Текст книги "Ставка больше, чем фильм. Советская разведка на экране и в жизни"

Не как в кино

В фильме Колосова, как и в романе-хронике Никулина, события, связанные с операцией «Трест», изложены настолько точно, насколько это вообще тогда было возможно. Ни одно художественное произведение, так или иначе затрагивавшее деятельность силовых ведомств, не могло появиться на свет без «визы» кураторов соответствующей структуры. «Операции «Трест», можно сказать, повезло – картина ещё была в работе, когда Юрий Владимирович Андропов, назначенный в мае 1967 года на должность Председателя КГБ СССР, развернул кампанию по защите имиджа вверенного ему ведомства: общественность должна была, наконец, узнать, что в не все сотрудники органов госбезопасности участвовали в репрессиях, что среди них были люди, занимавшиеся исключительно защитой страны от происков внешних врагов. Был даже составлен список лиц, в том числе и репрессированных, о которых нужно было рассказать в первую очередь. Был среди них и Артур Артузов, первый руководитель тогда ещё только созданного Контрразведывательного отдела (КРО) Секретно-оперативного управления ГПУ, имя которого до тех пор было известно лишь узкому кругу посвящённых.

В финале картины руководивший операцией Артузов и один из лидеров мифического «Треста» Якушев сидят среди высоких сосен на крутом берегу некой могучей реки. В их взглядах читается и безмерная усталость, и радость от успешно выполненной сложной задачи. Жизнь, подобно реке уносящаяся в будущее, не будет легкой, но непременно будет счастливой. Красивый кинематографичный финал, разумеется, отличался от реальности. Не обо всём тогда можно было рассказать с экрана. За кадром остались и некоторые обстоятельства операции, и то, как сложились судьбы участников событий после того, как «Трест» прекратил своё существование.

В фильме сцены допросов Якушева, обвиняемого в ведение подпольной деятельности с целью восстановления монархии, обставлены исключительно как дуэль идеологических противников. Артур Артузов и его заместитель Владимир Стырне в качестве главного аргумента используют очевидный факт: никому в Европе не нужна сильная и неделимая Россия, а значит за восстановление монархии при помощи чужих штыков придётся заплатить очень дорого – и территориями, и независимостью, и национальной гордостью. Якушев, искренний патриот и человек умный, понимает их правоту и соглашается сотрудничать, поскольку не желает родине такого будущего. В реальности перчатки его оппонентов не были столь безукоризненно белы. Александру Александровичу дали понять, что в случае отказа, пострадает не только он, но и его близкие – жена и трое детей (старшему сыну Александру на тот момент было всего тринадцать, а младшей дочери Марии – семь лет). То, что нельзя было показать буквально, режиссёр сумел рассказать без слов в сцене возвращения Якушева с Лубянки домой – сгорбленный, измученный человек идёт по бесконечным, уходящим во мрак галереям, освещённым только с одной стороны…

После ликвидации «Треста» Александр Якушев был выведен из состава КРО, работал в лесозаготовительных организациях, постоянно выезжая из Москвы в командировки. В декабре 1929 года он был арестован и обвинен в связях с эмигрантскими монархическими организациями. Все обвинения он категорически отрицал, настаивал на встрече со своими бывшими руководителями по операции «Трест», но никто из них, судя по имеющимся документам, не встал на защиту человека, обеспечившего успех одной из самых результативных контрразведывательных операций 20-х годов. По мнению некоторых исследователей, арест Якушева объяснялся желанием руководства ОГПУ изолировать тех, кто слишком много знал о том периоде. Как бы то ни было, следствие тянулось почти пять лет, все это время Якушев находился во внутренней тюрьме ОГПУ, а весной 1934 года был приговорен к десяти годам лагерей и этапирован на Соловки. В заключении он перенес три инсульта, последний и свел его в могилу в 37-м. Реабилитировали Якушева только через двадцать лет. Тогда же, в 1937 «в особом порядке» были арестованы и расстреляны Артузов и Стырне, но если первого в середине 50-х посмертно реабилитировали, то о втором «забыли», и вспомнили только благодаря фильму Сергея Колосова.

«Первая леди» белого террора

Мария Захарченко, роль которой в картине сыграла Людмила Касаткина, личность, без преувеличения, легендарная. В 1911 году Маша Лысова окончила Смольный институт благородных девиц с золотой медалью. Через два года она вышла замуж за офицера лейб-гвардии Семеновского полка Ивана Михно, но счастью молодых супругов помешала Первая мировая. В самом начале войны Иван Сергеевич скончался от тяжелого ранения, оставив жену с новорожденной дочерью. Мария Владиславовна решается заменить на фронте погибшего мужа и, преодолев все препятствия, поступает вольноопределяющейся в 3-й гусарский Елисаветградский полк. К 1916 году она уже имела звание унтер-офицера, два Георгиевских креста и Георгиевскую медаль – награды, вручавшиеся за исключительную храбрость на поле боя. «Следует упомянуть, – отмечал впоследствии один из ее командиров штабс-ротмистр Архипов, – что за период, проведённый в рядах полка, находясь постоянно в боевых делах, М. В. Михно обучилась всему, что требовалось от строевого гусара, и могла на равных соперничать с мужчинами, отличаясь бесстрашием, особенно в разведке».

В 1918-м Мария выходит замуж за Григория Захарченко и вместе с ним вступает в Добровольческую армию. И этому браку был отпущен краткий срок. После смерти мужа Мария Владиславовна вместе с отступающими белыми частями покидает Россию и, не смирившись с поражением дела, которому преданно служила, вступает боевую организацию Русского общевоинского союза (РОВС), возглавляемую генералом Кутеповым. Вот он-то в 1923 году и «командировал» Захарченко в большевистскую Россию для установления связи с «Трестом» и добычи развединформации. Вместе с Марией отправился и её гражданский муж – капитан Георгий Радкович. Но роль законспирированного агента, пусть и передающего ценную информацию, «бешеную Марию» не устраивала – она мечтала о террористических акциях, и руководителям «Треста» стоило немалых усилий сдерживать её неистовые порывы, убеждая что террор, принеся минимальную пользу, спровоцирует ОГПУ на решительные действия против «Треста» в целом.

Только на излёте деятельности этой организации Захарченко удалось перехитрить трестовцев. Летом 1927 года она получила в своё подчинение одну из террористических групп, нелегально перешедших границу, и предприняла попытку поджога чекистского общежития на Малой Лубянке. В фильме Сергея Колосова этот эпизод есть, только хронологически он сдвинут на более раннее время. Теракт провалился, Захарченко вместе с сообщниками пришлось бежать. Она погибла в перестрелке с чекистами около станции Дретунь, пробиваясь к латвийской границе. Сцена гибели отражена в картине довольно точно.

Шпион, который никого не любил

Легенда британской разведки, один из прообразов непотопляемого Джеймса Бонда, сам охотно создавал вокруг себя легенды. Неутомимый искатель приключений для каждого следующего «подвига» придумывал новую биографию, зачастую абсолютно опровергавшую то, что он говорил о себе прежде. Соломон, он же Сигизмунд, он же Георгий, известный большинству как Сидней Джордж Рейли, появился на свет в 1873 или 74-м году то ли в Одессе, то ли в Херсоне, то ли в ирландском Клонмеле, то ли в польском Бельске. Никаких документов, подтверждающих любую из этих версий до сих пор не обнаружено. Не вызывает сомнений только то, что этим человеком двигала неистребимая склонность к авантюризму, жажда денег, славы и удовольствий.

Эндрю Кук, английский биограф Рейли, допущенный к архивам MI–6, был несказанно удивлён, когда обнаружил, что его героя руководство считало одним из самых отъявленных мошенников и проходимцев: он состоял на службе не столько у его величества, сколько у самого себя, используя разведывательную информацию в собственных коммерческих интересах. Известно, что на британскую разведку Рейли работал до 1922 года, продолжая лелеять самые честолюбивые планы: «Если лейтенант артиллерии мог растоптать догорающий костер французской революции, почему бы агенту Интеллидженс Сервис не стать повелителем в Москве?» В России он появился в начале зимы 1917-го, быстро став любимцем общества. Самой яркой страницей этой главы его биографии было участие в так называемом «заговоре послов», разоблачённом в 1918 году. Тогда Рейли удалось сбежать от чекистов, получить за свои подвиги Военный крест в Британии и заочный смертный приговор в России. Но карьера шпиона закончилась увольнением – видимо, руководство сочло, что его неистощимый авантюризм начал мешать делу.

Рейли перебрался в США и открыл в Нью-Йорке фирму по торговле индийским хлопком. Дела шли успешно, но покойная и обеспеченная старость 50-летнему герою казалась слишком унизительным жребием. Зимой 1925 года на него вышел резидент британской разведки в Хельсинки Эрнест Бойс. Он сообщил бывшему «коллеге» о том, что в советской России создана и активно действует мощная подпольная монархическая организация, с которой неплохо было бы наладить связь. И отставной супершпион, истово ненавидевший большевиков, отправился в свой последний вояж.

Информация о том, как именно удалось чекистам заманить Сидней Рейли в Россию до сих пор не рассекречена. По одной версии идея принадлежала Марии Захарченко, которая познакомилась с Сиднеем Рейли во Франции задолго до начала операции «Трест», и его решение совершить инспекционную поездку в Питер и Москву во многом было принято под её влиянием. Согласно другой уговорил его сам Якушев, когда встречался с ним в сентябре 1925 года в Хельсинки: мол, чтобы убедиться в серьезности нашей организации потребуется не больше четырех дней, все маршруты передвижения совершенно надёжны.

И вот поздним вечером 25 сентября Рейли перешел советскую границу через трестовское «окно» на границе с Финляндией, работу которого обеспечивал замкомандира погранзаставы Тойво Вяхя, посвященный чекистами в некоторые детали операции. День в Питере «высокий гость» посвятил встречам с местными товарищами по борьбе, а вечером отправился вместе с Якушевым в Москву. В подмосковной Малаховке перед мистером супершпионом разыграли заседание Политсовета Монархического объединения Центральной России (МОЦР), по завершении которого Рейли произнёс, не скрывая восторга: «Если бы у Савинкова была такая организация, как «Трест», он был бы непобедим».

Вечерним поездом Рейли должен был вернуться в Питер. По дороге он даже отправил жене и соратникам открытки с видами Москвы в качестве подтверждения реальности своего вояжа. Но машина привезла его не на вокзал, а на Лубянку. Арест британского подданного, не утратившего связей с правительственными кругами Соединённого королевства, мог привести к крупному международному скандалу, не говоря уже об уроне репутации «Треста». Чекистам пришлось разыграть целый спектакль, чтобы убедить противника в том, что провал суперагента не более, чем роковая случайность. На глазах тех, кто должен был встречать Рейли на финской стороне, был разыгран целый спектакль: якобы Рейли вместе с проводником при переходе границы случайно нарвались на пограничный наряд – супершпион был застрелен на месте, а предателя-пограничника арестовали. Чтобы придать все этой истории достоверность, Тойво Вяхя пришлось «расстрелять».

Чужой среди своих

«Публичная казнь» стала для Тойво Вяхя самым жестоким испытанием в жизни: его проели перед строем, сорвали погоны. Каково это – слышать проклятия боевых товарищей и не иметь возможности сказать им правду? «Арестованного» доставили в Москву и краском Вяхя перестал существовать – бумаги, подтверждавшие факт казни предателя, были подшиты к делу, а ему выдали новые документы на имя Ивана Михайловича Петрова (Тойво разрешили взять имя и отчество его отца – Юкко сын Микко – только перевели их на русский). Опасаясь утечки информации, все документы, позволявшие установить тождество Тойво Вяхя с Иваном Петровым были уничтожены. Это впоследствии и спасло ему жизнь.

Ивана Петрова наградили орденом Боевого Красного Знамени и отправили служить в пограничную часть, расположенную в бухте Дюрсо неподалёку от Новороссийска. Своё подлинное имя Вяхя рискнул назвать только спустя почти 40 лет, когда летом 1964 года в газете «Неделя» были напечатаны главы из романа Льва Никулина «Мёртвая зыбь». Писатель допустил неточность в написании имени и вскоре получил письмо от… своего героя. Режиссёр Сергей Колосов, работая над «Операцией «Трест», решил включить в картину небольшое интервью с Петровым-Вяхя. Впоследствии тот сам взялся за перо, став автором и документальной, и художественной прозы. Много лет спустя, ему уже было за 80, он получил письмо. Адреса отправитель не знал, на конверте стояло: «Петрозаводск, Петрову Ивану Михайловичу (Тойво Вяхя), чекисту, писателю». Адрес отправителя был странным – «Москва, Донская площадь». На открытке, вложенной в конверт, было всего три слова: «Недобитая старая сволочь!» Если Иван Михайлович и понял, кто мог отправить ему такое послание, всё равно никому ничего не сказал, только улыбнулся: «Значит моя, жизнь и в самом деле чего-то стоит. Обидно только, что старая…»

Это – моя страна

В 90-е, когда огромное количество «энтузиастов» взялось за пересмотр и переписывание истории, «Трест» оказался в числе операций, с которых особенно охотно «срывали лавры». Мол, в нём и с самого начала не было никакого практического смысла, просто чекистам нужно было продемонстрировать партийному руководству бурную деятельность, и результаты были ничтожны, и сворачивать его пришлось в спешном порядке из-за предательства перевербованного чекистами монархиста-авантюриста. То, что охотно ставилось в заслугу Голливуду, рисующему Америку исключительно в белых одеждах (вспомним пресловутое «права она или не права, но это – моя страна»), не прощалось советскому кино, и лента Колосова подвергалась не менее жёсткой «критике», чем сама операция.

Между тем необходимость подобной акции диктовалась как ситуацией внутри страны, так и международной обстановкой. Барону Врангелю удалось сохранить боеспособную многотысячную армию, преобразовать её в политическую организацию Русский общевоинский союз (РОВС), ставящий перед собой задачу военного вторжения в Россию. Когда идея интервенции утратила актуальность, ставка была сделана на террористическую и диверсионную деятельность, которая могла бы спровоцировать восстанию против власти большевиков. Террористы Савинкова, а затем и Кутепова были врагами более чем реальными. Не меньшую опасность представляли собой и страны Антанты, всё ещё надеявшиеся на возможность территориального расчленения России – плодородные земли и залежи полезных ископаемых по-прежнему оставались для них желанной добычей. Задачей «Треста» и стало противодействие белому террору и возможной интервенции.

Считается, что автором идеи «Треста» был Феликс Эдмундович Дзержинский, а разработкой деталей операции занимались Артузов и Стырне. Необходимым опытом контрразведывательной работы они, конечно же, не обладали и без помощи «старых специалистов» обойтись не могли. Таким консультантом стал для них генерал царской армии Владимир Фёдорович Джунковский, в прошлом шеф корпуса жандармов, пострадавший в своё время за то, что посмел доложить царю о бесчинствах Распутина. Однако, участие в разработке операции опытного контрразведчика старой школы никак не умаляет заслуг Артузова и Стырне – они оказались талантливыми учениками, способными генерировать собственные идеи.

О высоком уровне подготовки и проведения операции «Трест» говорят сами цифры – чекистам удалось водить за нос своих противников около пяти лет. Под контролем находись и террористы, засылаемые в советскую Россию генералом Кутеповым, и руководители Белого движения, осевшие в Европе, и значительное количество тех, кто сочувствовал ему внутри страны. Недостаточно осведомлённые «эксперты» называют главным результатом работы «Треста» поимку Сиднея Рей и нивелируют это достижение тем, что в то время он уже не работал на британскую разведку и реальной опасности не представлял. Однако с этим вопросом не всё так просто. Да, сначала он отказался давать показания, рассчитывая, что британское правительство его вызволит, но узнав, что для всей Европы он уже «мёртв» – ему показали статью в «Правде», сообщавшую о том, что при переходе финско-советской границы был убит Сидней Джордж Рейли – согласился на сотрудничество.

Чекисты рассчитывали организовать оперативную игру с его участием. Впрочем, оставался риск, что тот затеет двойную игру и операция будет дезавуирована. По официальной версии на расстреле Рейли настоял Сталин – все, что знал, шпион уже выложил, а эффективность новой операции была, с его точки зрения сомнительной. Странно, что это распоряжение не привели в исполнение привычным порядком во внутренней тюрьме ОГПУ: бывшего супершпиона убили выстрелом в голову во время прогулки в парке Сокольники. Откроется ли когда-нибудь эта загадка? Не обязательно, поскольку она, вероятно, теснейшим образом связана с главным результатом операции «Трест» – налаживанием работы советской резидентуры в целом ряде зарубежных стран, причём не только европейских. Вот почему со значительной части материалов по «Тресту» и по сей день не снят гриф секретности.

Операцию свернули летом 1927 года. После того, как в европейской печати появилось разоблачение «Треста», сделанное правой рукой Якушева —

Эдуардом Стауницем, в действительности носившего имя Александр Опперпут. В подлинной истории этого человека тоже множество неясностей, потому и роман Льва Никулина, и фильм Сергея Колосова можно рассматривать только как одну из возможных версий его судьбы. Скорее всего ни писатель, ни режиссёр достоверной информацией просто не располагали. Стауниц нелегально перебрался в Финляндию, где сдался властям и дезавуировал «Трест», а потом, якобы для того, чтобы искупить свою вину перед Белым движением, так же нелегально вернулся в Россию для террористической деятельности, примкнул к группе Захарченко и был застрелен одновременно с нею. Эта версия изложена в картине Колосова. Но существует и предположение, что на самом деле Опперпут под новым именем был возвращен на оперативную работу в ОГПУ и погиб только в 1943 году в Киеве, попав в застенки гестапо как организатор подпольной группы. Как бы то ни было, разоблачение «Треста» Стауницем-Опперпутом было использовано ОГПУ как прикрытие для свёртывания операции.

«Ревизоры» истории с большой охотой классифицируют операцию «Трест» как провокацию большевиков, направленную против лидеров Белого движения, коих представляют исключительно как рыцарей в сияющих доспехах, ратовавших за благое дело восстановления в России законной власти императорского дома Романовых. Не вдаваясь в детали самой идеи законности восстановления монархии в свете хотя бы того же отречения Николая II, будем исходить только из точности определений. «Операцию «Трест» нельзя рассматривать как провокацию – считает историк Александр Зданович, в прошлом сотрудник органов госбезопасности. – Провокация – это действия, вынуждающие человека совершить поступок, которого у него и в мыслях не было. А руководители Белого движения и без всякого «Треста» готовы были и на интервенцию, и на террор ради достижения своих целей. Так что эта операция была и остается тонко задуманной и блестяще выполненной комбинацией советской контрразведки».

Глава 4
Мы для победы ничего не пожалели

Прожектор шарит осторожно по пригорку

«Щит и меч» – лидер советского кинопроката всех времён

К 1962 году, когда появилась первая экранизация похождений бравого коммандера на службе у её английского величества, литературная Бондиана уже насчитывала добрый десяток томов. Ничего сопоставимого советская литература, даже с учётом поправки на идеологию, представить не могла. Писателю Вадиму Кожевникову это казалось несправедливым. Наши разведчики, те самые «обыкновенные герои, о которых в газетах не пишут», были достойны хотя бы литературной славы, если публичное признание заслуг для них невозможно. Роман «Щит и меч» он хотел сделать «нашим ответом Яну Флемингу» со всеми атрибутами, присущими авантюрно-шпионскому жанру – погонями, драками, супероружием и длинноногими красотками. Соблазн описать «не нашу» жизнь и обойтись без уныло-правильных героев, был велик, и в таком романе это было возможно – советский разведчик в мире чистогана должен вести себя так, чтобы никому и в голову не пришло, что он воспитан на «Моральном кодексе строителя коммунизма».

Выбор места действия был очевиден – США: в начале 60-х противостояние Советского Союза и Америки достигло апогея. Прообразом главного героя должен стать Рудольф Абель (он же Вильям Генрихович Фишер), разведчик-нелегал, работавший в Штатах с 1948 года. В 1957-м, выданный своим связным, Абель был арестован, свою причастность к советской разведке на следствии не признал и был приговорён к 32 годам тюремного заключения. Спустя почти пять лет американцы обменяли его на пилота разведывательного самолёта U–2 Фрэнсиса Пауэрса, сбитого над Свердловском 1 мая 1960 года. Писателя захватила идея написать роман, взяв в качестве прототипа Рудольфа Абеля. Имя персонажа возникло практически сразу же – Александр Белов. Для посвящённых аллюзия была очевидной. Оставалось заручиться согласием Комитета госбезопасности. Нужные связи у Вадима Кожевникова, занимавшего пост главного редактора журнала «Знамя», имелись. Добро из высших сфер было получено, и писатель принялся за работу. Однако «роман мечты» так и не был дописан.

По официальной версии Рудольф Иванович, прочитав первые главы, категорически отказался иметь к будущему произведению даже косвенное отношение: Белов действительно выглядел эдакой улучшенной версией Бонда, и его похождения никак не соотносились с настоящей разведывательной деятельностью. Считается, что именно на этом основании кураторы от КГБ посоветовали писателю обратиться к событиям Великой Отечественной войны. На первый взгляд всё логично. Но только на первый. При втором и последующих всплывают странные странности.

Во-первых, ни один писатель в здравом уме и твёрдой памяти не станет показывать неоконченное произведение посторонним, тем более, на стадии первых глав, когда самому автору ещё не до конца ясно, что получится в итоге. Во-вторых, Кожевников писал роман, а не документальную повесть, и если Александр Белов был так непохож на реального Рудольфа Абеля, то рядовому читателю, не посвящённому в высокие государственные секреты, и в голову не пришло бы искать между ними сходство. Разведчик мог быть абсолютно спокоен за свою репутацию. Вряд ли писатель поставил бы на титульном листе «Рудольфу Абелю посвящается». В-третьих, если работа была только в самом начале, то что помешало Кожевникову внимательно выслушать замечания своего визави, имевшего полное право отстаивать честь мундира всего разведывательного сообщества, и должным образом скорректировать сюжет? И, наконец, в-четвертых, идея романа о советском разведчике в «американском тылу» была одобрена на самом верху, подобные «госзаказы» невозможно не довести до конца. И Лубянка, заинтересованная в появлении достойного художественного произведения на животрепещущую тему, наверняка предоставила бы автору опытного консультанта, способного наставить его на путь истинный.

Вывод напрашивается сам собой – тему романа пришлось менять не под влиянием Рудольфа Абеля, а в силу текущего положения дел на мировой арене, менявшегося быстрее, чем шёл сбор материалов и работа над рукописью. После с таким трудом урегулированного Карибского кризиса, ситуация требовала налаживания отношений с США. Теоретически (неисповедимы пути дипломатии!) хрупкое равновесие мог нарушить любой пустяк. Даже появление откровенно антиамериканского романа. Вот и пришлось Вадиму Кожевникову срочным порядком «эвакуировать» Александра Белова из США и забросить не только в другую страну, но и в другое время. Приближающееся 20-летие победы в Великой Отечественной и определило «направление главного удара» будущего романа.

Принято считать, что экранизации «Щита и меча» способствовала огромная популярность романа у советского читателя. На фоне кондовых производственных романов шпионский детектив действительно воспринимался как бестселлер. Дочь Вадима Михайловича рассказывала о том, с каким упоением работал над рукописью её отец – его невозможно было вытащить из кабинета даже к столу. Но воспоминания – воспоминаниями, а текст – текстом. И особенно удачным его, к сожалению, не назовёшь. По всей видимости, новая тема не слишком вдохновляла Кожевникова – из разведчика времён Великой Отечественной «нашего Бонда» скроить было в принципе невозможно, а ведь мечтал он именно о таком герое. К тому же на фоне ядерного противостояния СССР и США, события более чем двадцатилетней давности выглядели не столь актуально.

Одним словом, когда в 1965 году роман «Щит и меч» был опубликован, никто об экранизации и не заикался. Но когда пришло время подумать о вкладе советских кинематографистов в празднование полувекового юбилея органов государственной безопасности, о нём вспомнили. До 20 декабря 1967 года оставалось чуть больше года, а перед этим, в ноябре предстояло ещё отметить 50-летие Великого Октября. Снять по масштабному двухтомному роману художественный фильм за такой короткий срок было делом совершенно немыслимым. Шла бы речь об одной-двух сериях, ещё куда ни шло, но картину предназначали для кинопроката. В две серии события не умещались. Три не устраивали прокатчиков – значит нужно снять четыре серии, которые будут демонстрироваться на двух смежных сеансах. В Госкино не без основания считали, что справиться с такой поистине геркулесовой задачей мог только Владимир Басов.