздохнул Гоша.

– А где они все? Умерли, что ли?

Врать не хотелось. Мы принципиально не обманывали детей ни в чем, стараясь формировать у них адекватную картину мировосприятия, без зубных фей и бабаек.

– Не умерли. Они, как бы вам объяснить, попали в очень тяжелую жизненную ситуацию и не смогли сами воспитывать и растить Матвея с Кириллом. Но они любили их, конечно же.

– Мам, а ты заметила, что… ну… они немного… это… ну… того… странные, – смущаясь, заглянула мне в глаза Ася.

– Воду, например, не умеют пить из бутылки. На качели не знают как сесть, – внимательным взглядом изучал мою реакцию на вопрос Гоша.

– Одеваться сами не могут. Говорят, как будто каша во рту, и так тянут слова… – Ася с Гошей точно готовились к разговору и много раз обсудили это между собой. Сейчас их интересовало, замечаем ли мы с папой отличия Матвея и Кирилла.

– Конечно, заметила, дети. Просто с ними не занимались, точнее, недостаточно занимались. Мы это все поправим. Научим всему. Они пойдут в сентябре с вами в детский развивающий центр на занятия.

– Мама, а вы еще когда-нибудь будете брать детей из детского дома?

Я растерялась от неожиданного вопроса.

– Ну не знаю, может быть, да, а что?

– Вы это… когда выбирать поедете, возьмите нас с собой, мы поможем. А то вы опять… ну вдруг не сможете выбрать, – аккуратно сказала шестилетняя Ася.

– Там же были получше дети? – со свойственной маленьким прямотой спросил Гоша, не терзаясь муками политкорректности. – В смысле поумнее, – уточнил он и без того понятный вопрос.

– Ну конечно, были.

– А почему вы не взяли их? Ну тех, что поумнее? Получше?

– Понимаете, тех, что поумнее и получше, и без нас кто-то возьмет. Меньше шансов у детей с проблемами. А потом, Матвей и Кирилл очень хорошие, добрые. А ум – дело наживное. Вы помогайте им во всем. Учите их сами. От вас они быстрее всему научатся. Вот увидите. И станут абсолютно нормальными, умными и веселыми. Такими же, как вы.

– Правда? – две пары глаз с надеждой устремились на меня.

– Конечно, правда! Сами увидите!

– Пойдем! Побежали! Ура! Я же тебе говорила! – и они вихрем унеслись обратно на зеленую поляну рядом с домом.

Воображаемый сын

Сейчас даже непонятно, когда именно пришла мысль об усыновлении детей. Наверное, вместе с рождением второго ребенка – между детьми-погодками был всего год разницы. Очередной бессонной ночью я качала на руках дочку и думала, а как же дети, которые находятся в детских домах, – их никто не успокаивает по ночам, когда приснилось что-то страшное, режутся зубки, болит животик, протек подгузник или просто хочется пить. Как они живут без материнской заботы? Банальная, в общем-то, мысль, но почему-то засела глубоко в душе, до колючего комка. Нужно когда-нибудь помочь – чем смогу. Отложилось тогда, как запись еще одного пункта в список необходимых к выполнению дел: усыновить хотя бы одного ребенка и дать хоть крошечку тепла, хотя бы какую получится, – это все равно лучше, чем равнодушие казенных стен детдома.

Мысль зрела пять лет. И наверное, так бы и осталась лишь мыслью, если бы не замершая на позднем сроке беременность и рождение мертвого малыша.

Нет, это не было горячее чувство подмены ребенка для устранения боли потери. Немного отболело, и пришло размышление – для чего, зачем это было? В жизни ничего не бывает просто так. Почти семь месяцев мы всей семьей готовились к появлению нового малыша. Мы созрели морально, настроились на заботы, хлопоты, бессонные ночи…

Ясно, будто безоблачное небо летним солнечным днем, пришло спокойное рассудочное чувство – пора.

И я, повинуясь какому-то внутреннему зову, решила начать собирать документы, чтобы стать усыновителями. «Если Богу угодно – все сложится. Если нет – не получится, но нужно начать и попробовать», – так примерно я рассуждала, когда начала процедуру сбора различных справок, решений и заключений.

Муж отнесся к идее прохладно, но категорически против не был, поэтому инициативу оформления документов я полностью взяла на себя. К моему удивлению, процесс сбора бумаг завершился за каких-то пару недель и на каждом этапе встречал только помощь и поддержку во всех государственных инстанциях. Глаза боятся, руки делают – и вот все собрано, сдано, одобрено. Осталась чистая формальность – процессуально признать нас усыновителями и выдать заключение. Пока нет официальной бумаги, в детский дом не пускают.

Чтобы не терять время, я решила посмотреть базы данных в Интернете. Нашла чудесный сайт Усыновите.ру, где размещено множество фотографий детей, находящихся в детских домах, с краткими анкетными данными. Смотрела фотографии малышей, пока под одной из фотографий не сжалось сердце – вот он! Причем усыновить мы хотели девочку. Но сердце горячо забилось под фотографией шестилетнего мальчика… Невероятное чувство – вот он, мой будущий сын Матвей, его глаза с призывом о помощи. Сыночек, подожди немного. Скоро будешь дома.

Две недели ожидания официального заключения показались вечностью. Каждый день по многу раз я смотрела на фотографию своего будущего шестилетнего сына, читала его скудные анкетные данные и мысленно просила: «Подожди немного, Матвейчик, скоро я тебя заберу!» Каждый день ожидания был настоящей мукой, потому что мой сын был не дома, был без меня. Он даже еще не знал, что у него появилась мама, которая любит его и ждет. Хотелось скорее, как можно скорее забрать ребенка домой. И вот, наконец, заключение готово, с заветным номером, печатями.

Мы – официальные усыновители!

Сложное решение

С замиранием сердца я набрала телефонный номер единого справочного центра сайта Усыновите.ру:

– Здравствуйте, можно узнать информацию про ребенка? Да, официальные усыновители. Номер заключения продиктовать?

– Не надо, скажите номер анкеты ребенка.

Я продиктовала странный код, состоящий из случайных букв и цифр. На том конце провода раздались равнодушные звенящие щелчки клавиатуры.

Томительные секунды ожидания показались мне минутами…

– Да, ребенка можно усыновить, – равнодушно сообщила оператор новость, которую я ждала сейчас больше всего на свете.

Но внутреннее ликование продлилось буквально пару секунд, до следующей фразы:

– И у него есть брат, на год младше. Детей делить нельзя, усыновить можно только обоих сразу.

А дальше словно ушат ледяной воды:

– И они дети-инвалиды. Умственная отсталость и эпилепсия. Если хотите, – обыденно продолжила женщина на том конце провода, – приезжайте в Новосибирск, познакомитесь. Вот номер новосибирской госопеки, запишите.

Она продиктовала цифры, которые тут же на бумаге в буквальном смысле оказались залиты моими слезами.

– Записали?

– Да…

– Всего хорошего. До свидания.

– Спасибо, вам тоже. До свидания.

Слезы независимо от моего желания текли ручьем и падали крупными частыми каплями вниз. Как же так? Неужели я не заберу еще ничего не знающего обо мне, но уже каким-то непонятным образом ставшего мне воображаемым сыном, детдомовского зеленоглазого мальчика из казенных стен в теплый уют дома? Неужели эти напуганные глаза, так призывно просящие помощи с фотографии, не засияют радостью и счастьем?

Сил сдерживаться не было, и я начала громко, со всхлипами рыдать.

Рядом игравшие дети-погодки Ася, Гоша и Сева испугались и подбежали ко мне.

– Мамочка, что случилось? Почему ты плачешь? – три пары испуганных вопрошающих глаз замерли в ожидании ответа. Дети окружили меня и притихли.

Я не могла говорить, только горькие рыдания вырывались из груди.

– Мамочка, почему ты плачешь? – спрашивали по очереди Ася и Гоша с разными интонациями. Сева в два годика говорил плохо и решил на всякий случай тоже заплакать. Тут же к нашему плачу присоединился трехлетний Гоша, а потом, не дождавшись от меня ответа о причине слез, заплакала и пятилетняя Ася.

И вот свежий летний день, теплое солнце пробивается лучами сквозь высокие корабельные сосны в окошко нашего деревянного, стоящего в лесу дома, и все хорошо, все здоровы, дома тихо, чисто и уютно, а мы сидим на низком деревянном подоконнике, я и трое детей, и плачем. Все вместе. Без каких-либо видимых в нашей жизни причин.

– Мама, а почему мы плачем? – Гоша сквозь слезы попытался понять происходящее.

Я все еще не могла говорить. Гоша снова присоединился к общему хору.

– Ася, а почему мы все плачем? – через какое-то время спросил он уже у сестры.

– Не знаю, ыыыыыыыыы, – снова затянула в тон мне дочка.

Минут через пять я смогла говорить и сразу позвонила мужу на работу:

– Дорогой, мы не сможем усыновить Матвея, – и я снова зарыдала.

– Почему? – муж дал мне поплакать и потом, когда я немного успокоилась, начал задавать вопросы.

– У него есть брат. Усыновить можно только обоих, – я снова заплакала.

– Ну ничего, можем усыновить обоих, – Виктор неожиданно для меня проявил заинтересованность и поддержку в этом все же не до конца принятом вопросе.

– У них умственная отсталость… – я продолжала всхлипывать.

– Этот диагноз ставят многим детям из детдомов – с ними же там не занимаются. Вообще не проблема.

– У них эпилепсия…

– Эпилепсия лечится, – в голосе мужа были такие спокойствие и уверенность, что я воспряла духом. Что угодно я ожидала услышать от него, в принципе прохладно отнесшегося к идее усыновления даже одного здорового ребенка, а тут двое, дети-инвалиды с умственной отсталостью и эпилепсией, а муж спокоен и позитивно настроен.

– Они в Новосибирске… – собственно, это уже имело мало значения, но все же.

– В Новосибирске? Мне как раз нужно слетать туда по работе. Полетели.

Вот так буквально за несколько минут сложилась наша поездка в детский дом Новосибирска. И ровно на следующий день в это же время мы уже разговаривали с женщиной из органов опеки, которая выдавала разрешение на посещение детских домов.

Какого цвета солнышко?

– Вы знаете, что это дети-инвалиды? – словно сообщая нам о нашей ошибке, она подняла брови и посмотрела на нас поверх очков. – С эпилепсией и умственной отсталостью, – она снова выразительно посмотрела и продолжила изучать папку. – Их уже два года назад усыновляли, но, когда поняли все диагнозы, привезли в городскую больницу с вещами и документами и бросили там. Второй раз дети такого не переживут. Подумайте. Зачем вам инвалиды? – женщина с удивлением оглядывала нас с мужем буквально с головы до ног, пытаясь понять происходящее. – Знаете, – она заговорщически понизила голос, – у нас есть чудесный здоровый мальчик, есть две хорошие девочки, хотите фотографии посмотреть? – как контрабанду предложила она. – Может быть, познакомитесь с ними?

– Спасибо, но мы прилетели именно к этим детям.

Женщина отложила бумаги и рассматривала нас уже с нескрываемым любопытством.

– Это дети-инвалиды, – еще раз повторила она, видимо, думая, что мы чего-то не понимаем.

– Да, мы знаем.

– Вы хотите усыновить детей-инвалидов? – она словно не верила происходящему.

– Да, но сначала мы все же хотели бы с ними познакомиться…

– Хорошо, – удивляться и переспрашивать в пятый раз было просто неприлично, но ей явно хотелось сделать и то и другое. Приложив усилия, женщина взяла себя в руки и написала нам адрес.

– Вот, покажете таксисту, он вас отвезет.

– Спасибо! – мы взяли заветные адрес и сопроводительные бумаги и пошли к выходу.

– Туда ехать минут сорок! – уже вдогонку крикнула она. Ей очень хотелось нас отговорить хоть чем-то от этой странной, на ее взгляд, затеи.

Обещанные сорок минут пролетели незаметно. С асфальтовой дороги машина съехала на грунтовую и еще минут десять петляла по небольшим проселкам, пока не подъехала к открытым настежь воротам. Из большого грузовика выгружали и заносили в детский дом какие-то ящики.

Сказать, что нас удивил коррекционный детский дом для детей-инвалидов, – значит, не сказать ничего.

– Знаешь, дорогой, – прошептала я на ухо мужу, – если мы все-таки усыновим этих детей, у нас дома они будут явно в более худших условиях, чем здесь!

Большое здание детского дома скорее напоминало санаторий с зеленой прогулочной территорией, разными игровыми площадками, были даже фруктовый сад и грядки. Внутри – высокие потолки, сияющий свежестью ремонт, занавески на окнах, цветы в горшках, дорогие деревянные развивающие игрушки, модульные городки… Мы и представить не могли, что детский дом может быть таким красивым!

Заведующая также произвела приятное впечатление, несмотря на то, что почти час отговаривала нас от знакомства с детьми:

– Зачем вам дети-инвалиды? Хотите усыновить – усыновите здоровых, – очень буднично говорила она. – Вы даже не представляете, что вас ждет с нашими детьми. Их ни на минуту, представляете, ни на минуту нельзя оставлять одних – ни днем, ни ночью. Эпилептические приступы случаются примерно через день. Им нельзя бегать, прыгать, нельзя быть на солнце, нельзя купаться. Вы не сможете брать их с собой в общественные места, на отдых к морю. Их уже усыновляли и вернули. Пожалуйста, возьмите здоровых детей – зачем вам проблемы? У вас хорошая семья, свои здоровые дети. Зачем вам дети-инвалиды? Это же на всю жизнь…

Конечно, заведующая все делала правильно. Лучше предостеречь пылких усыновителей от необдуманных поступков, чем ломать психику детям.

– Можно, мы все же познакомимся? Мы, конечно, все взвесим и подумаем, и если уже возьмем, то возвращать не будем. – Мы с мужем были серьезны.

– Пойдемте, – вздохнув, сдалась заведующая и пригласила знакомиться с детьми.

Мы пришли в большой зал, наверное, спортивно-развивающих занятий, сели на детские хохломские стульчики. Вокруг была целая ярмарка детских игрушек: деревянные пирамидки всевозможных вариаций, смартборды с разного рода замками, шнурками и липучками, кубики, музыкальные игрушечные инструменты, кукольный театр, мягкие модули для игры и строительства домиков, качели-балансиры, ортопедические ковровые дорожки с имитацией камней, мячи, обручи и игрушечные машинки-каталки. Все очень дорогое и качественное – я знала некоторых производителей этого великолепия, которое мы даже не успели толком рассмотреть. Ожидание было коротким, и через пару минут к нам привели двух детей в пестрой, немного застиранной и от этого чуть полинявшей одежде в катышках. От них сильно пахло обедом, а точнее, пролитым на майки рыбным супом. Мальчишки пришли на своих ногах и пока инвалидов не напоминали.

– Привет, как тебя зовут? – я села на корточки и улыбнулась.

– Матвей.

– А тебя? – спросила я второго, «бонусного», ребенка.

– Кирилл. А где конфетка?

«А парень-то совсем не глуп», – пролетело в голове.

Воспитательница засмущалась, выдав авторство истории про конфетку, и перевела тему:

– Может быть, хотите поиграть?

– С удовольствием, – я обрадовалась, потому что играть, весело и интересно, я точно с детьми умела.

– Матвей, – позвала я старшего, – иди сюда. Давай играть в репку. Смотри, посадил дед репку. Выросла репка большая-пребольшая, – я взяла большую резиновую репку с сочным зеленым хвостиком. – Какого цвета репка?

Дети молчали.

– Какого цвета репка? – я подняла ее со стола и ободряюще закивала. – Ну?

«Наверное, слишком сложно, – подумала я. – Репка желтая с изумрудной ботвой, а кончик вообще раскрашен оранжевым. Мальчишки боятся ошибиться, цветов ведь много».

– Солнышко какого цвета? – максимально облегчила я задачу.

Дети молчали.

– Ну, солнышко? Матвей? Цыпленок тоже такого цвета.

Дети молчали.

– Солнышко? Каким цветом рисуют солнышко? – я растерялась и не могла поверить, что шестилетний ребенок не знает, какого цвета солнышко. Наверное, просто стесняется. Воспитатели как-то виновато спрятали глаза.

«Хорошо, – подумала я, – расскажу им сказку про репку в ролях с игрушками, чтобы они перестали смущаться, не буду задавать вопросы». И ярко, интонациями изображая то хриплого дедку, то бабку, то мяукающую кошку, я разыграла кукольный театр с фигурками, задорно рассказав им сказку про репку.

– …Прибежала мышка. Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, Жучка за внучку, кошка за Жучку, мышка за кошку, тянут-потянут, вытянули репку! – я победно подняла репку вверх. – Какого цвета репка?

Дети молчали.

– А это кто? – спросил Кирилл, показывая пальцем на мышку.

– Это мышка, маленькая, серенькая, в лесу живет, зернышки грызет, – я улыбнулась.

Дети не улыбались. Просто продолжали смотреть на меня. Я растерялась полностью отсутствующей реакции на свою сказку, от которой даже воспитателям стало весело.

– Давайте соберем пирамидку? – предложила я и стряхнула разноцветные деревянные кольца на стол, освободившийся после моего спектакля.

– А это кто? – снова показал Кирилл на мышку, отложенную в сторону.

Я напряглась.

– Мышка. Знаешь, мышка – такой лесной зверек. Матвей, клади красное кольцо.

Матвей молчал.

– Кирилл, или ты клади красное, самое большое кольцо.

Кирилл взял синее и надел на палочку.

– Матвей, теперь ты, – я сделала вид, что так и надо. – Какое хочешь положить следующее кольцо? Давай голубое?

Матвей молча надел на пирамиду оранжевое.

– Кирилл, теперь ты, – я поняла, что с цветами и размерами у ребят сложности, не знают совсем.

– А это кто? – в третий раз спросил Кирилл, показав на мышку.

– Это? – я уже засомневалась сама. – Мышка, Кирюшенька, это мышка. Мышка. Мышка.

Дети грустно сидели рядом с неправильно собранной пирамидкой.

– У ребят сейчас тихий час. Наверное, они хотят спать, а я им сбиваю режим. Может быть, они поспят? Потом проснутся бодрыми, веселыми, и мы поиграем? – я пыталась как-то объяснить подобное поведение детей.

– Они не будут бодрыми и веселыми, – тихо сказала воспитательница, – и спать они не очень хотят. Они всегда такие. И после тихого часа будут такими же.

Что делать? Материнский опыт подсказывал, что ребенок до тихого часа и ребенок после тихого часа часто совершенно разные дети. Я оптимистично списала все на их усталость.

– Ребятки, вы идите, поспите, я вас подожду. Проснетесь – мы с вами еще поиграем. Хорошо?

– А где конфетка? – еще раз спросил Кирилл.

Мне стало неловко – в конце концов, я принесла им себя – маму! – а от меня просят какую-то конфетку!

– Я принесу. Потом. Ты поспишь, а я пока схожу за конфеткой, хорошо?

Дети молча кивнули и ушли за воспитательницей, оставив за собой шлейф запаха столовской еды и чувство растерянности.

– Дорогая, я тоже пойду. Мне нужно поработать, встреча через час. Ты оставайся, потом встретимся сразу в аэропорту вечером, – муж ушел вслед за детьми, попрощавшись с заведующей.

Пока дети спали, я пообщалась с медсестрой, которая напугала меня рассказами о ежедневных эпилептических приступах:

– Главное, чтобы они не упали на лестнице. А то могут и сломать что-нибудь, и голову разбить. Таблетки от эпилепсии нужно давать дважды в день ровно в одно и то же время, иначе будет приступ. На солнышко им нельзя – будет приступ. Бегать, прыгать – нельзя. А почему вы в коррекционный детдом пришли? Идите в обычный, возьмете здорового ребенка, – завела она знакомую песню. – Зачем вам проблемы?

Мы сидели в коридоре, заставленном на манер зимнего сада множеством зеленых растений в разного калибра горшках. Солнечный свет широкой полосой падал на эту оранжерею, розовые шторы красиво спускались вдоль открытых окон и чуть колыхались, ветер разносил летнюю свежесть.

Из соседней двери в коридор вышла группа детей лет восьми-девяти. Один мальчик, кудрявый, темноволосый и кареглазый, довольно симпатичный, был с маленькой, будто высохшей рукой. Правая совершенно обычная, а левая как у младенца. Он весело смеялся и что-то увлеченно рассказывал мужчине, один в один такому же кудрявому, кареглазому и миловидному. Так хотелось верить, что это отец пришел забрать домой своего сына.

Я вышла на улицу. Хотелось побыть одной и осмыслить происходящее.

У меня прекрасная семья, муж, здоровые смышленые дети. Несколько раз в год мы ездим отдыхать на море. Катаемся на лыжах, велосипедах, ведем активный образ жизни. Как впишутся в него два ребенка-инвалида, которых ни на минуту нельзя оставить одних? Которым строго по часам и минутам нужно давать таблетки. Которым нельзя на солнце даже выходить – не то что ехать на море…

Я и подумать не могла тогда, что через пять лет Матвей будет обгонять всю семью, рассекая по парку Горького на двухколесном велосипеде, а Кирилл раньше других детей научится делать сальто на батуте.

А тогда в голове нестройными голосами звучали слова всех женщин из госопеки, с которыми я сегодня общалась. Действительно, зачем нам это?

Ко мне подошла заведующая и пригласила в свой кабинет.

– Скажите, пожалуйста, а ведь если мы будем заниматься с ними, вылечим эпилепсию, они станут обычными детьми? Без умственной отсталости? – наконец задала я мучивший меня вопрос.

– Честно? Нет, – холодно и грустно сказала заведующая, но, посмотрев в мои полные надежды глаза, смягчилась. – Скорее всего, нет. Они, конечно, станут более развитыми, чем сейчас, но инвалидность по умственной отсталости будет с ними всю жизнь. Вы должны это понимать.

Я смотрела за ее спину, в приоткрытое окно. Солнце перешло точку зенита и уже не ярким, а спокойным прохладным светом изнутри подсвечивало все листья большой раскидистой липы, которая словно пыталась забраться ветками в кабинет.

– Я – усыновленный ребенок, – начала она тихо. – Моя мама не могла родить, и они с папой усыновили меня. Мне было шесть лет, а до этого времени я сама жила в детском доме. И даже сейчас у меня нет людей ближе и роднее, чем мои родители, – язык не поворачивается назвать их приемными. И я как никто, поверьте, знаю, насколько тяжело детям в детских домах. Какие бы условия мы им ни создавали, это никогда не заменит семью. Домашнюю обычную семью.

У меня тоже есть усыновленный ребенок, сын, ему сейчас восемь. Чудесный мальчик. Я усыновила его, когда дочке было семнадцать. Она одобрила мое желание усыновить ребенка. Мама с папой тоже поддержали, конечно. Знаете, я так благодарна своим маме и папе за то, что они тогда взяли меня, воспитали и вырастили как абсолютно родную дочь. Подарили мне счастливое детство, дали образование, помогли стать хорошим человеком. Просто дали мне путевку в этот мир. И я решила, что придет время – сделаю такое же доброе дело. Поэтому я вас понимаю. Если бы вы пришли усыновить обычного ребенка, я была бы счастлива за вас – у вас бы появился ребенок и за ребенка – он бы приобрел родителей. И, конечно, не стала бы отговаривать. Но тут… Скажите, зачем вам дети-инвалиды? Я не могу понять. Почему вы прилетели именно в наш коррекционный детский дом? У вас же есть детские дома в Перми, – заведующая пыталась найти какие-то логические объяснения нашему поведению, скрытые мотивы и выгоды. – У вас же есть свои дети. Здоровые. Зачем вам это? Зачем вам дети-инвалиды?

Я вздохнула. Уже раз десятый за день я слышала этот вопрос, так или иначе завуалированный.

– Знаете, – я решила ответить откровенностью на откровенность. – Шесть лет назад у меня погиб сын в два с половиной годика. Несчастный случай. Сейчас уже отболело. Тогда я даже не думала об усыновлении. Но сейчас, видимо, пришло время. Так вот. Его тоже звали Матвей. И знаете, почему мы прилетели именно к вам? Матвей, которого мы хотим усыновить, очень похож на нашего Матвея. Зачем искать другого ребенка?

Заведующая с облегчением кивнула. И даже, мне показалось, выдохнула. Наконец-то она нашла для себя объяснение и перестала искать подвох.

– Будете чай? – она расслабилась и обрадовалась одновременно, видимо решив, что мальчишек действительно можно отпустить в нашу семью – мы не продадим их на органы и, скорее всего, не будем преследовать корыстных целей.

Аромат крепкого черного листового чая дымкой поднимался из моей чашки прямо к лицу, кружка слегка обжигала пальцы. Было очень уютно в этом детском доме. И я знала теперь почему.

Знала, почему здесь так чисто, так красиво. Почему коридоры похожи на цветущие зимние сады, причем по разнокалиберным горшкам было понятно, что это не оптовая закупка – освоение выделенных детскому дому денег. Это разведение-рассадка растений и уход за ними – добровольная инициатива неравнодушных людей. Также стало понятно, откуда столько по-настоящему качественных дорогих и хороших игрушек. Почему на территории двухэтажного небольшого детского дома такое количество разнообразных детских игровых площадок. И фруктово-ягодный сад с овощными грядками.

Теперь я знала, как выглядит детский дом, которым заведует бывшая его воспитанница, хлебнувшая в своей жизни сиротливого казенного детства. Женщина, которая усыновила ребенка, чтобы повторить то добро, которое когда-то сделали ей ее приемные родители. Женщина, не воровавшая на откатах и закупках. Повезло этим детям, хоть в чем-то.

После чая мы пошли к ребятам. Мальчики уже проснулись и успели пополдничать.

– Что кушали? – поинтересовалась я у Матвея.

– Чай, два печенья, конфета, яблоко, – вместо Матвея ответила воспитательница, словно отчитываясь.

– Ого, вам повезло больше, чем мне, – подмигнула я детям. – У меня был просто чай. Кирилл, конфеты были у тебя, может, ты угостишь конфеткой?

Не знаю, понял ли Кирилл шутку, но в ответ на мою улыбку улыбнулся – это радовало.

– Пойдемте гулять? – предложила я.

Дети согласились, и под руководством медсестры мы пошли на прогулку. К счастью, она больше не пугала страшилками, а просто наблюдала за нами и не мешала общаться.

– Дети, смотрите, какие яблоки спелые на дереве, – я еще в первую свою одиночную прогулку заметила небольшую яблоню, всю усыпанную красными яблоками, и специально подошла к ней.

– Можно сорвать? – спросила я у медсестры.

– Да, конечно, – равнодушно ответила та.

Я сорвала три яблока и первое протянула Кириллу.

– Вы что! – вмиг подпрыгнула к нам медсестра. – Им нельзя их есть!

Я удивилась: на полдник дети ели яблоки, значит, аллергии нет точно. Сорвать она сама разрешила. В чем подвох?

Я вопросительно подняла брови и даже не успела задать вопрос.

– Они же немытые!!! – это звучало так, как если бы я достала их из мусорного бака, а не сорвала с дерева в саду.

– У меня есть чистые салфетки, давайте протрем, – я достала из сумки одноразовые платочки.

– Держи, – я снова протянула Кириллу блестящее глянцем после полировки салфеткой красно-зеленое яблоко.

– Нельзя, – уже тихо, с извиняющейся интонацией, но по-прежнему непреклонно сказала женщина. – Им можно кушать только то, что дают в столовой.

Я вопросительно посмотрела ей в глаза. Абсурдность ситуации, по-моему, даже не требовала дополнительных вопросов.

– Вдруг микробы, отравление, а мне отвечать. Не разрешено, – и она отошла в сторону, избегая продолжения разговора.

Я положила яблоки в сумку. И поняла в этот момент, что значит детский дом. Сердце сжалось.

– Покатаемся на качелях? – переключила я внимание детей с яблок. Рядом стоял целый детский городок с разного рода качелями и игровыми домиками.

– Им нельзя качаться, это может спровоцировать приступ, – равнодушным тоном предупредила медсестра.

Мы покорно поиграли в домиках, погуляли и немного поговорили. Нормальные мальчишки. Немного грустные и подавленные, но с учетом детдомовских правил для инвалидов-эпилептиков это их состояние вполне объяснимо и естественно.

– Я хочу какать, – Кирилл поведал нам об этом громко и не стесняясь.

– Я провожу, – я знала, где здесь ближайший туалет, и вызвалась помочь.

Медсестра на этот раз почему-то не была против.

– Я покакал! – также громко сказал он.

– Вытирать умеешь? – я, конечно, понимала, что вероятность его умения стремится к нулю и делать это придется мне.

– Нет, – беспечно ответил мой предполагаемый будущий сын.

Я вздохнула и помогла ему, заодно отметила про себя, что это, и не только это, но и все остальные гигиенические процедуры, включая борьбу с эпилептическими приступами и ликвидацию их последствий, будут моими прямыми обязанностями много лет в случае усыновления. Перспектива так себе, конечно.

Время подошло к вечеру, мне было пора ехать в аэропорт, чтобы успеть на обратный рейс.

Сначала летели с мужем молча.

– Смотри, какое красивое, – я угостила Виктора сорванным в саду яблоком, заодно рассказала обо всем, что видела и слышала.

– Нужно хорошо подумать. Это не шутки, это очень серьезно.