Текст книги "Отражения"

Глава 12
Брат женится

Жизнь меняла свои формы со скоростью калейдоскопа не только в школе, но и дома.

Летом в отделившуюся половину вселились новые жильцы. Случилось это так: во-первых, мой брат, великолепный пловец, спас на Днепре тонущую девушку. Во-вторых, девушка мгновенно по уши влюбилась в своего спасителя и возжелала его в мужья. В-третьих, красавица оказалась дочкой очень известного в городе человека – ректора местного пединститута, героя войны, родство с которым открывало перед Валеркой необъятные перспективы. И наконец, у родителей, несмотря на высокие доходы, никогда не было наличных денег, и посему решено было продать уже отделившуюся часть дома со спальней, комнаткой, кухонькой и ванной, которые были построены прежде для нужд родственников. Продали быстро, чтобы использовать деньги для подготовки свадьбы по всем канонам «высшего света».

Нашими новыми соседями стала очень достойная семья! Дядя Боря и тётя Женя Данники имели двоих детей – сына Борьку и дочку Валю. Они демобилизовались из Прибалтийского военного округа и обосновывались на новом месте. Данники-старшие стали прекрасными друзьями-товарищами моим родителям, а Валюха лучшей моей подругой! Это была долговязая девочка на два года старше меня, а её брат Борька – атлетический парень с выдающимися спортивными способностями, оказался впоследствии одним из самых интересных и востребованных молодых людей в городе.

Я как будто обрела сестру! Мы с Валюхой не расставались все последующие два года, пока их семья не переселилась в малюсенькую трёхкомнатную квартирку «на вокзале», которую дядя Боря получил как демобилизованный.

– Девчонки, ну куда же вы запропастились? – взывали наши мамашки.

А мы, высунув язычки, старательно рисовали совместную книжку о путешествиях пиратов, то есть о нас. По сюжету, который мы придумали с Валюхой и записали в толстенный альбом для рисования, где уже красовались наши картины, нас звали по-пиратски выспренно: Дадри-Подадри-Кышри-Мадарри-Валке-Маритосян (это Валюха), Кеднё-Мадера-Импа-Вырпи-Вилко-Рокакисян (это я). Мы называли друг друга новыми полными именами в знак уважения и даже учили родителей употреблять пиратские «кликухи». Прошло более пятидесяти лет, а я до сих пор их помню… Это как индикатор памяти, всё ли в порядке с умственными способностями по достижении определённого возраста, как номер машины, пароли к входам в десятки программ на компьютере, как важные памятные даты…

Чем так привязала меня, бунтарку и революционерку, эта длинноногая девочка-подросток? Не подлежит сомнению, что добротой, умом и интеллигентностью, а ещё и физической культурой, к которой были обращены все её стремления! Они вместе с братом Борькой имели выдающиеся атлетические способности, оба были высокие, жилистые, выносливые. Спортивные школы и студии буквально рвали их на части! Валюха очень скоро после появления в наших краях стала чемпионкой по атлетическому многоборью, Борька тоже вышел далеко за пределы города в своих спортивных достижениях! А я… по крайней мере, я старалась. Валя заставляла меня каждое утро ходить с ней на стадион и делать разминку. Их атлетическая группа тренировалась там круглый год при любой погоде, а я в сторонке повторяла то, что было мне доступно: пыталась бегать, прыгать, толкала ядро.

В это же самое время мой брат учился в институте и делал работу по физиологии человека. Он придумывал для меня различные приспособления: обручи с гирьками на больную ногу типа магнитной «звезды» – по образу и подобию модного тогда изобретения профессора Елизарова, гантели, гири, тренировочные стенды. Брат ваял из меня «человека», а я вычитывала и исправляла ошибки в его курсовых работах. Легкоатлетки из меня не получилось, хотя у Валерки были на меня грандиозные планы:

– Мы с Валей сделаем из тебя вторую Ингу Воронину![6]6
  Инга Воронина – олимпийская чемпионка, у которой в детстве тоже был полиомиелит.


[Закрыть] – любил говорить он.

Вы не поверите, но совместные старания начинали приносить свои плоды! Путь в чемпионы был для меня всё ещё закрыт, но в тот период я научилась лучше ходить, подкачала тонкую слабую ногу, бегала по всем законам жанра дистанцию с барьерами, метала ядро и копьё.

Подчёркивая нашу неразлучность с Валюхой, мама пошила нам изумительные блузочки из льна цвета ярких подсолнухов. По жёлтому фону шла чёрными полосками стилизованная украинская ассиметричная вышивка. Вот я стою рядом с длинноногой грациозной девочкой-подругой из моего детства на чёрнобелой фотографии… Где же ты теперь, моя Дадри-Подадри?

Затем я записалась ещё и в студию гребли на байдарках (где я подошла идеально!), но брат меня оттуда срочно «вынул», заметив, как непропорционально развивается и нарастает мышцами мой плечевой пояс! Ещё в тот период я увлекалась стрельбой в тире, продолжала быть бессменным вратарём дворовой футбольной команды, начала ходить в походы… Эти занятия добавляли мне здоровья больше, чем все на свете врачи, вместе взятые!

Здесь надо бы ещё рассказать, что в доме появилось пианино. Оно прибыло с Кубани специальным драгоценным грузом в особом контейнере. Оно было практически неподъёмным, так как его основу составляла литая серебряная плита. Чтобы поставить его в доме, пол для прочности укрепили бетонной подушкой.

Пианино называлось «Кубань» и было сделано по спецзаказу маминым племянником – в то время прокурором Краснодарского края. Это была своеобразная благодарность папе за то, что он выучил парня в институте и поддерживал в первые годы.

Новшества казались увлекательными и интересными, но над моей «пацанской» жизнью нависла угроза быть посаженной за инструмент и изучать бесконечные гаммы и арпеджио. Меня обрядили в капроновое невероятно пышное и глупое платье и повели на подготовительные занятия к старой учительнице музыки. Она была строгой, нудной и требовательной. Скептически осмотрев меня, учительница изрекла свой вердикт:

– На концертную славу не рассчитывайте! У неё же левая нога не работает! Как она с педалью будет управляться?

Затем взгляд её упал на искорёженную огнём кисть правой руки.

– А как быть с этим? Вы думаете, она вот так раз, два и заиграет? Деточка, пропой-ка вот это, – и она сыграла простенькую мелодию на белом концертном рояле, стоявшем в её комнате.

Я завыла своим «фирменным» басом и пропела то, что требовали обстоятельства.

– Хм, слух есть. Ну что же, попробуем, – сказала учительница и положила в карман щедрое вознаграждение за несколько уроков наперёд.

Я ходила на эти подготовительные занятия скрепя сердце, отрывая своё драгоценное время от более важных дел. Нужно было выдержать конкурс (больше двадцати человек на место!) в местную музыкальную школу. Шансов с моими данными, скажу честно, не было никаких! Даже несмотря на старания мамы, пошившей к этому знаменательному дню бутылочного цвета бархатное платье с кружевным воротничком, призванное облагородить её «пацанку» Вику в глазах почтенной приёмной комиссии.

– Пропойте-ка нам вот это, – сказал пожилой директор школы, взял в руки скрипку и наиграл мелодию.

(По секрету скажу, что я буду бояться этого высокого седого представительного мужчину все семь лет обучения в этой чудесной школе.)

Откликнувшись на просьбу, я завыла своим выдающимся басом. Чтобы успокоить читателя, скажу, что со временем (годам эдак к шестнадцати) бас превратится в драматическое сопрано редчайшего тембра, которое будет встречено на ура в Камерном хоре московских студентов.

– А теперь простучите в ладошки вот этот ритм!

Я сносно выполнила задание, а потом вдруг ясно-ясно почувствовала, что вид моих физических несоответствий не вызывает у комиссии никакого оптимизма, и сейчас, скорее всего, меня проводят за двери и вежливо попрощаются, чтобы зачислить в ученики кого-то более подходящего. Какой-то хулиганской весёлой отвагой наполнилось моё несовершенное тело, и я отбила чечётку, которой так долго обучалась в пионерских лагерях! В голове крутились кадры из фильма «Повесть о настоящем человеке» по роману Бориса Полевого, в которой безногий лётчик отбивает чечётку перед глазами медицинской комиссии. Раскинув руки в конце, я громко выдохнула:

– Ха!

Члены комиссии громко хохотали до слёз! А я поклонилась своим будущим учителям и поковыляла к двери, всё ещё сопровождаемая смехом и выкриками:

– Браво! Молодец!

Через два дня на дверях школы, расположенной в одном из немногих оставшихся в круге помещичьих особнячков, вывесили списки двадцати принятых счастливчиков. Моя фамилия стояла в списке первой! Так я начинала свою жизнь в любимой музыкальной школе рука об руку с любимыми учителями и с музыкой, к которой чувствовала непреодолимую тягу длиною в жизнь.

Но учёба не единственное, что волновало меня в то время. С тех пор как в доме появилась Танька, невеста брата, жизнь круто изменилась! Она была доброй девчонкой, но очень безвольной и ведомой. У неё был низковатый IQ и имелась склонность к алкоголизму. Впрочем, пока готовилась «свадьба века», продавалась часть дома, заключались договора о помощи молодой семье между двумя благородными семействами, всех этих качеств видно не было.

Танька вваливалась к нам в дом подшофе вместе со своей мамашей, известной в городе скандальным поведением балериной и «светской львицей», забиралась на колени к папе Яну и, целуя его в блестящую лысину, ворковала:

– Папочка! Как же я хочу эту свадьбу поскорее! Мы с мамой влюблены в Валерку как кошки!

Ах, если бы мы тогда задумались хоть чуточку над всеми этими знаками судьбы! Семья ректора жила по своим, только им одним понятным законам. Постоянные разъезды героя войны по стране и за рубежом, бесконечные великосветские тусовки в их огромной по тогдашним меркам, богатой квартире (а проще говоря, пьянки), толпа молодых обожателей мамашки и пока ещё тайный алкоголизм дочери готовили моему любимому братишке западню.

– Мамочка, родная, спаси меня! – Валерка сидел на земле перед кирпичным домиком бабушки и колотился головой о двери.

Я его таким никогда не видела! Мой брат, спортсмен, скромняга и трудоголик, за всю свою жизнь не пробовавший алкоголя и не выкуривший ни одной сигареты, сидел на земле и рыдал, как истеричная девчонка! Сердце не выдерживало этой картины!

– Мама! Они с мамашей надумали делить меня по графику! Мать – нимфоманка, дочь – алкоголичка, обе не гнушаются наркотиками. Мама, куда я попал!

Прожил Валера в семье влиятельного тестя ровно десять месяцев, получил кафедру физвоспитания и защитил кандидатскую. Потом он вернулся домой и первое время даже слышать не хотел о родившейся от нерадивой супруги не совсем здоровой дочери.

Мама моя, добрейшей души человек, не могла отказать от дома спивающимся сватье и невестке. И часто, когда в доме было не много людей, впускала в одну из дальних комнат «наклюкавшихся до ручки» бывших родственниц, прикрывала их, давала отоспаться и отпаивала огуречными рассолами, пока папа не прекратил однажды это безобразие! И как вовремя! Вскоре мать нашли со свёрнутой шеей. Бывшая жена брата ненамного пережила родительницу. Окончательно спившись и потеряв человеческий облик, она тоже ушла из жизни.

А мой жизненный опыт обогатился знанием такого негатива, который лучше было не знать и не ведать! Когда они вваливались к нам искать приют у безотказной Машеньки, я брала ведро с водой, сыпала в него хлорку и ходила следом за пьянчужками, протирая всё, к чему они прикасались. Это была такая форма детского протеста. Ещё я демонстративно сжигала на костре в саду заграничные шмотки и обувь, которыми меня пытались купить эти две мерзавки.

– Гордая, да? – смеялась мне в лицо старшая, Елена. – Ничего, посмотрим, что ты запоёшь, когда вырастешь и придёт пора поступать в институт… На коленях приползёшь!

И я для себя окончательно и бесповоротно решила никогда в жизни не оставаться в городе после окончания школы! Я должна отныне учиться так, чтобы уехать в Москву и поступить там в самый сильный вуз страны! Впоследствии я своё обещание выполнила.

Брат выплачивал алименты на дочку, почти не навещая её. Их встречам воспрепятствовал тесть, взявший на себя её воспитание и образование. Он почему-то считал Валерку виновным в смерти своих любимых жены и дочери. Какое-то время брата даже вызывали к следователю, но очень быстро сомнения в его виновности отпали: было доказано, что мамашу убили таксисты на междугородней трассе, а дочка добила себя сама алкоголем.

У моего замечательного братишки выработался стойкий иммунитет к институту семьи, а у меня – к женскому беспутству. Валерку удастся женить ещё раз только через двенадцать лет, и то лишь после того, как папа крепко стукнет по столу и решит вопрос в приказном порядке. А так как подобное редко с ним случалось по отношению к членам семьи, это возымеет должный эффект.

Между тем у меня на носу был уже четвёртый класс.

Глава 13
Адмирал

В пионеры меня принимали без особых осложнений. В самом начале четвёртого класса на торжественной линейке школьной пионерской дружины, посвящённой Октябрьским празднованиям, мне торжественно повязали пионерский галстук, слегка пожурив за «проколы» и хулиганское поведение. На классном собрании сотоварищи проголосовали «за» принятие решения рекомендовать меня в члены пионерской организации, хотя моя кандидатура не прошла ни на одну из выборных должностей. Я не должна была стать ни командиром звена, ни командиром отряда. Каждому было что сказать по этому поводу:

– Поменьше бы махала своими костылями!

– И чего ты зубришь целыми днями эти уроки? Тебе чего, больше всех надо?

– У тебя времени свободного не будет на дела класса: то у тебя городские мероприятия, то театр, то библиотека, то музыкальная школа…

«Ну и хорошо! – подумалось мне. – Действительно, когда мне?..»

Но через неделю меня вдруг пригласили на заседание – в «святая святых» школьного совета пионерской дружины-флотилии!

Дело в том, что в те времена были очень популярны военизированные пионерские игры в «Зарницу». Каждая школа выбирала себе профиль по роду войск. Наша была морской пионерской флотилией, во главе которой стоял адмирал!

Господи, как же мы все мечтали поскорее надеть на свою пионерскую форму (белый верх, тёмный низ) морской воротник, «бескозырку» и нашить на рукав нашивки – знаки отличия!

Мы шили и клеили эти аксессуары по домам с большим волнением и ждали с нетерпением, когда пройдём чётким строем с речёвками и песнями, вытянув шеи, перед принимающим парад школьным адмиралом – в то время учеником седьмого класса, моим сотоварищем по футбольной команде, готовящимся к вступлению в комсомол.

– Расскажи нам о себе!

Я стояла перед членами пионерского штаба школы.

– Что рассказывать?

– Мы знаем, что ты классный вратарь! – улыбнулись ребята.

Я серьёзно кивнула.

– Ты играешь в городском театре, участвуешь во всех мероприятиях Дворца пионеров и городской детской библиотеки, отлично учишься.

Я снова подтвердила их слова кивком.

– Я предлагаю тебе возглавить школьную дружину-флотилию. Будешь адмиралом?

– Буду! – выпалила я, прежде чем успела подумать.

– Так я и знал! – расхохотался мой друг-старшеклассник и положил мне руку на плечо.

– Ну, принимай командование, адмирал!

Я не знаю, на каких крыльях я летела в тот день домой!

– Папа! Мама! Я адмирал! – выпалила я с порога.

– Какой ещё «адмирал»? – испугалась мамочка.

– Как какой? Морской! Пошьёшь мне китель?

Китель шить не пришлось. Ограничились кокардой и тремя нашивками на рукаве. Но дел значительно прибавилось. Я взвалила на себя огромную дополнительную нагрузку, связанную с общественной деятельностью. Мне приходилось присутствовать на заседаниях школьного и городского штабов, военизированных играх и парадах, принимать участие в викторинах и поиске ветеранов войны, заниматься краеведческой деятельностью. Я не выходила из городской библиотеки до вечера – интернета тогда не было.

У меня появились новые замечательные друзья, которые будут идти со мной рядом долгие годы. С Танюхой и Игорем я познакомилась в школьном штабе.

В 2015 году, в марте, в небольшой петербургской квартире Танюхи, мы сидели за столом и хохотали до слёз, вспоминая нашу «боевую юность»!

– Когда же мы впервые познакомились?

– Ещё в предыдущей школе, помнишь?

– Да, что-то такое, смутно… А это же ты была адмиралом и грохнулась в обморок от солнечного удара на пионерской линейке?

Про линейку я тоже помнила, сохранились даже фотографии того странного дня, когда я стояла-стояла себе возле мачты с флагом, принимая парад войск, а потом вдруг открыла глаза уже на земле, а вокруг люди, и все что-то кричат…

– А Игоря помнишь?

Ну конечно, кто не помнит Игоря? Долговязый «гениальный» подросток, профессорский сын, поражавший всех своим интеллектом, настоящий эстет… Мы с ним потом будем идти плечо к плечу на «золотую медаль», но уже в другой школе. Годам к двадцати четырём он станет доктором математических наук, самым молодым в тогдашнем Советском Союзе!

– Витка! – скажет мне Танюха в 2015-м в Питере, – ты так много помнишь о детстве, о семье, о школе! Садись и пиши!

И вот я пишу, воскрешая в памяти события и лица, проживая заново своё чудесное детство, вспоминая своих замечательных друзей, учителей, соседей…

Когда-то перспектива заниматься музыкой меня пугала. Но в музыкальной школе оказалось безумно интересно! На уроках сольфеджио я ловила каждое слово интеллигентного «пожилого», как мне тогда казалось (ему было всего пятьдесят!), учителя Ванцака Валентина Ивановича! Он учил нас музыкальной грамоте – и делал это великолепно! С первых классов музыкальной школы мы учились подбирать аккорды на слух, петь и подыгрывать себе!

Потом я пойду с этими навыками по жизни, а тогда, позанимавшись от души на его чудесных уроках, мы выходили вечером на тихие улочки нашего украинского приднепровского городка, бродили, говорили, делились заветными секретами и долго не могли расстаться, вдохновлённые музыкой и чистейшей дружбой!

Тогда же у меня появилась товарка Катя, которая ещё долго будет моей самой задушевной подружкой! У нас с ней возникла смешная традиция, которая сохранилась на многие годы. После урока сольфеджио мы обязательно шли пить томатный сок. Если его не оказывалось в ближайшей кафешке «Пиво-Воды», мы слонялись по городу, без устали разговаривали и искали вожделенный напиток. Когда ароматный, щедрый алый сок находился, мы выпивали его, немного посолив, и отправлялись домой, по несколько раз провожая друг друга до двери, пока на небе не появлялись первые звёзды.

Моя Катя была очень близорукой девочкой и имела узкий, «северный» разрез глаз. Со временем ей предстояло превратиться в раскрасавицу, обладающую превеликим талантом музыканта и художника. Говоря о ней, так и хочется сказать, что она друг размером в жизнь.

Через пару лет мы с ней начали практиковать игру в четыре руки. Тогда мы увлекались темой русского романса. Сколько же часов мы провели за этим занятием! Сначала мы играли несмело, потом всё громче и лучше, а потом уже не могли отбиться от просьб родных и друзей, уговаривавших нас на все лады продемонстрировать своё мастерство:

– Ну, девчонки, давайте «Калитку»! Нет, лучше «Выхожу один я на дорогу». А потом «Тёмно-вишнёвую шаль»!

Я взахлёб читала Катьке свои первые наивно-глуповатые стихи, а она внимательно выслушивала этот поток графоманства и на одной волне, по памяти, прикрыв подслеповатые глаза, наигрывала что-то в такт.

Но эта дружба начнётся несколько позже, а тогда, в первых классах нашей «музыкалки», мы учились слышать и боготворить музыку, познавали азы техники, чтобы непослушные пальцы поспевали за летящей мыслью, упорным трудом добиваясь мягкости и выразительности звучания.

Меня разрывало! Столько всего нужно было выучить, прочесть, осуществить! Иногда я не успевала вовремя сделать уроки и засиживалась допоздна, но ни разу я не оставила домашнее задание на потом, никогда не приходила в класс неподготовленной. Для меня это было святое. Такая обязательность здорово поможет мне в последующей жизни, когда нужно будет «брать себя за жабры» в институте при подготовке к экзаменам, при изучении языков в эмиграции.

Нагруженная доверху всем на свете, я не всегда замечала вокруг себя некоторые вещи, которые нужно было бы уже осознавать. Нужно для жизни.

– А что, это правда, что ты еврейка, Нельсон? – кое-кто с наглой улыбочкой заглядывал мне в глаза и ехидно ожидал ответа.

Нельсоном меня звали в глаза и за глаза, отмечая мою хромоту и пострадавшую в костре правую руку. На такие замечания я отшучивалась, рыдая, прибегала домой и падала на кровать в истерике:

– Мама, папа, я что, еврейка? «Второй сорт», да? Как же мне жить дальше? Зачем вы меня родили?

Мама прятала свои красивые польско-украинские глаза и горестно вздыхала, не зная, что ответить. Папа садился рядом и что-то долго-долго говорил, поглаживая меня по голове…

Засыпала в такие вечера я в горе, просыпалась благодаря природному оптимизму в радости:

– Да, я еврейский детёныш! Я обожаю своего папу-еврея: он лучший из людей, которых я знаю! Вперёд, «еврейский» адмирал Нельсон! Выше голову!

Между тем в нашем «коммунальном» уже дворе произошли большие перемены. Полдома оказались проданы новому владельцу – «деловару» из Северной Осетии по имени Павел. Тихой сапой он сумел влезть в душу к папе, расположив его к себе, и тот подписал договор купли-продажи, тем самым превратив наш уютный семейный двор в гарем осетинского «султана»!

Сосед Павел имел странную программу «семейной жизни», которую я никогда не встречала ранее в моём окружении. Он обаял очередную симпатичную девушку, на которой ему хотелось жениться, красиво за ней ухаживал примерно неделю. Потом, женившись, он тут же делал красавице ребёнка, а как только узнавал о её беременности, тут же терял к ней интерес и начинал избивать – методично, жестоко, профессионально, не оставляя следов.

Чтобы молодая жена не обращалась с жалобами в милицию, он обещал ей часть дома, достраивал комнатку с кухонькой к уже имеющимся, отселял туда очередную жертву с малышом и, словно паук или настоящий султан, начинал охоту на новую жену.

Девушки были все как на подбор красивые, скромные, без особенной родни, чтобы некому было заступиться. Дети (а через несколько лет их во дворе гуляло уже восемь) были ужасно похожи на папашу: чернявенькие, лопоухенькие, кривоногенькие.

Все жёны между собой дружили и сидели вечерком на лавочке перед домом в окружении своих чадушек, обсуждая очередную «фаворитку» и пророча ей место на лавочке через несколько месяцев. Сие пророчество сбывалось в ста процентах случаев!

Папе было очень трудно мириться с подобной ситуацией у себя под носом. Однажды ночью, услышав крики очередной избиваемой жены, красивой и тихой брюнетки Сонечки, которую мы все любили, мой Янчик не смог стерпеть несправедливости и ринулся на защиту!

Павел схватил топор и рассёк папе голову, по счастью, не глубоко. «Скорая помощь», шок, крики, милиция… Я порывалась убить Пашку, еле остановили. Больше я с соседом никогда в жизни не общалась.

Ну а в то время, о котором идёт речь, я, как адмирал, заканчивала «на отлично» свой четвёртый класс и на целых два месяца уезжала в пионерский лагерь под прелестным украинским городком Шпола. Я буквально бежала из дома, чтобы не видеть и не слышать криков, которые сопутствовали ночным избиениям первых несчастных жён, плача многочисленных детей и прочих отклонений этого безумного «гарема».